31 октября 2017. Обсуждение рассказов Ирины Шейко.

Родион Мариничев: В первом рассказе задумка была, но автор его не написал. История не рассказана. Я понимаю, из чего она вышла: корни зарастают травой. Во-первых, я не очень понимаю, сколько героям лет. Это важно: понимать, каков их возраст. Ей может быть и 30, может быть и 40. Повествование заканчивается там, где оно, казалось бы, должно начаться. Такие истории про деревню можно прочитать у Прилепина в «Саньке» или у Сенчина в «Елтышевых». Третий рассказ лучше, чем первые два. Он построен на том, что герой раскрывается с неожиданной стороны. Действительно, начинается рассказ с того, что у матери непутёвый сын, а в критической ситуации он проявляет себя как герой. Но при всём том, что рассказ этот лучше, мне кажется, он «не дожат». Мне не хватило глубины - я не понимаю, допустим, почему главный герой такой. Мне хочется узнать его историю.

Станислав Нестерюк: Я всегда смотрю на всё с точки зрения читателя, потому что сам далёк от литературы. На меня произвёл сильное впечатление первый рассказ. Он написан от первого лица – было ощущение, что рассказывает человек, который это пережил. Я понимаю, как это делается: хочется расположить к себе собеседника, расскажи про умерших людей. Но думаю, что, если лет через 20 меня спросят… может, я забуду имя автора, но вспомню, о чём речь в рассказе. Остальные два забудутся, они скорее упражнения. Тем не менее прочитались с огромным удовольствием. По третьему рассказу: меня такие истории внешне парадоксальные забавляют. Парадокс придуманный – мальчик как был двоечником, так и останется, ничего в общем не произошло. Просто так получилось, для меня это не показатель

Ирина Шейко: Я считаю, что человек, который пишет, должен предполагать: люди не односторонние, они могут измениться.

Станислав Нестерюк: Это случай – так получилось, так мог бы поступить в принципе любой.

Родион Мариничев: Вы допускаете, что это может изменить человека?

Станислав Нестерюк: Допускаю, но и плохие люди иногда могут совершать такие поступки. Картинка в этом смысле неубедительна.

Мария Васильева: Мне рассказы понравились эмоциональностью. Тонко чувствует автор жизнь, это видно. Мне больше всего понравился второй рассказ, хотя показалось, что он не закончен. «Там, где шумят берёзы» — рассказ, передающий чувство человека, который пытался забыть прошлое, но оно воскресает, как шум деревьев. Интересно: деревья как действующее лицо, это можно было бы обыграть. Последний рассказ мне меньше всего понравился, история, которую я много раз видела и читала. Все мальчики-двоечники хотели бы сделать какой-то подвиг и получить одобрение учителей… Слишком всё на поверхности.

Алина Пожарская: Я как всегда тут ни с кем не соглашусь. Хотела начать с того, что я ни разу не критик и оцениваю с точки зрения собственной интуиции. Да, я могу сказать, что мне рассказы понравились. Когда мне что-то нравится, я не могу аналитически всё препарировать. Мне понравилась воздушность, которая есть во всех рассказах. Что характерно: канцеляризмы я увидела при втором прочтении. Это говорит о том, что изначально они не столько давят, не тянут вниз. Но избавиться от них возможно стоит. Такой себе О.Генри, только наоборот. Обратная ситуация «Последнего листа». Последний рассказ меньше понравился, тут есть какая-то… вменяли в плюс, что здесь есть сюжет. Для меня от этого исчезла вся прелесть. Возможно, это стихотворение в прозе… Мне кажется, что двоечники как раз способны на такие поступки, потому что у них тормозов меньше. Противопоставлением было бы, если бы появился отличник.

Юлия Линде: Вообще мне показалось, что тут сюжет никакой и не нужен. Это практически лирика в прозе. Есть же такое понятие, как поэтизация прозы. Мне кажется, сюжет можно сделать совсем слабым, чтобы это выглядело чем-то подобным лирике. Тут неважно про что, главное - как. Написано жжшешно, но душевно. Чего я не поняла – чем они там болеют; когда это происходит.; почему Олег умер; почему после детдома Майка получила жалкую комнату в общежитии, ведь детдомовцам дают хорошие квартиры. Что меня смутило: обилие причастий и деепричастий. И если посмотреть внимательно, то на одной странице их по несколько штук. Продираешься через них, как через лес густой. Но ключевое слово здесь: душевно. Встречается странное совмещение стилей: элементы официально-делового, а иногда бывают просторечия. По поводу третьего рассказа: на мальчика экстремальная ситуация никак не влияет. Хотя он рефлексирует, думает: «Блин, я подонок, но стану героем». По идее это стрессовая ситуация, где он должен сразу побежать за палкой… Мне кажется, он интуитивно побежал. Я не поняла, почему он коррекционный – то ли родовая травма, то ли асоциальная мать. Плохие гены? Это надо как-то указать.

Андрей Тимофеев: Конечно, это лирическая проза, это её отличительная особенность. Не думаю, что автору надо писать стихи, скорее – прозу, обладающую таким свойством. Есть детали, которые дают понимание: автор смотрит на этот мир очень внимательно. Например: «Ветер надует парашютики на нашей кровати». Есть переборы и в этом: можно увидеть, что автор пытается сказать красиво, но иногда перебарщивает: «Скулы как утёсы». Смысл в том, что эти рассказы не о том, о чём они будто бы написаны. Рассказ «Благодарная» - тема должна подавлять, но рассказ написан очень молодо и живо. Он как будто вылеплен из лёгкого живого интонационного единства. А вот второй и третий рассказ написаны позже, есть ощущение, будто автор изо всех сил пытается написать что-то следующее. В них будто чужая эстетика завлекает к себе, возможно, её и надо преодолеть, чтобы пойти дальше. Третий рассказ открывается мне не как произведение о двоечнике, который спас мужчину. Ну спас, станет хорошим или нет – чёрт с ним. По мне он о взаимоотношениях с матерью. Конечно, в том виде, в котором есть сейчас, он не «докручен», его не доделали. Во-первых, мальчик убежал – это простенький выход. Был потенциал большого развития, началось что-то психологическое, но автор не совсем в это проник и заставил убежать героя. С другой стороны, когда делаешь акцент на спасении, тема мать-мальчик уходит. И появляется нудное ощущение: рассказ о том, что мальчик спас мужчину. У текстов огромный потенциал для психологичности.

Яна Сафронова: На мой взгляд, одной интонации в прозе недостаточно. Она тут есть, но помимо неё прозаических компонентов тут мало. У меня было такое ощущение, что автор от неумения выходит на довольно странные логические и моральные выводы. Если смотреть на эти рассказы трезво, то получается: в первом рассказе главная героиня радуется, что она выздоровела и забывает этого мужчину. Зачем тогда была огромная преамбула, где герои были сплавлены в единое целое? Вроде бы в конце должно было случиться торжество жизни, но получилось, что девушка бросает и хоронит всё, что было в этой больнице, и — на свободу. В третьем рассказе нам тоже встречается непреднамеренная циничность: мальчик совершенный раздолбай, который игнорирует мать, убегает из дома, ведёт себя как чёрти что. В итоге случайно спасает мужчину и его героизируют. Какая авторская мораль? Ты можешь делать всё что угодно, но если ты спасёшь человека, то в конце концов все будут думать, что ты хороший?

Ксения Жукова: автор учится, пытается копировать других авторов. Первый рассказ я не поняла – почему они все в разнополой палате. Второй – это очень красиво, присутствует поэтический слог, виден потенциал. Упор идёт на то, как это написано, поэтому обращаемся к этому. Потенциал большой, всё будет.

Андрей Шатохин: У автора есть очевидные хронические вещи. Употребление грубоватых словесных конструкций, если это исправить, наверное, всё будет по-другому. Явные примеры: «Мать Инги предпочитала голосовать, когда отправлялась в хутор сама или с дочерью, на почве чего в доме часто разгорались дебаты». На почве чего? Эти вещи нужно убирать. Чувство слова появится. И последнее: есть такое слово «чичики» - это люди, которым мы доверяем и даём первыми вынести своё суждение. Они сокращают вам время. Чичик – это взгляд со стороны, выявляющий слепые точки. Чем больше чичиков – тем лучше.