Татьяна проснулась поздно, потянулась длинно и сладко, в суставах что­то небольно щелкнуло, закинула руки за голову. «А у меня сегодня выходной! Здорово!» Сонным взглядом окинула комнату. что­то было не так... Свет с улицы, который всегда был теплый и радостный, на этот раз отдавал прозрачным холодом.

Она подскочила к окну. Вот это да! Снег лежал повсюду! А на пустынных — и это в час пик! — улицах, как сказочное белое чудовище, прополз полностью заснеженный автобус. Повизгивали колесами, пытаясь сдвинуться с места, две припаркованные у кромки тротуара машины, остальные же представляли собой пухлые сугробы, возле которых маялись их хозяева, опаздывающие на работу.

Татьяна улыбнулась: если в Москве появление снега для коммунального хозяйства всегда являлось неожиданной катастрофой, то что говорить о Риме!

Двое мужчин, топтавшихся у своих «фиатов» и уже наметивших вокруг них тропинку, размахивали руками, о чем­то споря, но почему­то так и не думали разгребать капоты своих автомобилей.

«Так им и почистить­то нечем!» — догадалась Татьяна. Кто же здесь будет покупать специальные скребки и щетки, если снег в Риме выпадает раз в шесть, а то и восемь лет и держится, как правило, пару часов, быстро тая и оставляя после себя грязноватую жижу и покореженные после ДТП машины.

Накинув куртку, она вышла на балкон. Черепичные крыши «вечного» города покрылись белым покрывалом, по краю купола Святого Петра, как взявший в кольцо собор удав­альбинос, лежал толстый снежный валик; люди на смотровой площадке не суетились, как обычно, а смирно стояли, пораженные захватывающей картиной заснеженного Рима. А под балконом, рядом с полностью засыпанными машинами, мужчины продолжали жестикулировать.

— Нет, я такого упустить не могу! — произнесла вслух Татьяна и бросилась в ванную комнату. «Главное, успеть, пока еще ничего не растаяло!» — думала она. Второпях почистила зубы, слегка подкрасилась. «Повеселятся московские друзья, когда увидят, что творится в Риме во время снегопада! А кофе в центре выпью».

Она оделась, схватила мобильник и кинулась на улицу.

Татьяна решила заснять площадь Испании, одно из самых известных мест в центре города. Запорошенная снегом площадь, надо полагать, будет выглядеть удивительно для всех бывавших в Риме.

Выйдя из метро, она прищурилась — солнце уже пробило тяжелые, неподвижные облака и, отражаясь в необыкновенно крупных снежинках, слепило глаза. Дети, возвращающиеся из школы с разноцветными рюкзачками за спиной, галдели на всю площадь, бросали друг в друга снежки и бегали вокруг фонтана, полностью игнорируя степенных туристов. Запряженные в коляски лошади, как будто примерзшие к санпьетринам (так в Риме называют камни, которыми выложен весь центр города), уныло ожидали своих клиентов и косились на хозяев, сметавших с их спин холодные холмики снега. Грандиозная барочная лестница, ведущая к церкви Тренита дей Монти и возвышающемуся перед ней египетскому обелиску, кое­где начала подтаивать, но, все еще белая, смотрелась удивительно и непривычно.

Татьяна опустила руку в прозрачную купель фонтана и тут же отдернула — вода обожгла холодом. Как хорошо, что в Риме практически не бывает зимы! Да и сегодняшнее ее напоминание продлится совсем недолго.

На память пришли показы высокой моды, проводимые здесь же, на старинной лестнице, и высоченные, худющие манекенщицы с агрессивно­злым выражением лица, с опаской спускающиеся на иссохших ногах по античным камням. Ей всегда было трудно сосредоточиться на одеждах и отогнать мысль о том, что кто­то из них обязательно споткнется и загремит вниз, а теперь, глядя на то, как скользили туристы на мокрых ступенях, она подумала, что не полезет наверх — достаточно вида со стороны фонтана.

Татьяна снимала все подряд и вдруг остановилась — в кадре мелькнули раскидистые лапы пальм, растущих в открытом саду, устроенном на крыше одного из домов. Боже мой! Пальмы в снегу! Несуразность увиденного поразила, она увеличила фокус — за маленьким столиком под деревьями сидела закутанная в голубую шаль женщина, она смотрела на площадь и пила кофе. Здорово! Горячий напиток, зеленые листья пальм и белые хлопья снега! До Татьяны как будто долетел запах кофе, и она сразу же вспомнила, что так и не успела позавтракать.

Противная влажность и легкий холодок становились невыносимыми. Она почувствовала, как леденеет спина и свербит в носу. «Лучше бы наш русский двадцатиградусный, но сухой мороз». Татьяна достала пакетик с бумажными платками, аккуратно промокнула нос. «Заболеть еще не хватало!» Она остановилась у, наверное, самого старинного в Риме кафе Греко. «Просто пройду насквозь все залы и согреюсь. пока снег не сошел, некогда рассиживаться».

Долгожданное тепло сразу охватило Татьяну, как только она оказалась внутри кафе. Гомон посетителей, позвякивание чашек, урчание кофе­машины, неспешные официанты в смокингах и белых перчатках, больше похожие на лордов, тусклое золото канделябров, мягкий, приятный свет старинных бра — все это расслабляло, звало присесть за мраморный столик. Она медленно продвигалась по залу «Омнибус», напоминающему необычную картинную галерею, под полупрозрачным потолком которого были укреплены овальные медальоны с портретами знаменитых гостей заведения — Берлиоза, Вагнера, Листа. Когда Татьяна дошла до маленького портрета Гоголя, находящегося в самой глубине помещения, спина окончательно оттаяла, а нос высох. Рядом с портретом писателя висел пожелтевший листок, о котором во всех путеводителях было написано, что это отрывок из письма Гоголя его близкому другу Плетневу: «...о России я могу писать лишь в Риме, там она представляется мне во всей громаде...»

Молодцы итальянцы! Даже умудрились воспроизвести почерк классика! Чего только не сделаешь для заманивания туристов! Гоголь действительно, приезжая в Рим, проводил в этом кафе много времени, общался с художниками Брюлловым, Ивановым, Кипренским, а вот вам и подтверждение — отрывок из письма близкому другу, повествующий о любви к Риму.

У противоположного выхода, через прозрачную дверь, она увидела, что снег почти прекратился, но не могла не остановиться перед скульптурой смеющегося черта, как будто выскочившего из произведений Гоголя. Она украдкой провела по гладкому медному плечу лукавого беса. Две пожилые женщины, по виду немки, удивленно покосились на Татьяну, перестав отламывать кусочки от высокого, посыпанного шоколадом пирожного. Она последний раз обвела взглядом красные стены, украшенные картинами в золоченых рамах, и вышла на улицу.

Минуя один переулок за другим и снимая все, что попадалось на пути, Татьяна оказалась в знакомой подворотне, где находится траттория, в которой бывал Высоцкий с Мариной Влади. Странно, что хозяева еще не догадались повесить соответствующую вывеску. Столики стояли прямо на каменном полу, по стенам вились виноградные лозы, а по углам примостились кадки с яркими цветами.

Официанты расставляли желтые обливные блюда с закусками на центральный стол: блестящие, крупные оливки, запеченные с моцареллой баклажаны, пожаренные на гриле цукини. На двух деревянных подносах желтели куски выдержанных твердых сыров и вяленые колбасы, которые можно было отрезать лежащим здесь же ножом.

Татьяна проглотила слюну, и желудок дал о себе знать. «Пока снег полностью не растаял, есть не буду! — стоически решила она. — но кофе выпью».

Выйдя из подворотни, она наткнулась на маленькую кофейню и присела тут же, за столик на улице. Невдалеке араб­марокканец жарил и продавал каштаны, заворачивая их в бумажные кулечки, совсем как когда­то в России продавали семечки. Терпкий запах кофе смешался с запахом печеных каштанов. Татьяна потянула носом и сделала первый глоток: «Как же вкусно!»

Покончив с кофе, она расплатилась и включила видео на мобильнике — снег еще оставался на оконных выступах, в переулках, лежал комочками на выпуклой лепнине домов, умиляя туристов и детей и раздражая хозяев лавок и ресторанчиков, уже начавших уборку у своих заведений.

Она продвигалась по направлению к Народной площади, поглядывая на витрины, с которых продавщицы сметали снежные хлопья. Из­за широких стекол на Татьяну смотрели застывшие в странных, неудобных позах модно одетые, обвешанные бижутерией манекены. Композиции действительно были изумительны и являли собой произведения искусства — цвета одежды и драпировки были идеальны. В чем в чем, а во вкусе и стиле итальянцам не откажешь, оценила она, беря крупным планом длинную руку манекена с неимоверным количеством браслетов на запястье и висящим на пальцах бежевым клатчем почитаемого в России бренда Furla.

Не спеша она шла вперед, как вдруг почувствовала толчок в спину и чуть было не поскользнулась. Это еще что такое?!

Мимо нее, расталкивая прохожих, пробежал обвешанный сумками сенегалец. Другой такой же, но облепленный «фирменными» очками, пугая прохожих огромными белками глаз на иссиня­черном лице, летел вслед. Раздвигая людской поток лакированным носом, бесшумно и медленно, как саблезубая акула, по переулку проплыла полицейская машина. Так это облава на торгующих подделками и без лицензий! Многих ли они так арестуют, не выходя из машины? А с другой стороны, чего выходить на холод да ступать в сырой снег? Разбежались продавцы, вот и ладно. Римская полиция всегда отличалась лояльностью по отношению к мелким торговцам.

Неисчерпаемое терпение у итальянского народа! Почти всю Италию заполонили мигранты, а большинство все равно жалеет здоровенных мужчин, клянчащих милостыню у магазинов или в лучшем случае пытающихся всучить липовые очки «от Gucci».

В бесконечных переулках и среди разнообразия витрин Татьяна заметила одну, тусклую, c подтеками; там между рамами вповалку, одна на другой, лежали фарфоровые головы кукол. Лысые, с растрепанными волосами, с курносыми и разбитыми носами, с черными дырами глазниц или с широко открытыми неестественно синими глазами, они оставляли жуткое, тоскливое впечатление. Пораженная тем, что совершенно не помнила этот магазинчик, она заглянула внутрь. В пыльном, маленьком помещении сидели две седые, сгорбленные старушки, одна из которых прилаживала руки и ноги к еще обезглавленному туловищу, а другая тоненькой кисточкой выводила на застывшем личике выгнутые бровки, подкрашивала губки бантиком. Кругом, покосившись в разные стороны, в линялых кружевных одеждах, свесив ноги с полок, сидели старые куклы. Они смотрели укоризненно и печально. И от вида этой картины, достойной эпизода в фильме Хичкока, Татьяне стало необъяснимо грустно, ей вдруг неудержимо захотелось домой — в Россию...

Она выключила камеру на телефоне и почувствовала, как праздничное настроение уходит.

«Ничего, ничего, — подбодрила себя, — сейчас зайду к Пиеро, и все пройдет». Пиеро был хозяином старинной мясной лавки, которую почти двести лет держала его семья и куда Татьяна водила, как на экскурсию, своих приехавших из России подруг. Мясник, как все итальянцы, был всегда весел, разговорчив и распространял вокруг себя непринужденную доброжелательность, которая тут же передавалась окружающим.

Она подошла к массивным резным створкам восемнадцатого века, с бычьими головами, в ноздри которых были вставлены блестящие на солнце толстые бронзовые кольца — ручки дверей. Пол много лет назад был выложен мраморными плитами, по углам нависали коровьи морды из обожженной глины, но с настоящими рогами, такие же стояли и на одном из прилавков, а в витрине лежали грудой наваленные куски розового мяса. Все это великолепие завершали старинные весы с двумя подвешенными на массивных цепочках тарелками и лежавшими на них разнокалиберными гирями и гирьками. Мясная лавка славилась сочной вырезкой и свежим буйволиным мясом.

— Ciao, bella! — крикнул Пиеро из­за прилавка, увидев Татьяну, что в прямом переводе означало «Привет, красавица!». Она до сих пор не могла привыкнуть к этим словам, которые на секунду делали ее неотразимой в своих собственных глазах, несмотря на то что это обычное приветствие итальянцев, обращенное ко всем молодым и не совсем страшненьким девушкам.

— Привет! — ответила Таня, настроение сразу улучшилось.

— Ну, как там у вас, холодно? — тема погоды здесь являлась неотъемлемой частью любого разговора, тем более с приехавшей из России, учитывая, что большинство итальянцев сравнительно недавно узнало, что наша страна не состоит из Сибири и что температура в России поднимается выше ноля градусов.

— У нас нормально, минус десять.

— А здесь­то что творится, видела?! — было заметно, что в это утро погода в России его не интересует. — Кошмар! Мы сегодня магазин на полчаса позже открыли, все на метро добирались!

— Да уж, черт­те что на дорогах происходит! — подал голос мужчина в толстых очках, запихивая в сумку пакет с мясом.

— А еще говорят, что потепление идет! — воскликнула пожилая женщина с другого конца магазина. — Я и не припомню, когда в Риме снег выпадал!

— Да как же, как же! — в двери подсобки показался брат Пиеро. — Лет семь тому назад всего, я еще...

Ему не дали договорить, мужчина и женщина затараторили наперебой.

— Так он продержался полчаса и растаял! Кто же об этом помнит? — говорила женщина.

— Я помню, я! И вовсе не полчаса, а гораздо больше! — прокричал очкастый и тряхнул сумкой. — У меня машину как раз занесло. На работу поехал — еле выбрался!

— Может, и порошил ночью чуть­чуть, — не давала себя заглушить женщина, — а утром­то одни лужи остались! Если вы ночью на работу ездите, тогда конечно! — Она победоносно забросила на плечо длинный шарф.

— Так и получаса достаточно, чтобы дороги скользкими стали, — попытался примирить покупателей Пиеро.

— Вот именно, и холод собачий! — не унималась женщина.

В магазин вошла еще пара клиентов и тут же вступила в перепалку. Татьяна на прощание махнула Пиеро и направилась к выходу.

«А ведь и правда, всего лишь три часа простоял Рим под снежным покровом. Вовремя я успела!» Она погладила гладкий корпус мобильника и решила просмотреть записанное дома, в тепле.

Солнце окончательно и победоносно играло в струях четырех фонтанов, как всегда, запруженной народом пьяцца дель Пополо. В центре площади громоздился египетский обелиск. «И как только они эту громадину смогли привезти?! — не переставала удивляться Татьяна. — И полно этих фараоновых колонн по всему Риму! А ведь и сами такую красотищу возводили, так вот нет, еще и тащили из Египта».

Она врезалась в группу столпившихся на краю площади людей. В самом центре толпы сидел черноволосый парнишка и прыскал нестерпимо красным спреем на белый листок бумаги. Вокруг лежали неестественно ярких тонов рисунки, видимо выполненные им же. Почти везде был изображен Колизей, но пейзаж вокруг него напоминал голливудские инопланетные пустыни. Руки его молниеносно хватали нужные баллончики, мелькали, как мельничные лопасти, и наносили с первого взгляда непонятные цветные пятна. Промокнув еще не высохшую поверхность обычной мятой газетой и получив мраморный отпечаток, он потыкал пальцами по верхней части рисунка, где тут же проявились летящие космические корабли, а подправив мраморные разводы то ли палочкой, то ли кисточкой — марсианские горы.

Толпа смотрела завороженно, без комментариев, что для итальянцев является высшим проявлением интереса.

Паренек легким движением провел спреем по самой кромке листа, и вспыхнуло бордовое зарево. Рисунок обрел смысл. Казалось, черный контур Колизея вот­вот будет разрушен надвигающимися инопланетными кораблями и погребен под развалинами марсианских пещер. Он любовно посмотрел на свое творение и повернул к зрителям — народ поаплодировал, но картину никто не купил. Конечно, где такую вещь можно повесить? Ну не на кухне же, в самом деле!

Татьяна выбралась из толпы. На противоположной стороне красовался плакат: «Выставка Караваджо».

В Риме много церквей и музеев, где есть картины этого буйного хулигана и гениального художника, да и выставки его проходят по всей Италии, как казалось Татьяне, чаще кого­либо другого. Она усмехнулась, вспомнив, как, ляпнув однажды: «А картин Караваджо здесь как собак нерезаных», — увидела обалделые лица испытавших священный ужас московских друзей.

Она уже приближалась к трем аркам на выходе с площади, когда к ней подбежал рыжеволосый, красноносый клоун:

— Купите собачку!

Он быстро скрутил из длинной надутой синей колбаски что­то и вправду напоминающее лопоухого щенка. В сторонке она заметила укрепленный на складном стуле плакат с висящими на нем разноцветными шарами. На обычной картонке крупными синими буквами было выведено: «Помогите, люди добрые! Не хватает денег на свадьбу!»

Да уж, такую надпись можно увидеть только в Италии! Рассказы о тяжелой безработной жизни давно всем надоели, а здесь человек проявил креативность и даже заставил улыбнуться. И ведь в медную тарелку, стоящую тут же, на стуле, звеня, сыпались монетки.

— Мама! Смотри, какая собачка! — услышала Татьяна рядом детский голос. Вихрастый мальчишка дергал мать за руку. — Купи!

Клоун дал ребенку игрушку, женщина положила в тарелку один евро.

Татьяна окинула прощальным взглядом пьяцца дель Пополо — влажные камни блестели и переливались на солнце, люди снимали шарфы, подставляли лица теплым лучам, и только справа темным пятном выделялась серая сцена, ожидавшая представления, необыкновенного превращения в вечерний яркий праздник.

Последний раз сюда на концерт она попала случайно — просто, прогуливаясь по вечернему Риму, услышала музыку, подошла поближе. Народ стоял впритирку, все с любопытством смотрели на освещенную сцену, там трое танцоров в красных расписных одеждах подпрыгнули, поджав ноги, взмахнули мечами, похожими на самурайские, и застыли. Раздались аплодисменты, артисты вышли на авансцену и поклонились.

— Кто выступает? — спросила она стоящих рядом молодых людей.

— Это какой­то праздник, посвященный китайско­итальянской дружбе, кажется, — не очень уверенно ответила девушка.

Сцену заполнил хор, ведущий объявил название китайской песни. По площади разлилась щемящая сердце мелодия, непонятные иноземные слова понеслись ввысь, в звездное небо Рима. Постояв немного, она уже стала выбираться из многолюдной толпы, когда ведущий вывел вперед маленького китайца во фраке, с черной бабочкой. Пианист взял первые, очень знакомые аккорды. Площадь затихла.

— Che be­e­lla co­o­sa, — негромко, с сильным акцентом запел китаец.

В толпе произошло волнение. Татьяна остановилась. Голос певца набирал силу, но полное несоответствие привычному стилю исполнения этой, наверное, самой популярной неаполитанской песни вызывало странные ощущения — удивления, а потом и смеха. Смешки раздавались со всех сторон и к концу песни превратились в общий хохот.

— O so­o­le, o sole mi­o! Sta'nfronte a te­e­e! Sta'nfronte a te­e! — закончил китаец, коверкая слова, и под общий смех величественно поклонился.

Аплодировали все долго и доброжелательно.

Татьяна вышла с пьяцца дель Пополо и не выдержала, прямо в метро просмотрела отснятое. Ну что же, живенько получилось. Московские друзья порадуются.

Когда она поднялась наверх, от снега не осталось и следа — обновленный, торжественный Рим царственно улыбался итальянскому солнцу. А на родине, наверное, снег не растает до самой весны...