Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Осенняя скрипка

Михаил Пак родился в городке Аккурган Ташкентской области в 1949 году. Окончил художественное училище в Душанбе. Его картины выставлялись в России, Казахстане, Корее и во Франции.
Литературной деятельностью Пак начал заниматься в 1976 году, но только в 90-е годы его имя стало известно широкой аудитории.
Михаил Пак лауреат премий «Korean Expatriate Literature» (1999, Лос-Анджелес), Overseas Koreans Foundation и Корейского Пен-клуба (2001, Сеул), имени Валентина Катаева (2001, Москва), телерадиокомпании KBS в области литературы (Сеул, 2007).
Номинант Букеровской премии 1997 года. Две его пьесы — «Когда рассеется туман», «Пусть приснится тебе полет стрекозы» — были поставлены на сцене Алматинского корейского театра.
Член Союза художников России и член Союза писателей России.
Живет в Москве.

Жарко. Августовский ночной воздух почти неподвижен, лишь изредка колыхнется едва уловимой прохладой и вновь застывает.

Андрей Бежин сидел в кресле на открытой веранде, прикладывался к стакану с вином и курил, — отсюда, с холма, видны вдалеке крыльцо кафе, окна продуктового магазина и часть дороги, освещенные скупым светом фонаря. А дальше  темнел залив, по нему шел круизный теплоход, направлялся в сторону моря, светясь шестью рядами иллюминаторов. Когда он исчез из виду, Бежин зашел в комнату, лег на диван и долго ворочался, прежде чем заснуть.

 

* * *

Сумеречный фиолетовый рассвет с легким шорохом шевелил оконной занавеской. Андрей открыл глаза, взглянул по привычке на часы, хотя делать это ему было не обязательно: уже многие годы он просыпался почти в одно и то же время — около семи. Заперев дверь, он пошел к пляжу. На берегу, усеянном галькой, он скинул обувь, снял шорты, футболку и вошел в море, вода колючим холодом обожгла все его тело, но спустя мгновение приятное тепло растекалось, разгоняемое током крови, от груди Бежина вверх, к шее, и вниз, к ногам. В эти часы раннего утра здесь почти никого, за исключением нескольких рыбаков, сидящих со своими удочками на молу. Сделав с десяток широких взмахов руками, Бежин добрался до буя, затем поплыл назад, на берегу вытерся полотенцем, любуясь пейзажем — как сквозь дымку тумана на противоположной стороне залива проступают сизые горы.

За его спиной послышались чьи-то торопливые шаги. Он обернулся. Это была девушка, что встретилась Андрею два дня назад, во время ужина в прибрежном кафе. Она подсела к его столику:

— Вы из России?.. Вот хорошо... А я вас за иностранца вначале приняла, потом слышу, как вы с официантом по-русски общаетесь... Вы, верно, москвич?

— Почти, — кивнул Андрей. — Из Питера. А вы?

— Из Москвы.

— Понятно.

— И чем вы занимаетесь?

— Купаюсь рано поутру, когда пляж пуст, а в остальное время валяюсь на диване.

— Я хотела спросить, кто вы по профессии.

— Гм... Мое дело — ничего не делать.

— То есть как это?

— Я на заслуженном отдыхе.

— Правда? — девушка слегка переменилась в лице, теряя интерес к собеседнику, проговорила: — Мы тут уже неделю с подругой живем в гостинице... Скучно.

Бежин хотел возразить, но промолчал.

— И комаров тут много, — проворчала она.

— Комары не беда, — сказал Бежин. — Когда повсюду много привлекательного, на остальное не обращаешь внимания.

— Вас лично что здесь привлекает? — спросила девушка. — Ну, кроме моря и воздуха?..

— Хлеб, — сказал Бежин.

— Хлеб? — удивилась она.

— Ну, да. Вы разве не заметили, как вкусен здешний хлеб?

— Нет, не заметила. Хлеб как хлеб, что в нем такого?

— Черногорцы — прирожденные хлебопекари и моряки. Представьте, я ем этот вкуснейший хлеб, запиваю молоком, любуюсь горами и смотрю, как в заливе идет теплоход... Разве это не замечательно?

— Гм... у нас с вами разные вкусы...

— Это верно. Разные.

 

И вот он увидел ее снова. Девушка подошла, запыхавшись от быстрой ходьбы. На ней светло-зеленая футболка, джинсовые брюки с обрубленными до колен, словно небрежно отхваченными ножницами, штанинами.

— Вы купаться? — спросил Бежин.

— Нет, — ответила девушка. — Я в такую рань не купаюсь, но знаю, вы купаетесь, потому спешила, чтобы застать. Хорошо, что успела. Не могли бы вы сделать одолжение — передать записку моей подруге? Она внезапно заболела и лежит в больнице Котора. Ничего страшного, простое отравление, но необходим еще день-другой для стационарного лечения. А мне вечером улетать.

— До вечера еще достаточно времени, — сказал Бежин.

— Так-то оно так, — согласилась она, — но нам со Стэвеном предстоит выкупить билеты в аэропорту, то да сё, сами понимаете.

— Стэвен?

— Да. Я с ним на пристани познакомилась, такой смешной у него русский. Летим вместе в Испанию.

Андрей не нашел, что сказать, ему было немного странно, что вот так просто можно оставить больную подругу.

— Он живет там? — спросил Бежин.

— Кто, Стэвен? Нет, он местный, черногорец. У него бизнес в Испании, возит сюда товары, зовет погостить меня в своем мадридском доме. Я согласилась. А тут так некстати Марийка в больницу угодила. Приехали отдыхать, называется, не было печали, да черти накачали. Сделайте, ладно, передайте, я сюда уже не ворочусь, отправлюсь домой прямиком из Мадрида, да я все в записке изложила. — Протянула ему сложенный листок бумаги. — Спасибоньки!

И убежала так резво, умчалась, точно лань, выпущенная из клетки, устремилась без оглядки в простор дикой степи.

 

* * *

Бежин возвратился к себе, приготовил завтрак, сварил кофе, нарезал хлеб, сыр. После еды он сел за компьютер, ноутбук его был старый, но работал исправно. Что-то мешало Андрею сосредоточиться. А ведь наступающий день предвещал удачу в несколько заполненных страниц новой главы. Повесть он начал писать год назад, а до ее завершения было еще далеко.

Андрей Бежин считал писательство уходом в одиночество, где страдание отдельно взятого человека в мире придуманном не должно приносить страдание близким. Он затруднялся сказать, приносит ли ему удовлетворение работа, которой отдал без оглядки многие годы. Лет десять назад он выпустил сборник рассказов, на том все и закончилось. Хотя не опубликованного у него — большой роман и несколько повестей. Возможно, для них время еще не наступило или, наоборот, уже ушло. Книга рассказов была первым парусом в море, куда Бежин рассчитывал выпустить еще несколько корабликов. Но не вышло, вернее, пока не складывалось.

Пред ним — раскрытое окно с видом на залив, прогулочный катер как игрушечный, несется по водной глади, шум мотора похож на звук шмеля. Андрей думал о ночном пароходе, такие огромные суда заходили в залив несколько раз за неделю, чтобы взять на борт людей в Которе и повернуть назад, они выходили в Адриатическое море, а дальше — неизвестно, в какие дали они направлялись. Он достал из кармана записку давешней девчушки — сложенный вчетверо лист из блокнота, — положил на стол, затем закрыл глаза, силясь припомнить то легкое ощущение полета на душе, сопровождавшее его все утро, но того уже нет, улетучилось, исчезло как дым.

Прошел час, донеслись звуки снизу, это на первом этаже просыпалась сербская семья — шестидесятисемилетний Влатко, его жена Мартина и их внучка Горица. Бежин часто заставал их за занятием: Мартина готовит еду, Влатко поливает из шланга каменный пол террасы, ступеньки, цветочную клумбу, а Горица расчесывает гребенкой свои волосы, спадающие на угловатые, мальчишечьи плечи, заплетает в косички. Случалось, Бежин беседовал с Влатко, — тот говорил на сербском, Андрей на русском, — и они хорошо понимали друг друга.

Работа не клеилась, Андрей знал, что теперь она уже не заладится весь день. Он надел светлые парусиновые брюки, тенниску, нацепил на нос солнцезащитные очки, сунул ноги в сандалеты. Спустился по лестнице вниз. Проходя мимо открытой террасы, Бежин приветствовал семью Влатко, завтракающую за столом:

— Доброе утро! Приятного аппетита!

— Здраво! Хвала! — отозвались Влатко и Мартина.

 

* * *

У кафе он дождался автобуса и поехал в Котор. Узкая асфальтовая полоса петляет у самого краешка залива, повторяя все повороты и изгибы берега, двум автомашинам порой не разъехаться, дома стоят впритык к дороге, но здешним водителям не привыкать, они проявляют чудеса вождения, ловко втискиваются в любую удобную щель между зданиями, чтобы пропустить встречный автомобиль и вновь устремиться вперед. Несмотря на дорожные неудобства, черногорцы любили быструю езду. Влатко говорил, что в прошлую снежную зиму несколько машин упало в залив.

Автобус вскоре въехал в Котор, остановился у ворот Старого города. Бежин спросил у прохожих дорогу к больнице. Она затерялась в лесной чаще у подножия горы — белое двухэтажное здание. Приветливая медсестра повела его в палату. Там три койки — две пустые, аккуратно заправленные, на третьей в больничной пижаме сидела девушка с каштановыми волосами, читала книгу. Заслышав шум, она подняла голову — карие, с зеленоватым отливом глаза на округлом бледном лице. Тонкий нос и чуть припухлый рот. К левой руке выше запястья пластырем подсоединена эластичная трубочка капельницы. Медсестра внимательно оглядела пластиковый пакет с прозрачной жидкостью, висящий на крестовине, и вышла.

Бежин замешкался, положил пакет с яблоками, купленными по дороге в ларьке, на кровать подле девушки.

— Это вам, — сказал он.

— Спасибо! — девушка округлила глаза, вопросительно посмотрела на нежданного гостя, как тот придвинул табурет и сел.

— Видите ли, в чем дело, — начал Бежин. — Ваша подруга просила меня передать вам записку. — Он достал из кармана сложенный листок бумаги, протянул ей.

Она стала читать. Затем раздумчиво кивнула своим мыслям:

— Вон как все обернулось. — в ее голосе некоторое сожаление. — Ясно...

Возникла пауза, они молчали. Пора было ему уходить. Но тут девушка неожиданно спросила:

— А вы давно знакомы с Ириной?

— С вашей подругой? — Бежин кивнул. — Дважды виделся.

— Отдыхаете здесь?

— Отдыхаю.

— А как вас зовут?

— Андрей. Андрей Павлович Бежин.

— А меня — Мария.

— Как чувствуете себя?

— Уже намного лучше. Даже не пойму, отчего отравилась...

— С кем не бывает. А что читаете?

— Историю Паганини. — она повернула книгу к нему.

Бежин увидел обложку: черно-белый портрет и надпись на английском.

— Знаете английский? — спросил Андрей.

— Не сказать чтобы хорошо, — улыбнулась Мария. — Вот захватила для практики. Много интересного о великом музыканте узнала.

— Понятно.

— А вы откуда приехали?

— Из Петербурга.

— А я из Владивостока. Учусь в Москве, в Гнесинке.

— В вашем городе я бывал часто, — сказал Бежин. — Но это было давно, в молодости. Я тогда жил в Анадыре и работал механиком на рыболовецком сейнере. В навигацию мы заходили в порт Владивостока несколько раз в месяц.

— Как интересно, — молвила девушка.

— Мне нравилось у вас заходить в музей на Алеутской улице и подолгу смотреть на старые деревянные скульптуры.

— Правда?! Я тоже их люблю!

— Значит, вы музыкант?

— Ага.

— На чем играете?

— На скрипке.

— Понятно.

— А Черногория правда красивая страна?

— Да, вы правы.

— Мы с Ириной на десять дней сюда прибыли. Неделя уже позади, а столько хотелось бы посмотреть, да только сюда угодила. А вы живете в Которе?

— Нет, в Прчане.

— И я в Прчане. В отеле. А вы?

— Снимаю жилье на холме.

Мария вновь кивнула.

— Ну, выздоравливайте. — Бежин встал.

— Спасибо, что навестили! До свиданья!

 

* * *

Пляж в Прчане полон народу, в воздухе гомон детских голосов. Андрей зашел в магазин, купил молоко, сыр, батон хлеба и бутылку черногорского вина «Vranac».

После обеда, соснув часик, он в прекрасном расположении духа поработал почти до самого вечера, что было редкостью, ведь обычно он писал по утрам.

С наступлением сумерек, когда пляж опустел, Андрей снова окунулся в море, пришел домой, налил вина. Повеяло слабым ветерком. Тусклым стальным цветом отдавал вечерний залив, а на той стороне все размыто серо-бежево-синим тоном, где едва различимым силуэтом проступали зазубрины горных вершин. Когда небо и горы постепенно слились в сплошное черное, маленький катерок, держась ближе к берегу, пересек чернильный залив, своим громким звуком нарушив тишину наступающей ночи. Сегодня теплохода не будет, решил Бежин, он появится, должно быть, послезавтра, сверкая, как рождественская елка.

 

* * *

— Она ушла, — увидев его в коридоре больницы, сообщила на чисто русском вчерашняя медсестра.

— Ушла? — переспросил Бежин.

— Выписалась час назад.

— Вот как... Очень хорошо. Спасибо.

Он вручил девушке пакет персиков, с которым пришел, и вышел на улицу.

Приближался полдень. Погуляв по узким улочкам Старого города, он уселся под тентом открытого кафе. Заказал стакан апельсинового сока. По соседству за столиками сидели полураздетые туристы в шортах, футболках, майках, загорелые и не очень, — разговаривали на английском, французском, японском... Неподалеку на площадке стояла водопроводная колонка, из нее беспрерывной струей текла вода. То и дело к колонке подходили прохожие, чтобы утолить жажду, умыться, набрать воды в пластиковые бутылки.

Бежину принесли стакан сока со льдом, он отпивал небольшими глотками. его внимание привлекла девушка в белой шляпке, подошедшая к колонке. вот она наклонилась, умылась одной рукой, другой поддерживала сумочку, висящую на плече. Сетчатая симпатичная шляпа очень шла миловидному, слегка бледному лицу. Бежину вдруг пришла на ум странная мысль, ему представилось, что эта юная незнакомка сошла с его незаконченной повести. Она возникла в его воображении только сейчас, в эти мгновения. Между тем хрупкое, нежное существо у колонки исчезло, оставив на душе у Бежина легкое ощущение грусти. Старею, подумал он.

 

* * *

Андрей вернулся в Прчань. Принял душ и растянулся на диване. Широкий диван, обтянутый натуральной воловьей кожей, удобный и словно живой, дышащий всеми порами. Огромное ложе дивана, цельное, без швов, — даже представить себе трудно, какого внушительного размера был вол! Точно такой, как на картине Валентина Серова «Похищение Европы».

Когда солнце клонилось к закату, Бежин отправился на опустевший пляж — окунулся в море, затем уселся на гальку и смотрел на кружащиеся в небе чайки. Потом он искупался еще раз, надел шорты поверх мокрых плавок, накинул тенниску и, кинув полотенце в пакет, вышел на дорогу. Заглянул в антикварный магазин неподалеку. Ему нравилось бывать там, любоваться редкими вещами. Небольшое помещение было завалено стариной — медью, бронзой, серебром, — полки и стеллажи от пола до потолка ломились творениями рук человеческих: тут и украшения, цепочки, браслеты, часы, столовая посуда, кувшины, кубки... и даже тяжелые чугунные утюги, внутрь которых закладывают горящие угли. Похожий утюг Бежин видел в детстве, в своем доме, на подоконнике, рядом с горшками цветов, им в свое время пользовалась бабушка, а потом утюг пропал.

Походив по магазину, Андрей купил латунный кувшин, весь потемневший от времени, расплатился с продавцом, пожилым черногорцем. Словоохотливый старик поведал ему историю кувшина: он принадлежал еще его предку, моряку, который вместе с капитаном Иво Визином ходил в восемнадцатом веке в кругосветное плавание.

— Хвала! Спасибо! — сказал Бежин. — Я поставлю кувшин в моем кабинете в Санкт-Петербурге.

— О, Санкт-Петербург! — оживился продавец. — А вы знаете, что у царя Петра на кораблях служили черногорцы?

— Да, знаю, — сказал Андрей. — Черногорцы замечательные моряки.

В это время зашли посетители, и старик удалился к ним, а Бежин, собираясь уходить, едва не столкнулся у выхода с девушкой, которая радостно воскликнула:

— Здравствуйте! Это вы?!

Юная незнакомка в шляпке, которую Андрей видел в полдень в Старом городе.

— Я — Мария. Вы вчера навещали меня.

— Здравствуйте! — улыбнулся Бежин. — Не узнал вас сразу. Как здоровье?

— Хорошо, спасибо! — На бледных щеках девушки обозначился круглый румянец, а глаза сияли. — Меня утром выписали.

— Я знаю, — сказал Бежин. — Я был в больнице.

— Были?!

— Около двенадцати. Сказали, что вы ушли недавно.

— Вот же... Я очень рада, что встретила вас.

Я тоже рад, хотелось сказать Бежину, но промолчал, не сказал он и того, что видел ее в полдень у кафе на площади в Старом городе.

— Что вы купили? Кувшинчик? Очень симпатичный! Я тоже люблю сюда заходить. Так все интересно.

— Что-нибудь для себя высмотрели? — спросил Андрей.

— Ага, — кивнула Мария. — Серебряные чайные ложки, шесть штук. Правда, я еще не уверена, насколько они мне нравятся, чтобы купить. Вот они... — Девушка взяла с полочки раскрытую коробочку, где на выцветшей шелковой материи лежали ровным рядочком ложечки, покрытые темным налетом времени. — Сделаны в 1912 году, вот тут, на ручках, клеймо с датой. Видите?..

С потолка гирляндой свисали на веревках разнокалиберные медные кувшины — солнечные лучи падали на них из окна и, преломившись, окрашивали теплым золотом лицо Марии, слева, там, где щека мягко переходила в шею. Бежин очень близко видел большие зеленовато-карие глаза, тонкий, с едва заметной горбинкой нос, пухлые губы.

— Я загляну сюда еще раз, перед отъездом, — сказала Мария и возвратила коробочку на место.

Они вышли из лавки на улицу.

— Вы были в храме Богородицы? — спросила его девушка.

— Да, — ответил Андрей.

— Правда, красиво?

— Красиво.

— А дом «Тре сореле» видели?

— Какой дом?

— Дом «Трех сестер».

— Нет.

— Хотите, покажу? Это недалеко отсюда.

— Что ж, пойдемте.

Каменный белый дом со сводчатой крышей и тремя окнами стоял на горе, куда вела каменная лестница.

Они преодолели крутой подъем.

— Вот и пришли, — сказала, переводя дух, Мария. — Видите три окна в доме? Два окна заложены кирпичами, а третье нет. Здесь жили три сестры, вели дружно хозяйство, вместе ходили на рынок, вместе пели по вечерам. Однажды сестры зашли в таверну и там увидели капитана и тотчас все с первого взгляда полюбили его. Капитан тот на своем корабле ушел в море, а сестры стали его ждать. День за днем они высматривали парус в море. Шли годы. Старшая сестра, потеряв всякую надежду, заболела от тоски и умерла. Сестры замуровали ее окно. Вскоре умерла средняя сестра, и младшая сестра заложила камнями ее окно. А когда умерла третья сестра, замуровать ее окно было некому. Вот такая грустная история. Случилась она шесть веков назад. Столько времени прошло, а дом все еще стоит. Трогательно, правда?

— А кто сейчас живет в этом доме? — спросил Бежин.

— Должно быть, никто, — ответила Мария. — Сторож за домом присматривает.

Андрей повернулся к морю и увидел с высоты широкую панораму: темнеющие горы, блестящую кромку воды вдалеке и огромный океанский лайнер, медленно вползающий в залив. Бежин ожидал увидеть его завтра.

Мария тоже обратила свой взор туда, куда смотрел Андрей, и сказала:

— Видите на том берегу очертания домиков? Это Герцег-Нови. Говорят, очень красивый и уютный городок. От Прчани туда идет прогулочный катер.

— Мы можем поехать туда завтра, — предложил Бежин.

— Правда? Вот здорово! — Девушка вся засияла, и глаза ее засверкали, точно у ребенка. — А я вас не отвлеку от дел?

— Нет.

— Я рада.

— Вот что... пойдемте-ка на берег поужинаем.

— Я не голодна.

— Идемте, идемте, составьте мне компанию.

 

* * *

Пока Бежин писал продолжение своей повести, в заливе показался теплоход, сверкающий огнями иллюминаторов, идущий от Котора в открытое море. Андрей некоторое время провожал взглядом теплоход, затем сделал пару глотков вина из стакана и задумался над своей незавершенной рукописью. Он не знал, чем завершится история водителя такси, бывшего морского волка, волею судьбы сменившего штурвал рыболовецкого сейнера на баранку автомобиля и колесящего по улицам Питера.

Придуманный им герой, Николай Вагин, в повести имел схожую с Бежиным судьбу. И проработал Вагин на Севере немало лет, а вернувшись в родной Питер, женился. Сделался таксистом.

Женщину Бежина звали Ирада. Она работала в продуктовом магазине неподалеку от Финляндского вокзала. Ирада показалась Андрею очень земной и с отзывчивой душой. Но совместная их жизнь длилась всего около года. Ираде не нравилось увлечение Бежина литературой. На этой почве возникали ссоры, и они расстались. С тех пор он один. Ему сейчас сорок пять. Родители несколько лет назад умерли, так и не дождавшись внуков. Им очень нравилась книга сына «Белые снега Кагыргына», вместившая двенадцать анадырских рассказов.

Андрей часто возвращался в воспоминаниях на Север. В заснеженную бухту с покачивающимися лодками, в белый город вдалеке. Он вспоминал немудреную песенку друга, старпома Гриши Вольнова, которую тот распевал под гитару:

 

Анадырь, брат, хоть и дыра,

Куда б опосля ни кидала судьба,

Ты вернешься сюда,

Ты вернешься сюда навсегда...

 

Он вспоминал команду судна, с которой ходил в путину и исколесил Берингово и Охотское моря, как заходил в Петропавловск-Камчатский, Владивосток, Магадан... эти города, а вернее, их порты Андрей знал как свои пять пальцев. Порой он очень тосковал по Анадырю. Но так, чтобы собрать чемодан и рвануть туда, — нет. Бежин знал, что дважды в одну реку ступить невозможно.

Он ввел в повесть молодую женщину. Была ли она похожа на Марию, девушку, встретившуюся ему случайно на пути, с которой провел он сегодняшний вечер? Вряд ли. Ведь он ничего не знает о Марии. Но так ли важно знать больше об этом милом создании?.. Не к ее ли образу он шел весь длинный год?..

 

Они сидели в кафе у моря. Медленно таяло вечернее высокое небо, и с ним таял окружающий свет, переходя от оранжево-желто-синего в приглушенно фиолетовое. И лениво перекатывался волнами залив, уставший от прожитого знойного дня. И хрупкая фигура девушки на фоне синевы моря. Лицо ее необыкновенное, открытое, с доверчивыми, лучистыми глазами. Бежину вдруг показалось, что Мария поймет его устремления, что все, что он делает, не напрасно. И Андрей признался ей, что он прозаик и пишет давно. Пусть они расстанутся, Мария уедет в Москву, и ее там будут окружать другие люди. Но сейчас она искренна с ним и светла.

— Пока что я выпустил один сборник рассказов, — сказал Бежин. — Надеюсь, напечатают еще.

— Вы мне дадите почитать вашу книгу? — попросила она.

— У меня с собой нет, — сказал он.

— Жаль, — сказала она.

— Расскажите о себе, о вашей будущей профессии, — попросил он.

— Ничего интересного, — сказала она. — Родилась во Владивостоке, окончила музыкальное училище, потом в Москву приехала. Нас у родителей трое: брат, младшая сестра и я. В Москве у меня не много друзей. С Ириной, что вы видели, знакома с первого курса, но не так чтобы близко. Она учится на музыкального критика, это Ирина уговорила меня поехать в Черногорию. А деньги на поездку мне брат прислал, говорит, поезжай, отдохни, что тебе все музыкой да музыкой заниматься. Он у меня славный, всегда защищал меня — и в школе, и сейчас продолжает опекать. А что касается моего будущего, я не жду от себя больших достижений... хотя и дипломы на различных конкурсах получала... сочту большой удачей, если возьмут меня в маленький провинциальный оркестр.

— Вы очень строги к себе, — сказал Бежин. — Хотел бы я увидеть вас когда-нибудь на большой сцене.

— Спасибо! — сказала она. — А хотите, как-нибудь сыграю вам здесь? Я привезла скрипку с собой.

— В самом деле?! — сказал он. — Как бы вас не разочаровать... Я могу оказаться плохим слушателем. Любить музыку для меня сложно, потому что ее надо понимать. Скорей — уважаю.

— А что вам нравится? — спросила она.

— Всего помаленьку, — сказал он. — Например, раньше, вдали от берега, в рыбацком сейнере, мне нравилось слушать джаз... Армстронг, Паркер, Диззи Гиллеспи... А на суше слушал Свиридова, Евгения Догу...

— А в море вам бывало страшно?

— Как вам сказать... С берега море видится красивым, заманчивым, романтичным... Но наедине со стихией человек как песчинка... В море он особо остро ощущает свою незащищенность. Но страха нет, есть понимание ситуации.

 

Андрей выключил компьютер.

На столе блестел старый кувшин, который он приобрел в антикварной лавке. Бежин, как пришел домой, отмыл его порошком, — теперь сосуд блестел во всей красе, от металла исходил тайный живой свет, он шел из глубины веков. Андрей взял кувшин в руки. Он ему сразу приглянулся своей незатейливой, а вместе с тем совершенной формой. Донышко круглое, небольшое, от основания сосуда стенка с наклоном шла вверх, закруглялась плавно и переходила в невысокое горлышко. Гладкая поверхность кувшина имела в двух местах едва заметные вмятины, будто древний мастер обращался с металлом как с податливой, мягкой глиной и случайно надавил на него подушечками ладоней.

Бежин лег на диван, закрыл глаза и тотчас ощутил своей спиной мощную спину вола. Вол нес его, Бежина, мчал во весь опор в раздольную степь. И раздвигалась стремительно степь, ширилась во все четыре стороны. И были они одним целым, два существа — человек и вол, спина к спине летящие к синим далям.

 

* * *

Утром они встретились на пристани. Мария была в голубой кофте и белой юбке, с зеленой матерчатой сумкой через плечо и шляпкой на голове. Она держала в руке скрипку. Темный футляр с инструментом показался Бежину тяжелым для хрупкой Марии, и он вызвался помочь ей.

— Скрипка вовсе не тяжелая, — сказала девушка, но отдала ее Андрею и, пристально посмотрев ему в лицо, добавила: — А я прочитала ваши рассказы.

— Прочитали?! — удивился Андрей.

— Ага, в интернете.

— В самом деле?! — Бежин был в замешательстве, он представить себе не мог, что его книга свободно гуляет в бесконечном пространстве, называемом Всемирной паутиной. Как такое могло быть?.. И кто выложил его рассказы?!

— «Белые снега Кагыргына», — произнесла Мария название книги. — Кагыргын... Я не знала, что так по-чукотски называется Анадырь. Очень интересно... правда... Читала до трех ночи. А что не сказали, что в интернете есть ваша книга?

— Я об этом не знал, — признался Андрей. — Я интернетом редко пользуюсь, а компьютер для меня вместо печатной машинки.

Подошел катер, Бежин с Марией сели, вместе с ними на борт поднялись еще несколько туристов, и катер медленно отчалил от берега, прибавил ходу, взял курс на запад. Они сидели рядом, молча смотрели, как уплывают назад белые домики на обоих берегах залива, урчал размеренно мотор, заглушающий говор пассажиров, смех детей и звук щелкающих затворов фотоаппаратов. Слова были излишни, молодая девушка и мужчина были счастливы наступающему дню, сулившему им много радостных открытий. По лицу Марии переливались отблески волн, а в глазах ее отражалось небо. Бежин тоже радовался случившемуся — что размеренность его жизни нарушилась появлением радуги, то бишь Марии.

Катер вскоре миновал поселок Лепетани по левому берегу, повернул вправо и достиг причала города Герцег-Нови. По громкоговорителю капитан объявил, что судно тронется назад через три часа.

Они гуляли по узким улочкам средневекового города, вымощенным камнями, зашли в какой-то храм, где в полумраке молились несколько человек, потом очутились на небольшой площадке у крепостной стены, за которой был крутой обрыв, внизу у скал бесшумно бился прибой. Здесь было безлюдно. Мария достала из футляра скрипку, стала играть. Красивая, возвышенная и вместе с тем бесконечно грустная музыка плыла над древним городом. Андрей стоял, прислонившись плечом к каменной стене, весь переполненный неизъяснимыми чувствами, и, когда девушка закончила играть, он, растерянный, слегка вздрогнул от шума рукоплесканий небольшой толпы людей за его спиной.

— Браво! — крикнул кто-то из публики.

Девушка, смущенная от неожиданности, поклонилась, вложила скрипку в футляр, и они с Бежиным пошли дальше. спустились узкой улочкой, где стояли дома с ажурными фонарями на стенах, — здесь им приглянулось симпатичное кафе. Вошли, уселись за столик. И только сейчас Бежин решился спросить:

— А что вы играли?

— «Нежность» Сергея Рахманинова.

— Музыка, как и живопись, не нуждается в переводе, — сказал Бежин. — Вы видели, сколько людей привлекла ваша игра? И все они — из разных концов земли.

— Значит, вам понравилось?

— Мне — больше всего!

— Спасибо!

Подошел официант. Они сделали заказ.

— Расскажите, как проходит у вас день, — попросила Мария.

— Всегда однообразно, — ответил Бежин. — Встаю полседьмого утра, спускаюсь вниз, открываю во дворе ажурную чугунную калитку, иду на берег, купаюсь. Возвращаюсь домой, завтракаю, сажусь писать, работаю до обеда, а потом — валяюсь на диване, читаю. Вечером брожу по набережной. Как видите — ничего интересного.

— Очень даже интересно. И ваш строгий режим я нарушила, и вчера, и сегодня.

— Вовсе нет.

— Когда вы уезжаете домой?

— Через полмесяца.

— А я уже послезавтра утром. Как быстро летит время...

 

* * *

На другой день Бежин взял напрокат машину, и они с Марией поехали в городок Будву, перемахнули через высокий перевал по огибающему гору серпантину дороги, купались в море, бродили по улочкам старого города, возвратились в Прчань на закате дня. Ужинать пошли в то самое кафе, что на берегу залива. Мария выглядела немного поникшей и задумчивой.

— Устали? — спросил Бежин.

— Нет, — ответила девушка и посмотрела на Андрея своими лучистыми глазами. — Я очень вам благодарна за все.

— Нет-нет, это я вас должен благодарить... за то, что украсили мое... уединение.

— Уединение... не одиночество, верно? Одиночество это плохо. Человек не должен чувствовать себя одиноким... А я завтра улетаю... в десять утра.

— Я провожу вас.

— Не нужно. Я вызову такси и доеду до аэропорта Тивата. Это ведь рядом.

— Вас встретят в Москве?

— Нет.

В баре за стойкой кафе звучала тихая музыка. Плескались с шорохом волны, ударяясь о камни берега.

Больше они ни о чем не говорили и вскоре расстались.

 

* * *

Утром в аэропорту Тивата царило легкое оживление, пассажиры, в большинстве своем загоревшие, столпились у стойки регистрации. Слышались русская речь, детские звонкие голоса.

Андрей Бежин увидел ее сразу, как вошел в вестибюль аэропорта. Мария тоже его заметила и вышла из очереди, подошла к нему, катя за собой чемоданчик на колесах.

— Привет! — сказал Бежин.

— Здравствуйте! — ответила Мария. — Я рада! Но можно было не приезжать. Из-за меня вам пришлось рано вставать.

— Да, — сказал Андрей. — В половине седьмого. Я всегда в это время просыпаюсь. И даже успел искупаться в море.

— Правда?! А вода холодная?

— Ага, но мне нравится.

— Да, — проговорила она, — теперь вас никто не будет отвлекать, и вы завершите наконец свою повесть.

— Гм, пожалуй... Но что-то мне расхотелось ее заканчивать.

— Как так?

— Пусть она останется неоконченной до поры до времени.

— Отчего?

— Есть на то причины. Моему герою важно понять, нужен ли он девушке, случайно встретившейся на его пути.

— А вы разве не знаете?

— Не знаю.

— Гм... Вы же автор.

— Не всегда все может сделать автор... А это вам. — Бежин достал из пакета продолговатый коробочек.

— Что это?.. — Мария открыла крышечку и увидела блестящие серебряные ложки на выцветшем атласе. — Батюшки!

— Они ведь вам нравятся.

— Да! Очень! Сверкают, точно новые!

— Я их почистил порошком, — сказал Андрей.

— Я буду беречь ваш подарок, — сказала Мария.

— А я — ваш.

— Какой?

— «Нежность» Сергея Рахманинова.

— А-а...

— Ну, пора вам.

— До свиданья!

— До свиданья!

 

* * *

Повеяло легкой прохладой. Огромный круизный теплоход медленно шел по темному заливу. Андрей провожал взглядом лайнер, отпил из стакана вино. Затем откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. И услышал он, как высоко в небе с легким шорохом летят облака, унося с собой мелодию лета, нежную и пьянящую, как мимолетный и трепетный сон.

 

Октябрь 2014





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0