Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Дневник К.Р. 1909 года

Четверг. 5 ноября.

(6 ноября.) И вчера еще не пус­кали в город. Приезжал Роберт. Говорили о выпуске 2-го изд[ания] моего перевода «Гамлета», но пока без английского текста и примечаний. 1-е издание все разошлось. «Стихотворения К.Р.» тоже приходят к концу, осталось от последнего издания экземпляров 100, не более. После повторения «Гамлета» думаю выпустить «Стихотворения К.Р. 1879–1909», т.е. повторить все напечатанные ранее и добавить пьесы, сочиненные уже по напечатании последнего издания.

Пятница. 6 [ноября].

(7 ноября.) Весь день с увлечением занимался подбором всех своих стихотворений за истекающее 30-ле­тие и составлял оглавление. В новом издании хочу отказаться от прежнего подразделения на стихотворения, но­вые стихотворения и третий сборник стихотворений; взамен этого хочу более широко использовать отделы, впервые появившиеся в третьем выпуске, как то: «Весна» и «Лето», «Но­чи», «Осень» и т.п. Включу новый раздел: «На чужбине», куда войдут «В Венеции» и другие вещицы. Все­го отделов предполагаю 17: 1) «У бе­регов», 2) «Библейские песни», 3) «Пес­ни», 4) «Весна», 5) «На чужбине», 6) «Жениху и невесте», 7) «Лето», 8) «Возрожденный Манфред», 9) «Осень», 10) «Севастиан-мученик», 11) «Ночи», 12) «Гекзаметры», 13) «Буд­да», 14) «Зима», 15) «Послания и стихотворения на разные случаи», 16) «В строю» и 17) «Переводы». Еще не решил, в каком порядке будут следовать отделы один за другим. — Приезжала к нам Михен с братом Павлом Мек­ленбургским1, поселившиеся в Царском.

Суббота. 7 [ноября].

(Михайлов день.) Надумал еще один отдел, 18-й, в будущем издании моих стихотворений за 30-летие — «В альбом», куда войдет до десяти, если не более пьес. Мне ведь нередко случалось писать стихи разным лицам, без особого случая. — В первый раз выпустили меня после двух недель погулять. Любуясь лесом в снежном уборе, начал стихотворение, которое вошло бы в отдел «Зима».

Была у нас у всенощной и потом обедала статс-дама Е.А. Нарышкина (Madame Zizi)2.

Вечер провели у Ермолинского. Там были все домашние, пианист Мик­лашевский и певец Кедров. Чтение, игра на фортепиано, пение. Было очень приятно.

Воскрес[енье]. 8 ноября.

Приезжал Гартонг и завтракал у нас. Гулял пешком. Ездили с женой в Царское к Михен, а вечером отправляемся на двое суток в город.

(Павловск. 11 ноября.) Двое суток пробыли с женой в Питере. Приехав туда вечером 8-го, побывал у Павла Егоровича. Он возвратил мне мое исправленное юбилейное стихотворение, не найдя сделать никаких замечаний.

Понедельн[ик]. 9 [ноября].

Опять после двухнедельного перерыва попал на доклады и прием в Гл[авное] управление. В 1-м  часу с Шаховским завтракал у Лейхтенбергских. — В Мраморном принимал сперва главноуправляющего Госуд[ар­ственного] коннозаводства Здановича3, а потом Вахтера, которые передали мне на храм-памятник в память погибших моряков около 20 т. руб­лей, собранных на бегах и скачках различными скаковыми и рысистыми обществами. — Заезжал к Пете Ольденбургскому поздравить с днем рождения. У него и Ольги застал Петюшу. — Вечером слушал пьесу Ходотова «Гос­пожа Пошлость» с Савиной, Давыдовым, Варламовым, молодым Владимировым. Пьеса мне понравилась. Играли отлично.

Вторн[ик]. 10 [ноября].

Утром бумаги. Сидел наверху, в зеленой гостиной для Шлейфера, который лепил мой бюст. Во время сеанса были у меня Роберт, Рауш и Палиголик. — Дочь Роберта Алиса переписала мое юбилейное стихотворение, и оно под девизом «Пойте же, измайловские струны» послано по почте секретарю Досуга Рихтеру.

У нас завтракали Буксгевдены. — Ездил смотреть в Нов[ом] Адмиралтействе место, уступаемое морским министерством под храм-памятник. Перекинем туда через Адмиралтейскую канавку мост, и храм будет на продолжении Английской набережной. — Навестил Петюшу и Милицу. Он показывал мне свои рисунки. Кажется, он придает им большое значение. — Вечером в Павловске начал читать жене и Татиане биографию П.И. Чайковского, написанную его братом Модестом.

Среда. 11 ноября.

(Павловск. 13-го.) Две прогулки по часу. Первая с начальником Виленского училища Адамовичем, которого я очень ценю. Встретил его на вокзале, гулял и привел домой к завтраку. — После ужина читал жене и Татиане и в 10-м часу уехал в город, в баню... Опять...

Четверг. 12 [ноября].

Мигрень промучила меня до вечера. Все утро в Гл[авном] управлении. Обрадовал меня питомец, полочанин Гусев, которого помню вице-унт[ер]- офицером; просится в воспитатели. — В моем институте праздновали 25-летие службы помощницы начальницы Е.К. Султан-Шах. Молебен и поздравления. Дома сидел для скульптора Шлейфера. — Было заседание комитета по постройке храма-памятника.

Вечером у измайловцев репетиция сцены из «Генриха IV» Шекспира. Я — король, Герхен — принц Валлийский. Большое художествен[ное] наслаждение благодаря вдумчивым указаниям и изобретательности Арбатова.

Пятница. 13 [ноября].

(Павловск. 15 ноября.) Вместо четверга Сухомлинов принимал мой доклад в пятницу. Говорили о ревизии восточной Сибири, высочайше порученной ген[ерал]-адъют[анту] Клейгельсу4. На очень многих это произвело тягостное впечатление: Клейгельс издавна слывет взяточником, а за время своего генер[ал]-губернаторства ревизией сенатора Турау обвинен не только в бездействии власти в дни революции 1905 г., но и прямо в присвоении себе казенного имущества. — Коковцов, вернувшись из Сибири, сам убедился в нуждах Дальнего Востока и, действуя теперь заодно с Сухомлиновым, через Фредерикса выхлопотал в Ливадии, чтобы с посылкой Клейгельса повременить. Коковцов, а за ним и Сухомлинов едут к Государю в Ливадию. Проведя день в Павловске, после ужина поехал с Костей, Олегом и Игорем к измайловцам на празднование 25-летия Досуга. С утра была послана телеграмма Государю, подписанная мною и Киселевским. Царь прислал мне ответ. С чтения его и началось заседание. К состязанию были присланы 4 конверта. Их передали Герхену для прочтения в конце 1-го отделения. Рихтер, секретарь, прочел очень занимательный очерк 25-летн[ей] деятельности Досуга. Я и Дрентельн (старший, Владимир5) читали наши стихи на Досуге, написанные 25 л[ет] назад. Я еще читал свой сонет «Полк». Герхен хорошо прочел 4 конкурсные стихотворения в порядке их получения, так что мое читалось последним. Голосовали; мое получило 44 голоса, остальные меньше. Следующим за мною был Лохвицкий. — Мне предложили пожизненное председательство Досуга.

Суббота. [14 ноября].

К завтраку был в Павловске. Исполнилось 10 л[ет], как Т.В. Олсуфь­ева у нас. Мы ее чествовали. Днем у нее был шоколад. — Вечером у Ермолинского были Таня Кутузова, Кедров с женой (Гладкой), Андреев с женой, рожд[енной] Жеребцовой, г[оспо]жа Одинцова, пианисты Миклашевский, Иванович, Бернарди. Пели, играли. Я прочел своего «Будду»6.

Воскресенье. 15 ноября.

(В Павловске 20 ноября.) 26-я годовщина нашей помолвки. Олегу минуло 17 лет; но он еще так мал ростом, миленькое его личико еще такое детское, что ему дают не более 12–13 лет. — Служба идет у нас в большой церкви; она, оказывается, совсем достаточно теплой, так что мы, вероятно, во всю зиму не будем ставить походной церкви. Там, где она ставилась, некрасивую цилиндрическую печь в нише унич­тожили и заменили стеклянными полками, на которые расставлен драгоценный фарфор, до сих пор хранившийся в сервизной. — К завт­раку пригласили живущего в Царском помощника Главнокоман­дующего, Газенкампфа7. Показывал ему дворец. День был яркий, солнечный, снегу много. К Георгию собрались дети: мальчики Катцер, Кульман, Володя Граббе из Царского, девочка Кира Кроун. Угощали шоколадом в зале Войны, показывали волшебный фонарь в большой зале. Сейчас, после ужина, поехал с женой в город на 2½ суток. Вечер я провел у измайловцев. Репетили, уже на сцене, сцену из «Генриха IV». Надо думать, она пойдет хорошо. Герхен прекрасно передает принца Валлийского. Приехала и В.В. Пушкарева-Котляревская. Просили под руководством Арбатова 4-ю сцену III действия «Гамлета», которую я с ней играл 11 лет назад на этих же подмостках. Она и тогда нравилась зрителям. Но благодаря Арбатову, эта сцена должна пойти гораздо лучше: вводя множество осмысленных пауз, разнооб­разных переходов и самых смелых положений, он, так сказать, расширяет, растягивает эту недлинную сцену до значительных размеров. Сложность постановки очень усилена, но зато и впечатление, должно быть, гораздо глубже. Призрака играет только что произведенный подпор[учик] кн[язь] Маквелов. Поработали мы изрядно, и, когда мы кончали ужинать, часы пробили 4.

Понедельн[ик]. 16 [ноября].

Спал всего 3½ часа. Утро в ГУВУЗ, а завтрак у Анчутиных. Бедный Н.В. Сухинский сильно болен — как полагают, тифом.

В 3 ч. с Татианой принимал в Мраморном попечительный совет гимназии бывшей Ставиской, которую мы купили и где с будущего года будет начальницей Т.В. Олсуфьева, а Татиана попечительницей. — Отдохнув, ездил с женой и Татианой с визитом к обер-гофмейстерине кн. М.М. Голицыной. — Вечером смотрел «На всякого мудреца довольно простоты» с лучшими силами Александринского театра. В антрактах приходили ко мне Варламов и Давыдов.

Вторник. 17 ноября.

Утром сидел для скульптора. Завтракали у нас командир Преображенского полка Гулевич8 с женой9 и Лейхтенбергские. — Принимали нового французского посла Луи и посланца далайламы Хомбо-ламу Доржеева, привезшего нам с детьми подарки его святейшества — китайский шелк и маленькие бурханы. — Ходил гулять. — Вечером опять репетиция у измайловцев. Арбатов долго не приезжал. В ожидании его Вера Васильевна, Манвелов и я прошли сцену из «Гамлета», стараясь припомнить указания Арбатова. Наш суфлер Диль в прошлый раз сделал на суфлерском экземпляре заметки, занеся все указания Арбатова, когда вставать, когда садиться, переходить, опускаться на колени и пр. Нам удалось приблизительно восстановить по памяти весь ход сцены, и, когда Арбатов наконец приехал и мы повторили сцену перед ним, ему осталось делать немного замечаний. «Генрих IV» прошел хорошо.

Среда. 18 [ноября].

В последний раз сидел перед скульптором. Кажется, мой бюст Шлейфера будет удачен. — Поехал в Павловск, куда пригласил директора Одесского корпуса Родкевича. Ехали вместе в поезде и в моторе от Царского, беседовали. Он у нас завтракал. — Гулял с Татианой, рассказывал ей весь ход нашей сцены из «Гамлета». — Шел обильный снег. — Читал жене и Татиане жизнеописание Чайковского и с ними обедал в Царском у Михен.

Четверг. 19 [ноября].

Опять весь день в городе. С докладом у Поливанова в канцелярии военного м[инистерст]ва, в ГУВУЗ. Завтрак у Лаймингов. Побывал во 2-м корпусе. Только около 6-ти приехал в Мраморный отдохнуть. В 7 был у преображенцев на Кирочной, к обеду.

К концу IV акта «Фауста» попал на Шаляпина и Смирнова в Мариин­ск[ом] театре, где были наши. Жена осталась в городе, а я с Татианой, Костей и Игорем вернулся в Павловск.

Пятница. 20 ноября.

(Мраморный, вечером 22 ноября.) Со среды побаливает шейная железа, и горло будто не совсем в порядке. Но доктору не показываюсь из страха, чтобы опять не заперли. Гулять нарочно не ходил из опасения сильнее простудиться и не быть в состоянии играть у измайловцев. — Забыл записать своевременно, что в среду посылал за лейб-гусаром Пумом (сиамцем). Передал ему, что Гаврилушка просит его к себе в Шатцальп на смену д[окто]ру Верекундову. Пум не прочь. Не знаю только, удастся ли устроить его поездку к Гаврилушке. — Поехали с Татианой в город, ко всенощной в Мраморный. Потом была репетиция у измайловцев. В ожидании Арбатова прошли сцену из «Гамлета». У меня выходило очень плохо, я не был в ударе. Но когда приехал Арбатов и мы снова провели ту же сцену, у меня появился необходимый подъем и шло хорошо. Манвелов отлично играет Призрака.

Суббота. 21 [ноября].

В Мраморном престол. После завтрака поехали в Павловск. Мне не очень здоровилось. Митя вернулся со своего конского завода и побывал у Троицы Сергия и в Ростове великом. Вечером у Ермолинского. Были там Таня Кутузова, Варламов, Миклашевский; Кедров и его жена привезли с собою хорошую певицу, жену офицера Дормакс, рожденную Фелейзен.

Воскресенье. 22 [ноября].

(Мраморный. 23-го.) Утром я был поражен известием о скоропостижной смерти Жоржакса Мекленбург-Стрелицкого10, последовавшей в 1 ч. ночи с 21-го на 22-е от паралича сердца в его доме в Петербурге. Поехали с женой, Митей и Татианой к первой панихиде, которую служили в соседнем с домом покойного Троицком подворье. Оттуда зашли в дом и поклонились телу. Оно лежало еще в спальне, на кровати. Брат покойного, Эзи11, рассказал, что накануне в батарее Михаила Павловича праздновали 50-летие зачисления Жоржакса в нее. Покойный чувствовал себя не очень хорошо и жаловался на желудок, почти ничего не ел и не пил и в полночь вернулся домой. Эзи приехал час спустя и только успел лечь спать, как его позвали к брату, которого он застал бездыханным. Он дал знать бедной графине Карловой12, чтобы она приезжала на лошадях, т.к. экстренного поезда нельзя было достать. Пришлось ей сообщить, что все кончено. Она прибыла к 7 утра, все еще не веря, что муж умер. Еще 20-го покойный был здоров и весел. У них в Ораниенбауме было много гостей; катались с гор, плясали, ночевали, а на след[ующее] утро еще забавлялись до 1 ч. дня. — Днем был у меня молодоженый[1] Гнилорыбов.

Был на всенощной в Николаевск[ом] корпусе и обедал у директора.

Понедельн[ик]. 23 ноября.

(Мраморный. 24 ноября.) По случаю траура я не принимал парада во 2-м кадетск[ом] корпусе, поручив это Лаймингу, а сам был там у обедни и поздравил кадет с праздником. Опять панихида по Жоржакс в Троицком подворье. У гроба панихид не служат: покойному не нравились богослужения у тела не православных. — Д[окто]р Муринов посоветовал мне не быть на похоронах ввиду начинающегося кашля и вернуться в Павловск. Но я еще на сутки остался в Мраморном и вечером не выезжал. К.Я. Грот13 привозил ко мне словацкого поэта Светозара Гурбана-Ваянского14 (род. в 1847 г.).

(Павловск. 25-го.) Военный министр, вернувшийся из Ливадии, тотчас же по приезде предупредил, что утром 24-го прибудет в Пажеский корпус для передачи пажам 1-й роты негодования Государя Императора на их поведение.

Вторник. 24 ноября.

Был в Пажеском к[орпу]се незадолго до приезда Сухомлинова. Он вошел в Белый зал, где была выстроена 1-я рота, и, поздоровавшись с пажами, обратился к ним с краткой речью. Он высказал в ней, что Государь, узнав из его доклада об их отказе отвечать на репетициях 24 октября, весьма разгневался и сказал, что и видеть их не желает. — Потом Сухомлинов беседовал со мною, Лаймингом, директором корпуса, инспектором классов и ротным командиром 1-й роты. Он говорил, что никогда не видал Государя и Императрицу столь разгневанными. Они сказали ему, что если будут при дворе выходы, то не желают видеть пажей, несущими придворную службу. Государь желает, чтобы были найдены заменщики. — Я не был на выносе тела Жоржакса; гроб повезли в Ораниенбаум для погребения на след[ующий] день. Жена с Татианой вернулись с выноса только в исходе 2-го часа. Наскоро позавтракали, а в 2 ч. 15 м. я с Татианой уже ехал в Павловск. В Царское выехали нас встретить Георгий и Вера с Ирой. — Тихие, спокойные часы в мирном Павловске. — Поздно вечером пришел ко мне Короченцов, сильно расстроенный бывшим у него в Мраморном разговором с Павлом Егоровичем. С самого поступления Короченцова ко мне управляющим двором, т.е. вот уже почти пять лет, П[авел] Е[горович], стоящий во главе наших — матушки, Мити, моего и детей — хозяйств, жалуется, что К[ороченцов] жалуется, что ему ничего не поручают делать и что все творится помимо его, распоряжениями Павла Егоровича. К[ороченцов] утверждает, что и не помышляет выходить из подчинения и обособиться, но просит дать ему больше самостоятельности и ответственности.

Кто их разберет?

Среда. 25 ноября.

(Павловск. 26-го.) Хоронили Жоржа Мекленбургского в парке Ораниенбаума, близ лютеранской церкви, на месте, которое было указано самим покойным15. К похоронам прибыли Тинхен16 с обеими падчерицами17 и наследный вел[икий] герцог Мекленбург-Стрелицкий. Я на погребении не был, а весь день безвыездно провел в тихом Павловске. — После рано и дружно установившейся обильной снегом зимы наступила оттепель. Мок­ро. Дважды ходил гулять, утром с директором Омского кад[етско­го] корпуса Медведевым, который у нас завтракал, а днем один. Жена с Татианой вернулась из города к ужину. Ермолинский раза три собирал у себя 11 человек офицеров различных родов оружия. Он им задал одобренный Павлом Егоровичем перечень вопросов касательно обучения в кадетских корпусах: насколько они развивают в детях любознательность и охоту к учению, насколько преподаваемые знания пригодны для жизни, нет ли в изучаемых предметах чего лишнего, бесследно забываемого и не применимого впоследствии, не надо ли ввести какие-либо другие предме­ты. Теперь, когда получены ответы на заданные вопросы, я по каждому от­дельному предмету обращусь к выдающемуся знатоку и потребую указаний на преследуемую предметом цель и на способы к ее достижению. По­лученные указания определят границы, в[2] пределах которых комиссия при ГУВУЗ должна будет переработать существующую учебную программу.

Четверг. 26 ноября.

(Павловск. 27-го.) Неделю или две назад на одной из репетиций у измайловцев А.Л. Герхен дал мне листок бумаги с написанным на нем стихотворением Geibel’я Diedrei Vögel (Ichsprachzur Taube: fliegundbringim Schnabel) и предложил мне перевести его. Я вложил листок в бумажник, который ношу в кармане, и забыл было о нем. А вчера, вспомнив о нем, на прогулке пешком начал обдумывать перевод. С утренней прогулки принес домой первую строфу, а после завтрака нарочно отказался от прогулки с женой и Татианой и пошел один, чтобы продолжать работу. В течение вечера справился с переводом; кажется, недурно. Свои одобрили. Олег сделал верное замечание о 2-й строфе, согласно чему я переделал.

Собирался было перед отъездом в Вильну сегодня или завтра побывать в Питере, у Павла Егоровича, поговорить о Короченцове, но он сам вызвался к нему съездить и еще раз побеседовать. Вернувшись оттуда, К[ороченцов] зашел ко мне и радостно доложил, что они мирно и дружно договорились: Палиголик согласился предоставить Короченцову самостоятельно наблюдать за освещением, кухней, буфетом и комнатой в Павловске, с тем чтобы в определенные сроки он давал Павлу Егоровичу отчет в своих действиях. — Как отрадно, что это пока уладилось. — День прошел тихий, спокойный, в отрадном уединении.

Пятница. 27 ноября.

(Павловск. 28-го.) Еще один свободный, спокойный день за городом. Встаю нарочно пораньше, чтобы пить кофе и заниматься при огне. Это так уютно. Две прогулки пешком: утром ходил один, продолжал зимнее стихотворение, а днем гулял с женой. Ей и Татиане и до, и после ужина читал биографию Чайковского; эта книга нам нравится.

Митя решил взять к себе адъютантом конно-гренадера Алешу Короченцова18, младшего брата нашего Александра Васильевича. — Незначительный мороз, тихо. — Наконец отделался от скучных аттестаций начальников военно-учебных заведений.

Читаю в книге Люиса о Гёте (в русском переводе), о Веймарском обществе в конце 70-х годов XVIII века, совпадающих с началом сочинения «Ифигении».

(Павловск. 6 декабря, 11½ вечера.) Больше недели не находил возможности дотронуться до этой тетради.

Суббота. 28 [ноября].

В Павловске оставался до 2 часов. Приезжал директор Пажеского корпуса Шильдер и завтракал у нас. С ним, простившись со своими, поехал в Питер. Дорогой он[3] докладывал мне о дознании, произведенном в 1-й роте корпуса по поводу отказа пажей от ответов на репетиции 24 октября. Им был опрошен каждый паж отдельно. Выяснилось, что и.д. фельдфебеля Хитрово имел неосторожность сказать в младш[ем] классе, что старший не будет отвечать на репетициях. — Поручил Шильдеру побывать по моему поручению у военного министра и доложить дознание. — Был в заседании Отделения русск[ого] языка и словесности. Там меня задержали почти до 5-ти, так что не удалось поздравить с рожденьем С.А. Философову. Побывал в Мраморном, повидал Мама, Павла Егоровича, Иоанчика, Роберта и Муринова. Последний совещался с врачами Д.А. Соколовым и Гавриловичем о Гаврилушке. Известия о нем, хотя, в общем, и хорошие, все же тревожны: процесс в легких не прекращается, прибыль в весе слишком незначительна. Напишут в Шатцальн, затребуют более точных сведений. — В 6 ч. уехал в Вильну. Сопровождали меня С.А. Будаевский, Драшковский и Шаховской.

Воскресенье. 29 ноября.

В 10-м часу утра в Вильне явился в вагон начальник Виленского пех[от­ного] юнкерского училища полковн[ик] Адамович. Я любуюсь им: он и внешностью, и речью, и поступками выдающийся; это идеал офицера. Его заботливость о юнкерах выше похвалы. При этом он разумно строг с ними и умеет привязать их к себе. — С ним поехал в училище. Оттепель; почти не было снега. Юнкера были в сборном зале. Там я с ними поздоровался. Их повели в церковь. Поговорил с офицерами; Адамович очень их хвалит: они охотно идут навстречу[4] его требованиям и поддерживают его. — Отстоял обедню в училищной церкви, которая отделена от столовой раскрывающейся для богослужения перегородкой. Пели стройно. Апостол читал рослый юнкер, хотя и из дворян, но совсем солдатского вида.

Съездил с Будаевским к команд[ующему] войсками С.К. Гершельману19. — Бедный Драшковский, недавно оправившийся от ишиаса, снова заболел им и за мое пребывание в Вильне все три дня промучился, лежа в квартире Адамовича. — Гершельман на мой вопрос, доволен ли он училищем, ответил утвердительно, но заметил, как бы похвалы и одобрение не избаловали Адамовича. Вернувшись в училище, присутствовал при завтраке юнкеров и обходил столы. Позавтракав у Адамовича, пошел с ним через дверь в училище и начал знакомиться с юнкерами. По своему обычаю, говорил с каждым. За день успел опросить таким образом три первые роты. Присутствовал за обедом и вечерним чаем юнкеров, а также на перекличке и вечерней молитве юнкеров. — Обедал у Адамовича. Он отвел мне помещение на своей квартире. В его комнатах всюду фотографии его бывших питомцев, киевских юнкеров.

Понедельник. 30 ноября.

(Мраморный. 8.XII.) Весь день провел в училище, был на всех занятиях, присутствовал при завтраке и обеде юнкеров. Успел запомнить фамилии очень многих. Говорил с каждым из юнкеров 4-й роты. Завтракал в дежурной комнате с офицерами училища.

Обедал у Гершельмана, а вернувшись в училище, был на перекличке и вечерней молитве в ротах.

Вторник. 1 декабря.

Весь день провел в училище на занятиях. Отлучался, только чтобы осмотреть костел. В нем нет ничего особенно примечательного. Показывают картину под стеклом, приписываемую, по-моему сомнительно, Тициану. Снимался группами отдельно с каждым выпуском юнкеров. — Адамович пригласил из Витебска штаб-офицера генер[ального] штаба Зарина для прочтения лекции на тему «Государство в армии и армия в государстве». Читал он хорошо и даже увлекательно. — Завтракал опять с училищными офицерами в дежурной комнате, а обедал у Адамовича.

На прощанье был устроен в юнкерской столовой прощальный чай. Стены юнкера украсили нарисованными ими щитами с гербами и вензелями, среди которых были и начальные буквы каждого из моих детей. Посередине на возвышении был приготовлен стол для меня с юнкерами, выбранными от всех 4 рот; они меня угощали. Был среди них молоденький мальчик — фамилию, кончающуюся на «чик», забыл — и Калистрат Смоленцев, мой питомец по Павловской учительской семинарии; были и силачи-поляки, приятели, из которых один, по фамилии Гетц, которого я прозвал «идолом».

Для юнкеров были накрыты столы, заставленные печеньями и тортами, изготовленными училищной кондитерской, и украшенные цветами. На сцене исполнялись музыкальные номера, декламация, гимнастические упражнения, пляска. Адамович предоставил юнкерам быть хозяевами вечера; они любезно угощали. — Распростился и уехал.

Среда. 2 декабря.

Часов в 10 утра прибыли в Псков. Бедный Драшковский! Хотя ему было лучше, но ишиас еще не прошел, и мы уговорили его ехать прямо в Петербург. — На вокзале никто не встречал. Поехал с Будаевским в корпус, где не бывал уже два года. Внизу, в прихожей, поджидали меня директор, инспектор классов, ротные командиры и ст. врач. Пошел в самый верх, в 1-ю роту, дал VII классу себя обступить и говорил с кадетами. Вице-фельдфебель Рексин с черной повязкой вокруг головы: его несколько раз резали, подозревая туберкулез шейных желез. Вице-унт[ер] офицеров еще очень немного: сын старого преподавателя русск[ого] языка Хоцянов, Гемпель и, кажется, Шредер. Запомнил красивого юношу VI класса Эйхгольца, племянника вдовы покойного А.П. Шестакова. Нашел Обернибесова, которого помню маленьким, с I класса. За завтраком видел в сборе все 4 роты. — Корпус отличается особенно удачным подбором офицеров-воспитателей; все 4 ротных командира люди сильные и опытные; это: Ф.Н. Масино20 (который одно время был воспитателем сыновей Сандро), Векшинский, барон Н.П. Майдель (бывший долгие годы командиром 1-й роты и, утомленный, просил дать ему 3-ю) и Нечаев. Инспектор классов М.М. Клинберберг тоже на высоте положения; это уже готовый кандидат на директора корпуса; я поджидаю только вакансии для его назначения. Учебное дело издавна стоит в Псковском корпусе высоко; это и теперь один из самых сильных в учебном отношении корпусов, наравне с Киевским и корпусом Имп[ератора] Александра II. За день побывал еще во 2-й и 4-й роте. — Во 2-й, в V классе, заметил юношу Дубенцова Василия, из донских казаков, с темным прошлым: в младших классах он попался в воровстве, побывал в Вольской школе и при хороших способностях очень дурно учится по лени. Однако он мне приглянулся; я с ним поговорил и приказал сообщать мне ежемесячно о его успехах и поведении. Поручил его вниманию батюшки о. Беллавина, человека влиятельного; это он проявил, еще будучи диаконом в корпусе, и я провел его в священники. Он напомнил мне, что 2 года назад я поручил его вниманию дурного кадета, белоголового Грена, которого заметил за всенощной усердно молящимся; теперь юноша исправился.

Поместили меня в квартире директора корпуса, но не в той комнате, где, бывало, я останавливался при бывшем директоре Шильдере и при теперешнем, Родионове, когда он еще был холост, где окончил сонет «Порт-артурцам» и где началось у меня в 1906 году воспаление слепой кишки, а в другой. Прошлым летом Родионов женился на очень хорошенькой девушке, которая года на 22 моложе его. Говорят про него, что он очень умен; но, женившись на такой молодой особе, он, несомненно, поступал не умно. Мне он по-прежнему представляется бесцветным и скучным, и как-то не верится, что благодаря ему корпус находится в большом порядке. С кадетами нет у него никаких отношений; думаю, что на них он должен наводить уныние.

Четверг. 3 декабря.

С первого урока ходил по классам. В корпусе самыми сильными преподавателями надо признать Трояновского (физика) и Малышева (русск. язык). Хоцянов (русск. язык в старших классах) и Львинский (история) устарели. Шт.-кап[итан] Мещерский выравнивается (математика). Француз Эвар ленив; другой, Барбье, показался мне не очень основательным. Однако в старших классах французский язык усвоен. — Обедал у Адлербергов, в доме губернатора. Вечером от 9 до 1 ч. ночи сидел в Педагогическом комитете.

Пятница. 4 [декабря].

Опять ходил по классам. У законоучителя в одном из классов 4-й роты впечатление благоприятное. — За завтраком в зале хозяйств[енного] комитета пришел рязанский и вильдунгенский знакомый сенатор Н.С. Брянчанинов21, псковский помещик. — В лазарете видел премилого кадета, родного брата в[ице]-фельдфебеля Роксина, состоящего с ним в одном отделении, больного экземой лица, веселого, бойкого, приветливого.

Находясь весь день в корпусе, несколько уставал, а дома надо было разбирать почту и отдыхать. У директора обедали Адлерберги. Потом пошел в столовую проститься с пившими чай кадетами 3-й и 4-й роты. А в 1-й был музыкальный вечер, на который пустили и 2-ю роту. На струнных инструментах играли просто плохо, а на духовых и балалайках хорошо. Прощаясь с двумя старшими ротами, сказал им несколько слов, а потом еще раз прощался с ними в столовой. — Пили чай со служащими у директора.

Около 11 вернулся в вагон.

Суббота. 5 декабря.

Утром вернулся в Питер и с вокзала отправился в Гл[авное] управление в[оенно]-у[чебных] заведений. — Военный министр привез из Крыма Высочайше одобренный доклад о создании для меня должности генерал-инспектора военно-учебных заведений. У нас в Гл[авном] управлении получили предписание выработать положение и штат управления генерал-инспектора. Эту работу мои помощники исполнили начерно, пока я ездил в Вильну и Псков; для образца взяли положения и штаты генерал-инспекторов по артиллерийской и инженерной части. Прочтя проект с моими помощниками, отдал его дома Павлу Егоровичу. — Был в Общ[ем] собрании академии, а в Павловск поехал в 5-м часу. Дома все здоровы. — Застал Митю расстроенным: он задумал взять к себе в адъютанты конно-гренадера Алешу Короченцова, брата Александра Васильевича, только ради того, что Алеше по болезни нужно покинуть полк. Самому Мите адъютанта не надо. Павел Егорович против этого назначения, и его доводы вески. Но Митя, любя безгранично А[лександра] В[асильевича], готов все делать, лишь бы он был доволен. И вот некоторый разлад между Митей и П[авлом] Е[горовичем], и оба страдают.

Опять «морганатическая» суббота у Ермолинских, подобная вечерам у княжны Львовой во дворце Елены Павловны. Было очень хорошо. Мос­ковский тенор Смирнов, мой питомец по Комисаровскому училищу, пел очаровательно. Жеребцова-Андреева и Дорлиак обе пели очень приятно. Кедров привез голосовой мужской квартет (Угринович, второго тенора не помню, сам Кедров и Касторский) и имел большой успех. Игорь недурно прочел «Василия Шибанова», Олег — отлично «Брожу ли я вдоль улиц шумных...», а Татиана — превосходно — отповедь Татианы Онегину. Кутик Ермолинский произнес очень недурно «Весна, растворяется первая рама...». Все были веселы и довольны. Таня Кутузова прочла одно из стихотворений отца. — Был еще молодой пианист, ученик консерватории, миловидный Захаров. Старый генер[ал] Киреев тоже прочел кое-что. Жена прочла немецкое стихотворение, а Е.М. Ермолинская22 — из Кузьмы Пруткова «Пастух, молоко и читатель». — Радовался на другое утро ехать к императорским стрелкам, которым Николаша должен был сделать парад; мне надо было быть в строю перед 2-й ротой.

Воскрес[енье]. 6 [декабря].

Но следующее утро принесло грустную весть о кончине дяди Миши, последовавшей накануне в Канне в 5 ч. пополудни. И вот опять траур и отсрочка м[еся]ца на два предполагавшихся у нас вечеров и моих театральных затей у измайловцев. — Не стало последнего из детей Николая I. — Набралось за мою поездку много бумаг, ожидавших моего возвращения, надо было приступить и к запущенному дневнику. — Гулял немного. Гололедица. Пили шоколад у именинника Ермолинского. — В 8-м часу поехал в город с Короченцовым. Дорогой читал присланную мне Котомкиным (моим питомцем по Алексеевскому училищу, сперва подпоручиком Лаишевского резервн[ого] батальона, а теперь поручиком Красноярского полка) тетрадь стихов, которые он с моего одобрения предполагает напечатать отдельной книжкой. Думаю, что сборник выйдет недурной. — Был на панихиде во дворце покойного дяди Миши. Видел Сергея23. Он получил из Ливадии распоряжения: тело примет наша военная эскадра и повезет в Севастополь; сюда прибудет она едва ли ранее 22 декабря. — С панихиды опять вернулся в Павловск.

(Павловск. 9 дек[абря].) Гаврилушка телеграфировал, умоляя пустить его в Канн и прося выслать ему туда свитскую форму.

Понедельн[ик]. 7 декабря.

Раньше чем ехать в ГУВУЗ, побывал в Мраморном, попросил к себе Муринова и вместе с ним побывал у Павла Егоровича. Все трое согласились, что поездка в Канн в это время года была бы для Гаврилушки очень небезо­пасна. Я ему телеграфировал, что боимся огорчить, но убеждаем отказаться от поездки, которая причинила бы нам мучительное беспокойство. — Воен[ный] министр писал Государю, препровождая дознание Шильдера и умоляя переложить гнев на милость. 6-го вечером Государь телеграфировал Сухомлинову приказание объявить 1-й роте Пажеского корпуса, что он ее прощает. Эта милость была объявлена пажам 6-го в ¾ 12 ночи.

Мое Гл[авное] управление сильно взбудоражено предстоящим выделением из него управления генерал-инспектора. Идут толки, кто останется, кто перейдет на новые должности, кто отпадает.

Был на торжественной панихиде во дворце дяди. Сергей уже уехал в Канн.

Вторник. 8 декабря.

Почти безвыездно оставался в Мраморном. Опять мучился терзаниями совести после бывшей накануне бани. — Утром принимал начальника сыскной полиции Влад[имира] Гавр[иловича] Филиппова24 и говорил с ним о пропавших 2 года назад из Павловского дворца картинах Грёза и Жерара. В последнее время все чаще с разных сторон раздаются предположения, не виновен ли в краже павловский житель Деларов, пользующийся дурной славой. — По замечанию Павла Егоровича мною написаны резолюции на проектах штата и положения будущего управления генер[ал]-инспектора в[оенно]-у[чебных] заведений.

У нас завтракал Ю.О. Абаза и тетя Леля Сабурова. — Ездил с женой на Камен[ный] остров, к Тинхен. — Вернулись в Павловск вечером.

Среда. 9 [декабря].

(Павловск. 10 дек[абря,] 8½ утра.) День проведен безвыездно за городом, без всяких приемов и забот. Было бы еще лучше, если бы не проспал до 9 утра и тем не сократил утренние рабочие часы. Чтение, необходимое для составления вступительной статьи к переводу «Ифигении», все не подвигается за необходимостью исполнить другие очередные дела. — Надо приступить и к составлению завещания. Хотя у меня нет никакого предчувствия скорой смерти и, напротив, мне кажется, что я проживу еще долго; но кругом многие умирают; иные и моложе меня, и надо быть готову[5]. — Дважды гулял в одной малиновой стрелковой рубахе, поддев под низ фуфайку. — Выглядывало солнце, шел и снег. — Писал Гаврилушке. Читал жене и Татиане «Чайковского»; вечером начали только что вышедший 3-й том труда Николая М[ихайловича] об имп. Елизавете Алексеевне. — Читал стихи Котомкина. У него положительно есть дарование. — У здешнего управляющего Геринга 8-го числа родился сын.

Четверг. 10 декабря.

(Павловск, утром 12-го.) Доклад у Сухомлинова ничем не выдающийся. Дружелюбная беседа. Государь убедился его доводами и отказался от посылки генер[ал]-адъ[ютанта] Клейгельса на ревизию в Сибирь. — В ГУВУЗ продолжают составление проекта штата и положения буд[ущего] генерал-инспектора. — Учреждение этой должности не по сердцу А.Д. Будаевскому, кот[орого] я видел за завтраком у Яковлевых. — Сухинский поправляется. Побывал в институте и у П[авла] Е[горовича]. В Павловске получил донесение Адамовича о самоубийстве порт[упей]-юнк[ера], мною произведенного Кокка, принявшего морфий и найденного мертвым на другой день после моего отъезда из Вильны. Помню, как он хорошо ежедневно читал молитву до и после трапезы. Он запутался в денеж­ных делах. — Тяжелое впечатление производит расследование С.Н. Лаврова в Вольском корпусе, где кадет Захаров (уже переведенный во 2-й Московский) пожаловался, что подполк[овник] Лукарский его онанировал. Но верить Захарову нельзя, а обвинить Лукарского без доказательств — трудно.

Пятница. 11 декабря.

(Павловск. 13 дек[абря].) Из Павловска не отлучался. Встретил на ж[е­лезной] д[ороге] директора Оренб[ургского]-Неплюевского к[орпу]са Агапова, гулял с ним час и угостил завтраком. — По совету П[авла] Е[горовича] опять писал замечания на переделанный по моим указаниям проект штата и положения генер[ал]-инспектора в[оенно]-у[чебных] заведений.

Суббота. 12 [декабря].

Парада Пажескому корпусу ввиду траура не было. Однако я поехал туда к обедне, под конец которой прибыли жена и Татиана. Завтракали в белой зале с бывшими и старейшими парами. Самым старым из присутствовавших был генер[ал]-адъют[ант] барон Б.Мейендорф. Тост за него провозглашал маленький Толстой III класса. Нас, когда мы уезжали, пажи провожали бегом по Садовой. — Был у Софьи Никол[аевны] Угрюмовой, жены капитана 1-го ранга, заступающего без меня мое место в комиссии по построению храма в память моряков, погибших в войне с японцами. С[офья] Н[иколаевна] состоит делопроизводителем комиссии. Дела по подготовке к постройке идут очень хорошо. — В Павловске у нас ужинал Дмитрий П[авлович]25. — Мите все раздоровится.

Воскрес[енье]. 13 [декабря].

(Павловск. 15-го.) Позволили членам Военно-исторического о[бщест]-ва ознакомиться с Павловским дворцом и библиотекой, но сам их не видал, т.к. был по случаю 9-го дня по кончине д. Миши у обедни и панихиды у Исаакия. — К Косте, Олегу и Игорю приезжал приглашенный нами молодой (20-летний) немец с о[бщест]ва Эзеля барон Буксгевден (не родственник нашего Карла Карловича), студент здешнего университета, химик, для усовершенствования в немецком разговоре. — Ходил на лыжах. Опять выпало множество снега и установилась зима.

Понедельн[ик]. 14 [декабря].

Весь день до 7 ч. вечера в городе. В Гл[авном] управлении. Дело Лукирского предаем суду. — Завтракал у М.Н. Лейхтенбергской.

В Мраморном был у меня полный генерал Рузский, которому еще Редигером поручено ознакомиться с вопросом о службе офицеров в моем ведомстве и об облегчении им возвращения в строй. — Был у Варвары Ильиничны. — К 8-ми вернулся с женой в Павловск. Вечером читали биографию Чайковского. — Болел зуб.

(16 декабря, 8 ч. 20 м. утра.) Встал уже полтора часа назад. За чашкой кофе прочел брошюрку первого ученика Виленского юнкерского у[чили]-ща А.Шмидта «Сказочка о правдушке». Этот Шмидт, должно быть, юноша недюжинный: учится он на 11 баллов и больше и много уже написал стихов; правда, стихом владеет неважно, но зато мысли у него прекрасные. Пишу теперь при свете лампы; камин топится; в большом моем кабинете полутьма, углы тонут во мраке.

Вторник. 15 декабря.

День прошел безвыездно в Павловске. Зубная боль, беспокоившая ночью, к утру прошла. Прочел стихи прапорщика-сапера Шмидта, напечатанные в различных виленских изданиях. Хочу отметить недостатки и достоинства и послать Адамовичу. Погода теплая, но еще не таяло. Лес густо облеплен снежными комьями. Встретил на вокзале начальника Елизаветградск[ого] кавал[ерийского] у[чили]ща Новикова, гулял с ним пешком час и привел домой. Он у нас завтракал. Днем опять гулял с книжкой для записи стихов в кармане пальто и любовался зимним видом. Но стихов не сочинил. — К детям (Татиане, Косте, Олегу и Игорю) приезжали на танцкласс Марта Татищева и Адочка Минкельде (Саша Лейхтенбергская на этот раз не была) и у нас ужинали. — Чтение «Чайковского» быстро подвигается. — Работа Ермолинского с офицерами готова.

Среда. 16 [декабря].

(Мраморный. 20 дек[абря] вечером.) Был у меня в Павловске Котомкин. Недавно я возвратил ему в Юрьев рукопись сборника его стихов; но, не получив еще моей посылки, он приехал сюда. Бедный, здоровье его плоховато; врачи советуют покинуть военную службу; но куда ему деваться? Ему и жаль покинуть службу и сослуживцев-солдат. Общество офицеров в Красноярском полку не по нем: духовных запросов никаких, одна жажда выгод и наживы. — Был зубной врач Федоров. Гулял не более часа. — С удовольствием прочел «Сказочку о правдушке» прапорщика Шмидта.

Четверг. 17 [декабря].

После двух свободных дней за городом опять поехал в Питер. Докладывал Сухомлинову ходатайство о наименовании 2-й роты 2-го кадетск[ого] корпуса ротой Е. И. В. Вел[икого] Кн[язя] Михаила Николаевича, подобно тому как гренадерская, ныне 1-я, рота того же корпуса по кончине его шефа в 1849 году была наименована ротой Е. И. В. Вел[икого] Кн[язя] Михаила Павловича. — Тифлисский кадетск[ий] корпус, возникший в бытность дяди Миши наместником Кавказа, прошу назвать Тифлисским Великого Князя Михаила Николаевича кадетским корпусом. Прием в Гл[авном] управлении не продолжительный. Завтракал у Лаймингов. — В Мраморном от 1½ до 4 прием: новый министр промышленности и торговли С.И. Тимашев26. Говорили о Лицее, куда, как говорят, приглашают директором генерала Макшеева27. Мне было бы жаль с ним расстаться, но Лицей можно только поздравить с таким директором. — Был еще отст[авной] генерал Рейнбот с жалобой на Павловск[ое] училище за сына юнкера. Последним являлся моряк Белавенец с новой своей книгой о флоте. — От 4 почти до 7 была у меня междуведомственная комиссия по пересмотру штатов Академии наук. — Устал за день. Отдох­нув, поужинал с женой и Иоанчиком. С час разбирал бумаги и почту, а в 9 ч. у меня собрался и комитет Измайловск[ого] Досуга. Мы пересматривали и обновляли текст Положения о Досуге. Ужинали.

Пятница. 18 декабря.

Утром был в двух магазинах — Сумина на Невском и Марулина на Владимирской; покупал подарки на елку. — После завтрака были с женой на акте в консерватории по случаю 50-летия Импер[аторского] Русского музыкальн[ого] общества. — Покупал подарки, в 11-м часу вернулись в Павловск.

Читать почти не успеваю.

Суббота. 19 [декабря].

(В Павловске, утром в Рождественск[ий] сочельник.) Павлу Егоровичу минуло 63 года, но на вид он много старше. Видел его, приехав из Павловска в город, к зубному врачу, а потом ради общего собрания комитета по построению храма в память моряков, погибших в минувшую войну с Японией. В нем было человек 20.

Вечером у нас в Павловске было веселье: к ужину в кабинет Павла I приехали прошлогодний пажеский фельдфебель, теперь кавалергардский корнет кн[язь] Багратион-Мухранский (Константин), товарищ и приятель Иоанчика конногвардейский Димочка Суровцов и камер-паж Георгий Воеводский. Вечером приехали Марина28 и Елена Лейхтенбергская29 с братом Сергеем30, морским кадетом. Молодежь играла в казаки и разбойника в залах, в каждой из которых горело по одной свечке. Марина от имени Петюши31 привезла подарок его крестнику, нашему Косте, которому на другой день исполнилось 19 лет. Кажется, веселились.

Воскрес[енье]. 20 [декабря].

Утром небольшой мороз, а вечером оттепель. Были в Павловске до 6, а к ужину поехали с женой, Татианой и Костей в Питер. Около того же времени пребывал в составе депутации от прусского гусарского полка, шефом которого был покойный д[ядя] Миша, Вольрад Шаумбург-Липпе32. Он третий сын старшей сестры33 моей жены и Жоржа34. — Минкельде встретил его в «Европейск[ой]» гостинице, где поместили депутации, и позвал его к нам обедать.

Вольди приехал. Он несколькими м[еся]цами старше Гаврилушки, ма­ленький, румяный, безусый, остриженный под гребенку, но с пробором посередине, веселый и милый. — Вечером Иоанчик уехал за границу, к Гаврилушке, дней на 12, в сопровождении только своего человека Анисимова и Спиридона, который сменил при Гаврилушке Маргевича.

Государь с семьей вернулся в Царское.

Понедельн[ик]. 21 декабря.

Рано утром прибыло на Никол[аевский] вокзал тело д[яди] Миши. За несколько минут перед тем из Царского на тот же вокзал приехали Их Величества. Императрица-мать осталась в Дании ввиду тяжкой болезни старого друга Hans’а. С гробом из Вильфранша на «Богатыре» путешествовал Николай, а из Севастополя Георгий, Минулина, Сандро, Ксения и Сергей. Настасья35 и Миша приехали из Канн сухим путем. Гроб большой, деревянный, с бронзовыми орлами, очень тяжелый, вынесли из вагона сыновья и большое число нижн[их] чинов и поставили на лафет л.-гв. от 2-й артил[лерийской] бригады. Шел густой, мокрый снег, таяло. Государь шел за гробом в конно-гренадерск[ом] мундире, в пальто в рукава. По всему пути следования — по Невскому, Садовой, Царицыну лугу — были расставлены шпалерами войска. В Петропавловск[ом] соборе панихида. Крышку гроба сняли; лицо покойного нисколько не изменившееся, и руки были видны сквозь стекло. — Днем у дантиста Федорова, в присутствии Муринова мне вырвали зуб в трех кусках; впускали адреналин. Больно не было, но страшно. На вечернюю панихиду меня не пустили. Туда ездили жена и Татиана, которую забавляют эти печальные выезды в чепчике с длинным вуалем и в ленте.

Вторник. 22 [декабря].

Утром в Гл[авном] управлении. К завтраку в Мраморном пригласили посланного на похороны Эрнстом Кумберландским кавалера Grote. В 2 и в 9 были на панихидах. Дома у меня междуведомств[енная] комиссия по постройке нового здания академической библиотеки. Заезжали к имениннице Анастасии; она стоит в комнатах Сергея М[ихайловича]. — Был у С.А. Философовой.

Среда. 23 декабря.

Архиерейская обедня и отпевание д[яди] Миши длились без малого полчаса. По желанию покойного его похоронили не в новой усыпальнице, а в соборе, между его женой и сыном, Алексеем М[ихайловичем]36. — В семье полагали, что больше не будут хоронить в соборе, и предполагалось перенести гробы всех некоронованных из собора в усыпальницу. Так и сделали с сыном Владимира, Александром37, и приступили было к вскрытию могилы Константина Павловича. Но Владимир не успел распорядиться, а после его смерти Государь по докладу Николая М[ихайловича] велел снова засыпать могилу. — Слышал от Николая М[ихайловича], что Государь не сочувствует перенесению гробов, а что настаивал на нем только покойный Владимир. Я предполагал, что как только Господь возьмет к себе кого-либо из ближайших мне родных, одновременно перенести в усыпальницу гробы Папа, тети Адини38, Вячеслава39 и Натуси40 ввиду того, что Папа завещал быть похороненным рядом с т[етей] Адини. Но теперь, пожалуй, не придется прибегать к перенесению. — Мы тревожились за Мама: повышенная темпер[атура], бронхит, доктор считал воспаление легких почти неизбежным; но вчера благополучно; кажется, воспаления не будет. Вернулись в Павловск. Верекундов вернулся от Гаврилушки. Украшали елку в ротонде.

Четверг. 24 [декабря].

(Павловск, утром в первый день Рождества.) Завернул мороз — с утра –22°R. Деревья густо облеплены обильным снегом, сияло солнце, а в полдень на южной стороне термометр показывал 18. О. Виктор заболел. Позвали о. Александра, так что в Мариинской церкви он служил только часы, а обедню в дворцовой. В ней, более 100 лет считавшейся не отопляемой, было совсем тепло. — Пошел с мальчиками в лавку теплых вещей на Конюшенной, купил для Осташева шапку-ушанку на черном кошачьем меху и возвращался домой, надев ее. Завел, тоже для поездки в деревню, полушубок на белой мерлушке и в нем и ушанке гулял по восхитительно красивому парку. — Мама лучше, и мы надеемся, что можно будет съездить в Осташево. — Всенощная началась в 4 ч. В четырех стенных подсвечниках горело по 14 свечей в каждом. Выйдя из церкви, зажгли старую детскую рождеств[енскую] звезду, шест которой держали Георгий и Вера. В полутемной Греческой зале славили Христа. Я зазвонил и открыл дверь в ротонду, где красовалась зажженная елка. Их Величества прислали мне в подарок чудную вазу императ[орского] фарфорового завода. — Иоанчик все еще не сообщает о приезде в Шатцальп, куда должен был прибыть 23-го.

Пятница. 25 декабря.

(26 дек[абря].) Утро дома. Кофе в маленькой столовой внизу с Кос­тей, Олегом и Игорем. Татиана проспала. Приходили Георгий и Вера. — После обедни завтрак в ротонде, на двух круглых столах. — Ездили в город к Мама. Она очень слаба, но ей лучше. По-видимому, воспаления не будет. И Палиголик, и Муринов, и M-me Harfeld убеждают ехать в Осташево.

Посылал за своим помощником Лаймингом: 22-го Николаша нашел беспорядок во внутр[енней] казарме от Никол[аевского] кавал[ерийского] у[чили]ща (эскадрона) в больш[ой] фельдмаршальской зале Зимнего дворца и посадил начальника караула Шебергсона под арест на 30 сут[ок]. Объявляю выговор начальнику училища и арест на 2-е суток команд[ующего] эскадрона Ярминского. — Был на елке в школе имп[ератора] Александ­ра II. Вернулись в Павловск.

Суббота. 26 [декабря].

(Пишу в милом Осташеве вечером 27 дек[абря].) Из Мраморного о Мама были хорошие вести. Решили, что поедем в Осташево, где хотим пробыть до 7 января. Много надо было закончить разных дел, прочесть бумаг, написать писем и пр. — За обедней причащали Георгия и Веру. Завтракали в ротонде, около зажженной елки. — Морозу градусов 8. Лес удивительно красив, не только облепленный снегом, но и весь заиндевелый. — Поужинали в исходе 6-го часа. Жаль было прощаться с Георгием и Верой, которых мы не берем в Осташево. На такой короткий срок не стоит таскать весь их штат и по необходимости много вещей. Георгий очень жалел и все спрашивал: Зачем вы уезжаете? — Тронулись в путь в 6 ч. 45 м. с Павловска 2-го. Едем: жена, Татиана, Костя, Олег, Игорь, Ермолинский и 26-летний студент-немец Дитрих Альберт[ович], барон Буксгевден (детям для практики в немецком языке). Из прислуги с нами: при жене Шадевиц, при Татиане Ольга Денисовна, при мне Миша Репин, лакеи Селезнев и Бегайкин и при детях Крюков. — Дали мой вагон и еще другой I класса. Пасьянсы, общий чай, чтение.

Воскрес[енье]. 27 [декабря].

Мороз порядочный, более –20°R. Хорошо выспался. Все утро пасьянсы и чтение — другого в дороге не придумаешь. Во Ржеве подали нам в вагон недурной завтрак. Ехали с опозданием. Читал нашим вслух новую пьесу для детского театра Поликсены Соловьевой: «Березкины именины». Очень мило. В Волоколамске вместо 4 прибыли около 5, в густые сумерки. Все были очень тепло одеты, в шапках-ушанках и обуты в валенки. На мне был новый тулуп на белой мерлушке, а поверх его шинель с бобровым воротником. Было градуса 22 морозу. Встречал Кербер. За нами прислали несколько саней, в первые — кучер Иван, новоботовский крестьянин, на рыжей тройке сели жена с Татианой; во вторые — кучер — сын Ивана Гришка — серая тройка — я и Костя; в третьи — Олег и Игорь, а в последние — Ермолинский и Дитрих. Никогда не бывал я зимой в деревне. Хорошо! Дорога не то что летом, гладкая, и езда быстрее. С Большой волоколамской дороги вскоре свернули в лес и вдоль железнодорожного полотна кратчайшим путем попали на Осташевскую дорогу. В деревнях и селах избы обложены ельником, приветливо блестели огни сквозь замерзшие окна, проливая свет на снег. Между деревнями, когда едешь пустырем, кажется, что попадаешь в пустое белое пространство; только сереют кусты и деревья. Вот они, знакомые Холстниково, Пагубино, Сен-Рюховский, Спас, Новое Колышкино и Становищи. А дальше уже светят весело ярко освещенные окна нашей усадьбы в конце широкой улицы села. Встречает нас у крыльца Егор Алексеевич Феоктистов, прибывший сюда гоффурьером днями двумя раньше нас с поварами, мужичками, кухонным и буфетным, и ламповщиком. Встречает и сторож при доме Иван. В доме светло, тепло и уютно. Нижний этаж несколько сыр, а потому все поместились наверху. Мы и Татиана расположились в своих комнатах, мальчики со стороны двора, Ермолинский с Дитрихом тоже. Мои вещи на письменном столе были уже выставлены; я только привел их в порядок по плану, который нарисовал в последний приезд. Обедали внизу, в столовой. Егорушка украсил стол елочкой, осыпанной серебряными бабочками и дождем и украшенной пестрыми свечами. Насытившись, тепло оделись с мальчиками и Дитрихом и зашагали по снегу через речку к церкви. Дети кликали сыновей псаломщика Рождественских, но никто не откликался. Подойдя к дому, вызвали их; вышел младший — Сережа. Очень обрадовались. Он повел нас назад через речку, в огород к дому садовника, у которого на елке были его брат Вася и двоюр[одный] брат Сережа Боголепов. Опять радостная встреча.

Уютно, тихо здесь.

Понедельн[ик]. 28 дек[абря].

(Осташево. 29 декабря утром.) Мороз еще держался, но уже не доходил до 20°. Ночью и когда встал, побаливала голова, и так было весь день. Эти мигрени теперь бывают у меня очень редко, и они не так сильны и мучительны, как бывало прежде.

В 9-м часу я и дети, Ермолинский и Дитрих собрались в столовой пить кофе. Жена встала много позже нас. В доме тепло, даже теплее, чем надо. Одним утренним часом воспользовался, чтобы написать скучное деловое письмо начальнику Главн[ого] штаба. Отправился с Татианой гулять; хотелось узнать, есть ли расчищенные от снега дорожки. Такие оказались по направлению ко Красному Яру, но только до оврага. Мы прошли и далее, до последней скамейки над обрывом. Были очень тепло одеты и вернулись домой в поту. Читал скучные и лишенные поэзии стихи Сибиряка (Мельникова). После обеда лежал до 6-го часа. Читал жене и Татиане «Чайковского». А мальчики, проведя день с Дитрихом и Крюковым на охоте, ничего не убили. После ужина все восьмеро играли на китайском бильярде, потом развлекались гаданьем: топили воск, жгли бумагу и смотрели на отбрасываемую его тень, кормили петуха зерном. Дети гадали в зеркало. Так прошло время до чая. Потом еще занимался в своем кабинете.

Лег в полночь.

Вторн[ик]. 29 декабря.

(Осташево, 30-го утром.) Противно обыкновенному, при морозе день был пасмурный, а в следующий, в оттепель, несколько раз показывалось из-за туч солнце и ярко и весело светило нам в окно. — Распорядок дня следующий: встаю в ½ 8; в девятом собираемся внизу, в столовой, пить кофе. Потом с час или полтора занимаюсь за письменным столом. Тут бывает готова и жена; ей подают на маленьком столике кофе в нашем общем кабинете. Она садится читать Св. Писание. Отправляюсь гулять с Татианой. По возвращении получается почта. В ¾ 1-го садимся обедать. Потом опять занятия и небольшой отдых. Еще прогулка. Перед ужином общее чтение, каждый про себя или вслух. Ужин в 7. После него игра на китайском бильярде, для чего наше маленькое общество разделяется на две партии. Часть вечера все проводят вместе внизу. После 10-ти, а то и позже занимаюсь один, когда все разойдутся по своим комнатам. Ложусь около полуночи.

Утром ходил с Т[атианой] на Успенский хутор. Навстречу дул теплый, но сильный ветер. На хуторе подошел ко мне господин, по-видимому из простых, но одетый не по-деревенски. Назвался он крестьянином-литератором Семеновым. Вспомнил, что лет 15 назад, а может, и более с удовольствием читал его крестьянские рассказы, выпущенные с предисловием Л.Толстого. — Этот Семенов хотел достать у нас на хуторе быка-производителя для какого-то крестьянского общества и дал мне свою новую книжку: «По чужим землям. Как живут и хозяйствуют земледельцы за границей». Кажется, дельная. Днем ходил с Васей Рождественским на Бражников хутор. — Справился со скучным утверждением аттестаций на чинов Гл[авного] упр[авления] в[оенно]-у[чебных] заведений и некоторых чинов ведомства. Начал отчет о посещении Вильны и Пскова.

Среда. 30 декабря.

(Пишу в последний день года, утром.) Оттепель продолжалась, и с нею поднялась метель. Хлопья падающего мокрого снега застилали даль, так что в окна ничего не было видно, кроме пустого белого пространства. Проспал, к великому своему стыду и смущению, до 9-ти. На душе лежала необходимость продолжения отчета о посещении в[оенно]-у[чебных] заведений в Вильне и Пскове. Скучная работа. Пользовался заметками генер[ала] Будаевского, кн[язя] Шаховского и собственными воспоминаниями. Но, в общем, вышла почти дословная копия записанного Будаевским. До этой работы добрался только в 10-м часу вечера и кончил ее в 12-м, довольный, что отделался.

Утром писал дневник, почитал новую книжку Семенова: наблюдательно и дельно. Прогулялся с Татианой на Бражников хутор. Там хлев содержится несравненно чище, чем на Успенском. Управляет там Петр Адамович. — Днем не выходил — уж очень было мокро. Мы завтракали втроем — с женой и Татианой: мальчики с раннего утра уехали на охоту. На ней Олег убил одного зайца.

Начал читать в рукописи Байронова «Сарданапала» в переводе Чюминой, которого режиссер Арбатов предлагает ставить у измайловцев, чтобы потом перенести в Эрмитажный или Китайский театр вместо задуманной нами «Принцессы Грезы». Но я не могу и не хочу взять роль женоподобного Сарданапала. Ермолинский уехал в Петербург и вернется 2 января.

Четверг. 31 декабря.

(Вечером в последний день года.) Опять непозволительно проспал. Про­должалась мокрая метель, я все утро не выходил и провел его за письменным столом, писал, читал, благодушествовал. Здесь так невыразимо уютно. Я окружен всеми удобствами; тут есть все, что нужно в домашнем обиходе, что надо иметь под рукою. Все остается здесь, и, когда приезжаешь, находишь все готовым. И удобно, и красиво, и отвечает привычкам. Жизнь моя складывается необыкновенно счастливо, я действительно «баловень судьбы» и глубоко сознаю, как недостоин этого счастья и благополучия. — Подчас жду, что вот-вот за чудовищные мои грехи, от которых я даже не стараюсь освободить себя, грянет небесный гром, настанет Гос­подня кара... И все же продолжаю грешить и чувствую, что уже не в силах победить грех.

Днем гулял один в лесу. Метель прекратилась, но оттепель еще продолжалась. Бесподобно хороша зимняя природа. — В гостиной у нас служили всенощную и молебен. Пили очень. Батюшка остался у нас ужинать. — Дочитал жене и Татиане 1-й том биографии Чайковского. Уже начали приходить в множестве новогодние телеграммы. Теперь в начале 12-й час.

Скоро лягу спать.

Примечания

1 Пауль Фридрих Вильгельм Генрих — принц Мекленбургский (1852–1923), второй сын великого герцога Мекленбург-Шверина Фридриха Франца II (1823–1883) и его первой жены Августы Рейсс-Шлейц-Кестрицской (1822–1862), брат великой княгини Марии Павловны (Старшей), супруги великого князя Владимира Александровича.

2 Нарышкина Елизавета Алексеевна (Зизи) (1838–1928) — урожденная княжна Куракина, вдова А.Д. Нарышкина, гофмейстерина Высочайшего двора, статс-дама.

3 Зданович Александр Иванович (1849–1936) — генерал-майор (1903), управляющий государственным коннозаводством (1905–1912).

4 Клейгельс Николай Васильевич (1850–1916) — военный и государственный деятель, генерал-адъютант (1903), генерал от кавалерии (1910). С 24.12.1904 по 17.10.1905 — Киевский, Подольский и Волынский генерал-губернатор и командующий войсками Киевского военного округа.

5 Фон Дрентельн Владимир Юльевич (1858–1911) — офицер лейб-гвардии Измайлов­ского полка, которому принадлежала мысль об организации «Досугов», то есть чтений и сообщений по изящной словесности.

6 Стихотворение «Будда» написано в Гатчине 8 декабря 1891 года (К.Р. Времена года: Избранное / Вступ. ст., сост. и коммент. А.Б. Муратова. СПб.: Северо-Запад, 1994. С. 152–155).

7 Газенкампф Михаил Александрович (1843–1913) — военный деятель, писатель и пуб­лицист, генерал от инфантерии (1905). В 1904 и 1905 годах неоднократно командирован с Высочайшими повелениями с особо важными поручениями в Московский, Казанский и Варшавский ВО. С 26.10.1905 года помощник главнокомандующего войсками Гвардии и Санкт-Петербургского ВО.

8 Гулевич Арсений Анатольевич (1866–1947) — командир лейб-гвардии Преображен­ского полка (9.10.1908–26.08.1912).

9 Гулевич Елена Тимофеевна (1868–1957) — урожденная Судейкина, супруга Арсения Анатольевича Гулевича (1866–1947).

10 Георг Александр Михаил Фридрих Вильгельм Франц Карл, или (на русский манер) Георгий Георгиевич, герцог Мекленбург-Стрелицкий (Жоржакс) (1859–1909), — принц Мекленбургского дома, сын великой княгини Екатерины Михайловны и герцога Георга. Генерал-майор русской службы (1902). 2 февраля 1890 года женился морганатическим браком на Наталии Федоровне Ванлярской (1857–1921), получившей титул графини Карловой, перешедший затем к детям. Скончался 22 ноября / 5 декабря 1909 года в Санкт-Петербурге.

11 Михаил Георгиевич, герцог Мекленбург-Стрелицкий (1863–1934), — сын герцога Мекленбург-Стрелицкого Георга и великой княгини Екатерины Михайловны.

12 Карлова Наталия Федоровна (1857–1921) — графиня, урожденная Ванлярская.

13 Грот Константин Яковлевич (1853–1934) — славист, архивист. С 1905 года заведующий Общим архивом министерства императорского двора.

14 Гурбан-Ваянский Светозар (настоящие имя и фамилия Светозар Гурбан) (1847–1916) — словацкий поэт, прозаик, литературный критик, публицист, обществен­ный деятель, одна из центральных фигур литературной жизни Словакии конца XIX — начала XX века.

15 Отпевание состоялось в лютеранской церкви Ораниенбаума. Местом упокоения герцога стал любимый дворцовый парк. Над его могилой был установлен строгий черный мраморный крест. На плите высечена надпись: «Здесь лежит глубоко почитаемый муж и отец и замечательный гражданин Ораниенбаума». После революции могила была разорена, плита с надписью исчезла. Могила герцога Мекленбург­ского-Стрелицкого и его дочери Натальи находится в парке города Ломоносова.

16 Саксен-Альтенбургская Елена Георгиевна — принцесса, урожденная герцогиня Мекленбург-Стрелицкая (1857–1936), старшая сестра герцога Г.Г. Мекленбург-Стрелицкого, с 1914 года российская подданная. Активная благотворительница — член Совета Санкт-Петербургского женского патриотического общества, председательница Российского общества защиты женщин, последний председатель Императорского русского музыкального общества. В эмиграции в Дании и Германии; председательница Русского музыкального общества за границей, профессор Рахманиновской консерватории в Париже.

17 Имеются в виду дочери принца Саксен-Альтенбургского Альберта от первого брака с принцессой Марией Луизой Прусской (1855–1888), вдовой принца Вильгельма Нидерландского, Ольга Елизавета (1886–1955) и Мария (1888–1947).

18 Короченцов Алексей Васильевич (1879 — после 1928) — брат Александра Коро­ченцова; окончил Пажеский корпус (1900), выпущен корнетом (1900) в лейб-гвардии Конно-гренадерский полк. Поручик (1904), штабс-ротмистр (1908), ротмистр (1912). Адъютант великого князя Дмитрия Константиновича.

19 Гершельман Сергей Константинович (1854–1910) — генерал-адъютант, генерал от инфантерии (1910); 17 марта 1909 года назначен командующим Виленским военным округом.

20 Массино Филипп Николаевич (1865–?) — военный педагог, полковник (1906); штаб-офицер для поручений сверх штата при начальнике Главного управления военных учебных заведений (1905–1908) и одновременно назначен воспитателем к детям великого князя Александра Михайловича. Это поручение исполнял до 1908 года, затем вернулся в Псков, на должность командира роты Псковского кадетского корпуса (1908–1914).

21 Брянчанинов Николай Семенович (1844–1915) — рязанский губернатор с 1893 по 1904 год, племянник Игнатия Брянчанинова. 11 августа 1904 года назначен сенатором и получил ранг действительного тайного советника. На этой должности находился до самой своей смерти в 1915 году.

22 Ермолинская Елена Михайловна — супруга Н.Н. Ермолинского.

23 Сергей Михайлович — великий князь.

24 Филиппов Владимир Гаврилович (1863–1923) — деятель правоохранительных органов Российской империи, в 1903–1915 годах начальник Петербургской сыскной полиции.

25 Дмитрий Павлович — великий князь.

26 Тимашев Сергей Иванович (1858–1920) — государственный деятель. Окончил Александровский лицей. Служил в Сенате, с 1884 года в Министерстве финансов. С 5 сентября 1903 года управляющий Государственным банком. С 5 ноября 1909 по 17 февраля 1915 года министр торговли и промышленности.

27 Макшеев Захарий Андреевич (1858–1935) — генерал-лейтенант (1907), 19 августа 1906 года назначен директором Педагогического музея военно-учебных заведений, занимал эту должность более 10 лет.

28 Марина Петровна — княжна императорской крови.

29 Лейхтенбергская Елена Георгиевна (1892–1971) — герцогиня, княжна Романовская, дочь Георгия Максимилиановича (1852–1912), герцога Лейхтенбергского, князя Романовского, и урожденной княжны Анастасии Черногорской (1867–1935).

30 Лейхтенбергский Сергей Георгиевич (1890–1974) — герцог, князь Романовский, сын Георгия Максимилиановича, герцога Лейхтенбергского, князя Романовского, и Анастасии Черногорской.

31 Петр Николаевич — великий князь.

32 Вольрад — принц Липпе (1887–1962), граф Шваленберг (1936–1962), сын князя Георга Липпе (1846–1911) и принцессы Мари Анны Саксен-Альтенбургской (1864–1918).

33 Мари Анна — урожденная принцесса Саксен-Альтенбургская (1864–1918), дочь принца Морица Саксен-Альтенбургского (1829–1907) и Августы, урожденной принцессы Саксен-Мейнингенской (1843–1919); старшая сестра великой княгини Елизаветы Маврикиевны. С 16 апреля 1882 года в браке с князем Георгом Шаумбург-Липпе (1846–1911). У них дети: Адольф (1883–1936), Мориц (1884–1920), Вильгельм (1886–1886), Вольрад (1887–1962), Стефан (1891–1965), Генрих (1894–1952), Маргарита (1896–1897), Бернгард (1902–1903), Фридрих Христиан (1906–1983), Элизабет (1908–1933).

34 Георг — князь Шаумбург-Липпе (1846–1911), сын князя Шаумбург-Липпе Адоль­фа Георга (1817–1893) и принцессы Эрмины Вальдекской (1827–1910); женат с 16 апреля 1882 года на принцессе Марии Анне Саксен-Альтенбургской (1864–1918), сестре великой княгини Елизаветы Маврикиевны. С 1893 по 1911 год князь Шаумбург-Липпе.

35 Анастасия Михайловна — великая княгиня.

36 Алексей Михайлович — великий князь.

37 Александр Владимирович — великий князь (1875–1877), старший сын великого князя Владимира Александровича (1847–1909) и великой княгини Марии Пав­лов­ны (Старшей) (1854–1920).

38 Александра Николаевна — великая княгиня.

39 Вячеслав Константинович — великий князь.

40 Наталия Константиновна — княжна императорской крови.

Публикацию подготовила Татьяна ЛОБАШКОВА

 

[1] Так в тексте.

[2] После в зачеркнуто размерах.

[3] После он зачеркнуто расска.

[4] После навстречу зачеркнуто их.

[5] Так в тексте.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0