Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Дневник К.Р. 1909 года

Пятница. 15 мая.

Почти на каждой станции встречи: хлеб-соль от местных жителей, переселившихся сюда за последнее 20-летие, преимущественно из Малороссии, духовенство, уссурийские казаки, дети, обучающиеся в сельских школах, с цветами. Чтобы не прибыть во Владивосток ночью, остановились в Раздольном, где расположены 1-й вост[очно]-сибирский стрелк[овый] Его Величества полк, Приморский драгунский полк и парковая артиллерия. Раздольное на берегу р. Суифуна. На плацу перед казармами войска выстроились покоем для парада. Обойдя фронт, я велел перестроиться поближе ко мне и передал войскам сердечный привет Государя и его спасибо за боевую службу. На это я был уполномочен телеграммой Государя в ответ на мой запрос и предупреждение, что увижу войска. После церемониального марша на плацу остался один Государев полк, которому я отдельно передал, что Царь им кланяется и гордится быть их шефом.

(Забайкалье, в вагоне, 20 мая.) Погода в Раздольном была чудесная; местность живописная, долина над извилистым Суйфуном, окаймленная лесистыми горами; цвели черемуха и яблоня. Просил представить мне офицеров стрелкового Е. В. полка, и я с каждым говорил; не обошел еще половины, как фотограф просил сняться с ними группой, а то было бы поздно: солнце садилось. Уселись толпой; молодежь расположилась на земле. Один подпоручик, Шапиловский, известен мне по Аракчеевск[ому] к[орпу]су и Павловскому у[чили]щу; припомнил, что у него на затылке есть под волосами шишка; так и оказалось. После фотографии продолжал говорить с офицерами. Зашел в полковую церковь. Подошли и офицеры-драгуны; один показался мне знакомым, спрашиваю фамилию — корнет Подгорецкий; вспомнил, что он из Неплюевского корпуса и Елизавет­градск[ого] у[чили]ща. Побывал в доме командира 1-го стрелк[ового] полка Квецинского. Жена его в первом браке была за подполковн[иком] Уссурийской жел[езно]дорожн[ой] бригады Стеценко, сыном адмирала, моего экзаменатора. Вечер провели в солдатской чайной, где офицеры стоящих в Раздольном войск угощали меня обедом и солдатским спектаклем. Офицерское собрание Государевых стрелков сгорело. Чайная 1-го Е. В. полка просторная, с постоянной театральной сценой. Представление началось 3-м и 5-м действиями «Ревизора», отлично сыгранными солда­тами-стрелками Его Величества, причем и женские роли играли солдаты. — Среди офицеров заметил корнета приморского драгуна; его лицо было мне хорошо знакомо, но фамилии никак не мог вспомнить; спросил о нем и, когда мне его назвали Семеновым, сразу вспомнил, что полюбил его еще во 2-м Московском к[орпу]се, а в последний раз видел в Елизаветградском училище. Так ему обрадовался! Помню его печальные домашние обстоятельства. Поговорил с ним. Теперь он на хорошем счету в учебной команде. Когда сели обедать, представление солдат продолжалось на наших глазах. Режиссирует командир 2-й роты. Чудесно научил он солдат, они даже балет танцуют, удивительно ловко и грациозно; видели и русскую, и матлот[1], и даже pasd’Espagne, причем солдаты-танцовщицы отлично исполняли свое дело.

Прелестный был это вечер. В ночь пустился в дальнейший путь.


Суббота. 16 мая.

После ночного дождя чудесный, жаркий, солнечный день. Утром прибыли во Владивосток. Торжественная встреча, почетный караул со знаменем от 11-го вост[очно]сибирск[ого] стрелк[ового] Имп[ератрицы] Марии Федоровны полка, воинские и гражданские высшие чины, иностранные консулы. С вокзала с Унтербергером поехал в собор. Вдоль улиц с правой стороны шпалерой войска со знаменами, под ружьем. Хорошая мостовая, прекрасные каменные строения, со Светланской улицы дивный вид на Золотой Рог. У собора обе женские гимназии, реальные и городские училища. В соборе встретил преосвящ[енный] Евсевий. Из собора прошел на Светланскую улицу, к памятнику Невельскому, которого знал в детстве. Тут мимо меня прошли церемониальным маршем все войска. Был в институте восточных языков. Богатая библиотека китайских, японских и корейских книг. Среди слушателей-офицеров нашел знакомого питомца Завишу. — Остановился в доме военного губернатора Приморской области Вас[илия] Егор[овича] Флуга1. За завтраком удивительной величины устрицы и превкусные огромные крабы, а также шримсы. После отдыха меня повезли в горы, на одну из высот, с которой открывается вид на океан и на всю оборонительную линию, которую предполагают укрепить фортами. Сделали всего 36 верст. Ехал в коляске с комендантом крепости Ирманом. Вернувшись, застал в соборе конец всенощной. — У Флуга парадный обед с тостами. Вечером прошелся с Флугом по Светланской улице.


Троица. 17 мая.

Измайловский праздник; в виду его еще с Хабаровска хожу в измайловской форме. — В 8 утра на адмиральской пристани сели на паровой катер «Орел», которым командует мой питомец, Гаврилушкин товарищ Маслов, и поплыли на Русский о[стро]в. Дивная, жаркая погода. На рейде «Аскольд» под вице-адмиральским флагом адмирала Успенского, прибывшего (от Омска ехал с ним в одном поезде до Никольска) на смену начальнику морских сил Матусевичу. Конвоировали миноносцы «Лейтенант Юрасовский» и «Лейтенант Сергеев». Через час в тихом заливе пристали к гористому, зеленому Русскому о[стро]ву, прикрывающему вход в Золотой Рог. На берегу почетный караул от 36-го вост[очно]сибирск[ого] стрелк[ового] полка. В полковой церкви с букетом роз, который дала мне жена полкового командира Быкова, отстоял Троичную вечерню. Повезли меня с Ирманом в коляске по каменистой дороге у самой воды, под скалами берега. Во множестве кусты лиловато-розовой азалии в цвету. Вдоль скал шпалерами войска — полка 9-й дивизии, артиллерия. Они проходили церемониальным маршем. Повезли нас на одну из высот. Оттуда вид на океан, дух захватывающий! Там завтрак. Еще узнал питомцев-артиллеристов Быкова и Хрусталева. — На обратном пути к пристани частью шли пешком. На Александро-Георгиевской пристани острова весь 36-й полк. В числе его офицеров — маленький Юдин, фотограф и сигналист 2-го корпуса. Поплыли назад во Владивосток под великокняжеским флагом. Салют с крепости. Эту торжественность признал необходимой Унтербергер. На судах команда во фронте. — Осмотрел доки. — Выйдя на берег, зашел в музей и расписался в книге посетителей. Государь, будучи Наследником, посетил этот музей в 91-м году, тоже 17 мая. — Пил чай у Ирмана и от него проехал на вокзал. Тронулся в путь домой. Меня провожали от Владивостока до Пограничной Унтербергер, Флуг и Гернгрос, а далее до Маньчжурии — Чичагов. Опять по линии и на станциях войска. В Раздольном не останавливались, но из окон вагона я видел выстроившихся вдоль пути офицеров и нижн[их] чинов 1-го вост[очно]-сиб[ирского] стрелк[ового] Е. В. полка и приморских драгун. — Здесь, на дальней окраине, скорее сближаешься с людьми: жаль было расставаться с генералами.


Духов день. 18 мая.

Пока поезд стоял в Харбине, Чичагов предложил мне побывать в городе. На вокзале большая встреча — все учебные заведения, из которых большинство содержится на большие средства, отпускаемые весьма щедро Китайской Восточной ж[елезной] дорогой; тут мужеское и женское коммерческие училища и несколько городских и начальных. Меня провезли в собор. Вдоль вымощенной камнем улицы выстроились железнодорожные батальоны, а также пехота и конница округа пограничной стражи. Собор — деревянный, бревенчатый, очень изящной постройки, наподобие старинных вологодских храмов, с высоко поднятой шатровой крышей. Главной целью поездки в Харбин было посещение устроенной Чичаговым приготовительной военной школы, вместе для мальчиков и девочек, детей офицеров пограничной стражи. Она занимает свое, не маленькое, каменное, прекрасное здание. Подробно осмотрел его, видел миленьких детей. Меня просили посадить в саду два вяза. Школа отлично обставлена. — Пыльно, жарко. — В Харбине на станции обрадовался увидать питомца Копьева, служащего теперь в жел[езно]дорожн[ом] батальоне.


Вторник. 19 мая.

На Измайловский праздник командир полка Киселевский взят в Свиту. — Значительно прохладнее. Утром в Хайларе осмотрел казарму и чайную роты пограничной стражи. В Маньчжурии, последней станции, еще расположенной в пределах Китая, поезд стоял долго. Успел побывать в казармах 4-го батальона 15-го вост[очно]сиб[ирского] стрелк[ового] полка. Рядом каменное здание для офицерских квартир; оно стоит запертое, и офицерам 15-го полка жить там не дают под предлогом необходимости здания на случай мобилизации тоже для офицеров. Это какое-то нелепое недоразумение. Возвращался из казарм на станцию пешком. Солдаты провожали толпой, непрерывно крича «ура!» и кидая фуражки кверху. — Тут простился с провожавшими меня Чичаговым и бар[оном] Роппом. Далее сопровождал жандармский корнет Левицкий, с которым я расстался 7 мая.


Среда. 20 мая.

(Иркутск — Омск. 24 мая.) По Забайкалью ехал совсем спокойно; встреч почти не было. Даже под вечер, близ Верхнеудинска, где по берегу р. Уды расположено в лагере много войск, на станции не было ни почетн[ого] караула, ни начальства, даже ни одного солдата. Правда, явился тут директор реального училища с листом бумаги, где значилось, что училище выходило меня встречать на вокзал при моем проезде в Хабаровск, и просил подписаться под этой заметкой и проставить свои инициалы под отрывком из моего стихотворения «Поэту». Я исполнил это. — Был день ангела Алексея Дмитриевича, а Шаховской праздновал рождение своей жены. К завтраку позвал корнета Левицкого, пили шампанское. — Красивы виды по берегам Уды: высокие лесистые горы, местами скалы; и здесь попадалось много бледно-лиловой дикой азалии. К сожалению, Байкал проезжали поздней ночью.


Четверг. Мои именины.

В Иркутск прибыл в 8½ утра. Хотя тут и были заблаговременно предупреждены, что я не выйду из вагона ранее 9½, к приходу поезда на платформе уже строились гражданские учебн[ые] заведения и почетный караул со знаменем от Иркутского пехотного юнкерского училища. Но мне надо было постричься и привести свою стареющую внешность в порядок. Какой-то жидок с вокзала, впрочем симпатичный, доложивший мне на мой вопрос, что в Иркутске 30 тыс. евреев (тогда как, по официальным данным, их, конечно, много меньше), стриг мне волосы и бороду, а я отвечал на телеграммы, посыпавшиеся дождем еще с кануна и достигшие к вечеру 21-го полутораста штук. — Наконец был готов, в кителе защитного цвета (с погонами Павловского у[чили]ща), при орденах и ленте. (Мундир с 1 мая не носится.) При выходе из вагона меня встретил Иркутский генер[ал]-губернатор и команд[ующий] войсками Андр[ей] Ник[олаевич] Селиванов2 с военными и гражданскими властями; начальник училища полковн[ик] Станковский, директор военной приготовит[ельной] школы полковн[ик] Садилов. Пройдя по фронту молодцеватого почетн[ого] караула, направился к гражданским мужским и женским заведениям. Маленькая девочка одного из городских училищ, с чувством и отчетливо произнеся мои стихи «Я нарву вам цветов к именинам», подала мне букет. Поехал с Селивановым к нему в генерал-губернаторский дом. Нас провожала сотня иркутских казаков, сопровождавших меня и потом при всех выездах. Вокзал на левом берегу Ангары, а главная часть города на правом; их соединяет деревянный мост. Погода после холодной ночи была прелестная. Дом Селиванова на высокой набережной. Подле него недавно воздвигнут внушительный памятник Александру III. Побыв у Селивановых несколько минут, поехали в собор. Главные улицы вымощены, есть немало хороших церквей и больших каменных домов, все больше бывших богачей-золотопромышленников, теперь разорившихся; очень много самых различных учебных заведений. Собор огромный и очень красивый. Там меня встретил старенький высокопреосвященнейший Тихон, архи­епископ Иркутский и Верхоланский. Оттуда проехал в военную школу, где вместе с юнкерами и кадетами отстоял обедню и молебен. Школьный законоучитель почему-то поминал с равноапостольными Константином и Еленой и чад их (!) Михаила и Федора, которые были муромскими князьями. Церковный парад на плацу перед школой. Потом большой завтрак в доме Селиванова. Маленькие дети его старшей дочери появились после завтрака и премило говорили мои стихи и «Полтаву». Повезли меня в городскую управу; с балкона смотрел пожарную команду и ее двойное прохождение, шагом и карьером. — Город пошел навстречу в вопросе об уступке земли под будущий кадетский корпус и согласился на все поставленные моим Гл[авным] управлением условия. Наконец попал в юнкерское училище и тут простился с Селивановым. Поговорив с каждым из служащих и обойдя выстроенных юнкеров и подпрапорщиков, велел юнкерам стать по кроватям. С каждым поговорил отдельно. Самый красивый и привлекательный — Гаркуша. Фельдфебель — Миттельштедт — ни слова не знает по-немецки. Есть караим Дубинский, красивый, хороший гимнаст. Узнал двух кадет — Лебединский и Князев. — Только в конце 7-го часа дошел до последнего юнкера. Поместили меня в доме Станковского, через улицу, против здания училища. Отдохнув с 20 мин., обедал у Станковского и его жены. Селиванов заехал за мной и повез в театр.

(Красноярск — Омск. 25-го.) Театр большой, каменный; на фасаде красовался мой вензель из электрических фонариков. Труппа московского Малого театра очень хорошо сыграла «Лес» Островского. Перед последним действием пешком с Шаховским вернулся в дом начальника училища. Еще около часа вскрывал поздравительные телеграммы, прочитывая только подписи.


Пятница. 22 мая.

Спал мало, встал с небольшой головною болью. Утром собрался ехать в Военную школу; только сел в коляску с Алекс[еем] Дм[итриевичем]3, как выбежавшие из училища юнкера нас окружили и начали было отпрягать лошадей, чтобы на себе везти меня; еле их отговорили. Но всю дорогу они толпой провожали мой экипаж, крича «ура!» по всем улицам до подъезда школы. В школе два младших класса с одним подготовительным. До сих пор школьники поступали по окончании II класса школы в III класс Омского корпуса. Но с будущего года иркутская школа преобразовывается в корпус на 500 кадет, и теперь очень просят открыть при ней III класс, чтобы уже не отсылать детей в Омск. Был во всех троих классных отделениях, слышал уроки Закона Божия, русск[ого] языка и арифметики. Отвечали хорошо. Славные детки. Завтракал у Садинова. Приехал команд[ующий] войсками и повез меня в Иннокентиевский монастырь. Погода чудесная. Надо было ехать через весь город, на левый берег Ангары, и переехать по железному жел[езно]дорожному мосту через Иркут, левый приток Ангары. Поклонился мощам святит[еля] Иннокентия, жившего при Петре Великом, им посланного в Пекин, не доехавшего и умершего 35 л[ет] от роду, помнится, при Анне Иоанновне. Видели в монастыре его повозку. Из обители поехали назад в город той же дорогой и потом за город, на место близ лагеря войск и юнкерского училища над речкой Ушаковкой. Это пустое, ровное, заросшее мелким березняком место безвозмездно уступается городом под будущий кадетский корпус. Побывали и в лагере училища, куда заблаговременно пришли юнкера. Одного из училищных курсовых офицеров, Грудзинского, помню в лицо: он был мне знаком юнкером Павловского училища. Смотрел строевое ученье, неважное; ибо юнкера еще не выступали в лагерь и не успели сколотить ноги. Училищный ротный командир поутру застрелился в припадке меланхолии и днем скончался, не приходя в себя. — Юнкера молодцами делали гимнастику и бились на эспадронах. Походил с юнкерами по их лагерной роще. Они нарвали мне цветущей черемухи. — Объехал весь пехотный лагерь. Полки 7-й вост[очно]сибирс[кой] стрелк[овой] дивизии и прочие войска выстроились на линейках и кричали «ура!». — Возвращаясь в город, обогнали училище, шедшее домой. — Вернувшись и отмывшись от пыли, сели обедать у Станковских. Бедный хозяин, друг и сослуживец умершего ротного командира по гренадерскому Астраханскому полку, видимо, очень опечален. Вечером был в Военной школе: музыка, декламация, пляска. Дома до 2-го часа ночи вскрывал почту.


Суббота. 23 мая.

Утром юнкера ушли на вокзал меня провожать. Обошел все помещение училища. — На вокзале большие проводы: команд[ующий] войсками с семьей, военные и гражданские власти, юнкерское училище, Военная школа, мужские и женские учебн[ые] заведения. Славная погода. — Теперь пустился в безостановочный путь домой. По моей просьбе дали мне с собой три кадки цветущей розовато-лиловой дикой азалии, которая пленяла меня в Восточной Сибири. — Все утро до завтрака отвечал на телеграммы. — Опять принялся за «Ифигению»; хотелось бы до возвращения кончить 3-й акт.

(Омск — Челябинск. 26 мая.) Если в Унтербергере я вижу государственного человека, то не могу сказать этого о Селиванове. Не разделяю его взгляды, что управление всею Восточной Сибирью должно быть по-старому отдано в руки оного генерал-губернатора, находящегося в Иркутске, а в Приамурской области достаточно командующего войсками.


Воскрес[енье]. 24 [мая].

После утомительных дней, как в Хабаровске или Владивостоке, попав в вагон, я отдыхаю и предаюсь безделью; отдаю много времени пасьянсам, дневник пишу лениво, а писанье писем все откладываю. — В Красноярске на вокзале ожидали меня вице-губернатор, архиерей и рота вос­т[очно]сиб[ирского] стрелк[ового], не помню которого, полка. При ней был офицер, знакомый мне по первому выпуску из Ярославского корпуса, Перфильев. — Любовался Енисеем.


Понедельн[ик]. 25 [мая].

В «Ифигении» дошел до места, где в речи Ореста начинается неведомый мне древнегреческий размер. В Новониколаевске поджидали человек 6 омских кадет, отпущенных на летние каникулы. Обрадовался им и погулял с ними по станции.


Вторн[ик]. 26 мая.

(Проезжая Урал. 27 мая.) Жена телеграфировала, что на днях открытый в Петербурге, против Николаевского вокзала, памятник Александру III4 работы Трубецкого очень некрасив. Татиана, Костя, Олег и Игорь отправились в Новгород знакомиться с его стариной. — Встали пораньше, чтобы переездом через Омск быть на ногах. Поезд стоял только минут 20. Весь корпус был на вокзале. Короткое время не позволило поговорить с кадетами, как бы того хотелось. Они стояли в двухширеножном[2] строю. Обилие впечатлений Дальнего Востока изгладило из памяти почти все кадетские фамилии, которые за четырехдневное пребывание в Омске знал твердо; знакомыми, однако, остались лица. Директор с женой проехали в моем вагоне несколько станций. Надежда Богдановна, относящаяся ко мне с трогательным сочувствием, подарила мне образок Богородицы «Утоли моя печали», благословение своей матери, и акафист этой иконы. — Далее на одной из станций поджидал меня кадетик Омского корпуса, сын жандармского офицера из оренбургских казаков Исаенко. Я с ним погулял на станции.


Среда. 27 мая.

(26-го, Самара — Москва.) Сильная жара. Златоуст проехали ночью, а утром пересекали отроги Урала. Теперь, весною, местность очаровательна и понравилась мне гораздо больше, чем в октябре 1900 года. Еще днем принялся за окончание 3-го акта «Ифигении», а вечером кончил. — В Уфе прохаживался с губернатором Ключаревым. Слышал от него дельную мысль, что хорошо бы по всей линии Великого Сибирского пути расположить по станциям войска для того, чтобы в случае надобности легко было перебрасывать их на поле военных действий.


Четверг. 28 мая.

(В вагоне 29 мая, Тверь — Павловск.) Кончается мое долгое, приятное пу­тешествие. — За вчерашний день перевел весь первый монолог «Ифигении» в 4-м действии. Еще спал рано поутру, когда переезжали Волгу у Сызрани. Гулял на станции. Пенза, потом в Маршанске.


Пятница. 29 мая.

(Павловск. 1 июня.) Еще не вставал, когда рано утром миновали Моск­ву, куда поспели к севастопольскому поезду. Когда проснулся после дневного отдыха, мы стояли в Вишере. Миша Репин сказал, что в нашем вагоне Татиана, Тат[ьяна] Вас[ильевна], Олег, Игорь, Ермолинский, В.Т. Георгиевский и Меркулов. Это были неожиданные гости-попутчики. Дети с 26 мая были в поездке в Новгород, где старину показывал им Вас[илий] Тим[офеевич] Георгиевский, милый знакомец и спутник нашей прошлогодней поездки по Волге и во Владимир и Суздаль. На обратном пути они поспели к нашему проезду через Вишеру. Меркулов, движимый преувеличенно-трогательной ко мне привязанностью, приехал встретить меня с кондитерским пирогом тоже в Вишеру и доехал с нами до Петербурга.

От Татианы узнал, что 5 мая Гаврилушка заболел новым воспалением легких и пролежал 3 недели; теперь ему лучше. Мне нарочно не сообщали в Сибирь эту печальную новость, чтобы не волновать в такой дали. — Жена с Иоанчиком встретила меня на Николаевском вокзале. Заехали в Мраморный. Новый памятник Александру III необыкновенно безобразен: неестественная посадка, бесхвостая лошадь — ужасны. — В положении Мама перемен не заметно. — Без меня и Павел Егорович болел сильным понижением деятельности сердца и до сих пор из дому не выходит.

Спрашивал по телефону Государя, когда мне явиться. Ответ был, что на другой день: отъезд в шхеры, и принять меня нельзя. — В тот же вечер попали в милый Павловск, особенно прелестный в весеннем уборе. Погода чудесная. Черемуха в цвету. Груда бумаг на столе. — Гаврилушка на ногах, но из своей комнаты не выходит.


Суббота. 30 мая.

Утро в городе. Снимался группой с выпускными кадетами корпуса Александра II. После докладов и приема в Гл[авном] управлении и завт­рака у Лаймингов, снимался с выпускными 2-го кад[етского] корпуса. К 5-ти вернулся в Павловск. Дивная погода. На клумбах в нашем маленьком саду розовые, желтые, красные и малиновые тюльпаны; такая красота! Гонзагова галерея уже убрана растениями по-летнему. — Всенощная в большой церкви. Ужин на балконе у жены. — Множество бумаг, так что ни чтением, ни переводом заниматься не было возможности.

Лег очень поздно.


Воскрес[енье]. 31 мая.

Погода райская. Из Царского по телефону спрашивал от сотника Конвоя Гулыги шт[абс]-кап[итан] Кисель-Загорянский, когда могу принять. Догадался, что это бывший кадет 2-го Московского корпуса и юнкер Павловского училища. Ходил с ним по саду. Он просился в офицеры-воспитатели. Дал ему записку к директору 1-го Московского корпуса Римскому-Корсакову, его бывшему учителю. За обедней прекрасно пели дети здешнего приюта. — Завтрак на Гонзаговой галерее. Подле меня сидела старушка Булгакова. — Гулял с Иоанчиком, Татианой, Олегом и Игорем. Жарко. Чай на Гонзаговой. Были с женой в Dorotheenkirche, на убогом церковном концерте. Катаясь на велосипеде в Старой Сильвии, встретил 2-х солдат лейб-гусар 4-го эскадрона; привел их к Гаврилушке. — Гуляли с женой и Костей около музыки. Костя занимается здесь съемкой и 3-го числа поселяется у пажей в лагере.


Понедельн[ик]. 1 июня.

(Павловск. 2 июня.) Рожденье Мити отпраздновали молебном в большой церкви и завтраком с конногренадерами в залах Греческой, Войны и Мира. Внезапно наступивший холод помешал воспользоваться Гонзаговой галереей. Митя встречал на парадном подъезде, а мы с женой и детьми на верхней площадке лестницы. За столом жена и Татиана занимали средние места, друг против друга, Митя сидел в зале Войны, а я в зале Мира. Среди конногренадер много моих питомцев, которым я был очень рад.


2 июня. Вторн[ик].

(Павловск. 3 июня.) Еще не тепло, но, по кр[айней] мере, солнечно. Ходил с Герингом к Соленому мужику (Круглому залу). Взяли с собою ключ. Не был там, кажется, лет 40. Там стоят три гипсовые античные статуи и столько же бюстов. Беру их на Гонзагову галерею и на женин балкон. — К завтраку в библиотеке были приглашены имп[ераторские] стрелки капит[ан] Давыдов и шт[абс]-кап[итан] Драгомиров по случаю один сдачи, а другой приема моей 2-й роты. Катаясь на велосипеде, встретил пажа мл[адших] спец[иальных] классов Мишу Аршеновского, бывшего вице-фельдфебелем в VII общем классе, позвал его с собою. Он пил чай у меня с детьми. Жена ездила в город до вечера. Славный мальчик этот Аршеновский. — Вечером собрались к Гаврилушке на консилиум врачи Муринов, Нечаев и Гаврилович. Порешили, что Гаврилушке теперь же надо уехать на год за границу — сперва в Бюргеншток, а зимой в Давос. — Но с кем? Остановились на Рауше5 и его жене.


Среда. 3 июня.

(Павловск. 5-го.) Написал в Юстилу под Выборгом Алеке Рауш, прося откровенно ответить, может ли она с мужем поселиться с Гаврилушкой на зиму в Давосе. — У нас завтракали отзываемый французским правительством посол адмирал Тутаж и его жена. Видел у Гаврилушки на балконе гусара Волкова, который женат и счастлив. — Катался с Игорем на велосипеде.


Четверг. 4 [июня].

Почти весь день с утра в городе. Доклад у Сухомлинова. Он еще живет в прежней квартире начальника Генер[ального] штаба в здании Гл[авного] штаба. Прибыл незадолго до 10-ти. Его еще не было налицо: он явился в 10 с минутами и очень извинялся за опоздание. Просил меня разобрать, не было ли несправедливости в Ник[олаевском] кавал[ерийском] училище на экзаменах, которые не удалось выдержать вольноопределяющемуся из кавалергардов графу Георгию Шереметеву.

На приеме в Гл[авном] управлении народу видимо-невидимо. Только около 2-х попал на завтрак к Яковлевым. Немного опоздал в Мраморный, где меня ждала графиня М.Ф. Шереметева по поводу экзамена сына. — Был у Павла Егоровича; ему лучше. Он слышал от кн[язя] Андроникова6, что Сухомлинову хотелось бы от меня отделаться и он раза два осторожно намекал об этом Государю, который не поддался, заявив, что любит меня и что я весь отдаюсь вверенным мне в[оенно]-у[чебным] заведениям. Не знаю, верно ли это.


Пятница. 5 [июня].

(Павловск. 6 июня.) Олег и Игорь очень просили поставить им лодку на речке под моими окнами. Ответил им отказом, а Геринга попросил к 5-му — дню ангела Игоря — устроить близ Семейной рощи и моста Центавров небольшую пристань. Все было сделано за спиной мальчиков, в ночь на вчера поставили маленькую пристань и подле нее лодку «Душку» и лыжи из шлюпочного сарая. Радости мальчиков не было конца. К молебну приехал из Красного Костя, с 3-го числа поселившийся у пажей в лагере.

Погода дивная. — У меня был кн[язь] Андроников. Он от самого Сухомлинова слышал, что тот спрашивал Государя насчет меня, оставаться ли мне на месте гл[авного] начальника в[оенно]-у[чебных] з[аведений]. Но для меня не ясно, желает ли Сухомлинов от меня отделаться или спрашивал обо мне ввиду ходящих по городу слухов, будто мне дают Ведомство учреждений Имп[ератрицы] Марии. — Многие думают, что Сухомлинов недолго пробудет военным министром и, готовя Мышлаевского7, метит в варшавские генерал-губернаторы. Говорят, что Николаша8 охотно отделался бы от должности главнокомандующего и что заменит его Сергей М[ихайлович]9. — Приезжала из города с тремя старшими детьми Baby Лейхтенбергская10. Мы с женой и детьми встретили ее на вокзале, ходили пить шоколад на ферму, гуляли и проводили милых гостей на жел[езную] дорогу.


Суббота. 6 июня.

(Павловск. 7-го.) Райская, теплая погода. В Павловске восхитительно. Бывая и в саду, и в парке пешком и на велосипеде, любуешься и наслаждаешься. Остаются лишь 2 недели этой радости. 22-го еду в Полтаву, потом за границу, оттуда в Осташево и вернусь сюда, когда мой Павловск будет уже в осеннем уборе.

Бумаги и почта отнимают много времени. Но наконец опять нашел возможность заниматься переводом «Ифигении».


Воскрес[енье]. 7 [июня].

(Павловск. 9 июня.) День холодный и дождливый. К завтраку позвали измайловского командира Киселевского, в день полкового праздника назначенного в Свиту, и астронома Баклунда11. С наступлением такой поры опять можно пользоваться ротондой. К зиме думаем вставить в фонаре над нею раму с двойными стеклами; тогда можно будет ею пользоваться и зимою. — Дождь прошел только вечером. Катался на велосипеде с Олегом и Игорем. Встретили 1-го корпуса кадета IV класса Романова, сына моего товарища по выпуску, и взяли кататься с собою. — Алека Рауш ответила согласием на сопровождение Гаврилушки в Давос зимою. Но возникает вопрос: возможно ли ей будет поселиться на такой высоте при состоянии ее сердца? А мужа ее без нее с Гаврилушкой оставить не хочется. Если не Рауши, то поедет, вероятно, Мухин12.


Понедельн[ик]. 8 [июня].

В городе почти весь день. На прием пришел офицер, поручик Кушкин­ск[ой] крепостн[ой] артиллерии; по лицу узнал в нем нижегородского кадета и александровского юнкера, но фамилии не мог вспомнить; он подсказал: Крамарев. Помню и его семейные обстоятельства. Теперь он сошелся с вдовой простого звания; она в Кушке из ревности к нему застрелилась. Он просит перевода в Петерб[ургскую] креп[остную] артиллерию. — Народу приходило много. — Завтракал у Лейхтенбергских. — В Мраморном принимал японского посла Мотоно13, вручившего мне письмо Микадо и орден Хризантемы. — Приезжали в город Георгий и Вера. С женой и ими вернулись в Павловск в 7-м часу. — После ужина в библиотеке пошел гулять. Повстречал псковского кадета V класса Зайцева, брата двух артиллеристов, служащих здесь в запасной батарее. Взял его с собою, водил к мавзолею Павла I и в Розовый павильон. Там на пристани встретили другого псковича — VI класса Акатиева и кадетика 1-го корпуса Григорьева, сына вятского вице-губернатора. С ними дошел до дома.


Вторник. 9 июня.

(Павловск. 10-го.) Вот он, дорогой мой Павловск, в райскую летнюю погоду, как в раю! В 9-м часу утра кофе в нашем садике под липами. Небо ясное, с утра совсем тепло. Расположился на Еленинском островке, на ска­мейке под тенью ивы у самой воды, с газетой и жизнеописанием св[ятого] вел[икого] князя Андрея Боголюбского, составленным В.Т. Георгиевским. Кругом блестящая на солнце вода. Георгий и малютка Верунчик катались с двумя нянюшками в лодке; Георгий хорошо гребет. Берега, зеленые, покато спускаются к речке. Сирень расцветает, на деревьях густая, свежая листва, между зеленью красиво белеют серебристые ивы. Обдает легким теплым ветерком. — Перед завтраком успели пройти с Татианой часа в полтора почти всей Английской дорогой. — Завтрак на Гон­заговой. — Ездили с женой в Царское, к Михен14. Навестили Е.К. Булгакову на даче Стрянчевой по Солдатской улице. Ездил на велосипеде, ел простоквашу на ферме. — Много бумаг, но вечером успел заняться и переводом.


Среда. 10 [июня].

(Павловск. 12 июня.) Все та же сухая, дивная погода. Опять поутру прогулка с Татианой. К завтраку приезжали новый генер[ал]-адъютант кн[язь] М.М. Голицын, состоящий при Михен, и Конст[антин] Як[овлевич] Грот15. — Днем, катаясь на велосипеде, встретил в Царском у озера окончившего 1-й корпус кадета Е. В. роты Кронида Климова. Послал его за велосипедом, и он, провожая меня до Павловска, рассказывал о неладах между его матерью и отчимом.

Вечером с Олегом и Игорем отыскали на Зверинецкой улице дом, где живет полочанин, кадет Зенович, и вызвали его. Он уже большой, гораздо выше Олега и на 5 м[еся]цев старше его, но еще сидит в IV классе, тогда как Олег уже перешел в VII.


Четверг. 11 июня.

До 5 ч. в городе. У Сухомлинова, в Гл[авном] упр[авлении], у Яковлевых и в Мраморном. — Раушам доктора не позволили пребывания в горах, и вместо них поедет с Гаврилушкой Мих[аил] Конст[антинович] Мухин.


Пятница. 12 [июня].

(Павловск. Вечером 14-го.) Бессменно стоят чудесные жаркие, ясные дни. Сирень в полном цвету. Весь день в Павловске. Пошел с Татианой, Олегом и Игорем в Мариинскую церковь к обедне и молебну благоверной в[еликой] кн[ягине] Анне Кашинской по случаю восстановления ее чествования и открытия ее мощей в Кашине. — Был у меня полковник Б.В. Адамович, назначенный из батальонных командиров Киевского училища начальником Виленского. Очень его ценю и люблю. Говорили. Он у нас завтракал на Гонзаговой галерее, показывал ему сад и дворец.


Суббота. 13 [июня].

Прелестная придуманная и устроенная Ермолинским (кот[орый] наконец назначен личным ко мне адъютантом) поездка в Сестрорецк, где я никогда еще не бывал. Участвовали в коей со мною Татиана, Костя с товарищем по старш[ему] спец[иальному] классу пажом Исрафилом Иедигаровым, Олег, Игорь, бар[онесса] С.Н. Корф, Mr. Bailli-Comte16 с женой и дочкой Ириной и Ермолинский. Поехали в Петербург, у Летнего сада сели на пароходик яхт-клуба «Первенец» и поплыли вверх по Неве и вниз по Б. Невке на взморье. Великолепный жаркий, солнечный день. Особенно радовало меня присутствие милого «дикого» Иедигарова; он мусульманин, из кавказских татар. — На Лисьем Носе встретил нас тесть Ермолинского, М.Н. Бухарин. Мы поместились в вагоне, пристегнутом к паровозу, и через 25 мин. были в Сестрорецке. Там я обрадовался встрече с Анат[олием] Фед[оровичем] Кони. Ходили по курорту, все осматривали, пили чай на взморье, бродили по сосновому лесу над берегом Сестры-реки. Местность очаровательная. Обедали в отдельной комнате курзала. При этом умные и приятные разговоры.

Встретили на берегу Навроцких с детьми, из которых Котя — мой крестник. Часов в 8 вечера вернулись на Лисий Нос и поплыли на «Первенце» назад. Приблизились к тоне у Крестовского о[стро]ва; при нас закинули невод; рыбы поймали немного. Были дома в 1-м часу ночи.

Умер бедный мой Фома Абросимов, 19 лет служивший мне сперва кучером17, а последний год шофером электрич[еского] мотора. Он заболел холерой, которая опять усиливается в городе, и его быстро скрутило. — Околел мой снегирь, так хорошо свиставший тюрингскую народную песенку.


Воскрес[енье]. 14 июня.

(Павловск. 16 июня.) Продолжается дивная, жаркая погода. Обедню служил иеромонах Сергий, вызванный Гаврилушкой, желавшим исповедаться и причаститься перед отъездом в чужие края. Я тоже хочу поговорить и начал: надо привести в равновесие совесть, которое стало колебаться по моем возвращении из Сибири. С начала февраля по начало июня меня не тревожили дурные мысли, а в последние две недели снова стали лезть в голову. Нельзя быть рабом настроения, а надо самому создавать такое, при котором совесть чиста. Лучшее средство — говеть: тогда перед величием таинства умолкают грешные мысли.


Понедельн[ик]. 15 [июня].

В городе на приеме. Поехал туда в 9, а перед тем дома отстоял обедню. — Решено, что Гаврилушка едет в Люцерн в четверг 18-го, с д[окто]-ром Дм[итрием] Александр[овичем] Соколовым и М.К. Мухиным. На месте разведают, где лучше поместиться в горах, в Бюргенштоке ли или в другом месте. — Перевод подвигается хорошо — не так быстро, как во время сибирского путешествия, когда переводил в день по 20, 25, а иногда и более стихов, но все же не слишком медленно. Теперь обыкновенно удается перевести по 10 стихов в день.


Вторник. 16 [июня].

(Павловск. 17-го.) Катцер-сын жалуется на недостаток дождя; и правда, его не было с 7-го числа. Олег и Игорь увлекаются катаньем на шлюпках и лыжах на пруду или, вернее, запруженной речке под окнами моего кабинета. Георгий и Вера с нянюшками тоже охотно катаются на воде. — Люблю по утрам читать, сидя на мысу Еленинского о[стро]ва. И вдруг раздается колокольный звон в Мариинской церкви. О этот милый, с раннего детства знакомый и любимый звук благовеста или трезвона! Отстоял обедню в алтаре Мариинской церкви. — Днем кофе на ферме. — Вечером исповедовался у о. Макария на хорах дворцовой церкви.


Среда. 17 июня.

(Павловск. 19-го.) В 9-м часу причащался в дворцовой церкви; был совсем один, просил никого не приходить. Кофе на «Золотом» балконе, как прислуга называет балкон жены. Тут были Татиана, Олег и Игорь, приходили и Георгий, и Верунчик. Прочитал газету на Елеонском о[стро]ве. Принял доклад Геринга. — Пошел было дождь, но небольшой, и слегка похолодало. К завтраку в библиотеке приходил и Георгий; понемногу приучаем его сидеть за столом с взрослыми. — Ездил в моторе в Красносельский лагерь и посетил училища Павловское и С.-Петербургское. Время было свободное, видел многих юнкеров. Выдал по темляку произведенным в портупей-юнкера. С тех пор как живем по зимам в Павловске, реже бываю в корпусах и училищах (петербургских), а потому знаю меньшее, чем в прежние годы, число юнкеров и кадет. Но все же знакомых много; есть такие даже и в Петербургском училище. — Домой вернулся к ужину. Пошли с Олегом и Игорем гулять, на Зверинецкой вызвали из дачи полоцкого кадета Зеновича и взяли его с собою.


Четверг. 18 [июня].

В городе почти весь день. Туда в 10-м часу поехал со мной Гаврилушка, желавший побывать перед отъездом на год за границу у Спасителя, у бабушки и у Палиголика. — У Сухомлинова, в Гл[авном] управлении и на завтраке у Лаймингов. — Являлись по случаю прикомандирования к Павловскому училищу мои питомцы Деревягин, Юнгер и Зальца. Двух последних хорошо помню. — В Мраморном собрал междуведомств[енную] комиссию по вопросу о пересмотре штатов Академии наук.

В Павловске после ужина Гаврилушка пожелал перед отъездом отстоять молебен в своих комнатах. — Мы проводили милого юношу на Александровскую станцию. Его провожали наши и несколько гусаров. — Перевел 24 стиха из «Ифигении».


Пятница. 19 [июня].

(Павловск. 20 июня.) Ездил в моторе в Красное, завтракал там у измайловцев, побывал у пажей и в Ник[олаевском] кавалер[ийском] училище. — В полку я как дома; теперешний командир мне по душе, а среди офицеров хотя и мало таких, с которыми я вместе служил, но, бывая там постоянно, уже не различаю, кто сослуживцы, кто нет. А младшие офицеры все милые мои питомцы. Полковн[ик] Швецов18 издали в саду принял меня за Бретцеля, которого я помню кадетом в 1-м корпусе, и я был очень польщен. — Рад был соприкоснуться с молодежью — пажами и юнкерами; это удовольствие не так часто выпадает мне на долю. — Татиана с Софихен Корф, Олегом и Игорем тоже приезжали к Косте в пажеский лагерь.

Вечером в Павловске надо было себя заставить прочесть денежные отчеты по нашей конторе и по Павловску; это своего рода телесное наказание. Читаю, ничего не понимая. В денежных делах я, как младенец, не понимаю и простейших вещей. У меня органическое отвращение к этим делам.


Суббота. 20 июня.

(Павловск, последнее воскресенье перед отъездом.) Память св[ятого] благоверного князя Глеба, к мощам которого мы прикладывались год назад; это был 20-летний сын Андрея Боголюбского, скончавшийся за 10 дней до убийства отца. — Природа тщетно ждет дождя. — Поутру ходил с Герингом и Катцером-сыном по саду, отдавая распоряжения. Был и в Краке, отведенном под больных холерою, на случай, если таковые явятся. Завтракала у нас на открытой верхней галерее сестра Киреева, О.А. Новикова19.

Ездил в моторе в Сергиевскую пустынь, на могилу Вавы20, Елены21 и графини Мойра. Был в Михайловском у дяди Миши22.

(В вагоне, Павловск — Полтава. 23 июня.) Милый старый дядя, хотя и в параличе и многое путает и забывает, а все же еще довольно свеж головой. Напр[имер], он вспомнил и сказал мне, что адъютант его конногренадер сын моего помощника. — Попив чаю у Георгия и Минулины, поехал к Eugénie на ферму и, не застав дома, вернулся в Павловск. Застал половину всенощной. — Катаясь с Костей, Олегом и Игорем, встретили у вокзала пажей Артеневского и Христиана и кадета 2-го к[орпу]са Маврина. Поговорили.


Воскрес[енье]. 21 [июня].

Прелестный день, последний в милом Павловске перед отъездом. Погода жаркая. С утра надел малиновую стрелковую рубашку, т.к. ожидал к завтраку офицеров своей 2-й роты Импер[аторских] стрелков. За обедней причастили Георгия и Веру. За завтраком на Гонзаговой, кроме стрелков, были и пажи Иедигаров и племянник покойного Шлиттера, Коля Кн[язь] Андроников. — Имп[ератрица] М[ария] Ф[едоровна] позвала меня с женой и Татианой в Гатчину чай пить. Мы доехали туда в моторе минут в 50. Чай пили в саду, под цветущими кустами сирени. Минни с нами чрезвычайно мила, приветлива и ласкова. Видели у нее Мишу, который был в ударе, морил Татиану со смеху, Сандро и Ксению. Когда уезжали, Миша сел к нам в мотор, чтобы указывать шоферу дорогу по парку до выезда из Гатчины. Глядя на Мишу, сидевшего рядом с Татианой, я про себя думал: Ах, если бы!.. Но он об ней и не думает.

Поспели в Павловск к обеду на Гонзаговой. Кроме двух пажей, бывших утром, Костя пригласил еще своих товарищей — назначенного фельд­фебелем Володю Хитрово и Воеводского. С ними все вместе пошли в театр, на «Таланты и поклонники» Островского. Играли прекрасно.


Понедельн[ик]. 22 июня.

В 8 ч. утра уже уехал из Павловска, чтобы не видеть его до августа, если прибуду к производству, или до сентября, когда думаем расположиться в нем на зиму. — Побывал в крепости на родных могилах, в часовне Спасителя и в Гл[авном] управлении, на приеме. Завтракал у Павла Егоровича. Там простился с женой и Татианой.

Поехал в Полтаву с Олегом, Игорем, Драшковским, Ермолинским и кн. Шаховским. Опять в своем вагоне. — Перевел 21 строку из «Ифигении».


Вторн[ик]. 23 [июня].

(Павловск — Полтава, Иванов день.) Иоанчику минуло 23 года; он уже в Полтаве со своим эскадроном Конной гвардии. Получил от него телеграмму: приглашает на сегодня меня с моими мальчиками и спутниками обедать в Европейской гостинице с его офицерами. — Жара. В нашем поезде едут на Полтавские торжества мой старый сослуживец по «Герцогу Эдинбургскому» командир Гвард[ейского] экипажа Свиты Е[го] В[еличества] контр-адмирал гр[аф] Толстой, командир Кирасирского Его Вел[ичества] полка Вольф и его полковой адъютант Петровский, первый знаменщик Пажеского корпуса, 21 мая назначенный флигель-адъютантом. — В Могилеве губернском приходил встретить Олега его товарищ, полочанин Владим[ир] Савицкий, и проехал с нами одну станцию. В Жлобине стояли часа полтора, прогулялись к берегу Днепра; там купались железнодорожные машинисты. Они говорили, что в Жлобине ждут проезда какого-то вел[икого] князя. Олег снял с них группу. — Перевел целых 27 строк.


Среда. 24 июня.

(В вагоне. Елизаветград — Берлин. 30 июня.) Прибыли в Полтаву, на Ки­евский вокзал, в полдень. Встретили меня Иоанчик, команд[ующий] войсками Киевского округа генер[ал]-адъют[ант] Иванов23, военное начальство, губернатор гр[аф] Муравьев (бывший мой подчиненный преображенец), другие гражданские власти и офицеры преображенцы. С директором Петровского-Полтавского кад[етского] корпуса Н.П. Поповым поехал в корпус. Кадеты ждали меня на зеленом корпусном плацу, с последнего моего посещения, в 1907 году, обнесенном дощатым забором. Игорь побежал стать в строй в VI классе. Обойдя фронт, некоторое время остался печься на солнце, окруженный кадетами. Узнал Руденко, которого 2 года назад исключали за лень и дурное поведение, я позволил ему остаться, он стал учиться лучше, мне ежемесячно сообщают его баллы, теперь он без неудовлетворит[ельных] баллов перешел в VII класс при хорошем поведении. Мне отрадно, что этот юноша оправдал мою снисходительность. — По обыкновению, поместился в корпусном лазарете, в той же просторной комнате; Олег со мною, а Игорь в своей 2-й роте. На предстоявшие торжества приехало много бывших питомцев корпуса, юнкеров Александровского и Елисаветградского училищ; поместились они в корпусе, частью в лазарете. — Обедал с мальчиками и спутниками в саду Европейской гостиницы, куда пригласил нас Иоанчик вместе с офицерами лейб-эскадрона Конной гвардии. Оттуда приехали в городской сад, где местный гарнизон давал вечер всем приезжим офицерам. Дивная теплая, темная ночь. Вернувшись в корпус, долго беседовал вдвоем с директором после того, как обошел спящих кадет. Весь корпус в сборе ввиду прибытия Государя и предстоящих празднеств. Средний этаж уступлен придворному ведомству для приготовлений к Высочайшему столу, кадетские спальни временно устроили в верхнем этаже. Первое время Игорь был расстроен, даже плакал. Олег с Ермолинским уехал ночевать в палатке в Семеновском, родном Ермолинскому, полку; Игорю очень хотелось тоже туда попасть, но я не мог позволить: привез я его сюда, чтобы ему пожить в корпусе.


Четверг. 25 июня.

Утром в кадетском плацу репетиция парада. Мне, моим мальчикам и спутникам выданы юбилейные светло-бронзовые медали в память наступавшего 200-летия Полтавской победы. Такие медали получили все съехавшиеся на празднества, весь корпус, войска и граждане. Прибыли и кадеты нескольких корпусов: 1-го, Одесского, 2-го Московского, человек по 20-ти от каждого. Кадеты 1-го корпуса стояли в вагоне; 2-го Мос­ковского расположились на фланге Семеновского полка, близ шведской могилы; семеновцы оказали им необыкновенное радушие. Одесские заблаговременно наняли себе помещения в городе. — Днем было приказано собраться на Харьковский вокзал для встречи военного министра. Оттуда съездил к Иоанчику. Он со своими офицерами расположился в доме какой-то генеральши Сухомлиновой, близ казарм Елецкого полка, где стоит их эскадрон. — Придворное ведомство очень предупредительно предоставило в мое распоряжение два экипажа на время пребывания в Полтаве. — Обедал с Олегом и Игорем у преображенцев, в египетском шатре. Полк стал биваком неподалеку от шведской могилы, подле самого павильона Царской ветки жел[езной] дороги, нарочно проведенной в виду прибывания Государя. После обеда и вечерней зари весь полк пел «Боже, Царя храни» и «Было дело под Полтавой». Слова этой песни, спетые потомками Петровых сподвижников на том самом месте, где их предки «венчались кровию» 200 лет назад, глубоко отдавались в душе.


Пятница. 26 [июня].

Нас подняли в начале 7-го часа, а в 8-м я уже был у царского павильона новой железнодорожной ветки, в ожидании прибытия Государя. Тут уже собралась многочисленная свита, прибывшая ранее в особом поезде. Ждали часа полтора. Жара. Наконец подошел царский поезд и остановился у павильона. Государь вышел из вагона в преображенской форме. С ним в поезде прибыли Миша, Борис, Николаша, Георгий[3], Сергей и Петя Ольденбургский; отец24 последнего приехал сутками ранее. На платформе павильона являлись Государю военные и гражданские чины. Полтавский городской голова, поднося хлеб-соль, произнес прекрасную речь. Поехали в экипажах на шведскую могилу. Самсониевскую церковь, которую я видел только 2 года назад, с тех пор перестроили и расширили. У входа в ограду Государь был встречен Киевским митрополитом Флавианом25 с многочисленным духовенством. Государь прошел мимо 3-х младших рот Полтавского корпуса и взводиков Одесских и 2-го Московского корпуса кадет и поднялся по ступеням к кресту, венчающему холм над телами наших полтавских бойцов. Служили панихиду, после которой Государь сел на коня и объехал расположенные на поле войска. На правом их фланге стояла во взводной колонне строевая рота петровских-полтавских кадет.

В столовой царского поезда был завтрак. Обер-церемониймейстер гр[аф] Гендриков указал мне место подле Николаши, сидевшего слева от Государя, но Государь сам посадил меня вместо Мити, направо от себя. Успел испросить указаний на день производства моей молодежи; оно назначено на 6 августа в Гатчине. Испросил позволения до этого срока съездить за границу, а потом пожить в деревне. — После завтрака царский поезд тронулся и минут через 20 был на Киевском вокзале в Полтаве. Поехали в собор. На улицах много народа, яркое солнце, «ура», пыль. Из собора Государь направился в Спасскую церковь, где Петр Великий молился после победы. Обозрели памятник, воздвигнутый по проекту Брюллова на месте отдохновения Петра. Государь посетил Земский дом, богато отделанный якобы в украинском стиле; по-моему, здесь больше декадентства, чем самобытного; но в общем ново, необыкновенно и если не красиво, то нарядно. Тут была выставка местных кустарных изделий.

Потом Государь присутствовал при открытии памятника доблестному Келену, коменданту-защитнику осажденной Карлом XII Полтавы. Бронзовый лев работы Обера карикатурен, но в общем памятник недурен. Войска с 1-й ротой полтавских кадет во главе прошли перед Государем. Игорь шел молодцом. — Был раут в дворянском собрании. Оттуда вернулись в поезд, который перешел опять к павильону у шведской могилы. После некоторого отдыха мы за Государем поехали на народный бивак, устроенный при выезде из города на пути к шведской могиле. Тут под черепичными навесами помещалось до 4000 крестьян, присланных ото всех уездов Полтавской губернии; это были люди, избранные каждою волостью для присутствия на торжествах. Около 2-х часов обходил Государь этих крестьян, выстроившихся в несколько рядов обширным кругом. Много тут было людей со знаками отличия военного ордена и медалями за различные походы, раненых, престарелых и совсем молодых. Ко многим обращался Государь то с приветом, то с расспросами, то с благодарностью, и это общение Царя с народом было глубоко трогательно и знаменательно. — Оттуда проехали ко кресту, воздвигнутому на месте погребения шведов, павших в Полтавском сражении. Государь посетил еще инвалидный дом с детским приютом и музей близ шведской могилы и поспел перед концом всенощной в храме Сампсония Странноприимца. Поздно сели обедать в павильоне. — Усталый, запыленный вернулся я в 11-м часу в корпус.


Суббота. 27 июня.

В 9-м часу был у шведской могилы. На поле войска строились к Высочайшему смотру. Застал на месте преображенцев, здоровался с ними. Пришла и строевая рота кадет, петровцев с Игорем в 4-м взводе и расположилась на правом фланге. У всех[4] офицеров, солдат и кадет красовалась на груди на голубой ленте новая, юбилейная медаль с изображением Петра Великого. К 9-ти прибыл в Сампсониевский храм Государь к обедне, начавшейся в 8 часов. Слышал от преображенцев, что накануне в 11 ч. вечера Государь приходил к ним в Египетский театр на бивак и оставался до 2-х ночи. Утвержден для бывших, нынешних и будущих преображенцев особый нагрудный значок. — После обедни Государь за крестным ходом проследовал на поле к войскам, и здесь, под открытым небом, митрополит с шестью архиереями отслужил торжественный молебен. При пении «вечной памяти» Петру I и его сподвижникам войска взяли на караул, раздался пушечный салют и зазвучал перезвон церковных колоколов. — Отошел молебен. Государь сел на коня. Мне тоже придворной конюшенной частью предупредительно была припасена лошадь под преображенским вальтрапом. На ней я стал на правом фланге кадет-петровцев. Командовавший парадом генер[ал]-адъютант Иванов скомандовал «Слушай караул», преклонились знамена и штандарты. Перед Преображенским полком высился целый лес знамен — свидетели двухвековой военной славы полка; многие из них были уступлены московской Оружейной палатой по случаю полтавских торжеств. — 26-го за завтраком я говорил Государю, что странно держать эти старые знамена в Оружейной палате, тогда как полк имеет и свой храм, и свой музей, где, казалось бы, уместнее хранить родные святыни. Государь тут же приказал Николаше, чтобы старые знамена были переданы из Оружейной палаты в полки. — На смотру участвовали в полном составе Петровская бригада — полки Преображенский и Семеновский и л.-гв. 1-я В[еликого] К[нязя] Михаила Павловича батарея; здороваясь с последней, Государь назвал ее бомбардирской ротой. В полном же составе были тут полки 33-й Елецкий и 34-й Севский. От кирасирской дивизии были эскадрон л.-гв. Конного полка со своими штандартом и полтавскими литаврами и депутации от полков кирасирских. Были тоже роты и эскадроны со знаменем и штандартом или только депутации от многих частей; всех мне не перечислить на память; назову полки Ингерманландский Петра Великого, лейб-Московский, Нарвский, Псковской, лейб-Эриванский, Грузинский, Апшеронский, Нижегородский и Московский драгунские (последнему повелено впредь именоваться императора Петра Великого), Ингерманландский гусарский, Владимирский уланский. — По окончании прохождения Государь верхом проехал к павильону ж.д. Тут он поздравил своей свиты генер[ал]-майора кн[язя] Кочубея генерал-адъютантом, а флигель-адъютанта гр[афа] А.Шереметева свиты генерал-майором. Его сына Георгия, вольноопределяющегося Кавалергардского полка, произвели в корнеты в тот же полк. — В поезде была закуска. — Во 2-м часу тронулись к Полтаве. С Киевского вокзала все мы поехали за Государем в город, в круглый сад перед корпусом, к памятнику Славы, воздвигнутому Томоком 100 л[ет] назад. Весь сад недавно обнесен железной решеткой на каменной основе. Тут были собраны мужские и женские учебн[ые] заведения и депутации от войск, заведений и обществ. Когда Государь в предшествии обер-церемониймейстера с тростью вступил в сад и остановился против памятника, соединенные хоры и оркестры под управлением Ахширумова исполнили написанную к случаю Ипполитовым-Ивановым кантату, а депутации возлагали к подножию памятника венки. После этого Государь проследовал в корпус к Высочайшему завтраку. При входе его встретили корпусные дамы, а супруга директора поднесла от них хлеб-соль. Я с директором встречал Государя тут же, и мы провели его направо от сеней, в библиотеку. Он расписался в книге для высоких посетителей, причем Попов пролил чернильницу на стол, а Государь наложил лист пропускной бумаги на большую чернильную лужу. Когда доложено было, что все готово, Государь поднялся в средний этаж. Направо были отворены двери в корпусную церковь, и Государя встретил с крестом и св[ятой] водою корпусной законоучитель Четвериков, сказав прекрасное краткое слово. — Царский стол был накрыт в сборном зале, и Государь сидел посередине, спиною к окнам, имея справа подле себя Мишу, а слева меня. В зале было накрыто еще много столов; от многочисленных гостей еле можно было дышать. Перед концом завтрака Государь встал и произнес длинную речь. Мы ее не забудем. Он редко говорит, а если говорит, то непродолжительно. На этот же раз речь его была пространна и глубоко значительна. Он высказал, каким глубоким волнением была полна его душа в день 200-летия славной Полтавской победы, положившей начало величию и мощи России. Он указал, что каждый истинно русский должен трудиться и помогать своему Царю в служении этой мощи. После дней невзгод все верноподданные должны сплотиться вокруг своего Государя и вернуть России ее былую славу. — Говорил он с чувством, громко, ясно, медленно. Я чувствовал, как у меня сжимается горло и слезы закипают в глазах. Я видел в глазах многих присутствовавших слезы такого же умиления и волнения. В криках «ура!», покрывших царские слова, слышался вызванный ими необыкновенный, давно не испытанный подъем духа.

По условию с министром двора я произнес здравицу за Государя Императора, тоже покрытую воодушевленным «ура!» и пением гимна. Вставая из-за стола, Государь пил за процветание Полтавского корпуса, но обмолвился и назвал его Киевским. Когда он проходил вниз, в библиотеку, его сопровождали оглушительные восторженные клики столпившегося на лестнице и в сенях офицерства. С улицы заметили Государя в окне биб­лиотеки, и там опять раздались радостные клики и пение гимна. Государь послал за командирами полков Петровской бригады, Ингерманландского Петра Великого и[5] Московского драгунского. Кульнева не могли найти, а остальные явились. Гулевич был взят в Свиту, а Савицкий и кн[язь] Енгалычев назначены флигель-адъютантами. Флиг[ель]-адъют[анту] Скоропадскому пожалован Владимир 3-й ст[епени]. Ликование продолжалось, крики «ура!» и гимн не прекращались. Председатель Совета министров Столыпин, прибывший в Полтаву с Государем, сказал мне: «Сегодня можно поставить точку после революции». — На корпусном дворе являлись Государю волостные старшины Полтавской губернии. Потом на кадетском плацу был Высочайший смотр Петровскому-Полтавскому кадетскому корпусу. После прохождения церемониальным маршем кадеты упражнялись на гимнастических приборах. — Тут явился командир Семеновского полка Кульнев26, и Государь поздравил его Свиты генералом.

Снимались группой со всем корпусом и семьями служащих. — Тем и кончились полтавские торжества, величественные, волнующие, радостные, оставившие неизгладимые воспоминания.

Проводили Государя[6] на вокзал, и он отбыл в Киев, а оттуда в Питер.

(Елизаветград — Берлин. 1 июля.) Обедать поехал на бивак к семеновцам, которые усиленно меня приглашали. Там у меня много знакомых еще с коронации 96-го года, когда полк был мне подчинен, и, кроме их, целый ряд милых моих питомцев. Были там и Олег с Игорем. Когда стемнело, поехал к преображенцам. Благодаря темноте они не могли знать, откуда я еду и что был у семеновцев, с которыми у них нелады.

Широкий вход египетского шатра закрыла толпа людей, то были балалаечники. В шатре застал среди офицеров Кронштадтского епископа Владимира (Путяту)27. Оставался он до полуночи и уехал на поезд, а я пробыл до 3-го часа. Очень приятно беседовали.


 

Примечания


1 Флуг Василий Егорович (1860–1955) — военачальник, участник Китайского похода 1900–1901 годов, Русско-японской, Первой мировой и Гражданской войн. С 21 сентября 1905 года военный губернатор Приморской области и наказной атаман Уссурийского казачьего войска. Генерал-лейтенант (1908). С 19 нояб­ря 1909 года начальник 37-й пехотной, с 30 июля 1912 года 2-й гвардейской пе­хотной дивизии. С 12 января 1913 года помощник туркестанского генерал-губернатора и командующего войсками Туркестанского военного округа.

2 Селиванов Андрей Николаевич (1847–1917) — генерал от инфантерии (1907). С 25 апреля 1906 по 21 июля 1910 года иркутский генерал-губернатор, командующий войсками Иркутского ВО и войсковой наказной атаман Забайкальского казачьего войска. 21 июля 1910 года член Государственного совета.

3 Бутовский А.Д.

4 Памятник императору Александру III в настоящее время находится в Санкт-Петербурге, у входа в Мраморный дворец. Первоначально был установлен на Знаменской площади у Николаевского (ныне Московского) вокзала. Монумент посвящался «Державному основателю Великого Сибирского пути», то есть Транссибирской магистрали, начинавшейся от Николаевского вокзала. Стро­ительство магистрали было начато при Александре III. Заказчиками памятника являлись император Николай II и члены царской семьи, отдавшие предпочтение проекту итальянского скульптора П.П. Трубецкого, работавшего в России в 1897–1906 годах. 23 мая (5 июня) 1909 года в высочайшем присутствии памятник был освящен и торжественно открыт; богослужение возглавлял митрополит Антоний (Вадковский).

5 Рауш фон Траубенберг Павел Александрович (1858–1923) — барон, окончил Па­жеский корпус, вышел в лейб-гвардии Преображенский полк прапорщиком (1877). В 1881 году уволен. Шталмейстер двора великого князя Константина Константиновича, причислен к Министерству народного просвещения, член от этого министерства в Статистическом совете Министерства внутренних дел.

6 Андроников Михаил Михайлович (1875–1919) — князь, с 1897 по 1914 год причислен к МВД, уволен за непосещение службы.

7 Мышлаевский Александр Захарьевич (1856–1920) — русский военный деятель и историк, генерал от инфантерии. В 1908–1909 годах начальник Главного штаба. С марта по сентябрь 1909 года начальник Главного управления Гене­рального штаба. С сентября 1909 года командир 2-го Кавказского корпуса.

8 Николай Николаевич (Младший) — великий князь.

9 Сергей Михайлович — великий князь.

10 Лейхтенбергская Мария Николаевна (1869–1948) — урожденная графиня Граббе, c тремя старшими детьми: Александрой (1895–1960), Николаем (1896–1937), На­деждой (1898–1962) от брака со светлейшим герцогом Лейхтенбергским, принцем Богарне (1868–1928).

11 Баклунд Оскар Андреевич (1846–1916) — российский и шведский астроном; ординарный академик по астрономии Императорской Санкт-Петербургской АН (1883), директор Николаевской Главной астрономической обсерватории в Пул­кове (1895–1916).

12 Мухин Михаил Константинович — один из воспитателей сыновей великого князя Константина Константиновича. Ранее служил столоначальником при конторе двора великой княгини Александры Иосифовны.

13 Мотоно Итиро (1862–1918) — японский дипломат, барон. В 1901–1905 годах посланник во Франции, в 1906–1916 годах посол в России.

14 Мария Павловна (Старшая) — великая княгиня.

15 Грот Константин Яковлевич (1853–1934) — славист, архивист. С 1905 года заведующий Общим архивом Министерства императорского двора. Вместе со служеб­ными обязанностями и редакторством по изданиям архива («Камер-фурьер­ский журнал») вел работу по изданию литературных и биографических материалов из бумаг, собранных его отцом, и из его семейного архива; опубликовал материалы, касающиеся И.И. Дмитриева, Н.М. Карамзина, В.А. Жуковского, Я.К. Грота и других.

16 Бальи-Конт Юлий Юлиевич с 1908 года преподавал французскую литературу в Александровском лицее; учитель детей великого князя Константина Констан­тиновича, которым преподавал французскую литературу и латинский язык.

17 Князь Гавриил Константинович писал в воспоминаниях: «Нашего кучера звали Яковлев. Он был с русой бородой. Каждый день, садясь в экипаж, мы громко здоровались с ним. Старший брат говорил: “Здравствуй, Якуку, как ты поживаешь, как здоровье твоей жены и твоих детей?” На вопрос Яковлева, куда везти, Иоанчик неизменно отвечал: “В Таврический сад!” А я любил ездить мимо памятника Императору Николаю I на Мариинской площади и называл его “Каляй Палич”. Много лет спустя, в Стрельне, к нам как-то вошел лакей Анисимов и доложил, что Яковлев “приказал долго жить”. Анисимов именно так и сказал: “Долго жить”. Это нас очень опечалило» (Гавриил Константинович, великий князь. В Мраморном дворце: Из хроники нашей семьи. СПб.: Logos; Дюссельдорф: Голубой всадник, 1993. С. 18).

18 Швецов Александр Александрович (1865–1927) — военный деятель, офицер с 1885 го­да; полковник лейб-гвардии Измайловского полка. С 4 декабря 1912 года командир 52-го пехотного Виленского полка.

19 Новикова Ольга Алексеевна (1840–1917) — сестра А.А. и Н.А. Киреевых, в замужестве Новикова, писательница-публицистка, автор статей и книг по вопросу о русско-английских отношениях; имела в Лондоне политический и литературный салон. Ее муж — Иван Петрович Новиков, генерал-лейтенант, попечитель Киевского, позднее Петербургского учебного округа.

20 Михайлова Варвара — няня великого князя Константина Константиновича и его детей.

21 Милашевич Елена Григорьевна (1861–1908) — урожденная графиня Строганова, дочь великой княгини Марии Николаевны (1819–1876) от морганатического брака с графом Григорием Александровичем Строгановым (1823–1878).

22 Михаил Николаевич — великий князь.

23 Иванов Николай Иудович (1851–1919) — генерал-адъютант (1907), генерал от артиллерии (1908). Командующий войсками Киевского военного округа (02.12.1908–19.07.1914).

24 Ольденбургский Александр Петрович (1844–1932) — принц.

25 Флавиан (в миру Николай Николаевич Городецкий) (1840–1915) — митрополит Киевский и Галицкий.

26 Кульнев Илья Яковлевич — командир лейб-гвардии Семеновского полка (21.12.1908–26.03.1910), генерал-майор Свиты Е. И. В.

27 Путята Владимир (в миру Всеволод Владимирович Путята) (1869–1936 или начало 1941) — лишенный сана епископ Русской Православной Церкви, перешедший после запрещения в обновленческий раскол, а затем в григорианский. Бросил военную службу и в 1899 году поступил в Казанскую духовную академию. В 1902 году определен настоятелем церкви при русском посольстве в Риме с возведением в сан архимандрита, 6 августа 1907 года в Свято-Троицком соборе Александро-Невской лавры хиротонисан во епископа Кронштадтского, четвертым викарием Санкт-Петербургской епархии, с поручением заведовать всеми русскими заграничными церквами в Европе, за исключением церквей, находящихся в Афинах и Константинополе.


Продолжение следует.



[1] Матлот — танец английских матросов.

[2] Так в тексте.

[3] После Георгий зачеркнуто и Петя.

[4] После У всех зачеркнуто кадет и солдат.

[5] После и зачеркнуто Нижегородского драгунского.

[6] После Государя зачеркнуто в.

 





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0