Разумеется, это название примитивно провокационное. Никому в голову не придет даже на секунду счесть Льва Николаевича Толстого юмористическим писателем. А, между тем, если присмотреться, пройтись «особо зорким взглядом», то неизбежно то тут, то там отметишь про себя блестки юмора, иронии.

Вот, например, Лев Николаевич пишет: «несмотря на то, что Наташа выполняла все указания докторов, она выздоровела». Нельзя отрицать в данном случае мы имеем дело с моментом несомненной, довольно едкой иронии. Или вот: «дипломаты беседовали так, что могло показаться — они готовы обмануть начальство ради хорошего отношения друг к другу». И тут налицо легкая усмешка автора. И таких мелких смеховых или около того деталей в тексте немало.

Вспомним как Пьер пробивается через толпу к Троицкими воротам. «Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которых, вероятно, не знали с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи».

Где, спросят, здесь юмор? А в слове «вероятно». Именно оно, да еще в прямом отношении к слову «патриотической», рождает то усмешливое, хотя, в общем, доброе отстранение и делает фигуру Пьера забавной. Ведь очевидно же, что собравшимся не «очевидно», а совершенно наверняка было наплевать на выспренние чувства Пьера. У каждого хватало своих внутренних забот.

Комична по-своему и сцена в Лысых Горах, куда заехал, отколовшись на время от своего полка, князь Андрей. Он замечает двух деревенских девчонок, которые набрали в подолы платьиц барских груш; и они заметили, что он их заметил, и вот все участники случайного события начинают всячески изображать, что не видят друг друга. Забавно, смешно.

Проскальзывают в тексте и моменты непреднамеренно юмористические, вытекающие из мировоззренческих особенностей автора. « Он (князь Андрей — М.П.) весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними»

Из этого текста, конечно, не следует смешной вывод, который может возникнуть в голове современного юного читателя, что будто бы не офицеры не есть люди. Но с точки зрения крепостника, каким был князь Андрей, и чувства которого были отлично известны Льву Толстому, все на месте. Солдаты были происхождением по большей части из крепостных, из «людей» как говорят (или говорили) обычно помещики.

Но самым показательным эпизодом в этом отношении должен быть признан конечно тот эпизод в котором Лаврушка, денщик графа Ростова, сталкивается с Наполеоном.

Комичны сами причины, по которым такая встреча оказывается возможной.

«Лаврушка, напившийся пьяным, и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взял в плен французами».

Уже здесь мы видим, что Толстой несколько изменяет своей обычной серьезности.

«Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видевших всякие виды, которые считают своим долгом все делать с подостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают дурные барские мысли, в особенности тщеславие, мелочность».

Прямо обличитель Салтыков-Щедрин перед нами.

«Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал, Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.

Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы он не мог его лишить ни вахмистр, ни Наполеон.

Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет. Лаврушка прищурился и задумался.

Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда и во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.

— Оно значит: коли быть сраженью, — сказал он задумчиво, — и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля самого числа, тогда значит, это сражение в оттяжку пойдет».

Наполеону постарались перевести так, чтобы эта белиберда приняла хоть сколько-нибудь вменяемый вид: что если в течение трех дней будет битва — победят французы, если позже, трудно сказать.

«Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова».

Видимо властитель мира всерьез отнесся к мнению придурошного оракула.

«Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает кто он.

— Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… — сказал он, сам не зная, как и от чего, проскочил в его словах под конец хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания.

Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника, говорит Тьер.

Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертре и сказал, что хочет испытать действие, которое произведет на «это дитя Дона» известие о том, что человек, с которым говорит это «дитя Дома», есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно-победоносное имя.

Известие было передано.

Лаврушка (понял, что это делалось, чтоб озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить своим новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь».

Не знаю, как на чей вкус, но, по-моему, это гомерически смешной эпизод. Причем лежащий в русле основной писательской стратегии Толстого — показать, что Наполеон Бонапарт всего лишь обыкновенный человек ничуть не отличающийся по своим внутренним свойствам от большинства других людей.

Просто Лев Николаевич несколько иначе подходит к делу, чем профессиональные писатели-юмористы. Он пишет так, что юмор у него нигде специально не выделен, не «окантован», юмористические ситуации появляются, создаются сами собой, как обычные элементы природы человеческих отношений. Для него все в одной изобразительной цене и горе, и радость и юмор, и проза повседневности. Есть такое выражение: сентиментальность, это когда вы нечто жалеете больше, чем это жалеет Бог. Похожее можно сказать и по поводу юмора. Иногда смешное смешно лишь потому, что писатель указывает на него пальцем, да еще и подсказывает втихомолку или открыто — надо смеяться. Худший вариант такой подачи — это закадровый смех на современном телевидении. Лев Николаевич не совершает никаких специальных писательских действий ради того, чтобы рассмешить. В той реальности, где он бог, все явления на равных правах, поэтому мы и ной раз и остаемся в уверенности, после прочтения прозы Толстого, что он не склонен шутить.