Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Владимир Воропаев. Фундаментальное издание сочинений «изгнанника из изгнанников» — Ю.Н. Говорухи-Отрока. — Николай Митрофанов. «Я нахожу, что мы счастливее многих других, тех, которые не умеют утешаться верою». — Виктор Сенча. «А все-таки что я успел?..»

Фундаментальное издание сочинений «изгнанника из изгнанников» — Ю.Н. Говорухи-Отрока

Говоруха-Отрок Ю.Н. Во что веровали русские писатели? Литературная критика и религиозно-философ­ская публицистика: В 2 т. / Под общ. ред. Е.ВИвановой / Сост., подгот. текстов, коммент., библиография и указ. имен А.ПДмитриева; сост., подгот. текстов, преамбулы к разделам Е.ВИвановой; Институт мировой литературы им. А.МГорького РАН; Институт русской литературы (Пушкинский дом) РАН. СПб.: ООО «ИздательствоРосток”», 2012.

Около 7 лет (с 1889 по 1896 год) читающая и неравнодушная Россия имела возможность не реже раза в неделю (а то и чаще) знакомиться с глубокомысленными, неподдельно искренними статьями талантливейшего сотрудника «Московских ведомостей» Ю.Николаева. Но мало кто из широкой публики мог предположить, что это всего лишь самый известный псевдоним выдающегося русского православного мыслителя, публициста, писателя, «лучшего критика 90-х годов XIX века» (по оценке не только В.В. Розанова, кому принадлежат эти слова) Юрия Николаевича Говорухи-Отрока (1854–1896).

Его высоко ценил К.Н. Леонтьев, глубоко почитал Л.А. Тихомиров, с ним близко дружил Н.Н. Страхов. Но под своей фамилией он не опубликовал ни одной газетной и журнальной статьи (число которых насчитывает больше тысячи). Из отдельных изданий при жизни появилось всего три тоненькие книжечки, и опять же под псевдонимом «Ю.Николаев».

В советское время (особенно в 30–50-х годах ХХ столетия) Ю.Н. Гово­руха-Отрок вообще не упоминался в справочной или учебной литературе по истории русской критики, журналистики, а из его сочинений за семьдесят советских лет были изданы лишь два крохотных фрагмента из статей о «Гамлете» в приложении ко второму изданию книги Л.С. Выготского «Психология искусства» (М.: Искусство, 1968. С. 541–543). Только к концу перестройки Е.В. Ивановой удалось поместить в «Литературной учебе», в рубрике «Забытое имя», небольшую статью о Говорухе-Отроке и отрывок из его рецензии «Взгляд на русскую литературу от Пушкина до Гаршина» (Литературная учеба. 1989. № 3. С. 313–318).

В том же году Е.В. Иванова опубликовала статью «Говоруха-Отрок» в первом томе биографического словаря «Русские писатели. 1800–1917» (М.: Сов. энциклопедия, 1989. С. 591–592). Правда, к этому времени на Ю.Н. Го­воруху-Отрока как театрального критика обратила внимание искусствовед И.Ф. Петровская. И лишь в 2005 году профессор З.Т. Прокопенко издала книгу прозы писателя и его единственную пьесу (Говорухо-Отрок Ю.Н. Собр. соч. Белгород: Изд-во Шаповалова, 2005. Т. 1). Кроме того, на основании архивных материалов она уточнила написание фамилии: Говору­хо-От­рок, хотя во всех документах зрелого возраста его фамилия писалась как «Говоруха-Отрок», да и сам писатель в письмах пользовался лишь первой частью фамилии. Однако продолжения издания сочинений писателя в Белгороде не последовало.

Вследствие этого религиозно-философские и литературно-критиче­ские произведения Говорухи-Отрока, его публицистика по-прежнему были недоступны даже специалистам. И вот наконец основные из них, собранные со страниц журналов «Русский вестник» и «Русское обозрение», а также газеты «Московские ведомости», впервые опубликованы не просто в отдельной книге, но в двухтомнике общим объемом почти 2000 страниц.

Главные проблемы, волновавшие Говоруху-Отрока, — Православие и Россия, славянофильство и западничество, католицизм, нигилизм, либерализм, цивилизация и прогресс, народ и интеллигенция, террор и его корни — в наши дни актуальны, как никогда. Работы, составившие первый том, посвящены Пушкину и Гоголю, Л.Толстому и Тургеневу, Лермонтову и Гончарову, Гаршину, Короленко и Фету, Карлейлю, Ренану и другим русским и зарубежным писателям.

В начале помещены отдельные издания, затем «Литературно-критиче­ские очерки», и завершают том статьи из «Московских ведомостей». Но прежде всего обращает на себя внимание внушительная, семидесятистраничная вступительная статья научного сотрудника Института мировой литературы доктора филологических наук Е.В. Ивановой с подробнейшим освещением многих страниц непростого жизненного пути Ю.Н. Говорухи-От­рока. Помимо этого, Е.В. Иванова написала и многочисленные обстоятельные преамбулы к каждой составной части обоих томов.

Работы, составившие второй том, а это статьи из «Московских новостей», посвящены Ф.М. Достоевскому, Н.Н. Страхову, К.Н. Леонтьеву, В.В. Розанову, А.П. Чехову и некоторым другим русским писателям. Больше всего статей (26) посвящено полемике Ю.Н. Говорухи-Отрока с Вл. С. Соловьевым. Можно утверждать, что это самая серьезная, аргументированная критика В.Соловьева с позиций Православия, которая публично была выражена на протяжении нескольких лет в российской периодической печати.

Во второй том также включены все известные на сегодня письма критика (за немногим исключением, они печатаются впервые по автографам), а также аннотированная библиография печатных работ Говорухи-Отрока за 1889–1897 годы (которая уже публиковалась в журнале «Русское обозрение» в 1897 году). Здесь приводится и список публикаций критика из харьковской газеты «Южный край» за 1889 год. В этой газете Юрий Николаевич работал более восьми лет и написал для нее многие сотни статей. Они еще ждут своего изучения, и лучшие из них напечатаны в новом издании, а составители не исключают продолжения своей работы.

К обоим томам подробнейшие комментарии составлены А.П. Дмитриевым. Отдавая должное высокой квалификации, трудолюбию и скрупулезности комментатора (особенно при сличении текстов, которые цитирует Ю.Н. Говоруха-Отрок), все же следует заметить, что иногда справки становятся излишне подробными и уводят читателя от сути комментируемого текста. При этом пояснения А.П. Дмит­риева в некоторых случаях с точки зрения церковной истории нуждаются в уточнении.

На вопрос названия книги: «Во что веровали русские писатели?» — по прочтении ее можно ответить словами Л.А. Тихомирова: «Говоруха-Отрок был строго церковным, православным русским человеком», «прежде всего — до мозга костей православным». И с этих позиций он бескомпромиссно оценивал и русскую жизнь, и русскую историю, и русскую литературу. Это требовало от публичного человека немалого мужества в эпоху тотального наступления либерализма и материализма. Чтобы сказать об этом в наше время, и не просто сказать, а и противостать подобным явлениям изданием сочинений такого писателя, требуется от сегодняшних издателей также немало мужества. И благородства.

Главный замысел своей литератур­но-критической деятельности — осмыслить творческое наследие Н.В. Гоголя — в полном объеме Ю.Н. Гово­руха-Отрок не успел осуществить. Он даже не собрал хотя бы один сборник из уже изданного, ибо умер в самом расцвете творческих сил.

Спустя столетие эту работу продолжают добропамятные потомки — филологи академических институтов. Двухтомник сочинений Ю.Н. Говору­хи-Отрока отличается прекрасным оформлением. Издан он при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России». И это еще одно свидетельство благородства всех тех, кто причастен к изданию этого фундаментального собрания сочинений.

Владимир ВОРОПАЕВ

«Я нахожу, что мы счастливее многих других, тех, которые не умеют утешаться верою»

Княжна императорской крови Татьяна Константиновна. 1890–1979: Биография и документы / Составитель, автор предисловия, биографического справочника Т.АЛобашкова. М.: ООО «Буки Веди», 2015.

В 2015 году исполнилось 125 лет со дня рождения дочери поэта К.Р. — великого князя Константина Конс­тантиновича, княжны Татьяны. Родившись в великокняжеской семье, княжна впоследствии сама сделала выбор будущего супруга, и Николай II созвал семейное совещание для внесения изменений в документ, которым руководствовались представители царского дома, — «Учреждения об императорской фамилии». Выйдя замуж и нося титул княгини Багратион-Мухранской, Татьяна Константинов­-
на была не долго счастлива и в 1914 году, проводив мужа на фронт, активно занималась благотворительной деятельностью и воспитанием сына и дочери. В 1915 году она овдовела, и вновь император оказал ей материальную помощь, зная, что княгиня оказалась фактически без средств, с двумя маленькими детьми. После отречения Николая II княгиня, и ранее состоявшая в переписке с дочерьми императора, пыталась хотя бы письменно поддержать и укрепить духовно своих царственных родственников, с которыми была дружна всю жизнь. Она сопровождала своего любимого «Дяденьку», как она называла великого князя Дмитрия Константиновича, в ссылку в Вологду вместе с детьми, и позднее ей удалось эмигрировать из революционной России. Приняв в 40-е годы постриг и уехав в Гефсиманию, Татьяна Константиновна стала игуменьей Елеонского монастыря, где и завершилась ее жизнь.

Автор издания кандидат исторических наук Т.А. Лобашкова с 90-х годов вводила в научный оборот документы о представителях ветви Константиновичей Российского императорского дома.

В настоящем издании опубликована развернутая биография княжны Татьяны на основе дневниковых записей и личной переписки, с привлечением воспоминаний лиц, знавших ее лично, в том числе отца, брата князя Гавриила, сестры Веры. Среди учителей княжны был известный историк Сергей Федорович Платонов, часто бывавший в официальной резиденции Константиновичей — Мраморном дворце в Петербурге и Павловске.

В книге несколько разделов. Предваряет публикацию архивных материалов раздел с документами официального характера, в том числе опубликованными в «Полном собрании законов Российской империи» — именной высочайший указ Александра III, данный Сенату, «О разрешении от бремени Ея Императорского Высочества, Великой Княгини Елизаветы Маврикиевны Дочерью, нареченной Татианой», от 12 января 1890 года. В издании также опубликованы метрическое свидетельство княгини Татьяны Константиновны и свидетельство о ее бракосочетании с князем К.А. Багратион-Мухранским. В первом разделе помещены письма княжны Татьяны Константиновны родителям за период с 1896 по 1903 год; второй содержит письма княжны к братьям и сестре — княжне Вере; третий включает письма Татьяны Константиновны королеве Греции великой княгине Ольге Константиновне и академику А.Ф. Кони; четвертый, пятый и шестой — письма княгини Татьяны членам царской семьи: императору Николаю II и его дочерям; седьмой — воспоминания игуменьи Тамары, врачебные заключения о состоянии здоровья княжны, письма о предполагаемых брачных проектах, некрологи.

В издании опубликованы архивные дела из личных фондов императора Николая II, великой княжны Татьяны Николаевны, великой княжны Ольги Николаевны, великой княжны Марии Николаевны, великого князя Конс­тантина Константиновича, великой княгини Ольги Константиновны, великой княгини Елизаветы Маврикиевны, князя Иоанна Константиновича, академика А.Ф. Кони, хранящих­ся в Государственном архиве Российской Федерации.

Издание открывают жизнеописание княжны Татьяны и генеалогическая таблица ветви Константиновичей дома Романовых.

Основная часть документов — это семейная переписка. Семья К.Р. насчитывала девять детей: князь Иоанн (1886–1918), князь Гавриил (1887–1955), княжна Татьяна (1890–1979), князь Константин (1890–1918), князь Олег (1892–1914), князь Игорь (1894–1918), князь Георгий (1903–1937), княж­на Наталия (10.03.1905–10.05.1905), княж­на Вера (1906–2001). Как отмечал отец княжны великий князь Конс­тантин Константинович, он очень надеялся, что третьим ребенком будет в его семье дочь — «многожеланная девочка». Мать князя принадлежала к Саксен-Альтен­бургскому дому и после замужества и приезда в Россию осталась лютеранкой, но родители воспитывали детей, придерживаясь православных традиций. Как позднее вспоминала одна из дочерей, княжна Вера Константиновна, великая княгиня Елизавета Маврикиевна, «будучи человеком глубоко религиозным и широких взглядов... не только не препятствовала отцу, всецело преданному православию, воспитывать и растить нас, детей, в заветах Православия, но всячески его в этом поддерживала. Братья мои с юных лет прислуживали и читали в церкви, а у старшего моего брата, Иоанна, отличавшегося особой религиозностью, был собственный церковный хор. Словом, жизнь нашей семьи зижделась на твердых основах православной веры».

Переписка свидетельствует, что княжна с юных лет восприняла православные идеалы как единственные жизненные ориентиры для себя. Читатель узнает о посещении монастырей, чтении духовной литературы, которое было любимым времяпрепровождением княжны.

Особый интерес вызывают письма Татьяны Константиновны к двум старшим дочерям императора Николая II за период с 1910 по 1918 год, о существовании и содержании которых ранее не было известно. Наиболее подробными были письма к двум старшим великим княжнам — Ольге и Татьяне, когда царская семья совершала свой крестный путь. В одном из писем к великой княжне Татьяне Николаевне, от 18 февраля 1918 года, княгиня написала: «Я очень обласкана, что Ты веришь, что я пойму Тебя даже тогда, когда Тебе не удается во всей полноте передать то, что не укладывается в словах. Ведь человеческая речь так скудна в сравнении с творениями Божиими, с душою».

Осознавая, как тяжелы для царской семьи события, которые они переживали, княгиня написала в одном из писем: «Нам так хорошо здесь жить, вдали от города, в своей компании. “В тесноте, да не в обиде”. Прежде, живя далеко друг от друга, во многих комнатах, никогда не было так уютно; благодаря этому я и к детям ближе. Я нахожу, что мы счастливее многих других, тех, которые не умеют утешаться верою, которые не видят во всем Неисповедимых Судеб Божиих. И можно ли нам на что-нибудь жаловаться, чувствуя и зная все, что Вам приходится переносить. Черпая силы в частом причащении Св. Таин, я болею душой, что Вы лишены этого утешения».

Татьяна Константиновна, сопереживая всем сердцем августейшим родственникам, отправленным в ссылку, просила великую княжну Татьяну Николаевну: «Не утешайте нас, мы недостойны этого, вот нам совсем хорошо живется, а если не было б никаких лишений, то это было бы тяжелее. Можно ли радоваться удобствам и земному счастью, когда те, которых любишь, их лишены. Все наши, и Дяденька в особенности, за всех Вас молится и благодарит за привет».

Книга содержит фотографии княжны Татьяны и ее родных. Среди них редкое фото крупным планом — фотопортрет матушки Тамары.

Николай Митрофанов

«А все-таки что я успел?..»

Страузов А. Говорите, души лекаря. СПб.: Артек, 2015.

Вышедший в свет посмертный сборник ижевского поэта Александра Страузова (1961–2014) подготовлен друзьями и исследователями его творчества — доктором медицинских наук профессором В.И. Одиным, Л.Г. Шешко и А.Н. Неустроевым. В сборник вошли все собранные воедино произведения (стихи и проза) известного поэта и музыканта Александра Алексеевича Страузова.

Его нет уже ровно год. Хотя, кажется, еще вчера он отвечал на звонки, встречался с друзьями и, конечно, продолжал сочинять. Как всегда, для души. Чтобы радоваться и радовать. Правда, в последние годы дарить радость становилось все труднее: неизлечимая болезнь день за днем отнимала последние силы, и, чтобы писать, приходилось бороться. Впрочем, это для Саши уже давно вошло в привычку — стоять на переднем крае с открытым забралом.

Он любил дружеские вечеринки, умные разговоры, тонкий юмор и обращенные в свою сторону заинтересованные взгляды распрекрасной половины человечества. Умел поправить, не укалывая, оступившегося и оборвать наглеца; поддержать начинающего и промолчать при виде откровенного профана. Дорожил своей самодостаточностью, доверяя сокровенное только друзьям.

Но было в жизни Саши еще кое-что — гитара и дар. Дар из неуклюжих словечек сплетать завораживающие душу рифмы. И вот это отличало Страузова от всех остальных. Ведь дар на то и пожалован, чтобы «расставлять точки»: он либо есть, либо его нет; либо можешь писать, либо... извини. Саша мог. Красиво, сильно, до дрожи и мурашек по коже. Просто, смело и точно. Красота его строк напоминала разве что кажущуюся простоту какой-нибудь из далеких звезд. Чтобы достичь уровня простоты, требуется слишком много мастерства: писать понятно и без затей способен лишь истинный художник.

Как все талантливые, он был несколько странен; с годами эта странность вылилась в склонность к уединению. Возможно, все дело было в желании побороть в себе комплекс простого обывателя. По крайней мере, участь быть таковым Александра явно тяготила. (А кто, скажите, из талантливых был не странен?) Выручала самоирония, Саша любил подтрунивать над собой.

Утешение приносили новые стихи. После первого «звоночка» (прободная язва желудка), «прозвеневшего» на вершине творческого и жизненного пути, пришлось подводить первые итоги. Делать это в тридцать с небольшим совсем непросто. Юному возрасту обычно не хватает мудрости, а мудрому — недостает юношеского запала. Мудрость молодых — удел избранных:

А все-таки что я успел?

А если сегодня звоночек

Всего лишь пропел, как сумел,

Две сотни рифмованных строчек?

Придется платить по счетам —

Стучит у виска молоточек.

На Страшном суде не предам

Бездарных, но искренних строчек.

«Виновен!» — твердит прокурор

И в печку бумажный листочек.

Но меньший ли ждет приговор

Спасенных от пламени строчек?

Ночами опять ворожу,

Бессонно склоняясь к листочку.

Нетвердой рукой вывожу

Свою двести первую строчку.

Как-то так получилось, что однажды из огромной плеяды друзей и знакомых отделился один. С виду одинокий, внутренне он оказался глубоким и ранимым. А еще чрезвычайно одаренным. Поначалу талант товарища воспринимался окружающими исключительно как остроумие, что в студенческой среде не редкость. Возможно, этим бы все и закончилось, если б не гитара. Именно она стала той «лучшей подругой», благодаря которой Александр Страузов стал узнаваем не только как поэт, но и как бард. Его шуточная песня о несчастной любви стафилококка к бактерии стала откровением: в одно прекрасное утро он проснулся поистине знаменитым! Отныне «Балладу о стафилококке» напевали чуть ли не в каждом студенческом общежитии от Урала до Москвы. По крайней мере, студенты-медики пели все. Тем более что вслед за этой появились и другие песни медицинской направленности: «Серенада», «Мы профессию избрали...» и пр.

Мы профессию избрали

Один раз и навсегда.

И важней ее едва ли

Ты найдешь во все века.

Пожелайте нам удачи

В наших докторских делах.

Если врач ты, это значит,

Чья-то жизнь в твоих руках...

Чем не профессиональный гимн врача?

Его стихи о взаимоотношениях между мужчиной и женщиной имеют оттенок интимности, где чувствам постоянно мешает навязчивый социум с тяжестью проблем и ненавистными обязанностями. И это опять же черта истинного Поэта. Вспомним: Есенин, Рубцов, Цветаева... Безжалостный социум, отрывавший от главного — от общения с Музой.

И все же что для него была Любовь? На это Страузов ответил по-своему:

Ее Величество,

Ее Высочество.

Ее Мучительство,

Ее Пророчество,

Ее Разлучество,

Ее Мечтательство,

Ее Могущество...

...Ее Предательство.

Помню, как меня поразило одно его стихотворение, в котором отражено отношение автора к женщине. Написанное пронзительно и остро, оно заставляет каждого мужчину задуматься над очевидным — о тех, без кого жизнь в общем-то бессмысленна:

Не называйте женщин бабами —

Не обижайте красоту.

Поверьте, что казаться слабыми

Начертано им на роду.

Не источить природной сладости,

Взвалив на плечи тяжкий скарб.

Не веря в искренность их слабости,

Мы превращаем женщин в баб.

Мы так хотим тепла и свежести —

Природа вечная права.

Росточки изначальной нежности

Растопчут бранные слова.

Бросая слово меж забавами,

В огонь бросаем бересту.

Не называйте женщин бабами —

Не убивайте красоту.

Как у всякого серьезного человека, настоящих друзей у Саши было по пальцам перечесть. Болезнь и закономерное затворничество сократили количество «пальцев», по сути, до одного-двух. Он не сдался даже тогда, когда стало ясно, что умирает. Продолжал писать не только стихи, но и прозу. Помогали немногие товарищи студенческих лет: Леонид Шешко, Андрей Неустроев, Юрий Щинов... Поддерживали чем могли: советом, делами, участием. Желание разделить отчаяние — неоценимая помощь, порой единственно необходимая. Вне всякого сомнения, участие однокашников для него было особо дорого — долгое одиночество рано или поздно требует хотя бы хорошего собеседника:

Живем, торгуя и греша,

Забыв про истину напрасно:

Душа — согласна без гроша,

Но одинокой — не согласна!

Поэзия была его стихией, морем, океаном. И, как опытный пловец, Саша не мог плыть просто так, отдав себя слепой воле течения. Иногда хотелось шутить, почти по-хулигански подчиняя музу задорному настроению.

Красива, словно корпус главный

Больницы новой в тыщу мест.

Блестишь пропорциями славно,

Как красный медицинский крест.

Твои глаза бестеневые,

Как лампы, светят на лице.

Ресницы — словно бинт, густые

Иль как разметка на шприце...

Конечно же он не был хулиганом. Скорее наоборот, предпочитал обращаться с музой исключительно на «Вы».

И вот он ушел. Пятьдесят три года Александра Страузова — до обидного мизер. Особенно для знавших его. И как теперь нам? Пожалуй, одно: читать и помнить, молча всматриваясь в вышитый бисером темный небосклон. А еще перебирать бумажные листы, испещренные волшебно-завораживающей вязью, имя которой — стихи. Строки, оставленные для тех, кто придет после...

Черновиков не оставляю,

Как будто набело живу,

Как будто в яблочко стреляю

И по течению плыву.

Как будто не было сомнений,

Все ясно, просто и легко

И независимость суждений

Уже совсем недалеко.

Витать в дыму самообмана —

Слепая участь дураков...

Но как прекрасен плен дурмана:

Не оставлять черновиков.

Поэт Александр Страузов так и прожил — не оставляя черновиков. Вся жизнь — как стих. Написанный набело...

Виктор СЕНЧА





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0