Продолжение. Начало — № 6.

 

Понедельн[ик]. 6.

(Павловск. 7 апр[еля].) Очень обрадовался на приеме в ГУВУЗ г[енерал]-л[ейтенанту] Покотило¹, бывшему директору 1-го кад[етского] корпуса, позднее воен[ному] губернатору Ферганы, еще позднее атаману Семиреченского войска, а теперь атаману Уральского войска. Он сообщил мне, что вскоре будет назначен помощником к коман­д[ующему] войсками Туркестанского воен[ного] округа Самсонову², тоже моему бывшему подчиненному, как начальнику Елизаветград­ск[ого] кавал[ерийского] училища. Назначение Самсонова на место ге­н[ерал]-адъют[анта] Мищенки³ ме­ня очень радует: наконец будет в Ташкенте человек твердый, дельный и надежный. Узнал от Покотило, что он товарищ Самсонова по академии, что они жили вдвоем на одной квартире и знают и любят друг друга, как родные братья. Покотило сам назвался Самсонову в помощники, в ответ на что тот от радости прослезился. Самсонов имеет в виду устранить трех злых гениев Туркестана: Кондратовича, Мустафина и Рихтера. Теперь, можно надеяться, и дело ограждения Николы от грозящих ему и им же создаваемых опасностей пойдет лучше. — В Разряде изящн[ой] словесности нас было вчера пятеро почетн[ых] академиков: К.К. Ар­сень­ев, А.Ф. Кони, Ал[екс]ей Н. Веселовский⁴, Н.А. Котляревский и я. Присутствовал и А.А. Шахматов⁵. Собрались, чтобы выслушать, не представят ли почетн[ые] академики кого-либо из писателей к награждению почетным отзывом. Один Арсеньев представил две книжки рассказов (1908 и 09 г.) начинающего писателя Зайцева. Рассказы будут нам доставлены на прочтение. Снова возбудили давно уже предлагавшийся мною вопрос о том, чтобы каждый вновь избираемый почетн[ый] академик был встречаем в публичном заседании приветственным словом одного из сочленов и сам произносил свою вступительную речь. Говорили и об избрании новых поч[етных] академиков; Арсеньев предложил Ив. Бунина, а Котляревский — старика Златовратского⁶. Решили отметить юбилеи покойных писателей Гончарова, Потехина, Вейнберга, Кукольника и Каролину Павлову публичными собраниями. Говорили о желательности устраивать такие собрания не только ради поминок или юбилеев, а для речей на произвольные темы.

П[авел] Е[горович]⁷ прислал мне замечания на 2-е действие «Ифигении». Согласно с ними я в тот же вечер в Павловске сделал представления. — Исполнилось 25 лет со дня вступления Э.К. Шадевиц камер-юнгферой к моей жене. Ходил к ней в подкупольную комнату с поздравлением.

 

Вторн[ик]. 7 апреля.

(Павловск. 9 апр[еля].) 7 и 8 апреля провел здесь, за городом. Идут хлопоты перед празднованием нашей серебр[яной] свадьбы. 14-го приедет к нам, впервые владетельным герцогом, мой шурин Эрнст Саксен-Альтенбургский (Нини)⁸. Об этом уведомили м[инистерст]во Двора, м[инистерст]во иностр[анных] дел и импер[аторскую] Гл[авную] Квартиру. По бывшим примерам предполагается послать за Нини на границу флигель-адъютанта и вагон. Еще неизвестно, будет ли в Царском встреча с почетным караулом. — Приготовляемся, где и как кого принимать с поздравлениями.

(Павловск. 11 апр[еля. Костя заменил заболевшего Руммеля в бессловесных ролях в 1-м действии старейшины, а в 4-м отрока с брачными дарами].) Все еще холодно и снег. В Китайском театре вечером была последняя репетиция, без Арбатова, без публики, не в костюмах, но с переменой декораций. Шло не дурно, и даже с некоторым подъемом.

 

8 [апреля].

Еще спокойный день за городом. Завтракали в большой гостиной Мама, где теперь повешены все картины русских художников, прежде разбросанные по разным комнатам большого и Константиновского дворцов. Стол накрыли там, а не в зале Войны, которая на пути в большую залу, куда проходили съезжавшиеся на репетиции детского спектакля дети. Я встречал их на верху лестницы. Что за прелесть это многолюдное собрание юного народа. — После некоторого перерыва снова вернулся к переводу «Ифигении».

 

Четверг. 9 апреля.

В первый раз был с докладом у нового воен[ного] министра Сухомлинова в здании Гл. Штаба. Кажется, с ним не трудно иметь дело. Уже в 4-м часу вернулся в Павловск, чтобы перед представлением в Китайском театре (увы — последним!) побыть спокойно. По новому стилю было 25-летие со дня прибытия жены в Россию невестой и навечерие этой годовщины по нашему стилю. Привез жене в подарок купленный у Фаберже серебряный браслет с двумя сапфирами.

Поужинали пораньше, а в 8-м часу поехал в Китайский театр с Кос­тей, Олегом и Игорем. Поехал заблаговременно, чтобы успеть не спеша одеться и загримироваться. Костюмер был какой-то другой, и дело у него не очень ладилось. Публику на этот раз составляли лица, приглашенные мною. К общей радости, прибыл и Государь, опять в Измайловском сюртуке с жетоном Досуга на верхней пуговице. — Начали в 9 ч. с несколькими минутами. После второго моего появления на сцене, когда Мануил и Цезарь входят вместе с Изабеллой, там, где начинается мое примирение с братом, я вдруг почувствовал неисправность в своем костюме: стальной ошейник расстегнулся и с шумом полетел на пол, а плащ сорвался с левого плеча и стеснял мои движения; его^[1] прикрепляли за спиной, и я не мог от него освободиться; пришлось волочить его за собою по полу, держа в правой руке. Со 2-го действия все уже пошло гладко. Государь приходил за кулисы говорить с исполнителями после 3-го действия. Как и в прежние раза, все играли всё с большим одушевлением по мере того, как развивалось трагическое действие. Особенный подъем чувствовался в последнем действии. Я вполне владел собою. В театре некоторые плакали.

(Павловск. 12 апр[еля].) В последнем действии я почему-то несколько раз позабывал слова своей роли, хотя знаю ее очень твердо; но, благодаря некоторой привычке к сцене и самообладанию, не терялся, а делал паузы, прислушивался к суфлеру и, если не мог его расслышать за музыкой Палестрины за кулисами, спокойно припоминал мгновенно позабытое. Раз получилась очень продолжительная пауза. Но по ходу действия она была вполне уместна: я держал в объятиях Беатриче перед тем, как заколоться. И никто, даже самые тонкие знатоки, напр[имер] Ермолинский или автор «Измаила» Бухарин, ни сами актеры, не заметили, что я остановился не намеренно, а по забывчатости. — Когда кончалось представление, Котляревская и Мусина наградили меня большой лирой из лавровых листьев с надписями на белой и красной лентах: «Поэту-артисту» и «Беатриче и Изабелла 1909 г.».

И вот кончился отдел жизни, посвященный «Мессинской невесте».

 

Пятница. 10 апреля.

День отдыха и упокоения на лаврах. Стали получаться телеграммы и письма с выражением благодарности лиц, бывших зрителями в Китайском театре.

За Нини на границу посылается бывший преображенец флиг[ель]-адъют[ант] Свечин⁹ с вагоном. — Порядок празднеств по случаю сереб­р[яной] свадьбы у нас уже выработан: 14-го, по приезде Нини, богослужение в здешней Dorotheen-kirche¹⁰ и завтрак со всеми домашними. Вечером большой семейный обед. 15-го в 11 утра прием депутаций от Павловского гарнизона, жителей и купечества города; молебен в большой церкви и завтрак человек на 60 для всех ныне у нас служащих и прежде служивших. В 3 отъезд в Мраморный к Мама. Прием поздравлений от служащих в нашей столовой, от служителей в Белой зале, от различных депутаций в библиотеке окнами на Неву и от общества в Белой столовой и Мраморной зале. Возвращение в Павловск. На след[ующий] вечер, 16-го, у нас в Греческой зале будет петь немецкий хор. 17-го детский спектакль.

 

Суббота. 11 [апреля].

Стало теплее, и почти весь день было солнце. Но мне не удалось хорошенько насладиться весенней погодой: надо было ехать в город, сниматься в фотографии Мариинского театра вместе с прочими участниками «Мессинской невесты». Поехал с Костей и Ермолинским. Завтракали в Петербурге на вокзале. У фотографа продержали меня от 1 часа до 6-го часа. Уф! [л. 21 об]

Жена тоже ездила в город и осталась там на ночь. — С детьми и Саса составляли список приглашенных на детский спектакль 15-го.

Переводил.

 

Воскресенье. 12 апреля.

Мне кажется, что задуманная евангельская драма постепенно зреет в голове. Говорю «кажется», боясь, что ничего не выйдет. Во время обедни поминутно от молитвы переходил к обдумыванию плана. Драма пока представляется мне в 4-х действиях и 5–6-и картинах. 1-я картина — у Золотых ворот Иерусалима; только что свершилось «шествие на осляти». Народ. Экспозиция настроения умов врагов и почитателей Христа. Сомнения Никодима, книжника: у него не согласуются пророчества о Мессии с личностью Иисуса-Назарянина. 2-я картина: у Никодима. Он только что вернулся из Синедриона, осудившего Христа на смерть. Продолжение экспозиции последних 4-х дней. 2-е действие — у Пилата. Самого его нет: он судит Христа на лифостротоне¹¹. На сцене его жена. Она рассказывает свой сон. Сотник Логгин. — 3-е действие — на кровле дома Иосифа Аримафейского. Он, Никодим, Иоанна (жена Иродова управителя) видят шествие со крестом. Их настроения: вера одних, сомнения Никодима при сочувствии Иисусу. Тьма, наступающая с началом казни. 4-е действие — опять в доме Пилата. Тьма еще не рассеялась. Терзания Пилата. Иосиф просит тела Иисуса. Приход Логгина и его рассказ о крестной смерти. 5-е действие в саду Иосифа. Утро «во едино от суббот». В глубине пещера; камень, закрывающий вход в нее, отвален. Верующие, жены-мироносицы, быть может, Фотина (Самарянка), Иоанна, слепой Вартимей (прозревший). Говорят о видении ангелов и воскресении Христа. Никодим случайно узнает, что Иисус родился в Вифлееме, — его сомнения рассеиваются.

(В Павловске. 19 апреля.) Наконец освободился от ответов на поздравительные к нашей серебряной свадьбе письма и телеграммы и могу приступить к описанию последних радостных праздничных дней.

 

Понедельн[ик]. 13 [апреля].

Дождь. Все еще не было настоящего тепла.

Утро в Гл[авном] Управлении. Завтрак у Анчутиных в Кубанском переулке. — В Мраморном принял депутацию от Гл[авной] Дирекции Им­пер[аторского] Русского музыкального общества: кн. А.Д. Оболенского¹² (ставшего вместо меня вице-председателем), А.С. Танеева¹³, генер[ала] Ц.А. Кюи¹⁴, директора Консерватории Глазунова¹⁵ и секретаря В.Э. Направника¹⁶. Они просили установить в зале собраний дирекции в Консерватории мой портрет — как я рад, что разделался с обществом; теперь одним хлопотливым делом у меня будет меньше. — Заезжал к больной Варваре Ильиничне, она и ее сестра Екат[ерина] Ильин[ична] Татищева подарили нам на серебр[яную] свадьбу очаровательные часы (pendule^[2]) из бронзы Louis XVI. Вернулся в Павловск к ужину. — Чувствовалось уже ожидание радостных празднеств; в доме готовились; на лестнице праздничный ковер, растения, цветы; походную церковь убрали, чтобы освободить проход в залы.

 

Вторник. 14 апреля.

Первый день празднования нашей серебряной свадьбы; по новому стилю она ведь приходится на 14 / 27. В 9Ѕ приезд женина брата на Царско­сельский павильон по царской ветке. Государь поручил мне от его имени встретить герцога. Почетный караул от 2-й роты Импер[аторских] стрел[л. 23]ков. Были чины свиты, гофмаршал гр. Бенкендорф¹⁷. Первый теплый, солнечный, тихий день. С Нини приехал его гофмаршал Breitenbuch, по имени Вольф. Я называю его Lupus. Со мной встречали гостя мои 5 мальчиков. Повезли Нини в большом моторе в Павловск, где встречали жена, Татиана, двое маленьких и все наши домашние. Повели гостя на самый верх, во вновь отделанные комнаты, прозванные в честь Нини «Альтенбургскими». В воздухе заметно теплело, можно было выходить без верхнего платья. В 1-м часу поехали в здешнюю лютеранскую Dorotheenkirche. У входа встретили нас церковный совет и дети школы, сыпавшие нам под ноги цветы. Перед алтарем для жены со мной стояли два кресла. Весь алтарь был украшен белыми лилиями, на полу были рассыпаны цветы. Церковь была полна — все наши придворные. Были в обыкновенной форме, я — в стрел­ковом, как и на встрече. В богослужении участвовали епископ Фрайфельдт и пасторы здешней — Бёрман и петербургский — Вальтер. Епископ говорил так просто, с таким сердечным чувством, что на последующие дни мне в душу снизошло благодарно-умиленное, растроганное настроение.

После церкви в Греческой зале был завтрак с тремя пасторами и всеми своими, как прежними — напр[имер], гр. Любой Комаровской¹⁸ и Раушами¹⁹, — так и нынешними. — Днем Андрей Владим[ирович]²⁰ привез нам подарок от всей семьи, заказанный его матерью, — 48 серебр[яных] тарелок с именами дарящих на обороте. Михен с сыновьями отказалась от присутствия за нашим семейным обедом ввиду траура. — В 6-м часу гулял с Эрнестом и Костей без верхнего платья.

В 8 в Греческой зале большой семейный обед. По его окончании дети с Т.В. Олсуфьевой²¹ и Г.В. Кюндингером²² повторили забавную комическую серенаду Хватала, исполненную сюрпризом для нас днем. Тут и фортепьяно в 4 руки (Кюндингер с Олегом), и треугольник (Татиана), и детский пистолет с выскакивающей пробкой (Иоанчик), и кастаньеты, и игрушечные рожки и трубы (Т[атьяна] В[асильевна], Гаврилушка и Костя), и бубен (Игорь). Их Величества благословили нас чудесной иконой Нерукотворного Спаса, а жене подарили необыкновенной красоты и величины аквамарин в виде сердца голубого цвета в пышной бриллиантовой оправе. Когда все разъехались, я подарил жене аквамариновую диадему, а она мне синий эмалевый овал^[3] с миниатюрными портретами своим и детей, подвешенный на бронзовой стопке. От Мама, сестер и Мити мы получили великолепный сереб[ряный] самовар с подносом и чайником. Посыпались письма и телеграммы. — Эрнст дал двум старшим нашим мальчикам свой орден. Это их первый иностранный орден, и они в восторге.

 

Среда. 15 апр[еля].

Опять дождь и холод. Гаврилушка и Татиана распорядились устройством гирлянды из живых цветов 14 арш[ин] в длину на занавеску в нашу спальню. Кабинеты женин и мой садовник превратил в целые цветники; красота и благоухание. Дети напустили мне за сетку, которою затянута амбразура окна в кабинете, целых 8 снегирей, в том числе двух снегирих, так что с прежними 3-мя их теперь 11. В 9 утра вся семья собралась пить кофе в нижней маленькой столовой. Цветов и подарков множество. В 12-м часу поднялись в залы. Они уже были полны поздравляющими. В картинной галерее приюты и училища, в маленькой круглой — духовенство, в боль[л. 24 об]шой зале низшие служители, городовые, пожарные, садовники, сторожа, дворники и пр. Ото всех их Геринг понес хлеб-соль на серебряном блюде.

(Вечером 21-го.) В церковном зале мы поджидали гостей из Петербурга и Царского. Были званы от большого двора бар[он] Фредерикс²³ с женой, гофмаршал гр[аф] Бенкендорф с женой, статс-дама Нарышкина; конечно, все наши господа и дамы, а также лица, участвовавшие 25 лет назад в наших свадебных торжествах, пажи, несшие тогда службу, и вообще близкие нам, как, напр[имер], Е.К. Булгакова и Т.М. Лазарева. Войдя в церковь, сошли по лестнице и слушали молебен внизу. Служили соборне. Завтракали на 7-ми круглых столах в залах Греческой и двух смежных. — В 3 по­ехали в Петербург, к Мама. Она была в удрученном настроении и, по-видимому, не сознавала, в чем дело.

Ко мне приехал Дано Черногорский²⁴; он в Петербурге incognito и был в штатском. Клялся мне в своей любви ко мне и преданности России. Мне думается, что люди действительно искренние не прибегают к таким громким заверениям.

Около 5-ти начался прием поздравлений: сперва внизу, в нашей столовой, Киреев от имени собравшихся тут наших домашних господ и дам говорил речь. Они подарили нам превосходное украшение на стол: нефритовую доску, оправленную в серебро в стиле Людовика ХV, с двумя лебедями, а посередине нефритовая ваза в серебряной оправе. Наверху, в Белой зале, собрались все служащие Мраморного и Стрельнинского дворца. Их было множество. Они тоже подносили подарки: иконы, серебряные вещи, цветы. Оттуда прошли в комнаты окнами на Неву. Было так много народу, что дышалось с трудом. В Турецкой комнате начальники и представители петербургских в[оенно]-у[чебных] заведений с вазой для конфет; в комнате рядом — представители Гл[авного] Управления военно-учебн[ых] заведений с иконой Царя Константина в серебряной раме. Далее — Преображенцы, нынешний состав и бывшие, при мне служившие. От первых мы еще накануне, за семейным обедом, получили по подставке для нот с буквами К.Е. (по-славянски 25 и наши начальные буквы) и ветками дуба и лавра. — Последние подарили бронзовую статуэтку Петра Великого; Ка­шерининов и Д.Нейдгарт [л. 25 об] говорили трогательные речи. И жена, и я, и даже Татиана и прочие дети были в слезах. Все наши дети, до Веры включительно, шли за нами. — Дальше были Измайловцы с великолепным серебр[яным] блюдом. От моей роты Имп. стрелков я получил образ-складень. Были депутации от Конной Гвардии, от Лейб-Гусар, от Конно-Гренадер — все с букетами. В Фамильной комнате депутации от Академии наук (Никитин, кн. Голицын, Рыкачев), от Разряда изящн[ой] словесности, Кони и Котляревский. Была депутация от Опекунского совета, другая от моего Института²⁵ и гимназии моего имени, с вазой в серебр[яной] оправе. Далее, в ротонде и Белой столовой, — Тинхен с братьями, дипломаты и, наконец, столичное общество. Кажется, поздравляющих было более тысячи. Я шел, ведя жену под руку. Оба пажа жены, несшие службу в день свадьбы, преображенец Костя Гольтгоер и бывший лейб-улан Каульбарс, попросились и сегодня, как 25 лет, быть как бы на службе и все время шли вплотную за нами. — Мы ждали, что кое-кто из наших друзей будет на приеме, но никак не рассчитывали, что соберется в Мраморный чуть не весь город. Мы были умилены и тронуты до слез.

Отдохнув, пообедали в тесном семейном кругу и вечером вернулись в Павловск. — Там ждала теневая сторона нашего праздника — телеграммы и письма. Их было около 350. Микадо²⁶ прислал телеграфное поздравление с извещением, что жалует мне ленту своего высшего ордена Хризантемы²⁷ (!!).

 

Четверг. 16 апр[еля].

В свободное время отвечал на телеграммы. Нини и я были позваны в Царское на завтрак к Их Величествам. Кроме них были только их четыре девочки. Царь говорил с Нини по-немецки, но часто обращался ко мне по-русски. Он порицал членов Думы (Гучкова) за нападки на армию, которые делают впечатление на печать и дурно влияют на нашу внешнюю политику. — Шарапов, бывший на представлении «Мессинской невесты» 9 апреля, описал его в «Свете» и очень лестно отозвался о моей игре. — Все подарки, полученные к серебряной свадьбе, мы выставили наверху, в кабинете Павла I.

 

Пятница. 17 [апреля].

Были с Нини на параде в Царском гвардейских стрелковых батальонов 1-го и 2-го. За завтраком Нини сидел рядом с Государем, справа.

В 3-м часу в Павловске мы с женой и Митей встречали гостей, съезжавшихся на детский спектакль. Экстренный поезд, заказанный для петербургских гостей, запоздал, и они только начали прибывать, когда приехали Государь и Императрица со всеми своими детьми. Кажется, для нас сделали исключение: никогда еще царских деток нигде не показывали в обществе. Жена с высокими Гостями прошли осматривать подарки в кабинете Павла I, а я продолжал^[4] встречать приезжавших. Когда все было готово, Императрица с герцогом, Государь с женой и все мы — семья — направились в большую залу и заняли места в первом ряду, Наследник и его сестры влево от Императрицы. Началось очаровательное представление «Свадьба солнца и весны» Поликс[ены] Соловьевой (Allegro). К сожалению, автор не прибыл по болезни. 52 человека детей приняли участие в представлении. Костя — Солнце, Татиана — Весна, Олег — Весенний дождь, Игорь — Зимний ветер. Это было необыкновенно красиво, поэтично, душисто.

(Павловск, 23 апр[еля].) После пьесы Их Величества с детьми и нами, членами семьи, вышли в картинную галерею, ранее, чем прочие гости успели выйти из театральной залы. Императрица, как мне показалось, стеснялась очутиться среди наших приглашенных и поспешила уехать с Государем и детьми.

Во 2-й части праздника старый любимец петербургской публики And­rieu сыграл с Paul Robert’ом забавный водевиль «Le 2228-me Duval», And­rieu из-за нашего праздника отложил свой отъезд. — В.В. Стрельская произнесла со сцены мое стихотворение «О, как бы я желал все счастие вселенной»; М.Д. Каменская спела балладу Рогнеды. По обе стороны сцены пели и играли: справа хор Смолина, а слева гусляры и балалаечники Привалова. Под конец были показаны на сцене живые картины «Сватовство» и «Семья Императора». Первая распадалась на 2 части; они изображали двор Альтенбургского замка и молоденькую девушку в тамошнем наряде. Северные рыцари являлись за иноземной невестой. — Венцом всего была картина семьи Павла I, поставленная по нашей картине Кюгельгена. В живых картинах участвовали наши дети, а также Карловы, Ермолинские и Кульманы.

По окончании спектакля все бывшие на сцене дети под звуки мендель­соновского марша из «Сна в летнюю ночь» попарно проходили мимо нас с женой, причем каждый клал к ее ногам цветы. Гости стали разъезжаться, а дети, участвовавшие в представлении, и их родители остались обедать. Всего было около полутораста обедающих во всех парадных комнатах. Праздник вышел чудесный и совсем необыкновенный. Сколько любви и тонкого внимания было вложено в его приготовления, тайком от нас, хозяев и родителей.

Забыл упомянуть под 16 апреля, что вечером у нас в Греческой зале пел St. Petersburger Sдngerkreis.

 

Суббота. 18 апреля.

Вера Николаевна Зернина покинула наш дом. Гнездышко покойной нашей Вавы разорено...

Дождь, холодно.

(Павловск — Хабаровск, в вагоне, 26 апр[еля].) Шурин и я были позваны завтракать к Свечину. У него миленькая квартира на Миллионной, 29. Свечин пригласил еще нескольких бывших и теперешних Преображенцев, преимущественно говорящих по-немецки: Гартонга, Лорис-Меликова, Гольтгоера, Амбразанцева, Лейхтенбергского, Литке. Был и гофмаршал и товарищ детства Эрнста Вольф Брейтенбух, очень милый человек. — Был на офицерских педагогических курсах и слушал выразительное чтение; хороших чтецов не было.

 

Воскрес[енье]. 19 [апреля].

В манеже Мраморн[ого] дворца собрали до 1300 детей, призреваемых О[бщест]вом Синего Креста, покровительствуемом женой. Отслужили молебен, почему-то с водосвятием, продолжавшийся ѕ часа, читали и подносили адрес. Мы обходили детей, каждого наделили мешочком с конфетами. — Жена, шурин, Гаврилушка и я были позваны обедать к Преображенцам на Кирочную. Там было очень просто, мило и уютно. — Были в балете и вернулись в Павловск.

 

Понед[ельник]. 20 [апреля].

Спал мало; с 8-часовым поездом отправился в город. Снимался группой с выпускными 1-го кад[етского] корпуса. Потом доклады и прием в Гл[авном] Управлении. Завтрак у Яковлевых. Ледоход; Дворцовый мост разведен. — Благословил у себя в молельной преображенца Баранова (из пажей) и повез его в полковую лазаретную церковь на Кирочной. Там брат его невесты, мой любимец лейб-гусар Борис Волков, просил моего совета: он полюбил барышню Синельникову, отец которой не согласен на этот брак. Волков задумал жениться уводом. Посоветовал ему обратиться к одному из штаб-офицеров своего полка, имеющему вес и влияние, и в случае одобрения просить одобрения командира полка. Эрнст со Свечиным и Brietenbuch’ом уехал в Москву.

 

Вторник. 21 апреля.

Эрнст проводил этот день в Москве. — У нас в Павловске завтракали итальянский посол Мелегари²⁸ и советник посольства маркиз делла Терретта; показывал им дворец. — Все еще холодно, никакой зелени.

 

Среда. 22 [апреля].

Утром ездил с Георгием в моторе в Колпино, за Эрнстом. У нас был большой завтрак с германским послом Пурталесом²⁹, его женой, секретарем баварской миссии альтенбургским уроженцем Гофманом, Герингами, Раушами, обоими Минкельде. По недоразумению шведский посланник Брендстрём с дочерью прибыл на час позже того, что был приглашен, когда мы уже давно сидели за столом. — Поспешно оделся в красный мундир и поехал с Гаврилушкой в город, на свадьбу лейб-гусара Раевского. Благословил его в Мраморном и повез в церковь уделов. Гаврилушка был шафером. На свадьбе — весь город. — Волков говорил, что полковн[ик] Гротен и командир полка дали согласие. — Обедал у Измайловцев и вернулся в Павловск.

 

Четверг. 23 [апреля].

Именины нашего Георгия, Мама и Императрицы. Обедню в Царском стояли наверху. Завтрак на круглых столах в самой большой зале. Погода холодная. — В Павловске, в кабинете Имп[ератрицы] Марии Федоровны, снимались всей семьей группой у царскосельск[ого] фотографа Городецкого.

В 6-м часу поехали к Мама в город.

Распростились с Эрнстом; он уехал за границу, оставив по себе наилучшее воспоминание.

 

Пятница. 24 [апреля].

Утром приходили парикмахер, мозольный оператор. Был Роберт с делами. Я съездил в институт распорядиться и заходил на экзамен по русской словесности у Шляпкина. — Позавтракав, я съездил к больному непрем[енному] секретарю Ольденбургу, был с женой у Михен. Вернулись в Павловск. — Спешил перед дальней поездкой покончить с различными делами.

 

Суббота. 25 [апреля].

Спал мало, т.к. накануне, желая перед отъездом непременно дочитать начатую еще в январе книгу Loti «Lamortde Philae»³⁰, лег в 3-м часу. — В Ѕ 9-го пил кофе с Татианой и Гаврилушкой. — Из Гл[авного] Упр[авления] в[оенно]-у[чебных] з[аведений] прислали мне на одобрение вновь переработанные программы учебн[ого] курса кад[етских] корпусов. Зная, что Павел Егорович и С.Ф. Платонов их не одобряют и посоветовавшись с Ермолинским, я написал на докладе, что считаю это дело очень важным и не могу так спешно его утвердить. Надеюсь, что Ермолинскому под руководством Павла Егоровича и при содействии С.Ф. Платонова и других специалистов вне страдающего рутиной Гувуз удастся переработать программы как следует. — Распростился со своими и домашними. Георгий и Вера проводили меня в моторе до Царского, а Ермолинский до Николаевского вокзала. В 12 ч 20 мин пустился в далекий путь — в Хабаровск. Со мною едут милый, дорогой старичок А.Д. Бутовский, М.Н. Драшковский и Шаховской. Из прислуги неизменный Миша Репин, повар Рощупкин и кухонный мужик Федот.

(Вагон. 27 апр[еля].) В первый раз еду по этой дороге. По сторонам мелкий, редкий лес, болото, озера. Еще нигде не видно зелени. Увлекался пасьянсами. Писал Оле. Читал «Рассказы» Бориса Зайцева, представленные К.К. Арсеньевым к почетному отзыву Разряда изящн[ой] словесности. Рад, что вполне согласен с А.Ф. Кони: они не только не стоят награды или поощрения, но заслуживают строгого порицания.

 

26 апр[еля].

Еще холодно. По мере приближения к Вятке постепенно теплело, но деревья всюду голые, а трава желтая. Дождь. — Жена телеграфировала, что в Стокгольме у Марии Павловны родился первый ребенок — сын³¹. Мама сделалась прапрабабушкой, Оля прабабушкой, а я правнучатным^[5] дядей.

Рассказы Зайцева туманны, нелепы, часто совсем непонятны и написаны языком весьма сомнительного достоинства. Спутники мои читали последний рассказ Куприна «Яма». Действие происходит в доме терпимости. Поражающая наглость откровенности. Автор посвящает рассказ матерям и юношеству. Каково!! — Прочел спутникам 1-й акт «Ифигении» в своем переводе. А.Д. слушал, следя по немецкому тексту, и нашел, что переведено очень близко к подлиннику. — Перевел 14 строк из 3-го акта. — Какое наслаждение это дальнее путешествие: ни газет, ни почты, полная свобода, отдых.

 

Понед[ельник]. 27 апр[еля].

Утром в Перми получил телеграмму от гусара Волкова: «Женился». — Пошли Бог счастья милому мальчику! Здесь тепло; можно выходить без верхнего платья. Трава зеленеет, в ней видны белые и желтые цветы, на иве листья.

(В вагоне, Челябинск — Омск, 28 апр[еля].) Вчерашним днем я доволен. Чудесная была погода. Несколько раз выходил погулять на станциях, в Би­сере, в Гороблагодатской, в Тагиле. Дневник писал добросовестно. Прочел более половины второй книжки «Рассказов» Бор[иса] Зайцева. Два из них — «Молодые» и «Аграфена» — более богаты содержанием и отраднее по настроению, но страдают чувственными, циничными подробностями. — Сличал сонеты de Heredia с переводом Вл. Жуковского. — Перевел 20 строк из Ифигении. Жена телеграфировала о рождении у Кирилла и Диску в Париже дочери, кажется Киры.

 

Вторн[ик]. 28 апр[еля].

(В Омском кад[етском] корпусе. 29 апр[еля].) Последний день путешест­вия перед прибытием в Омск. Погода чудесная, теплая, даже жаркая. Станции редки, остановки непродолжительные; пользовался ими, чтобы размять ноги. Обгоняли поезда со множеством переселенцев. Местность ровная; зеленеют жидкие березки и кусты. Дочитал 2-ю книжку рассказов Б.Зайцева. Писал жене. Перевел 26 стихов из «Ифигении»; теперь более половины драмы переведено.

 

Среда. 29 апреля.

Прибыли в Омск ночью; мой вагон отцепили. Здесь время на 2 ч 57 мин впереди петербургского. В начале 10-го утра по местному времени вышел из вагона. Командующий войсками в отсутствии. Встретил Акмолинский губернатор³². С ним проехал в собор, а оттуда в корпус. Представлялись служащие, большинство которых мне знакомо по первому посещению Сибирского к[орпу]са, 9 лет назад, и по курсам. — Кадет увидал в зале 1-й роты, где были выстроены все три роты. Глядят молодцами, одеты хорошо; при расхождении проходили молодцевато. — Позвал выпускной класс; их 29 челов[ек], одно отделение. В[ице]-фельдфебелем — Иванов 15-й, первый ученик, прекрасный, влиятельный юноша. Его друг и приятель Боярский — знаменщиком. По лицу и всей повадке одного рыжего здоровяка, Сергеева, верно угадал, что он и по ученью, и по поведению не важен, не сдержан и грубоват; но рожа при этом такая добрая, честная и привлекательная. В числе служащих только один офицер-воспитатель, поруч[ик] Янушев из моих питомцев по Павловскому училищу. — Когда входил к кадетам, меня встретил с хлебом-солью сын директора, толстый Ваня Медведев I класса, но сказать приветствия не смог — сконфузился и расплакался. После кадетского завтрака директор повел меня в свою квартиру и показал приготовленное мне помещение, ту же комнату, где 9 лет назад я стоял у Барсова. Предложили завтракать. Жена директора скромная, полная дама, очень хлебосольная и хлопотливая. У них четверо детей: дочери Маня и Ксения 16-ти и 13-ти лет и два сына-кадета. — Сергей V класса и уже названный Ваня, окрещенный отцом Иоанном. Дети не садились с нами за стол. Отдохнув, пошел к кадетам, во 2-ю роту и долго у них оставался, присматриваясь, спрашивая фамилии и разговаривая.

Вечером в зале 1-й роты при собрании всего корпуса слушали кадетский оркестр, солистов, певцов, декламацию, мелодекламацию, балалаечников. Очень приятно играл на скрипке серенаду Годара в[ице]-унт[ер] офицер Рыбин. Полька, исполненная балалаечниками, сочинена им же. Четверо старших кадет в русских рубахах отлично плясали казачка. — Обходил все роты, когда кадеты укладывались.

 

Четверг. 30 апреля.

(Омск, вечером 1 мая.) Учебное дело в этом корпусе стояло низко. Очень трудно находить хороших преподавателей; мало находится охотников зарываться в эту глушь. Теперь все старания направлены к поднятию учебного строя. Директор корпуса Медведев слывет человеком неумным. Однако все, что я пока слышал от него, толково. По-видимому, он умеет правильно пользоваться своею властью. Инспект[ор] классов давно служит в ведомстве. Здесь он всего год. Ротные командиры не молодые; во 2-й — Иващенко — даже совсем старый. Немало сильных воспитателей. Кадеты большей частью из бедных семей, где не получают никакого воспитания. Несмотря на это они очень мягки и податливы. Никакого духа протеста в них нет; напротив: начальство легко проводит здесь новые требования и меры — кадеты повинуются беспрекословно, и в этом отношении с ними гораздо легче справиться, чем в Европейск[ой] России, и особенно в столицах. Я уже осмотрелся среди их, многих знаю, и к вечеру, когда собрался педагогический комитет, мне были известны наиболее выдающиеся в хорошую и дурную сторону. — День солнечный, довольно теплый. Был с кадетами в корпусном саду на правом берегу Иртыша.

(Вагон, Омск — Хабаровск. 3 мая.) Епископ Гавриил не встречал меня, когда я был в соборе; я и не поехал к нему. Он был у меня, привез две свои книги и биографию собственной особы (!!).

 

Пятница. 1 мая.

Появились у кадет белые чехлы, у нас фуражки защитного цвета. В VII кл[ас­се] экзамен из алгебры и арифметики. В[ице]-унт[ер] оф[ицер] Устюгов отвечал отлично. Зато один очень трудолюбивый, кроткий, приветливый, голубыми глазами прямо в глаза смотрящий малоспособный кадет, по обыкновению растерялся и срезался; если бы еще ленивый, а усердного жалко: дал переспросить его в своем присутствии, и вместо пятерок ему поставили по шести. Заходил в младшие классы, на географию к Ельницкому, который выпускает свои педагогические труды, словно блины печет, а в классе с закрытыми глазами елейно вещает педагогические благоглупости. У подполк[овника] Задорана урок русского языка хорош. У ка­пит[ана] Пфенига немецкий урок недурен, но успехи слабоваты. — Степной генерал-губернатор Е.О. Шмидт (помню его командиром кирасир Его Велич[ества] в 1893 году, на подвижн[ых] сборах), вернувшись из служебной поездки в Барнаул, был у меня, а я поспешил к нему, отдать визит. Говорят о нем как о грозном, весьма деятельном начальнике зря. Увидав в интендантском вещевом складе никуда не годные сапоги, он отставил от должности интенданта. Из продолжительных бесед с ним вынес тяжелое впечатление о громадной вверенной ему области. Местные условия ужасны: край богато одарен природой, земля таит в огромном количестве уголь, руду, есть целебные источники, несмотря на суровость климата, земля могла бы родить прекрасно, а между тем ничто не разрабатывается, а если и принимаются, то хищнически, думая только о настоящем, о наживе и не заглядывая вперед. В Омске почти никакой растительности: посадят деревцо — сейчас его сломают. Мостовых нет, в сухую погоду пыль слепит глаза, в сырую — грязь невылазная. Множество ссыльных — подонков общества, киргизы в первобытном состоянии. Все пребывают в умственной спячке, никакой предприимчивости. — Сажал с кадетами молоденькие тополи между корпусом и Иртышом. Кадеты Рыбин и Кучумов недурно сыграли «Моцарта и Сальери». Ходил в школу нижн[их] чинов. Их много в корпусе. Кадеты старш[их] классов добровольно обучают неграмотных под руководством учителя русского языка Н.Н. Гусева. Успехи весьма утешительные. По просьбе директора выдал по жетону кадетам, занимавшимся с солдатами, а также старшим VII класса, назначенным в помощь воспитателям 3-й роты; малыши очень любят этих дядек, которые оказывают начальству существенную помощь. Обед у Шмидта.

 

Суббота. 2 мая.

Погода райская. Кроме VII класса, готовящегося к экзаменам, весь корпус отправился в лагерь, расположенный в полутора верстах от корпуса, за городом, неподалеку от правого берега Иртыша, близ станции городской ветки железн[ой] дороги. Я поехал туда с директором в коляске. Лагерь — почти единственное место близ Омска, где есть зелень. Всем корпусом занялись древонасаждением. Сажали исключительно тополь. Гулял по лагерю, окруженный толпою кадет. Оттуда вернулись в город к завтраку, строем, с музыкой и песнями. Я шел впереди. — После завтрака на корпусном дворе смотрел ротное ученье 1-й роты. Учились отлично. Потом состязание в беге, гимнастике, фехтовании. Выдавал призы. Почти три часа, проведенные на этом дворе, в чудную погоду, среди милых моих кадет прошли очень приятно. Снимались группами. Собрал на дворе весь корпус и произнес речь. Объявил корпусу Монаршее благоволение и говорил о необходимости усердного ученья. — После всенощной обед у директора. Был и Шмидт. Потом собрались все служащие с семьями и вся 1-я рота. Некоторые офицеры и дамы пели, кадеты играли на скрипке (Рыбин), на балалайках и мандолинах. 1-ю роту повели вниз, в столовую, чай пить. Тут я рассердился на своего приятеля, рыжего Мишу Сергеева: читая молитву перед чаем, он так возмутительно быстро затараторил «Христос воскресе из мертвых», что я его оборвал и распек. Пил чай у директора с корпусными дамами. Выдавал выпускным кадетам образки — благословение корпуса.

(Ачинск — Хабаровск. 4 мая.) Рыжий Миша Сергеев просил прощения. Надо было собираться в путь. Команд[ующий] войсками, директор к[орпу]-
са, все служащие с семьями и 1-я рота захотели меня проводить. Отправились пешком по немощеной, пыльной Атаманской улице на вокзал городской ветки. Была темная, довольно теплая, звездная ночь. Я шел в толпе кадет, несших в руках палки с цветными фонарями. Мы подвигались, предводительствуемые кадетской музыкой. На вокзале были епископ Гавриил, белокурый, голубоглазый соборный протоиерей, городской голова. Я вошел в вагон и просил всех провожавших поодиночке выйти ко мне и попрощаться. Входили в одну дверь, выходили в другую. Старшая директорская дочка Маня плакала при расставании. Проходили через вагон один за другим и кадеты; каждого я целовал, называя по фамилии. Знал уже почти всю 1-ю роту. Нежно полюбились мне эти милые, простые, прямодушные, ласковые кадеты-сибиряки. В ночь тронулись в дальнейший путь. Кадеты с фонарями долго провожали бегом, пока поезд не обогнал их. С вокзала городской ветки прибыли через несколько минут на ст. Омск, расположенную на магистрали. Тут была остановка. Мы пили чай, обмениваясь впечатлениями. Вдруг слышим, «ура»: это кадеты вдоль по ветке нагнали поезд. Еще поговорил с ними в раскрытое окно, и окончательно простились. Они ушли.

 

Воскресенье. 3 мая.

Едем. Проведем безвыходно в вагоне 9 дней. Местность плоская, ровная, лишенная красот. Здесь было холоднее, чем в Омске, в лощинах еще лежал снег, березки стояли голые. На редких станциях гулял, пользуясь краткими остановками. Время на 3Ѕ часа впереди петербургского. Под вечер пересекли широкую, многоводную Обь, на правом берегу которой раскинулся Ново-Николаевск. — Вечером возобновил работу над переводом.

 

Понедельник. 4 мая.

(Канск — Хабаровск, 5 мая.) Несколько раз выходил гулять на станциях. Погода солнечная, но не теплая. Переезжали реки Чулым под Канском и «беспредельный» Енисей под Красноярском. В поезде знакомых нет. В Красноярск явились вице-губернатор и начальник дивизии, оба незнакомые.

 

Вторн[ик]. 5 мая.

(Круго-Байкальск[ая] ж[елезная] д[орога]. 6 мая.) За весь вчерашний день только один значительный город — Нижнеудинск, — и то вдали от пути. Местность изредка волнистая, а больше ровная, заросшая редким лесом, точно в Петербургской губернии. У самого полотна то и дело встречаются опаленные, обгорелые деревья. Утро дождливое. Ни травы, ни зелени. Днем довольно тепло; говорили, что первый теплый день.

 

Среда. 6 мая.

(Чита — Хабаровск, 7 мая.) Очень рано утром, когда стояли в Иркутске, Миша меня разбудил. Одеваясь, видел в окно р. Ангару. Мы ехали вдоль левого ее берега. По ней плыли льдины. На молитве в последний раз прочел «Христос воскресе» — отдание Пасхи. На ст. Байкал гулял. Теплое, яркое утро; еще никакой зелени. Мы были на самом берегу озера. По ту сторону ослепительно белели снегом далекие, высокие горы. Поезд лепился по склону края скалистого берега, поминутно ныряя в туннели. Озеро было покрыто изломанным льдом. Пароходное сообщение еще не начиналось. От станции Байкал до Слюдянки меня сопровождал жандармский ротмистр, бывший Тифлисец Н.Темников. Днем в Верхне-Удинске и вечером в Петровском Заводе встречали женская гимназия, реальное, городские и приходские училища и приюты. Жена телеграфировала, что ей пишут из-за границы о каком-то баварском принце, 21 года, который имеет виды на Татиану. У него средства ограниченные, но семья хорошая; отец — известный окулист. Молодость, бедность и католичество, по-моему, представляют препятствия, конечно преодолимые, если бы явилась любовь. — Шаховской читает нам вслух агентские телеграммы. Няня Миши читает нам по вечерам исторический роман Сенкевича.

 

Вознесение. 7 мая.

(Китайско-Восточная ж[елезная] д[орога]. 8 мая.) Весь день проезжали по совершенно пустынной, слегка волнистой, на вид бесплодной местности. Никакой растительности. Встречались оборванные буряты и, по мере приближения к ст. Маньчжурия, на границе Китая, грязные, безобразные китайцы. На ст. Карымской меня встретил и сопровождал до Маньчжурии жандармский корнет Левицкий, в котором я узнал бывшего Тверского юнкера. Для перемены и чтобы дать отдых нашему повару Рощупкину, ходили завтракать и обедать в вагон-ресторан международного общества спальных вагонов. — От ст. Маньчжурия [л. 36] по всей, принадлежащей собственно Китайской империи, полоса отчуждения, уступленная России согласно конвенции 1896 года, где мы будем ехать полтора суток, вдоль полотна ж[елезной] дороги расположены войска трех родов оружия, входящих в состав округа пограничной стражи. Эти войска несут всю строевую службу и принадлежат к пограничной страже только в силу конвенции с Китаем, по которой Россия не может держать войск в полосе отчуждения.

 

Пятница. 8 [мая].

(Кит[айско]-Вост[очная] ж[елезная] д[орога]. 9 мая.) Утром проезжали живописный Хинганский перевал. На ст. Бухэду меня встретил и оттуда сопровождает до сих пор начальник Заамурского округа погранич[ной] стражи г[енерал]-л[ейтенант] Ник[олай] Мих[айлович] Чичагов (брат архиепископа Серафима). На каждой станции почетные караулы от молодецкой пограничн[ой] стражи; превосходный вид и у офицеров, и у ниж­н[их] чинов; чудесный народ, прекрасно одеты, вытравлены отлично. Пос­ле Бухэду пошли места более плодородные, зеленеющие деревья, мес­тами на склонах гор розовато-лиловые пятна азалий.

(Уссурийск[ая] ж[елезная] д[орога]. 10 мая.) В Харбине были поздно вечером. Попутчики по поезду, иностранцы, с которыми я ехал от Омска, расставаясь, любезно дали мне букет цветов через крохотную, ехавшую с нами, девочку; они ехали на юг, в Китай. А мы продолжали путь к русской границе.

 

Суббота. 9 мая.

Опять везде по линии выстраивались войска — пограничная стража и железнодорожн[ые] батальоны. — Чичагов у меня в вагоне завтракал и обедал. На ст. Пограничной, где мы вернулись в российские пределы, встретил, чтобы сопровождать далее, бывший Измайловец, мой сослуживец Левушка Суходольский, генер[ал]-майор и команд. Уссурийской железнодорожн[ой] бригады. Ходил осматривать казарму железнодорожного батальона, выставившего почетн[ый] караул; все четверо младших офицеров мои питомцы по Киевскому училищу. Вызвал их; поговорили. Один — Ждан-Пушкин — был фельдфебелем. В пограничной простился с Чичаговым.

В 5-м часу в Гродскове встретил военный губернатор Приморской области и наказн[ой] атаман Уссурийского казачьего войска Флуг. Был почетн[ый] караул от 1-го Нерчинского казачьего полка. На правом фланге стоял в мундире 1-го Е. В. вост[очно]сибирск[ого] стрелк[ового] полка боевой генерал А.А. Гернгрос — командир 1-го Сибирского арм[ейского] корпуса. Гернгрос и Флуг провожали меня далее. Неподалеку от Никольск-Уссурийска, влево от пути следования поезда, выстроились местные войска. Замедлили ход; стоя в дверях вагона, здоровался. В Никольск-Уссу­рийске в почетн[ом] карауле рота со знаменем от 2-го вост[очно]сибир­ск[ого] генерал-адъютанта графа Муравьева-Амурского стрелк[ового] полка. Рота военного состава; чудные люди — молодец к молодцу. На ординарца подходил мой питомец, подпор[учик] Потулов. Пропустив караул церем[ониальным] маршем, обошел встречавшие меня на станции учеб­н[ые] заведения: женскую прогимназию, реальное и городское училища, частную мужск[ую] классич[ескую] гимназию и начальные училища. — Позвал в вагон Потулова; он из кадет 1-го Московск[ого] к[орпу]са и юнкеров Александр[овского] у[чили]ща, женат и имеет двух детей; второй ребенок — дочь Ариадна 2-х м[еся]цев; я вызвался быть крестным. Гернгрос и Суходольский у меня в вагоне обедали. По приглашению последнего пил чай в офицерском собрании Уссурийск[ой] жел[езно]дорожной бригады. И там нашлись питомцы; один — Филипков — известен мне как фельдфебель Киевского училища.

 

Воскрес[енье]. 10 мая.

Утром, около 9-ти, подъезжая к Евгениевке, расположенной близ большого поселка Спасского, вдоль линии видел войска. На станции почетн[ый] караул от саперного батальона. Починяли один из вагонов, почему долго стояли. Был дождь, но скоро показалось солнце, и стало тепло и чудесно. Собрались офицеры. Весело болтал со своими питомцами. — На станциях — встречи с хлебом-солью от местных жителей, все больше хохлов, выселившихся из Малороссии.

 

Понедельн[ик]. 11 мая.

(Хабаровск — Владивосток, в вагоне, 14 мая.)

Наконец в 7 ч. утра — а в Петербурге еще только полночь — достиг цели долгого путешествия — прибыл в дальний Хабаровск. Генерал-губернатор и командующий войсками Приамурского воен[ного] округа П.Ф. Унтербергер³³ с местными властями, как военными, так и гражданскими, встретил меня на вокзале. Сырая, холодная погода. В почетн[ом] карауле рота со знаменем от 23-го Вост[очно]сиб[ирского] стр[елкового] полка. Унтербергер представил мне все начальство и повез меня в собор. Хабаровск расположен на трех холмах, называемых горами — военной, средней и артиллерийской. Улицы не мощены, и после дождя разводит неимоверную грязь и в сухую погоду пыль; так и во всех сибирских городах. Перед моим приездом всю ночь шел дождь, и грязь была преизрядная. По улицам стояли шпалерами войска; я здоровался, они кричали «ура». Город скорее похож на большую, широко раскинувшуюся деревню. В соборе протоиерей сказал слово и благословил меня иконой Албачинской Богоматери, которую я потом отдал кадетам 1-й роты, с тем чтобы она считалась моею и в случае моих приездов приносилась в приготовленное мне помещение. С соборной площади обширный вид на р. Амур, в которую близ Хабаровска впадает Уссури. Громадная площадь воды, теперь еще увеличенная разливом, представляется целым озером. — Побывал у Унтербергера; его дом около собора. С его женой, Эммой Ивановной, я знаком с 1900 года — тогда видел ее в Нижнем. На этот раз увидал и их старшую дочь. Унтербергер повез меня в корпус. Кадеты были выстроены на тротуаре вдоль зданий корпуса. Веселые, улыбающиеся лица. Главное здание корпуса довольно красиво, но тесновато. Директор К.Н. Гришков, избранный мною в прошлом году из ротных командиров Одесского корпуса, представил мне служащих. После этого пошел в самый верхний этаж, в спальню 1-й роты, где велел кадет поставить по кроватям. В[ице]-фельдфебель высокий, стройный юноша Конст[антин] Артамонов. Знакомился с каждым кадетом отдельно. Полюбились мне в VI кл[ассе] Тимошка Жигалин и в V-м Борис Кириков. По лицам отгадывал у некоторых, как учатся и какой имеют балл за поведение. Таким образом, обойдя две старшие роты, пошел в столовую 1-й роты. За недостатком помещения кадеты едят поротно, каждая рота в своей столовой. Столовые расположены одна над другой, в одном конце здания, а спальни, тоже одна над другой, — в противоположном конце. Между спальнями и столовыми, в каждом этаже соединенными^[6] коридорами, расположены классы. За завтраком по просьбе кадет поместился за первым столом. Потом, обойдя кадет 3-й роты, завтракал у директора. Его жена — Феоктиста Николаевна — типичная малороссиянка. — К завтраку они позвали и двух молодых офицеров из моих питомцев: Ульянова, являвшегося ординарцем при почетном карауле, и Филимовича, хорунжего Уссурийского казачьего полка, начальника конвоя командующего войсками. Этот Филимович при выездах моих из корпуса во все три дня моего пребывания в Хабаровске сопровождал меня верхом с конвоем.

(Уссурийск[ая] ж[елезная] д[орога]. 15-го.) Хабаровские кадеты, по отзыву начальства, так же послушны, податливы и отзывчивы, как и Омские. В столовой я заметил группу одного из выпусков, на которой ни одна карточка не была подписана. Указал, что непременно надо подписать фамилии, а то они забудутся. В тот же вечер VII класс приступил к этому. У кадет нет внешнего светского лоска, но зато не замечается недостатка, так часто свойственного утонченно-воспитанным пажам, юнкерам и кадетам в столицах, а именно грубого отношения к прислуге. В Хабаровске она состоит из служащих нижн[их] чинов. У кадет с нею прекрасные отношения и на выпускной группе помещается карточка и солдата-служителя класса. Со мною кадеты были приветливы, ласковы, доверчивы. — Были на обеде у Унтербергеров; приглашены были местные военные и гражданские власти. По возвращении в корпус зашел в старшую роту, где некоторые кадеты еще занимались, и обошел спальни.

 

12 мая.

За утренним кофе вместе со спутниками выслушал подробный доклад директора по делам корпуса. В строительном отношении многое неудовлетворительно; отопление плохо, освещение (электрическое) обходится непомерно дорого. Корпус терпит большие затруднения в учебн[ом] отношении; учителя идут сюда неохотно. Командующий войсками и его помощник генер[ал] Мартос (который по болезни мне не показывался) относятся к корпусу весьма сочувственно, но штаб округа, воображая, что корпус ему подчинен, во многом препятствует.

(Китайск[о]-восточн[ая] ж[елезная] д[орога] Харбин — Иркутск. 18 мая.) Директорская квартира рядом с корпусом, в отдельном здании. В дождливую, холодную погоду сообщение неприятное, хотя и есть каменный тротуар. Был на экзамене истории в III, кажется, классе, лучший ученик Мочалов отвечал прекрасно, а худшие, Львов и китаец Петя Приморцев, воспитанник Приморского драгунского полка, плохо. — Долго оставался с кадетами 1-й роты. Они просили меня играть на фортепиано. Один выпускной — Сейфулин пел очень музыкально маленьким, но прелестным тенором. Классные занятия в корпусе уже кончились: шли выпускные и переходные экзамены. В 5 ч. прибивка знамени, к которой были приглашены команд[ующий] войсками и высшие воинские чины. В 7 мне давали большой обед в военном собрании. Многочисленные тосты. Вернувшись в корпус в 10-м часу, до 1 ч. ночи просидел в общ[ем] педагогическ[ом] комитете. Все офицеры-воспитатели поочередно читали свои периодические отчеты, давали заключения ротные командиры, преподаватели и директор. Передо мною развернулась картина жизни заведения, весьма отрадная и утешительная.

 

Среда. 13 мая.

Погода была потеплее и посуше, но шедший накануне и всю ночь дождь развел такую мокроту и грязь, что торжество передачи знамени было немыслимо устроить на плацу, и оно было в помещениях 1-й роты. Присутствовали Унтербергер, высшие воинские чины, бывшие питомцы корпуса и вообще офицеры. Среди них узнал я своего любимца Курносова, которого хорошо помню в Псковском к[орпу]се и в Павловск[ом] у[чили]ще. Он теперь мечтает попасть куда-нибудь воспитателем. Узнал и хорунж[его] Уссурийского полка Савицкого. Большой завтрак для гостей и кадет был в помещениях 3-й роты.

Послал от корпуса телеграмму Государю. Когда гости разъехались, снимался с кадетами и служащими. Немного отдохнул. Унтербергер приехал за мной и повез меня в Гродековский Этнографич[еский] музей и библиотеку. Оттуда выходили в сад над правым берегом Амура и любовались памятником гр. Муравьеву-Амурскому, поставленным над обрывистым берегом огромной реки.

(В Маньчжурии, Китайск[ая] восточн[ая] ж[елезная] д[орога]. 19 мая.) В том же саду, примыкающем и к военному собранию, предполагается поставить памятник казаку Дежневу, еще до Беринга открывшему названный именем последнего пролив. — В корпусе, в гимнастическом зале, в отдельном здании рядом с кадетским лазаретом, были на состязании кадет старшего класса в метании копий, прыгании через лошадь в зажженный бумажный круг и в борьбе. Перешли в главное здание корпуса, где уже собралось множество городских гостей, приглашенных на бал. Ему предшествовали состязание в бою кадет на рапирах, раздача мною призов победителям и продолжительный литературно-музыкальный вечер. — Несмотря на тесноту, бал был оживленный. Выпускные кадеты очень вежливо и внимательно угощали гостей у буфетов. В одном из классов устроили выставку кадетских рисунков и акварелей. В зале 1-й роты был фонтан. Оставался на балу до 1 ч. ночи. Получил милостивый ответ от Государя.

 

Четверг. 14 мая.

На другое утро велел собрать всех кадет в зале 3-й роты, прочел царскую телеграмму и сказал речь. Подарил каждому кадету по открытке с моей фотографией. Перешли в корпусную церковь, деревянную, довольно убогую, в отдельном здании. Там отслужили напутственный молебен. Директор просил меня раздать выпускным кадетам в благословение от корпуса по образку с изображением св. апостола Филиппа, память которого (11 октября) совпадает с корпусным праздником. Две старшие роты пошли на вокзал меня провожать; младшую не пустили по причине невылазной грязи.

Унтербергер приехал к молебну. Попили чай у директора. Поехал с Ун­тербергером на вокзал. Войска по пути шпалерами. Кадеты пришли на железн[ую] дорогу сплошь забрызганные грязью. Со мною поехали во Владивосток генералы: Унтербергер, военный губернатор Приморской области Флуг, командир 1-го Сибирского армейск[ого] корпуса Гернгрос, его начальник штаба бывший командир Каргопольского драг[унского] полка Зарубин и командир Уссурийской кон[ной] бригады г[енерал]-л[ейтенант] Толмачев.

Унтербергер вечером подробно изложил передо мною и моими спутниками положение Приамурья. Я никогда не умел резюмировать, а потому пользуюсь заметками А.Д. Бутовского, занесенными им в его дневник сейчас же после сообщения Приамурского генерал-губернатора, и списываю их: «Наше стремление в Корею и Маньчжурию почитается политическою авантюрою, но это взгляд неправильный. Мы стремимся в этом направлении стихийно, и это вполне объясняется успехами русской производительности и культуры. Нам надо открыть себе путь для сбыта наших неисчислимых природных богатств, и это движение не может быть приостановлено и будет, напротив, усиливаться по мере роста нашей культуры.

Совершенно такое же стихийное явление — движение японцев на западе. Им необходимо нужны территориальное расширение и сбыт предметов своей промышленности.

Именно это условие^[7] привело нас к войне с Японией. Японцы предус­мотрительно готовились к ней еще в 70-х годах (по личным воспоминаниям генер[ала] Унтербергера), и нам надо быть всегда готовым к возможности нового и, может быть, в такой же степени непредвиденного конфликта.

Наше общественное мнение отнеслось с суровым осуждением к нашим стратегическим и тактическим ошибкам, и вследствие этого для нас остались совершенно невыясненными ошибки японцев. Между тем этих ошибок было много. Капитальнейшая из них та, что при нашей неподготовленности, при неимении, в начале, достаточных военных сил (у Куропаткина было всего 35 тыс., у японцев 65) они могли сразу овладеть Владивостоком и поставить нас в невозможность оперировать в Маньчжурии. Они этого не сделали, и именно вследствие этого результаты войны оказались для них незначительными.

Людям, знакомым с положением дел на Дальнем Востоке, ясно, что из Владивостока надо образовать теперь же сильный укрепленный пункт и сделать его ключом к господству в Восточном океане. — Мы имели основание стремиться на юг и утверждаться в Корейском заливе. Порт-Артур имеет все выгоды незамерзающего порта. Но теперь, когда Порт-Артура нет, надо обратить все внимание на Владивосток.

В Петербурге есть предположение, напротив, укрепить Николаевск-на-Амуре. Это большая ошибка. Во-первых, Николаевск не представляет собою всех выгод удобного порта для большого числа судов. Рукав Амура, которым он впадает в Татарский пролив, мелок. Во-вторых, японцы теперь ясно понимают, что сделали промах, не обратив внимания на Владивосток, и, конечно, прежде всего кинутся в этот порт.

Построение^[8] Амурской жел[езной] дороги нисколько не обесценивает значения Китайской ветки. Она необходима как в экономическом, так и в политическом и в военном отношении. Эта ветвь может иметь чрезвычайное значение для сосредоточения наших войск на важнейших стратегических пунктах будущей кампании. Надо приложить все возможные старания, чтобы полоса, по которой она проходит, была присоединена к русской территории.

В данное время наши военные силы на Дальнем Востоке недостаточны для противодействия возможным случайностям. В высших сферах утешаются, по-видимому, тем, что японцы в настоящее время не обнаруживают усиленных приготовлений к военным действиям. Но на это ни в каком случае не надо полагаться. Надо принять во внимание, что приготовления к войне у японцев всегда потребуют гораздо более короткого времени, чем у нас. Между тем у нас, несмотря на полученный нами жестокий урок, до сих пор ровно ничего не сделано для возможно быстрого сосредоточения войск на далекой восточной окраине. Надлежало бы теперь привести войска всего Казанского округа в состояние боевой готовности, с тем чтобы безотлагательно двинуть их на театр военных действий при первой обнаружившейся потребности. — Необходимо тоже обратить самое серьезное внимание на большой некомплект офицеров в сибирских войсках и пополнить, без замедления, офицерский состав до боевого комплекта.

Наша государственная деятельность на Дальнем Востоке носит изменчивый и колеблющийся характер вследствие двух основных причин: во-первых, она направляется из центра людьми совершенно незнакомыми с положением дел на Дальнем Востоке и не понимающими наших задач на этой окраине. Во-вторых, она зависит от личных взглядов того или другого генерал-губернатора и изменяется вместе со сменою этих последних. Так, напр[имер], генер[ал]-губерн[атор] барон Корф широко поощрял переселение корейских семейств в наши пределы и считал такую меру отвечающею распространению нашего влияния в пограничных с нами областях; генер[ал] Духовской³⁴, напротив, воспретил переселение корейских семейств на том основании, что русские владения должны заселяться только русскими.

Отсюда ясно видно, что в центре непременно надо иметь лиц, хорошо знакомых с восточной окраиной и специально занимающихся в ней проведением нашей политики. Во-вторых, в высшей степени необходимо, чтобы на месте во главе управления стояли люди практически воспитанные на Дальнем Востоке и в военном, и в государственном отношении и всею своею службою ознакомившиеся со всеми условиями — географическими, этнографическими, экономическими, военными и политическими — жизни и деятельности на нашей далекой окраине.

Необходимо обратить самое серьезное внимание на непрерывно продолжающееся не только в восточной, но и в западной России японское шпионство. Оно распространено в гораздо больших размерах, чем это кажется на первый взгляд, и если принять во внимание, что японские офицеры и интеллигентные люди не брезгуют, как это уже неоднократно обнаруживалось, занимать у нас самые неожиданные и низменные профессии, то надо прийти к заключению, что японцам известны все наши внутренние дела и все условия русской жизни бесконечно лучше, чем нам^[9] — состояние государственных дел и условия жизни в Японии.

Невозможно, конечно, положить предел этому непрерывному появлению и проживанию у нас японцев. Репрессивные меры именно только против японцев могли бы вызвать политические осложнения. Но было бы весьма целесообразно, если бы были установлены некоторые ограничительные условия вообще против иностранцев, временно проживающих на Дальнем Востоке, без твердой оседлости и без определенного рода занятий.

Дальняя восточная окраина заключает в себе много природных богатств, которые еще не использованы. Состояние нашей культуры не так еще высоко, чтобы можно было скоро ожидать всесторонней их эксплуатации. Но именно эта наша неготовность или инертность в пользовании нашими богатствами ведет к тому, что, где только представляется какая-либо возможность, они хищнически эксплуатируются иностранцами. Поразительный тому пример представляет отношение японцев к предоставленной им Портсмутским договором рыбной ловле в русских водах. Они действуют здесь таким варварским способом (напр[имер], заграждение для рыбы входа в устья рек для метания икры), что в скором времени совершенно обезрыбят предоставленные им для ловли русские берега. На рыбу, которая ловится ими в наших водах, они смотрят не как на предмет пищевого потребления, а просто как на материал для удобрения своих полей, и этим объясняются их варварские приемы ловли.

Пример иностранного хищничества мы видим тоже в эксплуатации минеральных богатств Чукотского носа. Они сданы в аренду русскому предпринимателю, Вонлярлярскому, но, не имея средств для организации промысла собственными силами, он передает их в аренду американской компании, которая работает, конечно, без всякого внимания к интересам русской промышленности.

По убеждению генер[ала] Унтербергера, разработка природных богатств этого края должна быть предоставлена исключительно русским людям, на русские средства и для пользы нашей добывающей промышленности. Если же в настоящее время у нас нет еще достаточных сил для разработки этих богатств, они должны быть твердо заперты для иностранцев, пока у нас, с развитием культуры, не возрастут потребности и не найдутся капиталы для их эксплуатации нашими, русскими силами».

 

 

Примечания

¹ Покотило Василий Иванович (1856–?) — генерал-майор, директор Первого кадетского корпуса (1900–1904). С 11 декабря 1904 года военный губернатор Фер­ганской области, с 28 июля 1907 года военный губернатор Семиреченской области, командующий войсками и наказной атаман Семиреченского казачьего войска, с 7 октября 1908 года военный губернатор Уральской области, командующий войсками и наказной атаман Уральского казачьего войска. С января 1910 года помощник Туркестанского генерал-губернатора и командующего войсками Туркестанского ВО.

² Самсонов Александр Васильевич (1859–1914) — государственный и военный деятель; генерал от кавалерии (1910; с 1909 года — Туркестанский генерал-губерна­тор и командующий войсками Туркестанского военного округа). С марта 1909 года являлся также наказным атаманом Семиреченского казачьего войска.

³ Мищенко П.И. — генерал-губернатор Туркестанского края с 2 мая 1908 по 17 марта 1909 года.

⁴ Веселовский Алексей Николаевич (1843–1918) — почетный академик по Разряду изящной словесности отделения русского языка и словесности Академии наук.

⁵ Шахматов Алексей Александрович (1864–1920) — филолог и историк, основоположник исторического изучения русского языка, древнерусского летописания и литературы. С 1898 года — член Правления АН, самый молодой за всю историю ее существования, с 1899 года — действительный член АН.

⁶ Златовратский Николай Николаевич (1845–1911) — писатель. Автор повести «Крестьяне-присяжные», напечатанной в «Отечественных записках» 1884 года. Повесть имела большой успех и сразу создала автору серьезное литературное положение. Из позднейших произведений внимание обратили на себя также напечатанные в «Отечественных записках» обширная «история одной деревни» — «Устои» и очерки «Деревенские будни». Повести и рассказы Златовратского выходили отдельными книжками, а собрание сочинений имело два издания — 1884–1889 и 1891 года («Русская мысль»).

⁷ Кеппен Павел Егорович.

⁸ Эрнст II (1871–1955) — последний правящий герцог Саксен-Альтенбургский (1908–1918), сын принца Морица Саксен-Альтенбургского (1829–1907) и Ав­густы, урожденной принцессы Саксен-Мейнингенской (1843–1919), брат вели­кой княгини Елизаветы Маврикиевны. Правил с 1908 года по 13 ноября 1918 года.

⁹ Свечин Владимир Владимирович (1871–1944) — флигель-адъютант (1905).

¹⁰ Лютеранская церковь Св. Доротеи в Павловске построена в 1794 году, в 1875 года сгорела, но уже в следующем, 1876 году, 13 августа, положено основание новому зданию храма. При церемонии закладки присутствовали великие князья Константин Николаевич и Константин Константинович, Его Величество Король Эллинов Георгий I, который, как протестант, положил первый камень; также присутствовала королева Греции великая княгиня Ольга Константиновна. Воссоздана в 1876–1877 годах. В 1992 году здание было разобрано из-за аварийности и в 1992–1993 годах разработан проект воссоздания церкви и выполнено воссоздание фундамента и цокольной части. В дальнейшем воссоздание церкви было прекращено из-за отсутствия финансирования.

¹¹ Лифостротон — каменный помост перед дворцом римского прокуратора в Иеру­салиме, на котором производился суд.

¹² Оболенский Александр Дмитриевич (1847–1917) — князь, избирался вице-председа­телем Русского музыкального общества и был одним из организаторов его от­деления в Пензе.

¹³ Танеев Александр Сергеевич (1850–1918) — придворный композитор.

¹⁴ Кюи Цезарь Антонович (1835–1918) — композитор и музыкальный критик. В 1904 году выбран почетным членом Императорского Русского музыкального общества.

¹⁵ Глазунов Александр Константинович (1865–1936) — композитор; с 1907 по 1917 год директор Петербургской консерватории.

¹⁶ Направник Владимир Эдуардович (1869–1948) — юрист, секретарь главной дирекции Русского музыкального общества.

¹⁷ Бенкендорф Павел Константинович (1853–1921) — граф, военный и государственный деятель. Участник Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, служил на Кавказском фронте. После окончания войны принят на придворную службу. Генерал-адъютант (1905). Генерал от кавалерии (1912). Обер-гофмаршал императорского двора, принадлежал к ближайшему окружению Николая II.

¹⁸ Комаровская Любовь Егоровна — графиня.

¹⁹ Рауш фон Траубенберг Павел Александрович (1858–1923) — барон, окончил Паже­ский корпус, вышел в лейб-гвардии Преображенский полк прапорщиком (1877). В 1881 году уволен, шталмейстер двора великого князя Константина Константи­новича, причислен к Министерству народного просвещения, член от этого министерства в Статистическом совете Министерства внутренних дел.

²⁰ Андрей Владимирович — великий князь.

²¹ Олсуфьева Татьяна Васильевна — воспитательница княжны императорской крови Татьяны Константиновны.

²² Кюндингер Генрих (Рудольф) Васильевич (1832–1913) — пианист и педагог, учитель музыки великого князя Константина Константиновича, преподавал музыку также его детям.

²³ Фредерикс Владимир Борисович (1838–1927) — барон, государственный деятель, генерал от кавалерии (1900). С 6 мая 1897 года возглавил Министерство двора, одновременно являлся канцлером российских императорских и царских орденов, а с 14 июля 1897 года — и командующим Императорской Главной квартирой.

²⁴ Данило Негош (1871–1939) — старший сын князя Черногорского Николая I (1841–1921) и Милены Вукотич, наследный принц. С 1 марта 1921 по 7 марта 1921 года считался королем Черногории в изгнании. 7 марта 1921 года отрекся от королевских претензий и главенства королевского дома в пользу своего племянника, князя Михаила Петровича-Негоша. Женат с 15 июля 1899 года на дочери великого герцога Адольфа Фридриха V Мекленбург-Стрелицкого и принцессы Елизаветы Ангальтской (1857–1933) принцессе Ютте Мекленбург-Стрелицкой (1880–1946), получившей при крещения имя Милица.

²⁵ В 1889 году великий князь Константин Константинович принял попечительство над педагогическими курсами, которые в 1903 году (благодаря ходатайству великого князя) были преобразованы в Женский педагогический институт.

²⁶ Микадо — древнейший, теперь уже неупотребительный титул для обозначения светского верховного повелителя Японии, в настоящее время называемого тэнно (сын неба). В это время правил император Мэйдзи (1852–1912), 122-й император Японии, взошедший на престол 3 февраля 1867 года и правивший страной вплоть до своей смерти. Его прижизненным именем было имя Муцухито.

²⁷ Высший орден Хризантемы — старший из японских орденов. Знак ордена на большой ленте был учрежден императором Мэйдзи в 1876 году; степень ордена с орденской цепью была добавлена 4 января 1888 года. Хотя формально имеет только одну степень, есть два вида ордена: орден Хризантемы с цепью и орден Хризантемы с большой лентой.

²⁸ Джулио Мелегари — известный итальянский дипломат, начавший свою работу в Петербурге еще в 1895 году, а затем, в 1905 году, вернувшийся в Россию в качестве посла; проводил политику русско-итальянского сближения.

²⁹ Пурталес Фридрих (1853–1928) — германский посол в России в 1907–1914 годах.

³⁰ Имеется в виду книга Pierre Loti «La Mortde Philae». Пьер Лоти (фр. Pierre Loti) — псевдоним Жюльена Вио (1850–1923), французского моряка и романиста, члена Французской академии (1891), создателя жанра «колониального романа».

³¹ Леннарт Бернадот (1909–2004) — принц Шведский, сын великой княгини Марии Павловны (Младшей) (1890–1958) и Вильгельма, принца Шведского, герцога Зюдерманландского (1884–1965).

³² Лосевский Владимир Степанович — тайный советник, Акмолинский губернатор с 30.12.1906 до 20.09.1910 года.

³³ Унтербергер Павел Федорович (1842–1921) — генерал-губернатор Приамурской области. Военный губернатор Приморской области (1888–1897), нижегородский губернатор (1897–1905), Войсковой атаман Уссурийского казачьего войска, приамурский генерал-губернатор (1905–1910). Инженер-генерал (1906).

³⁴ Духовской Сергей Михайлович (1838–1901) — генерал от инфантерии. С 1893 по 1898 год занимал пост Приамурского генерал-губернатора, командовал войсками Приамурского военного округа; с 1898 по 1901 год Туркестанский генерал-губернатор, командовал войсками Туркестанского военного округа. В 1901 году назначен членом Государственного Совета.

 

Продолжение следует.