Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Великий Питиунт и его окрестности (Путевые заметки великоросса по поводу Абхазии)

Вячеслав Борисович Румянцев родился в Ленинграде (ныне Санкт-Петербург), жил в Подмосковье. В 1984 году окончил исторический факультет Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова. Преподавал историю в школе и в колледже с 1981 по 1992 год. Занимался журналистикой (работал в «Учительской газете», журнале «Российская Федерация сегодня» и др.; печатался в десятках СМИ). Создатель и главный редактор портала «ХРОНОС: всемирная история в интернете».

Чуть рассвело, мы с женой собрали вещи, вышли через кованую железную дверь из стен крепости, миновали запертые в столь ранний час главные ворота и плоскую зубчатую башню, пересекли небольшую площадь и уселись в маршрутное такси, готовые отправиться к российской границе. Наше состояние было несколько нервное — предстояло доехать до границы, преодолеть ее, то есть пройти через контроль пограничников с этой и с той (российской) стороны, потом доехать уже по пробке до аэропорта, пройти там «шмон» с просвечиванием вещей в самом аэропорту… Короче говоря, нам предстояло весь день решать уравнение со многими неизвестными. Завершиться он должен был благополучной посадкой в аэропорту Внуково и счастливой встречей с родными, что, слава богу, в конце концов и произошло. А пока мы прошли лишь первые пятьдесят метров долгого пути, сидели в мягких креслах и ждали, когда вагончик маршрутки набьется народом под завязку — ведь до полного заполнения салона здесь водитель и пальцем не пошевелит. Здесь ему спешить некуда…

Пассажиры, пришедшие раньше нас, вели беседу… на исторические темы. Наверное, в московской маршрутке меня бы подобный разговор серьезно удивил и озадачил (подумал бы, что это участники научной конференции едут на очередное ее заседание). Но не тут. Покидая Абхазию на десятый день своего пребывания, я уже имел некоторое представление о том, кто такие абхазы, какие они вообще, чего хотят. Поэтому-то меня и не удивило, что молодой человек, показавшийся мне сначала древним греком (волосы с макушки ко лбу спускались крупными локонами, напоминающими волны Эгейского моря, а под подбородком и шее от уха до уха протянулась полоска завитого мелкого пуха, намек на бороду; хотя моя жена утверждала позже, что он как две капли воды похож на нашего соседа по подмосковной даче Мишу Мазо в юные годы), так вот, этот молодой человек разговаривал сразу с двумя пожилыми женщинами, одна из которых оказалась его мамой, а вторая, видимо, случайной попутчицей. Говорили они о разных городах и весях Абхазии, о дорогах, соединяющих эти города (видимо, с дорожной темы беседа и разгорелась), о том, когда какая дорога появилась. Возникли разные точки зрения, начался размеренный, спокойный, но все-таки спор.

— Я вообще историю Абхазии хорошо знаю, — неожиданно аргументировал свою точку зрения молодой то ли древний грек, то ли абхазский еврей… то ли просто абхазец.

Да, меня могла бы удивить подобная беседа, произойди она в московской маршрутке. Но тут я нисколько не удивился. Еще бы, ведь абхазы — это люди, которые спокойно в самой заурядной бытовой обстановке вдруг могут сказать, что их народу две с половиной тысячи лет. Причем это вам может сообщить и старик, и подросток. Они черпают свои исторические познания не из школьных учебников, а с застолий. И в их словах про свою древность нет и доли зазнайства. Знание о 2500-летней истории — такое же бытовое, как рецепт приготовления мамалыги…

Да, теперь-то я уж понимаю, кто такие абхазы-абхазцы и к чему стремятся. И вам расскажу о своих маленьких открытиях.

 

* * *

Под ветвями фруктовых деревьев за массивным деревянным столом на крепких скамьях мы сидели накануне отъезда из Абхазии с нашим знакомым абхазцем, к которому как раз и приезжали в гости (я в своих записках буду называть его Хозяином: он принимал нас в гости, как хозяин, отсюда и такой его псевдоним). В моих записках нет ничего секретного или такого, что могло бы повредить тем людям, с которыми мы общались, тем не менее я буду называть их не полными именами, а псевдонимами — на всякий случай. Все-таки в стране недавно прошла война, люди изрыгали свинец друг на друга из разного стрелкового оружия. Часть населения снялась с места и покинула эти города и веси. Так что лучше я все-таки не стану называть имен.

Итак, мы втроем — я, моя жена и Хозяин — сидели в обширнейшем саду, расположившемся в одном из ущелий в отдалении от Пицунды. Зеленые — как сказали бы про этот цвет специалисты по помидорам, молочно-восковой спелости — налитые плоды хурмы тяжело свешивались с ветвей, как две капли воды напоминавших сучья наших подмосковных яблонь. На столе появились графинчики с местным коньяком, источавшим аромат миндаля, кувшин с красным домашним вином, жареная форель, острые соусы, вяленое над открытым очагом мелко наструганное мясо, ну и конечно же мамалыга с копченым сыром, эта неизменная спутница абхазской национальной кухни. Еда была вкусной и сытной, напитки хмельными. Но обильная закуска и свежий горный воздух не позволяли нам быстро захмелеть.

Мы сидели в этом почти райском саду, пили, закусывали и вели бесконечную беседу. Хозяин в который уж раз показал свой уникальный талант рассказчика. Собственно говоря, из устных рассказов Хозяина, Экскурсовода, Лектора и других абхазов образовались мои записки. В них нет и малой доли выдумки. Лишь одна реальность.

Хозяин отвечал развернутыми, подробными рассказами даже на мои самые краткие вопросы:

— А то оружие, с которым люди воевали в 1992–1993 годах, куда-то было сдано или осталось на руках?

— На руках. И это очень затруднило «работу» бандитов. Было много случаев… Однажды бандиты вошли в дом, связали мужика, его мать закатали в матрац и принялись искать ценности. Искали-искали, но что-то, на что они очень рассчитывали, найти не смогли. Спросили мужика: «Где это-то?» Он ответил: «В гараже». Покумекали маленько и говорят ему: «Твоя мать с нами остается, а ты поди и принеси...» — Хозяин рассказывает в очень живой манере, ведь все эти истории, все эти образы живы в памяти народной, вчера ли произошло событие или тысячу лет назад. — Они тоже… не додумали… Мужик пошел в гараж, а там у него был автомат и граната. Взял, пришел домой, смотрит: бандиты в одной комнате роются, а мать осталась в другой. Кинул им гранату — три трупа. Пришел в милицию, рассказал. Те ему: «Ну и молодец!»

— Выходит, у вас тут сейчас военная демократия, как в древнейшие времена — всеобщее вооружение народа?

— Да, у нас военная демократия…

Разговор наш за столом не с этой темы начался, до нее мы еще долго добирались. У меня много вопросов накопилось за десять дней жизни в Абхазии. Побывал в разных местах, пообщался с людьми. А когда приехал сюда, совсем не знал, кто такие абхазы…

 

* * *

ВБольшой советской энциклопедии про Пицунду написано: «...морские купания с мая до конца октября». А мы были в последних числах августа — начале сентября, считай, что в разгар лета по местным представлениям. Тем не менее бывала и непогода. Как-то утром просыпаюсь — за окном обложные дождевые тучи и ливень. Купание в море в такую погоду — занятие на редкого любителя. Сели в маршрутку — поехали в Гагру. Если Пицунда располагается на мысу, в стороне от основных транспортных артерий республики, то Гагра насажена аж на два шампура: на железную дорогу и шоссе — сидит на двух стратегических коммуникациях. Поэтому тут, в Гагре, бои в 1993 году шли упорные, многие бойцы погибли. Огонь вели обе стороны из оружия самых разных калибров, что заметно и сейчас, пятнадцать лет спустя.

Сегодня Гагра — город контрастов: возле пляжа парк с диковинными растениями, лебеди на пруду, ишак Васька (я долго думал и все-таки решил назвать его собственным именем, не маскируя), промокший под дождем насквозь, ресторан «Магнолия» с часами — туристической эмблемой города. А перейдешь через шоссе — заброшенные дома с выбитыми стеклами, со следами пожаров. Гигантский комплекс зданий, напоминающий размерами и размахом современный московский торговый центр, только без стекол, пустой и заброшенный, как «зона» у сталкера. Замок принца Ольденбургского, с которого, собственно говоря, весь этот растянувшийся на многие километры вдоль берега моря курорт и начинался, тоже в заброшенном состоянии. Не то что стекла, но и оконные рамы выкрошились из стен. А ведь это исторический памятник…

Бродили среди заброшенных домов. Вот это была частная гостиница для «неорганизованных» туристов, а это явно какой-то пансионат государственного уровня. Вот дом, исполненный в том же стиле, что и замок. Вероятно, охотничий домик принца. Ходим среди камня и деревьев, листья на которых местами уже подернуты осенней желтизной, а то и бурой краской. Рядом с четырехэтажным частным отелем, давным-давно оставленным его владельцем, в рядок сложены мешки, заполненные землей и каменной крошкой. Видимо, из этих мешков тут кто-то соорудил заграждение от пуль. По тому, кто построил это сооружение, кто-то откуда-то стрелял — мешки во многих местах разодраны, грунт высыпался, само сооружение просело, расплющилось. Я осматриваюсь вокруг, пытаясь представить, что же тут было в 1993-м. С моря, что ли, со сторожевого катера стреляли? Кто за рядом мешков прятался от обстрела, а кто стрелял по этому заслону — сейчас уже и не выяснишь. Хотя порой авторство как раз установить несложно. Рассказывают, что, уходя из Сухуми, грузины в Сухумском государственном театре наделали прямо посреди сцены кучу испражнений. Так сказать, грузинский вклад в культуру…

Но то Сухум, а мы в Гаграх. Складывается такое ощущение, что половина города — «летучий голландец», корабль, покинутый экипажем. Корабли-дома, в которых можно было бы жить, размещать заезжих туристов, просто брошены. Всюду запущенность, вызывающая тоску. И эта тоска самым неожиданным образом сочетается с восхищением — дворцом и домиком принца Ольденбургского, крепостью в центре Гагры, внутри которой располагается храм Покрова Пресвятой Богородицы VI века. Такое вот соседство: бесценное старинное сооружение бок о бок с заброшенными руинами XX века.

Когда позже я поделился своими впечатлениями с Хозяйкой, женой Хозяина, она возмутилась:

— А ты забыл, что все эти годы Абхазия жила в условиях экономической блокады? «Страну души» душили экономически. Мужчинам призывного возраста не разрешалось пересекать границу с Россией. Нормальной торговли не было, денег не было — на какие средства восстанавливать все это?! Сегодня политики «забыли», что блокада вообще была. А она была реально!

Хозяйка очень горячо переживает судьбы Абхазии. Это и понятно. Она была здесь во время боев, выносила бойцов с поля боя под грузинскими пулями. Но я-то рассказываю про свои впечатления постороннего — весьма и весьма субъективные. Через пятнадцать лет после боев я увидел лишь разрушенную страну, заброшенные дворцы, частные дома, земельные участки, владельцы которых уехали… навсегда.

В одном из ущелий в черте Гагры увидел такую картинку: склоны двух гор — двух берегов ущелья — соединяет мост, построенный, судя по стилю, еще при Сталине. По мосту идут рельсы железной дороги, новые, хотя с налетом ржавчины, — дорогу починили, но пользуются ей редко. Мост этот упирается в две противоположные горы. Рельсы туда и туда уползают в два темных тоннеля. Над въездом в тоннель на дуге штукатурки лепниной выведено два слова «Гагра» — по-русски и по-грузински. По-абхазски надписи нет. И до этого дела никому нет. Пусть остается грузинская надпись…

 

* * *

Отношение к изгнанным грузинам тут, по меньшей мере, странное. Экскурсовод, сопровождавший группу на озеро Рица, начал свой рассказ с того, как грузины украли целый корпус гостиницы интуристовского класса с курорта в Пицунде.

— Когда Абхазия входила в состав Грузии, в Пицунде были построены эти вот корпуса пансионатов, — начал Экскурсовод свое повествование, указывая большим микрофоном в правой руке направо от машины. — С этого края идет корпус восьмой, потом седьмой, затем шестой… С того, дальнего края — второй корпус. Начали нумерацию со второго корпуса. А первый корпус грузины построили у себя в Тбилиси…

 В те далекие советские годы строительство и оснащение современной бытовой техникой восьми интуристовских корпусов велось на деньги  из фондов союзного уровня (а я напомню, что выделение фондов, то есть разрешение на покупку материалов, в советское время значило гораздо больше, чем финансирование, выделение денег). У вечно получавшей дотации из Москвы Грузинской ССР таких материальных и финансовых ресурсов никогда не было. На союзном же уровне принималось и само решение о строительстве объектов подобного масштаба — комплекса зданий интуристовских пансионатов. И тогдашнее грузинское руководство вовремя «подсуетилось», а по сути дела, украло у Советского Союза один корпус — построило его, со всей импортной оснасткой, не в Пицунде, как предусматривалось планом, а в грузинской столице. А чтобы втереть очки проверяющим из Москвы, пронумеровали корпуса начиная со второго…

Рассказывая про проделки грузин нам, пассажирам микроавтобуса, кстати исключительно великороссам, Экскурсовод при этом вовсе не утверждал, что грузины плохие люди. Ни в коем случае. Он просто рассказал изолированно от всего остального эпизод из недавней истории Абхазии, не давая никаких оценок.

Да и какие тут можно дать оценки  нам сегодняшним. Ныне подрядчик строительства вообще, может быть, украл бы не один корпус из восьми, а половину или даже семь корпусов. Но суть-то не в этом. Экскурсовод в своем повествовании постоянно называл, о чем бы речь ни заходила, факты грузинского воровства, то есть просто их констатировал, фиксировал. Впрочем, сходным образом он рассказывал и обо всем остальном. Заведет ли речь о краже невесты или об абхазской свадьбе, каждый раз подчеркнет: ни один поступок ни одного человека — грузина ли, абхаза ли — не остается незамеченным. Все заносится в скрижали народной памяти. И отвечать придется за каждый недостойный поступок. Куда там тоталитаризму с его базами данных! Контроль над личностью в тоталитарном государстве — просто детский лепет по сравнению с абхазской народной памятью.

Вот, например, украл ты невесту — непременно будешь убит ее братьями… если не выяснится, что невеста знала о готовящейся краже и ничего никому не сказала, не возражала против кражи. Тогда девушку оставляют укравшему ее мужу, но только ни на какую поддержку со стороны родни она более рассчитывать не смеет. Будет ли ее муж обижать, бить — жаловаться теперь некому. Сама себе выбрала такую судьбу. То есть здесь царит абсолютная ответственность за каждый свой поступок. Твоя собственная воля определяет всецело твою судьбу.

Взялся за оружие грузин, живший в Абхазии бок о бок с абхазами, — не будет теперь ему прощения. Никогда! Какие бы решения по беженцам ни принимало «международное сообщество». Без толку! Такое не прощают. Ибо в памяти народной занесена соответствующая «запись». Это вам не регистратор в загсе. Тут и брак заключается не в книге регистрации гражданского состояния, а за столом (и, кстати, в отсутствие жениха и невесты).

Но вернусь к отношению современных абхазов к грузинам. С учетом сказанного о силе народной памяти, особенно странной мне показалась одна фраза, сказанная Экскурсоводом:

— Что-то Шеварднадзе давно на отдых в Пицунду не приезжал…

Ну, хоть стой, хоть падай! После того как в сентябре 1993 года Эдуард Амвросиевич заявил перед телекамерами с порога Дома правительства в Сухуми, что он и грузинские войска из Абхазии никогда не уйдут, его тут же посадили в вертолет российских миротворческих сил и вывезли из Абхазии — по сути дела, спасли от неминуемой расправы. Ведь в тот день состоялся последний, решающий штурм города абхазской армией. Ее бронетранспортеры подавляли последние огневые точки грузин, Дом правительства был уже взят абхазами, когда грузинское телевидение все еще давало «картинку» с президентом на крыльце главного правительственного здания Сухуми и с его решительным «Не уйдем!».

А в речах Экскурсовода прозвучало вроде бы даже сожаление…

Моя жена расценила его слова как шутку такую. А мне все-таки кажется, что она просто не поняла особенностей национального характера абхазов.

 

* * *

Понять характер абхазов — одно, а описать его — совсем иное дело, несравненно более сложное. Однако я не стану подробно пересказывать их ритуалы, застольные речи, тосты… Это тупиковый путь. Лучше постараюсь объяснить особенное в абхазах через их сравнение с нами, великороссами, благо туристов из России в этом году в Абхазию приехало немало.

Вообще, великороссы в России отличаются редкостной разобщенностью. Да и за рубежом, когда ходят скопом по египтам и турциям, они объединяются по чисто внешним признакам, без ощущения внутреннего духовного родства. А тут, в Абхазии, я увидел неожиданную их (нас) солидарность.

Дело было в храме. Его построили в X веке, но при советской власти ему придали «некультовый вид», а зал с замечательной акустикой использовали, слава богу, не под склад или хлев, а в качестве концертного зала. Сюда поставили один из четырех органов, изготовленных немецкими мастерами специально для СССР. Орган этот отлично работает и сейчас. Чуть ли не каждый день в храме идут концерты. Кстати, именно из-за этого органа абхазская православная церковь не хочет храм освещать: мол, пока здесь «сатана», служба вестись не может. Орган и евхаристия, оказывается, несовместимы. В Западной Европе так не считают, но мы же (это я непроизвольно про Абхазию сказал «мы», что все-таки неверно) не Европа…

Как-то вечером вдвоем с женой пошли в храм на концерт. Марина Шамба сначала играла произведения Баха. Затем на сцену, вытянувшуюся по линии несохранившегося до наших дней иконостаса, вышли мужчины-абхазы в белых рубашках с черными бабочками и запели абхазскую народную (ритуальную) песню. С другого края на сцену поднялись и встали перед мужчинами женщины в длинных черных платьях с зажженными свечами в руках. Государственная хоровая капелла Абхазии замечательно исполнила целый ряд национальных песен. Это была и слава герою-охотнику, напомнившая мне древний эпос про Гильгамеша. Прозвучал гимн, обычно исполнявшийся на традиционных конных состязаниях. Разумеется, ритуальные песни исполнялись на абхазском языке. Пели также «Ave Maria» Дж. Каччини и «Аллилуйя!».

Я невольно принялся рассматривать певцов капеллы. Мне было с чем сравнивать: недавно слушал выступления Российского хора имени Свешникова в Московской консерватории и в зале имени Чайковского. Репертуар отчасти пересекается (по крайней мере, исполнение «Ave Maria» я мог сравнить). Итак, всматриваясь в лица, я невольно пытался понять, кто они. Один круглоголовый (хоть циркуль приставляй к носу, и получится четкий круг по очертанию головы), наверное, среди предков сваны или мегрелы (мингрелы). Другой, заросший густой черной бородой, мне показался больше похожим на армянина. Среди женщин преобладал чисто абхазский тип — лица узкие, особенно вытянутые в нижней части, — за исключением одной, которая имела внешность великоросскую или, по крайней мере, казачью: чисто русские очертания бровей, овал подбородка и ярко-голубые глаза.

А в зале сидели в основном туристы из различных городов России — от Санкт-Петербурга до Омска. Большинство составляли приезжие великороссы. И они очень хорошо приняли абхазские народные песни. Разве что «Ave Maria» получилась не очень — ее почему-то исполняли под орган, который просто глушил голоса хора. Однако я чуть позже опишу русских туристов, их реакцию и облик, а сейчас вернусь к певцам.

Итак, капелла исполняла песнь за песнью, к краю сцены поочередно выходили женщины-солистки. Мужчины-солисты оставались на своих местах во втором ряду, стоя на скамьях. Уже солировал бородатый «армянин», и «круглоголовый мегрел», и характерный абхазец с вытянутым по вертикали, изборожденным морщинами, смуглым лицом. И тут вдруг объявили ту женщину со славянской внешностью. Она оказалась Людмилой. И вот когда ее только объявили, весь зал, услышав знакомое имя, как-то аж встрепенулся. Услышав имя соплеменницы и увидев ее лицо, весь зал зашелся аплодисментами, хотя Людмила еще не успела и рта открыть. Овации ей были даны как бы авансом, уже за то, что здесь, среди суровых абхазских ликов, она явила взору гостей родные русские черты.

Авансом, ибо ее сольного выступления никто из гостей еще не слышал, а в хоре разобрать отдельный голос трудно. Впрочем, в остальных песнях я уже отчетливо слышал Людмилу — ее высокий голос, в большей мере оперный, чем хоровой, на мой взгляд, выбивался из общего ансамб­ля несколько больше, чем должно было быть. Но это мое мнение: недолюбливаю оперу, при том что люблю слушать хоровые песни.

Как я уже сказал, публика восприняла не только Людмилу, но и все выступление капеллы с большим воодушевлением. И скажу честно: меня такая реакция людей в зале немало удивила и вместе с тем порадовала. Ведь по виду это были, казалось бы, те же самые «отдыхающие», которые заполняют курорты Турции и Египта и «отдыхают» (опять-таки я беру слово в кавычки) на условиях «все включено». Одеты почти все были в какие-то коротенькие шорты (в общем-то не­уместные в здании храма), женщины — в такие же коротенькие юбочки, в полупрозрачные блузки, майки с голыми плечами. Передо мной сидел молодой человек, стриженный очень коротко, а с затылка до плеч оказался нестриженым вовсе — с длинным хвостом волос, он снимал весь концерт на портативную видеокамеру. А девица с голым пупком справа от меня постоянно во время всего выступления щелкала фотоаппаратом (впрочем, затвор в аппарате электронный, никаких щелчков не было, он издавал свои электронные звуки, попискивания, поэтому точнее было бы сказать — «пикала») — то трубы органа, то крупным планом брала Марину Шамбу, сидевшую за клавишами. Да и по всему залу то и дело поднимались вверх загорелые руки с камерами и «бликали» вспышками.

Все это собрание на первый взгляд выглядело как «новые дикие» — цивилизованные по внешности и оснастке, но по поведению часто стихийные и неорганизованные дикари. И вот эта расслабившаяся на пляжах Пицунды толпа вдруг разражалась громкими рукоплесканиями, изрекала возгласы: «Браво!».

А мне-то уже стало казаться, что правы злопыхатели, изображающие характерного «отдыхающего» из России вываливающимся из самолета уже в бессознательном состоянии от пьянства — по прилете к месту «отдыха» — и сохраняющего постоянную такую «форму» в течение всего отпуска. Нет, мои соотечественники на отдыхе  вовсе не человеческий скот. Нет, они вполне способны воспринимать прекрасное. Они не такие, какими их постоянно изображают, какими кое-кто их хочет видеть и очень хотел бы сделать.

А может быть, столь отрезвляюще на нас влияют абхазы? Их нерастраченный народный дух, которого мы сегодня лишены? Впрочем, такое предположение может показаться странным: в состоянии ли маленький народец повлиять на наш огромный, более чем стомиллионный? Уже само такое сопоставление кажется сомнительным (как метод исследования). Тем более что отдыхающие великороссы оценивают волевые качества абхазского этноса скорее отрицательно. Бывало, идешь по улицам Пицунды и слышишь невольно обрывки разговоров туристов между собой, в которых местные жители оцениваются как  безынициативные, неэнергичные, медлительные, даже как ленивые.

Правда, подобная субъективная оценка не отменяет объективного воздействия. В жизни абхазов есть нечто заразительное, чему всякий русский мог бы позавидовать, если бы понял, в чем их преимущество. А понять это преимущество труднее всего.

Я заметил, что абхазы, общаясь с гостем, говорят ему о себе… одно и то же. Нет, не заученный один и тот же текст, ни в коем случае. Но если внимательно вслушаться, то возникает такое ощущение, будто бы все абхазы между собой заранее сговорились. Они говорят сходными интонациями, оборотами речи, даже шутки одного калибра.

Лектор, сухопарый, седоватый мужчина, как позже выяснилось, семидесяти пяти лет от роду, рассказывал об истории и культуре Абхазии почти то же самое, что говорил во время поездки к озеру Рица Экскурсовод. Но на самом деле между Лектором и Экскурсоводом нет никакого сговора о том, что и как говорить туристам. Я это отчетливо осознал. Более того, Хозяин меня всерьез напугал, сообщив, что он намерен добиваться унификации всех текстов, с которыми экскурсоводы Абхазии должны будут обращаться к публике, их утверждения в вышестоящих организациях департамента культуры. Такой чисто бюрократический подход может убить то самобытное, что каждый раз разворачивается в очередной лекции по истории, а именно национальный характер речи, независимо от того, какой личный характер и темперамент у Лектора, Экскурсовода, Хозяина, независимо от того, какого каждый из них вероисповедания. Сегодня вы от каждого из них услышите сходные обороты речи, в которых есть известная доля недосказанности, отчасти даже двусмысленности, выражения, сдобренные весьма своеобразной иронией (кстати, не всегда вызывающей улыбку, а порой так и вовсе непонятной). Но эти однотипные шутки — вовсе не заученный раз и навсегда текст. Ни в коем случае! Слушая рассказ абхаза о чем бы то ни было, вы будете иметь дело с развернутой по определенному поводу сложной и стройной этнической мировоззренческой системой. Например, говорит ли Экскурсовод о том, как его жена разрешила ему жить вне семьи и с кем угодно… А он тут же потребовал от нее нотариально заверенную расписку о таком «решении», чтобы, когда ее братья придут его убивать за измену сестре, он предъявил «оправдательный документ». Или Лектор рассказывает о себе лично как о христианине, празднующем и все мусульманские праздники. И тогда и сейчас мы имели дело не только с конкретными мыслями и суждениями Экскурсовода и Лектора, а с единой мировоззренческой системой. Не скажу «с метафизической системой», так как она в своих основных чертах сложилась задолго до появления на земле метафизики как науки.

Просто абхаз всегда точно знает, как следует поступать в той или иной ситуации. Отсюда и стереотипическое своеобразие их шуток… или того, что великороссы воспринимают как шутки. Так, мы с Хозяином как-то зашли в продуктовый магазин. Он по-хозяйски не позволил мне купить бутылку минеральной воды, а спросил меня, что я хотел, и купил сам. Я вытащил бутылку из упаковки, стоявшей посреди торгового зальчика, он забрал полученный из рук продавщицы какой-то другой товар, заплатил какие-то деньги, перекинувшись с ней парой фраз по-абхазски, и мы вышли в двери. Он лишь бросил мне:

— Пошли!

Я не понял, заплатил ли он за мою бутылку, которую я держал в руках, догоняя его на выходе, и спросил об этом.

— Если бы я не заплатил, то, наверное, выходил бы из магазина гораздо быстрее… — ответил мне Хозяин.

В первое мгновение я воспринял его фразу как обычную бытовую шутку. Такую же, какие слышал во время выступления по телевизору команды КВН Абхазии. (Вопрос: «А ваш отель охраняется?» Ответ: «Конечно, охраняется вооруженной охраной — только со стороны Грузии».) Теперь-то я понимаю, что это была лишь в самой малой части шутка… это была, не побоюсь этого слова, общая этническая модель поведения, развернутая применительно к конкретной ситуации.

 

* * *

Эта земля видела почти все великие цивилизации мира. До России здесь господствовала Османская империя, раньше Питиунт подчинялся Генуе, до этого — Константинополю, а ранее — Римской империи. В древности здесь был построен город Питиунт, называемый в некоторых летописях Великим Питиунтом. Остатки его и сегодня можно увидеть при подъезде к современной Пицунде. Сейчас это поросшие деревьями фундаменты древних построек. Неподалеку в лесу — фундамент уникального двухнефного храма VI века. Вокруг двухсотлетние пицундские сосны. Эти циклопические деревья своими жирными корнями расковыривают плинфу исторического памятника, которому полторы тысячи лет. Сосну можно вырастить до такого размера за двести лет, а подобный храм больше не появится. Он неповторим. Поэтому Хозяин пытается добиться от лесничества разрешения на вырубку нескольких наиболее опасных для памятника деревьев — в обмен на посадку сотни саженцев пицундской сосны вокруг. Но лесничество уперлось — ни в какую не дает разрешения.

Христианство пришло в Абхазию в III веке. Здесь остались развалины первых христианских храмов. Но из-за войны и блокады у Абхазского государства до раскопок древностей все не доходят руки. Историография по большей части несет на себе следы «грузинского вклада», вроде того, на сцене сухумского театра.

Хозяин рассказывал о своем споре с одним грузином:

— У вас в Абхазии христианство было принято как государственная религия в пятом веке нашей эры. — Грузин начал спор с Хозяином с корректировки дат к более позднему времени.

— Ну, можно сказать и так, — примирительно отвечает Хозяин.

— А у нас в Грузии… — переходит Грузин к завершающему и победному тезису в споре, — а у нас в Грузии христианство как государственная религия было принято в пятом веке… до нашей эры…

Смешно? Да, пожалуй, грустно от такого «диалога культур». Ведь Великий Питиунт не был абхазским городом, но не был он и грузинским. Сюда, к берегу возле устья реки Бзыпь, приходили корабли ромеев (римлян) и греков. Великий Питиунт с его не раскопанными до сих пор фундаментами храмов и домов, с лежащими все еще в земле трубами акведука, с древним саркофагом и сегодня остается достоянием нескольких великих цивилизаций, что абхазы хорошо понимают. Все-таки слава богу, что этот город сегодня в руках абхазов, а не у грузин!

 

* * *

Хозяин — местный обитатель, родился и рос в селе неподалеку от Пицунды, в предгорьях. Я побывал там, не в самом его селе, но возле — в форелевом хозяйстве. Несколько рядков продолговатых бетонированных прудков, в одном из которых мелкие мальки, только что выпущенные из чана, стоящего под навесом, где эти мальки нарождаются из икры и крепнут. В другом прудке — рыбки чуть крупнее. В третьем — еще крупнее и так далее. Вода, взятая из протекающей по соседству горной реки, запускается в пруды: форель не может жить в стоячей воде — только в проточной.

Средних рыбок тут же можно попробовать в ресторанчике. В последнем садке — большущие, пятнистые, как ягуары, форелины, но их в еду не пускают, а держат, что называется, на развод. Когда моя жена кинула им щепотку специального корма, от плавников поверхность воды в садке аж закипела — спинные плавники взбили пену.

Так вот, сразу после входа в этот форелевый питомник мы оказались рядом с манерным домиком: прямо­угольники стекол в окнах, как обычно делают на верандах, полукольцо крыльца с дугой перил, а на круглых колоннах над крыльцом — балкон, окаймленный балясинами. А над балконом козырек крыши — тоже на колоннах, но квадратных в сечении и потоньше. Сегодня у «новорусских» дачников Подмосковья таких бедных по отделке зданий, наверное, уж нет. Скромненький по нашим нынешним понятиям сельский дом. А ведь это — охотничий домик Сталина.

Хозяин рассказывал, что долгие годы, когда «вождь народов» приезжал в его родные края на охоту (а вождь почему-то любил именно эти места),  он останавливался в сакле одного старика. Сталин вышел из самых низов общества, с детства не был избалован всяческими удобствами, а потому вполне сносно себя чувствовал в крестьянском доме. Много позже построили этот охотничий домик с колоннами, Сталин им в полной мере не успел попользоваться — большее число выходов на охоту делал от старика. И как-то раз, сидя у очага в сакле, вождь сказал гостеприимному крестьянину: «Что хочешь? Все сделаю!»

Как оказалось, лично крестьянину ничего и не нужно было: виноград на вино родился в достатке, зерна с кукурузного поля хватало на то, чтобы целый год готовить мамалыгу. А потому крестьянин и отказался от каких-то подарков себе лично. Попросил вождя школу новую в селе поставить. Уж больно было старо и хлипко школьное здание.

Вождь отдал распоряжение — и вскоре в селе выросла новая школа. Стены ее, возведенные из цельных кусков камня толщиной аж полтора метра, крыша покрыта сложносоставным металлом с каким-то таким напылением, что не боялась ни жары, ни мороза. Сто лет бы служила… бы… Однако перескажу этот рассказ по порядку.

В той сталинской школе и довелось Хозяину пойти в первый класс и получить аттестат зрелости. Классы и коридоры были просторными. Летом в этих стенах не жарко, а зимой не холодно. В годы детства Хозяина детей в селе рождалось обильно — не то что в наше время. Но учиться всем им было не тесно. И все дети с мальства, и все их родители помнили: школу эту построили по личному распоряжению хоть и ниспровергнутого ныне, но все-таки нашего великого вождя.

Однако, как рассказывает Хозяин, кому-то из номенклатуры последних десятилетий советской власти, вероятнее всего назначенному на руководящую должность в Абхазию из Тбилиси, захотелось себе лично построить дом из того самого камня и с той самой крышей. Антисталинская кампания как повод для разрушения нового здания школы давно миновала. Но тут вдруг подвернулась новая, по-советски прямолинейная кампания — реконструкция старых школ. Вот эту сталинскую школу и «реконструировали». То есть ее разобрали, и весь тот материал, из которого она сложена, был вывезен в неизвестном направлении. Вместо нее в большой спешке возвели из легких бетонных конструкций нечто в форме буквы «Г», в чем уже сильно сократившийся детский контингент умещался с большим трудом. Через два года та часть школьного корпуса, которая походила на верхнюю планку буквы «Г», из-за спешки во время строительства (видимо, спешили вывести ценные строительные материалы и замести следы) просела вместе с рыхлым грунтом и отломилась от основной части здания.

Из этой истории, рассказанной Хозяином, следует, по меньшей мере, два вывода. Во-первых, видно, сколь мудрым был тот крестьянин, который принимал у себя Сталина: для себя лично он у вождя ничего не попрос





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0