Есть целый строй созвучий, неопределенных, но доступных внутреннему слуху ребенка; есть этот невещественный и неразлагаемый воздух родной земли, который необходимо нужен для первых годов детства. Душа пропитывается им насквозь.

Ю.Ф. Самарин
 

Память не есть нечто внешнее по отношению к жизни, а само содержание жизни. Вспоминая, душа свободно посещает места происшедших событий. Они продолжают существовать не в каком-то туманном и удаляющемся «прошлом», а здесь и сейчас, в иных измерениях пространства. Лишь в состояниях полусна, слушания классической музыки, созерцания красоты и величия природы многомерность реального мира приоткрывается. И тогда «последние истины», невыразимые на вербальном языке, приспособленном для реалий видимого мира, становятся само собой разумеющимися. Дедуктивным путем эти истины могли бы быть выведены лишь в том случае, если бы в реальном мире господствовал логический детерминизм. Но этого детерминизма нет, и реальны все миры, в которых обитает и путешествует душа, — и физический мир «яви», и мир сновидений (неизмеримо более объемный), и мир музыки.

«...необходимо признать, что, кроме мозга, должен быть и другой, гораздо более важный и могучий субстрат памяти. И мы считаем таким субстратом дух человеческий, в котором навеки отпечатлеваются все наши психофизические акты. Для проявления духа нет никаких норм времени, не нужна никакая последовательность и причинная связь воспроизведения в памяти пережитого, необходимая для функций мозга. Дух сразу обнимает все и мгновенно воспроизводит все в его целостности» (Святитель Лука Войно-Ясенецкий. Дух, душа и тело).

В возрасте 15–17 лет, увлекшись географией Москвы, я заметил, что каждый ее уголок наполнен своим неповторимым колоритом, или, как говорят французы, couleur locale. Впоследствии я узнал, что это выражение восходит к латинскому genius loci (гений места) — так называли латиняне этот колорит, свойственный определенным областям пространства. По их же представлениям, время тоже структурировано и каждый день года наполнен своеобразным «колоритом времени» (genius temporali). Все события разворачиваются на фоне взаимодействия пространственного и временного колоритов. Я предположил, что свой колорит имеет и каждый из двенадцати секторов, соединяющих центр Москвы (в духовном смысле это Успенский собор Московского Кремля) с Садовым кольцом. Каждый такой сектор можно сопоставить с определенным месяцем года, спроецировав его на соответствующий отрезок (дугу) Садового кольца Москвы:

Дата начала месяца	Место пересечения Садового кольца с радиусом —  границей сектора
1 (14) января	Пересечение Садового кольца с Большой Дмитровкой
1 (14) февраля	Сухаревская площадь
1 (14) марта	Красные ворота
1 (14) апреля	Пересечение Земляного вала с Николоямской улицей
1 (14) мая	Таганская площадь
1 (14) июня	Павелецкая (Зацепская) площадь
1 (14) июля	Серпуховская площадь
1 (14) августа	Калужская площадь
1 (14) сентября	Крымская площадь
1 (14) октября	Смоленская площадь
1 (14) ноября	Кудринская площадь
1 (14) декабря	Триумфальная площадь

Точки пересечения радиусов, направленных из центра Москвы, с Садовым кольцом могут быть сопоставлены с двенадцатью вратами Вышнего Йерушалаима, соответствующими двенадцати коленам Израилевым, согласно пророчеству Иезекииля (гл. 48, стихи 31–34), а также «столицам» уделов этих колен за пределами Йерушалаима (кроме колена Левиина, удел которого в самом Храме).

Пересечение Садового кольца с Большой Дмитровкой	Иудины	Бейт-Лехем
Сухаревская площадь	Левиины	Храм Святого Града (гора Мориа)
Красные ворота	Иосифовы	Шхем
Пересечение Земляного вала с Николоямской улицей	Вениаминовы	Гива
Таганская площадь	Дановы	Айялон
Павелецкая (Зацепская) площадь	Симеоновы	Беер-Шева
Серпуховская площадь	Иссахаровы	Изреель
Калужская площадь	Завулоновы	Гат-Хетер
Крымская площадь	Гадовы	Далманута
Смоленская площадь	Асировы	Кавул
Кудринская площадь	Нефталимовы	Лидда (Лод)
Триумфальная площадь	Рувимовы	Вифсаида и Капернаум, Тивериадское озеро

Попробуем обойти Садовое кольцо по часовой стрелке, начав с самой северной его точки. Будем вспоминать впечатления и обстоятельства, связанные с домами и примыкающей к ним местностью внутри и вне Садового кольца, и сопоставлять с ними даты Годового круга, осмысливая их в свете Литургического времени — церковного календаря.
 

Январь

1 (14) января — Обрезание Господне и память святителя Василия Великого. Угол Долгоруковской улицы и Оружейного переулка. Здесь, по адресу: Оружейный переулок, д. 41, было бы уместно возведение храма в память Обрезания Господня и Василия Великого.

2 (15) января — Преставление преподобного Серафима, Саровского чудотворца. Садовая-Каретная, д. 2.

Самое дорогое мне место в этом секторе, продолженном за пределы Москвы, — Кирилло-Белозерский монастырь, на территории которого мне в детстве довелось прожить четыре месяца — с середины мая до середины сентября 1957 года — и который посещал потом в 1974, 1982, 2002 и 2005 годах. Наиболее почитаемые святые, имена которых ассоциируются с этим направлением от Москвы, — преподобные Кирилл Белозерский, Ферапонт Можайский и Нил Сорский, святитель Игнатий Брянчанинов, священномученик Варсонофий Лебедев, епископ Кирилловский, расстрелянный 2 (15) сентября 1918 года у дороги из Кириллова в Горицы (место расстрела получило название «Северная Голгофа»), исповедники Александр Иванович Бриллиантов и его брат Иван Иванович Бриллиантов — их жизненный путь теряется в начале 30-х годов прошлого века.

Кирилло-Белозерский монастырь расположен в диаметрально противоположном направлении от Москвы (к северу и чуть-чуть к востоку), чем Святая земля (к югу и чуть-чуть к западу), но есть таинственная связь между монастырем и его окрестностями и Святой землей. Прежде всего, стены Кирилло-Белозерского монастыря в плане почти точно повторяют стены старого города, хотя по площади монастырь почти в четыре раза меньше.

Хотя я в детстве провел в Кирилло-Белозерском монастыре всего четыре месяца, он снился мне потом так часто (и продолжает сниться по сей день), как будто я провел там полжизни. При этом Кириллов в сновидениях у меня всегда ассоциировался с Йерушалаимом, хотя наяву я впервые побывал в Йерушалаиме лишь в 1995 году, а до этого не имел никакого представления об их подобии, которое не передается никакими фотографиями и рассказами путешественников, отмечающих обычно лишь отличия природных условий, «флоры и фауны», но не ощущающих нечто общее. Кириллов — родина людей интересной судьбы: математика Дмитрия Александровича Граве (1863–1939) и посла СССР в Великобритании Ивана Михайловича Майского (1884–1975).

Неподалеку от Кирилло-Белозерского монастыря находится уникальное на земле место, Волок Славянский, где лишь 4 километра отделяют бассейн Волги, относящийся к бессточной области, от бассейна Северной Двины, относящегося к мировому океану. В 12 километрах к северо-западу от Волока Славянского — единственное естественное озеро, относящееся одновременно и к бессточной области, и к бассейну мирового океана. Это Бородавское озеро, из которого в западном направлении вытекает река Бородава, впадающая в Шексну (в бассейне Волги), а в восточном — ручей Паска, относящийся уже к бассейну Северной Двины). Ручей начинается с небольшого водопада у самых стен Ферапонтова монастыря.

(Лишь в 1719 году было создано Вышневолоцкое водохранилище, ставшее еще одним водным резервуаром, объединяющим бассейн мирового океана с бассейном Каспийского моря. Но о нем — в главе «Ноябрь».)

В начале XX столетия, после окончания четырехклассного Волокославинского училища, ходил по заброшенному следу волока, из села Волокославинского (у истока реки Порозовицы в бассейне Северной Двины) в село Никольский Торжок (у истока реки Славянки в бассейне Волги) мой дедушка Николай Сергеевич Бобров (1892–1959), описавший впоследствии свое детство в книге «В сердце Руси Северной», вышедшей в Вологодском книжном издательстве в 1959 году.

Вот выдержка из этой книги:

«Детям иных деревень и сел приходилось совершать ежедневно тяжелые и даже опасные путешествия.

Так было во всей России, так было и в Кирилловском уезде! Автор этих строк помнит, как в сумраке рассвета со стороны озера показывались серые фигурки школьников. Пряча лицо от студеного ветра, шли они в школу с драгоценными книжками и ломтем хлеба в холщовой сумке. За три, четыре и даже за восемь верст гуськом, чтобы не потеряться, стремились школьники, зачастую рискуя жизнью...

Однажды учитель увидел два пустых места на парте. На улице выл ветер, и снег залеплял окна. “Не заблудились ли они, — с тревогой думал учитель. — Может быть, замерзают сейчас. Или еще хуже — волки?”

Урок продолжался, но учитель был рассеян и тревожен. На другой день один из учеников пришел, но второе место осталось пустым. Мальчик пропал...

Об этом узнала Надежда Михайловна Гаршина — земский врач села Волокославинского, долго работавшая здесь после трагической смерти мужа.

При помощи дочери помещика Богдановича Надежда Михайловна организует в голодный 1899 год первые в уезде детские ясли. Наконец, узнав о гибели школьника, деятельно вмешивается она в жизнь школы. Преодолев сопротивление почетного блюстителя Волокославинского училища, Надежда Михайловна организует “ночлежку” для детей.

В одном из помещений первого этажа школы устраиваются нары. На этих нарах, положив под голову свои рваные полушубки, спали в зимнюю непогоду ученики из дальних деревень.

При помощи учителей, и самого деятельного из них — Константина Федосеевича Белова, каждый вечер для детей готовился ужин.

По воскресеньям Надежда Михайловна угощала школьников чаем с невиданным деревенскими детьми лакомством — сладким пирогом. Автор этой книги до сих пор отчетливо помнит жилище Надежды Михайловны, ее кабинет, украшенный портретом Всеволода Михайловича Гаршина».

В течение 1957 года дедушка как раз заканчивал работу над этой книгой, живя в одной из келий Кирилло-Белозерского, предоставленной ему тогдашним директором Кирилловского музея-заповедника Николаем Полиевктовичем Янусовым.

В середине мая дедушка вызвал туда жену, дочь и внука, то есть меня. Это был мой первый выезд из Москвы на такой длительный срок (немногим менее четырех месяцев), первая поездка на поезде дальнего следования (названия конечных пунктов поездов, объявляемых диктором на Ярославском вокзале, звучали завораживающе: «Воркута», «Княж-Погост»), первое плавание на колесном пароходе из Вологды в Кириллов, вверх по Сухоне, Кубенскому озеру, Порозовице, затем по каналу герцога Виртембергского с его сложной системой шлюзов. Благодаря четырехмесячному пребыванию в Кириллове и его окрестностях эти места стали восприниматься мною (и продолжают восприниматься) как Родина.

Впоследствии, начав философски осмыслять жизнь, я заметил, что определенные философские темы навсегда остаются «сплавленными» с теми местами детских прогулок, где впервые задумался об этих темах. При новых посещениях этих мест эти темы оживают. В свою очередь, размышление об определенном философском или математическом вопросе, чтение текстов, посвященных соответствующей теме, вызывают яркий зрительный образ этих мест и отчетливое ощущение пребывания души именно там! Например, мысли о том, что осуществившиеся («прошлые») события каким-то образом продолжают жить в настоящем (в вечности), что существует четыре статуса вещей, явлений и событий, а именно «достоверные», «возможные», «невозможные» и «невозможные, но тем не менее осуществившиеся» (которые принято называть чудесными), и что так называемая теория вероятностей справедлива лишь для второго из этих статусов, но не для трех остальных, впервые посетили меня именно во время прогулки по берегу Сиверского озера, вдоль стены монастыря, во второй свой приезд туда через 17 лет, в июле–августе 1974 года, когда я вновь посетил эти родные мне места, на этот раз в качестве рабочего археологической экспедиции, маршрут которой пролегал от горы Мауры к Белозерску, а затем к Лозскому озеру. И с тех пор размышления об ограниченности области применения теории вероятности и о многозначности логики реального мира неизменно воскрешают в моем сознании образы Сиверского озера, если смотреть на него со стороны монастыря. Из моих тогдашних размышлений.

Многозначную логику обычно принято называть неклассической или неаристотелевской. Но более правильно было бы назвать ее максимально развитой аристотелевской или неоаристотелевской, так как именно Аристотель преодолевает апории Зенона, фактически вводя многозначную логику, в которой целое не тождественно сумме его частей. «Возможные предположения» содержатся уже у Аристотеля — в виде суждений о будущих случайных событиях, обретающих свой бытийных статус лишь после их осуществления. Можно сказать, что возможные предположения предполагают временное измерение, то есть логика, включающая «возможные предположения», представляет собой логику осуществляющихся событий, справедливую и для будущих, и для уже осуществившихся («прошедших») событий.

Как известно, Аристотель делит все сущее на δυναμις (дюнамис), не совсем удачно переведенное на латынь как «потенциально сущее», и ενέργεια (энэргэйя) — актуально сущее. Аристотелевское понимание времени как процесса перехода «потенциально сущего» в «актуально сущее» позволяет нам вместо понятий «прошлое» и «будущее» использовать понятие ενέργεια (для реализовавшихся событий) и δυναμις (для событий, еще не реализовавшихся). Согласно Аристотелю, все предстоящие события уже существуют, но в «потенциально сущем», а участники событий (числа, элементарные частицы, молекулы, люди) актуализируют их, то есть переводят из потенциально сущего в актуально сущее. Информация о процессе этой актуализации хранится не в квантовом мире суперпозиций, не в мире потенциально сущего, а в мире уже состоявшегося, актуально сущего.

В современном устоявшемся бытовом (и даже «научном») словоупотреблении аристотелевские термины δυναμις и ενέργεια едва ли не полностью поменялись местами, изменили свой смысл на прямо противоположный. Динамическим, или динамичным называют обычно что-то активное, изменяющееся во времени, тогда как по Аристотелю это не только неподвижное, но даже вообще еще не проявившееся в видимом мире. А «энергия» в сегодняшней физике может быть и потенциальной (тогда как ενέργεια Аристотеля всегда понималась им как уже актуализовавшееся сущее). Пора вернуть аристотелевским терминам их исконный смысл! Тогда мир, находящийся в статусе δυναμις, по-русски будет называться динамийным, а мир, приобретший статус ενέργεια, получит название энергийного.

Современная математика занимается лишь видимым миром, то есть тем, что мы можем наблюдать в момент перехода сущего из динамийного статуса в энергийный. Математика совершенно не занимается миром уже осуществившегося (то есть приобретшим энергийный статус). А мир еще не осуществившихся событий, мир суперпозиций (имеющих динамийный статус), отдан сегодня «на откуп» так называемому «математическому аппарату квантовой механики», «парадоксы» которой легко объясняются тем, что принципиально суперпозиционной реальности квантового мира незаконно придается энергийный статус, то есть статус актуально сущего, осуществившегося. (Продолжение этой темы — в главе «Сентябрь».)

В Белозерск я попал летом 1974 года впервые, но был подготовлен к нему 12 (25) марта того же 1974 года, посетив премьеру фильма Шукшина «Калина красная», съемки которого проходили в Белозерске.

В 2002 году я побывал в Кириллове в третий раз, уже в сопровождении своих швейцарских друзей, прочтя перед этой поездкой замечательную книгу Андрея Николаевича Муравьева «Русская Фиваида на Севере», еще больше породнившую меня с этими местами.

Соответствия мест Кириллова и Кирилловского уезда некоторым географическим пунктам Москвы:

Места Кириллова и Кирилловского уезда	Некоторые географические пункты Москвы
Собор Рождества Богородицы в Ферапонтовом монастыре	Рождественский монастырь в Москве
Церковь Благовещения в Волокославине	Церковь Архангела Гавриила у Чистых прудов
Никольский Торжок	Никольские ворота Китай-города
Казанский собор в Кириллове	Казанский собор в Москве
Успенский собор Кирилло-Белозерского монастыря	Успенский собор Московского Кремля

На самой границе январского сектора с февральским (правее Ярославской железной дороги, но левее Ярославского шоссе, то есть еще в январском секторе) — поселок Ашукино, куда я регулярно приезжал начиная с лета 1973 года в гости к Екатерине Александровне Крашенинниковой (1918–1997), занимавшей там, вместе со своей сестрой Марией Александровной, четверть избы без удобств. Екатерина Александровна оставила прекрасные воспоминания о Пастернаке и Марии Вениаминовне Юдиной. Уже позже я узнал, что в 1947 году сестры Крашенинниковы приютили у себя только что вышедшего из лагеря о. Димитрия Дудко, которому негде было тогда жить. (Подробнее об о. Димитрии далее, в главе «Март».) Их дом в Ашукине постоянно был прибежищем для возвращающихся из лагерей несправедливо гонимых людей. При этом Крашенинниковы никогда не задавали вопроса о вероисповедании опекаемых ими людей, но, соприкасаясь с ними, люди неверующие или принадлежащие к иным конфессиям начинали проникаться мыслью об истинности христианства. Живя в крайней бедности, Крашенинниковы находили возможность помогать всем, кому, как им представлялось, было еще труднее. Самым страшным грехом Екатерина Александровна считала уныние, недовольство внешними обстоятельствами жизни. Она верила в промыслительное значение трагедии, постигшей Русь в XX столетии. «Не проклинать, а благословлять надо наших гонителей», — говорила она. По убеждению Екатерины Александровны, если человеку удастся построить в этом мире крепость и отгородиться в ней от тех, кто мешает ему комфортно жить, — он тут же умрет, так как жизнь его потеряет всякий смысл. Запомнилась мне и другая мысль Екатерины Александровны: «Россия верующая держит на своих плечах Россию неверующую». Свое эссе о фильме «Солярис», поднимающее глубокие вопросы о бессмертии и ответственности, Екатерина Александровна давала для прочтения мне на дом (с правом снятия копии), но я не догадывался тогда об огромной его ценности и никакой копии так и не снял. Не исключено, что копия, если бы она и была снята, все равно погибла бы в катастрофе 1977 года (о которой будет сказано ниже), но теперь бессмысленно об этом говорить. Сейчас помню только мысль Екатерины Александровны о том, что фильм неизмеримо глубже повести Лема, послужившей основой для его создания. Взяв сюжет атеиста Лема, сценарист Горенштейн и Тарковский смогли сделать настоящий христианский фильм. (Впоследствии я узнал, что Лем возмутился именно этим и заявил, что у Тарковского получился не его «Солярис», а «Преступление и наказание» Достоевского.) По словам Екатерины Александровны, сюжет «оживления» Хари прекрасно иллюстрирует знаменитую «антиномию воскресения», впервые сформулированную святителем Григорием Нисским, поставившим вопрос: «Зачем вновь наделять тело важнейшими органами и членами, раз им в небесной жизни не будет употребления: ведь исключаются и природное питание, и размножение, и воскресшему телу, не нуждающемуся уже в органах, назначение которых — борьба со смертью, становится уже не нужным оно само?» Сам Григорий Нисский полагал, что разрешение этой антиномии совершится именно тогда, когда совершится сама Тайна Воскресения всех «от века скончавшихся».

Обе сестры, их брат Сергей (1915–1998), а ранее их мама, Елизавета Александровна Дюшен, обрели свой покой на Ашукинском кладбище. Я убежден, что Крашенинниковы, несомненно, должны быть причислены к сонму исповедников Христовых. Воздавать добром и за добро, и за зло (что представляется апостасийному миру безумием) было их естественным поведением. Никто пока не ставил вопроса об их канонизации, но у Бога они уже прославлены!
 

Февраль

2 (15) февраля — Сретение Господне.

Хотя название улицы Сретенка происходит вовсе не от праздника Сретения Господня, а от Сретения в 1395 году чудотворной иконы Владимирской Божией Матери, оно удивительным образом промыслительно перекликается с положением именно этого праздника в Годовом круге, спроецированном на Садовое кольцо.

Ближайший храм, престол которого совпадает с этим направлением от центра Москвы, — храм мученика Трифона в Напрудном (у метро «Рижская») — память его 1 (14) февраля.

А ближайший храм, посвященный именно Сретению Господню, — это храм в Новой Деревне. Следующий за ним по этому направлению — знаменитый храм Сретения на Набережной в Вологде.

11 (24) февраля — память преподобного Димитрия Прилуцкого, Вологодского. Садовая-Спасская, д. 11/1.

На самой границе февральского сектора с мартовским — дом, в котором родилась моя бабушка Анна Николаевна Боброва, урожденная Иванова (1891–1973), стоявший на том месте, где в 1935 году был воздвигнут наземный вестибюль станции «Красносельская».

Наиболее дорогие места февральского сектора за пределами Москвы: Гребнево, Ярославль, Вологда, Вельск, Великий Устюг, Сольвычегодск, Пинега, Веркола (родина святого праведного Иоанна Кронштадтского и Федора Абрамова).
 

Март

1 (14) марта — с первого весеннего месяца (впоследствии получившего название Нисан) начинал год Древний Израиль, согласно предписанию Торы: «И сказал Господь Моисею и Аарону в земле Египетской, говоря: месяц сей да будет у вас началом месяцев, первым да будет он у вас между месяцами года» (Исх. 12, 1–2). Впоследствии, уже в Вавилонском плену, этот первый месяц получил название Нисан, а начало года (по неизвестной мне причине) было перенесено на седьмой месяц, то есть первый осенний месяц Тишрей.

Совершенно не сговариваясь с израильтянами, древние римляне также начинали год с первого весеннего месяца, которым для них был март. Хотя потом (уже в Восточном Риме — Константинополе) начало года было перенесено на 1 сентября, названия месяцев, с сентября по декабрь, сохранили следы римских числительных, от «седьмого» до «десятого».

Как мы видим из книги Исход, дата начала года связана с Исходом народа Израиля из Египта, поэтому она и должна была бы называться не Эрой от сотворения мира, а эрой Исхода — ведь к дате сотворения мира она никакого отношения не имеет.

Если причины переноса даты Нового года в Вавилонском плену с 1 Нисана на 1 Тишрея неизвестны, то по поводу причин переноса этой даты в Византии с 1 марта на 1 сентября существуют, по меньшей мере, две версии. По одной из них, первый христианский император Константин Великий ввел в 312 году дату 1 сентября, чтобы максимально дистанцироваться от языческого Рима, в котором началом нового года было 1 марта — дата основания Рима Ромулом и Ремом в 753 году до н.э. (хотя большинство историков датой основания Рима считает не 1 марта, а 21 апреля 753 года). В любом случае дата основания Рима тоже никак не связана с датой сотворения мира.

Другая версия, более «приземленная», объясняет перенос даты хозяйственными соображениями: в этот день в связи с окончанием основных земледельческих работ производилась ежегодная оценка имений и определялись размеры налогов.

Хотя Русь приняла христианство именно от Византии, вместе с юлианским календарем, новый год вплоть до 1492 года, то есть без малого пять столетий, продолжал отмечаться на Руси 1 марта.

Но в 1492 году великий князь Иван III решил по примеру Византии перенести начало нового года, причем, как и в Византии, новолетие было совмещено с «праздником сбора урожая и сроком сбора податей и оброка». В этот же день Иван III повелел всем жалобщикам являться в Москву. Новолетие Руси повторило судьбу новолетий Древнего Израиля и Второго Рима.

1 сентября продолжало оставаться первым днем года чуть более двух столетий. Отмечался новый год благочестивыми делами. После торжественной церковной службы великий князь (впоследствии царь) раздавал милостыню народу, посещал больных и узников в темницах, некоторых из них освобождал.

В 1699 году Петр I предписал «считать первое января 7208 года от сотворения мира первым января 1700 года от Рождества Христова» и перенести на эту дату начало гражданского нового года. Разумеется, что при этом он руководствовался не идеей замены «ветхозаветного летосчисления новозаветным», а желанием, как бы сказали сегодня, приблизить Русь к «мировым стандартам сообщества цивилизованных государств», что проявилось и во всех остальных его преобразованиях.

2 (15) марта — память явления Державной иконы Божией Матери. Храм, посвященный этому событию, был бы очень уместен на углу площади Красных ворот и начинающегося отсюда отрезка Садового кольца. Его предполагаемый адрес — Садовая-Черногрязская, д. 2.

4 (17) марта — память Герасима, иже на Иордане, а также Герасима Вологодского. Садовая-Черногрязская, д. 4. На этом месте будет уместно создание подворья монастыря Святого Герасима, расположенного в Иорданской долине, вблизи Иерихона.

Мое первое детское воспоминание относится к храму Покрова на Лыщиковой горе, расположенному у южной границы мартовского сектора, в Лыщиковом переулке, д. 10. Это мое крещение, состоявшееся в этом храме осенью 1952 года, через два года после нашего переезда на Николоямскую. Он оставался нашим приходским храмом до 1977 года, когда мы уехали с Николоямской улицы. В этом храме — единственный в Москве придел, освященный во имя преподобного Иоанна Дамаскина.

В мартовском секторе находится и основная часть Китай-города, от Никольской улицы на севере до Варварки на юге, а также удивительный поэтический уголок Москвы, мистический центр которого — Ивановский монастырь, построенный уже в XIX столетии, но повторяющий облик Санта-Мария дель Фьоре, и вызывает поэтому ассоциации с Флоренцией. Он ассоциировался у меня не столько с Италией, сколько с итальянской частью Швейцарии — кантоном Тессин. Мне до сих пор часто снится этот уголок, и в сновидениях он занимает неизмеримо большее пространство, чем в мире «яви», простираясь на десятки и сотни километров! И горы в нем — не ниже швейцарских! Описаниями происходящих в этом уголке событий, путешествий по его горам, лесам, озерам и селениям можно было бы заполнить несколько томов. Но мы сейчас совершаем путешествие в мире «яви» и не будем отвлекаться! Позже я узнал, что в этом же секторе находится Тессинский переулок, выводящий на Серебряническую набережную Яузы. Об этом переулке в справочнике П.В. Сытина сказано: «Назван в XIX веке по землевладельцу А.М. Тессину». Больше ничего о «землевладельце А.М. Тессине» мне узнать не удалось.

Но, попав наяву в 1992 году — впервые в жизни — в Тессин, я был потрясен поразительным сходством его пейзажей с открывшимися мне в моих детских сновидениях. И там, в Швейцарии, сновидением казалось уже существование этого таинственного уголка вокруг Ивановской горки. И до сих пор не верится, что он существует наяву!

В самом начале мартовского сектора, сразу за Китай-городом, расположен Политехнический музей, северную часть которого занимает Центральный лекторий Общества по распространению политических и научных знаний. В 1963–1969 годах я был постоянным посетителем цикла лекций «Философские вопросы современного естествознания», проходивших в этом лектории. Слушание этого цикла сформировало мое тогдашнее мировоззрение, в котором естественные науки фактически занимали место религии. Высказывание Эйнштейна: «Если во мне есть что-то, что можно назвать религиозным, то это только безграничное восхищение устройством мира, постигаемого наукой», — казалось мне тогда вполне убедительным, как и его убежденность в том, что «этическое поведение человека должно основываться на сочувствии, образовании и общественных связях». Вполне осуществимой казалась мне попытка вывести и этику из данных естественных наук.

Мое увлечение естественными науками совпало с началом так называемой эры освоения космоса и возникновением своеобразной околокосмической терминологии. Помню, как поразил меня своей филологической неправильностью газетный заголовок: «Дверь во Вселенную открыта». Вот мои тогдашние размышления по этому поводу.

«Вселенная» — это калька греческого οἰκουμένη, означающего даже не всю поверхность планеты Земля, а лишь обитаемую ее часть. Но в обыденной речи этим словом обозначают «все то, что существует» и что еще совсем недавно было принято обозначать почти уже вышедшим из употребления термином «Метагалактика». В космосе мы находимся всегда и выйти из него не можем. А во Вселенной мы находимся именно на Земле, в обитаемой ее части. 18 марта 1965 года Алексей Архипович Леонов действительно «открыл дверь во Вселенную», но — в противоположную сторону, чем подразумевалось автором газетной публикации: «Вселенной» было не окружающее пространство, а именно космический корабль — вынесенная в открытый космос обитаемая часть Земли!

Дополнение к моим тогдашним размышлениям, сделанное уже после появления Интернета. Уже сейчас глобальная информационная сеть содержит колоссальные объемы информации, не требуя для этого никаких дополнительных пространственных «вместилищ». Но если пространство сегодняшней Всемирной паутины ограничено объемом сетей, опоясывающих Землю, то пространство вселенской информационной системы ничем не ограничено, непрерывно расширяется, и ее «серверами» можно считать все элементарные частицы, наполняющие многомерную Вселенную.

Вместе с тем трудности, которые неизбежно возникнут при попытках освоения космоса путем перелетов к «иным мирам» с околосветовыми скоростями (такие, как необходимость в огромных невосполнимых затратах энергии, в сверхмощной радиационной защите, замедление времени в звездолете по отношению к окружающему пространству, из-за которого космонавты попадут в далекое будущее, из которого нет возврата домой), делают «космическую экспансию человечества» (в его непреображенной плоти) тупиковым направлением развития цивилизации, ложным ориентиром. Ориентиром истинным станет развитие не вовне, а внутрь, в иные измерения, последствия которого остаются невидимыми для внешнего наблюдателя.

Настоящее — это не «точка на временной оси», из которой мы обозреваем прошлое и будущее, а луч, начинающийся в момент сотворения мира. Неоднозначность понятий «прошлое» и «будущее» приводит к парадоксу: когда мы пытаемся проникнуть в прошлое, мы попадаем в нереализованное (потенциальное) состояние, так как события между выбранным нами моментом в прошлом в тот момент еще не состоялись, они были в будущем по отношению к этому моменту. А пытаясь проникнуть в будущее путем тривиальной космической экспансии, мы лишь затормозим (заморозим) свою способность к творчеству, время для нас затормозится, и мы окажемся лишь участниками десанта своего собственного далекого прошлого в чужое настоящее, в котором мы никому не будем нужны. Такую злую шутку сыграло бы с нами движение с околосветовой скоростью, если бы оно было технически осуществлено.

Время есть процесс актуализации потенциально сущего (δύναμις). Время порождает не только энергию (по Николаю Александровичу Козыреву), но и пространство. Потенциально сущие события, кристаллизуясь, становятся актуально сущими (ἐνέργεια), состоявшимися.

Событием, совершенно перевернувшим мое «шестидесятническое» мировоззрение, стало знакомство с работой Юлия Анатольевича Шрейдера «Наука — источник знаний и суеверий», опубликованной в десятом номере журнала «Новый мир» за 1969 год и заставившей меня расстаться с иллюзиями о возможности построения «оптимальной системы этики на научных принципах». Лишь из посвященного Шрейдеру в журнале «Вопросы философии» некролога стало известно, что он сам «вначале даже был убежден, что наука — это единственный способ понять мир, а наиболее совершенная из наук — математика».

Парадоксальным образом именно под влиянием чтения статьи Шрейдера, выпускника и преподавателя мехмата, вундеркинда, окончившего школу в 16 лет, а университет в 20-летнем возрасте, автор этих строк передумал поступать на мехмат (на который был нацелен) и получил гуманитарное образование, хотя и прошел курс математики и теоретической физики с частными преподавателями.

Я ничего не знал тогда о религиозных убеждениях Юлия Анатольевича Шрейдера, но именно чтение его статьи помогло мне осознать приоритет религиозной истины перед истинами, добываемыми наукой. Не этика должна быть подчинена науке, а наука — этике. Претензии большинства ученых на то, что именно они, удовлетворяя свою жажду познания (а лучше сказать — любопытство), тем самым реализуют «основное предназначение человека», не имеют основания в самой науке, а представляют собой псевдорелигию — суеверие, которое уже дорого обходится остальному человечеству, а может обойтись еще дороже. Даже математика, основанная на этике, должна отличаться от математики, построенной на «отвлеченных началах»! Тогда же пришло ясное осознание того, что наука не должна продолжать игнорировать тот факт, что духовный мир не только существует, но и неизмеримо превосходит мир видимый, представляющий собой лишь поверхность мира духовного.

К концу шестидесятых годов относится и мое увлечение идеями Георга Кантора, давшего математическое обоснование совместимости истин разума и истин Откровения, таких, как равномощность Святой Троицы и каждой Ее ипостаси, ведь для трансфинитных множеств целое равно любой своей части! Гораздо позже прочел прекрасное высказывание о Канторе Алексея Федоровича Лосева:

«...И когда читаешь Кантора, тоже удивляешься тому, как иная философская идея, вычитанная им у какого-нибудь Фомы Аквинского, чувствуется, именно чувствуется и ощущается, а не просто понимается — чисто математически и арифметически... Вдумчивый наблюдатель обнаружит, что на глубине у этого гениального человека философия и математика слиты до полной неразличимости и являются единой и целостной могучей интуицией, способной оплодотворить и определить собою как чисто философскую, так и чисто математическую систему».

В современной философии математики стало принято противопоставлять учение Георга Кантора о реальности актуально трансфинитного учению Аристотеля, будто бы отрицавшего эту реальность. Но именно учение Аристотеля об энтелехии (предполагающее реальность актуализации, то есть перехода потенциально сущего в актуально сущее) дает возможность оправдать учение Кантора о трансфинитном. Антиномия терминов «актуальное» и «трансфинитное» разрешается тем, что трансфинитное («метателос», если постараться вернуться от латинских к греческим корням) реально существует именно в виде энтелехии! (Русское слово «бесконечное» не совсем верно передает смысл Канторовского термина «трансфинитное», который правильно было бы перевести на русский как «законечное», — отсюда значительная часть недоразумений, возникающих при переводах трудов Георга Кантора на русский язык.)

Продолжим наше путешествие.

В мартовском секторе — улица Покровка, переходящая в Старую Басманную, а затем так же плавно переходящая в Покровскую улицу (но уже в честь другого храма Покрова), направление которой, если мысленно продолжить ее за пределы Москвы, приведет нас и в город Покров Владимирской области, и на Большую Покровскую улицу в Нижнем Новгороде — главную улицу этого города.

В этом же секторе, но уже за пределами Садового кольца место первой моей работы — Специальное художественно-конструкторское бюро Минлегпищемаша, располагавшееся тогда в особняке Строгановых на левом берегу Яузы.

Чуть южнее, сразу за линией Курской железной дороги, — Дворец культуры завода «Серп и Молот». В 1955–1970 годах мы совершали еженедельные семейные походы в этот Дворец культуры, просмотрели там все только что поступившие в советский прокат фильмы: индийские («Бродяга», «Господин 420» с Раджем Капуром) и итальянские («Учитель из Виджевано», «Бум»... с Альберто Сорди). Это было время, получившее впоследствии название «золотой век индийского кино», а в Италии — «эпоха неореализма». Несмотря на полную несовместимость эстетических принципов этих направлений, индийское и итальянское кино воспринималось мной как нечто целое, и сами эти страны — как одна страна, рассматриваемая под разным углом зрения. Благодаря этим фильмам я настолько погрузился в атмосферу Индии и Италии, что она стала мне родной, и у меня осталось яркое впечатление, что в детстве я побывал в этих странах, хотя я знаю, что не выезжал тогда за пределы СССР. В одной из песен, звучавших в фильме «Бродяга», услышал слово «луна» и узнал, что на хинди оно значит то же, что и на русском, лишь ударение на первом слоге, что абсолютно совпадает с его произношением на итальянском (услышанным мной в каком-то итальянском фильме)! Вот еще одно поразительное созвучие Индии и Италии! (Позже узнал, что так же это слово произносится и в латинском, румынском и испанском языках.)

Сразу к западу от ДК «Серпа и Молота», на высоком берегу Яузы, при впадении в нее ручья Золотой Рожок, — священнейшее место мартовского сектора — Спасо-Андроников монастырь. В находившемся тогда на территории монастыря Всесоюзном производственном научно-реставрационном комбинате мне довелось работать с ноября 1969 по февраль 1971 года. Окно моей рабочей комнаты выходило прямо на древнейший храм Москвы — белокаменный Спасский собор монастыря.

В стенах Спасо-Андроникова монастыря я окончательно определился в качестве православного христианина (теперь понимаю, что произошло это не без молитв святых насельников Спасо-Андроникова монастыря, молившихся некогда о тех, кому предстояло обитать впоследствии в его стенах). Там же мне впервые открылся огромный мир славянофильства — в дореволюционных изданиях, обильно представленных в библиотеке ВПНРК (Всероссийского производственного научно-реставрационного комбината). Большинство книг в этой библиотеке были напечатаны еще до 1917 года, по правилам дореформенной орфографии, с которой я так сроднился, что с тех пор испытываю отторжение от пореформенных текстов. (Гораздо позже, в 1998 году, написал и опубликовал в журнале «Москва» статью о необходимости возвращения к традиционному правописанию.) Энциклопедией Брокгауза и Ефрона я не только пользовался для справок, но и просто читал ее том за томом. Это доставляло мне огромное наслаждение, погружая в мир дореволюционной Руси (в «мирное время», как любила говорить моя бабушка).

Чтение Аристотеля натолкнуло меня на мысль о родстве его учения о Цели с исконным значением этого понятия в славянских языках и об искажении этого понятия в языках западных. Как известно, в древнегреческом языке τέλος, кроме значения «цель», имел и значение «конец». Но аристотелевский τέλος совпадает именно с русским словом «цель», но никак не со словом «конец», так как с достижением цели процесс актуализации «привходящего» не заканчивается! Чтобы убедиться в том, что перевод на русский язык не только не искажает многозначный смысл греческого термина τέλος, но и выявляет его, в зависимости от контекста, достаточно взглянуть на русский перевод седьмого положения Никео-Цареградского Символа веры: οὗ τῆς βασιλείας οὐκ ἔσται οὗ τῆς βασιλείας οὐκ ἔσται τέλος: «Егоже Царствию не будет конца». Совершенно ясно, что здесь τέλος — это именно «конец», а не «цель», иначе можно было бы предположить, будто составители Символа веры считали вечную жизнь бесцельной (и бессмысленной). Перевод «цель» был бы в данном случае грубейшей ошибкой, как и перевод словом «конец» термина τέλος в его аристотелевском понимании. Русское слово «цель» лучше передает мысль Аристотеля, чем был способен передать древнегреческий язык! Русский язык настолько различает понятия «конец» и «цель», что в нем существует выражение «конечная цель», при попытке перевода которого на греческий получалась бы тавтология. Создавая свое учение о Цели, Аристотель словно предчувствовал появление русского народа и русского языка, в котором его мысль обретет совершенное выражение! Возможно, что Хомяков был прав, утверждая, что родным языком Аристотеля был славянский язык и мыслил он по-славянски, но выражал свои мысли на греческом — языке культуры того времени, принятом тогда при дворе македонского царя Филиппа.

Тогда же (хотя и не в библиотеке ВПНРК) впервые прочел «Воссоздание Святой Руси» Антона Владимировича Карташева, читая которую я примерял слово «реставрация», звучащее в названии ВПНРК, уже не только к иконам и архитектурным сооружениям, но и к самой Руси. Творения Хомякова, Киреевского и Аксаковых, впервые прочитанные тогда, и навеянные их произведениями размышления о пути и задании Руси органично связались в моем сознании с образами Спасо-Андроникова монастыря и панорамой центра Москвы, которой я любовался с обрыва над Яузой. С этого обрыва были отчетливо видны не только высотное здание на Котельнической набережной, но и весь Кремль с колокольней Ивана Великого — храма преподобного Иоанна Лествичника! Впоследствии, в 1987–2008 годах, я жил в непосредственной близости от мест, где создавались эти творения, — дома Хомякова на Собачьей площадке, дома Аксаковых в Сивцевом Вражке. Но в моем сознании их творения по-прежнему ассоциируются с впечатлениями, полученными в Спасо-Андрониковом монастыре и его окрестностях. Летом 1970 года, работая в ВПНРК, я познакомился с отцом Димитрием Дудко (1922–2004), служившим тогда в храме святителя Николая на Преображенском кладбище. На этом кладбище (также находящемся в мартовском секторе) был похоронен в 1959 году мой дедушка, в 1973 году там же упокоился прах и бабушки, а в 2018-м — и моей мамы, Людмилы Николаевны Бобровой.

В начале 1976 года отец Димитрий был переведен в село Гребнево под Москвой. Приехав туда весной 1976 года, я познакомился там со своей будущей женой Ириной, с которой отец Димитрий и обвенчал меня 15 июля 1977 года в храме Гребневской иконы Божией Матери села Гребнева. В 1970 году, в день нашего знакомства, о. Димитрий дал мне на прочтение книгу «Столп и утверждение истины» о.  Павла Флоренского, сыгравшую большую роль в дальнейшем пересмотре моего «научного мировоззрения», приучив к мысли о принципиальной антиномичности не каких-то отдельных сторон бытия, а самих его основ. Позже (в 1973 году) я прочел и «Воспоминания детства» о.  Павла, поразившие меня удивительным созвучием его восприятия с моим детским восприятием: «В строении моего восприятия план представляется внутренне далеким, а поперечный разрез — близким; единовременность говорит и склонна распасться на отдельные группы предметов, последовательно обозреваемые, тогда как последовательность — это мой способ мышления, причем она воспринимается как единовременная. Четвертая координата — времени — стала настолько живой, что время утратило свой характер дурной бесконечности, сделалось уютным и замкнутым, приблизилось к вечности. Я привык видеть корни вещей. Эта привычка зрения потом проросла все мышление и определила основной характер его — стремление двигаться по вертикали и малую заинтересованность в горизонтали».

Дом 61 по Земляному валу (четвертый по счету от границы мартовского сектора) соответствует дате Благовещения Пресвятой Богородицы — 25 марта (7 апреля).

На южной границе мартовского сектора — дом 58 по Земляному валу (у его пересечения с Николоямской улицей). Этот адрес соответствует дате 30 марта (12 апреля), памяти преподобного Иоанна Лествичника.
 

Апрель

1 (14) апреля — память Марии Египетской. Храм этой святой украсит перекресток Николоямской улицы и Земляного вала. Его предполагаемый адрес — Николоямская, д. 30. (В Москве пока нет посвященного ей храма.)

Николоямская улица, переходящая за Андроньевской площадью в улицу Сергия Радонежского, а за Рогожской заставой — в так называемое шоссе Энтузиастов, — начало дороги, ведущей из Москвы во Владимир и Нижний Новгород. Этот сектор открывается «красной линией» — четной стороной Николоямской улицы, на которой и располагался дом № 52 — дом моего детства, в который мы переехали в 1950 году, в год столетия со дня его постройки. Качество кирпичной кладки в 1850 году было таким, что и в 1950 году она была цела. дом цел и сегодня (хотя и перестал быть жилым, превратившись в «офисное» здание), в отличие от халтурных построек 60-х годов, уже превратившихся в развалины.

Нашей комнатой была ближайшая к улице (то есть самая северная) комната квартиры № 5. Комната, имевшая два окна, выходящих в Николоямской тупик, была разделена фанерной перегородкой на две комнаты: проходную и «запроходную». Я помещался в «запроходной». На северной ее стене висела огромная физическая карта Европы. Моя кровать стояла у северной стены, и голова моя оказывалась на уровне Пиренейского полуострова. Любимым моим занятием было мысленно путешествовать по этой карте. Торец моей комнаты соседствовал с лестничной площадкой, а дверь проходной (южной) комнаты выходила в общий коридор квартиры, в самом его начале. На южной стороне проходной комнаты висело большое зеркало, создававшее иллюзию, что у нашей семьи есть еще одна комната площадью 21 квадратный метр. Поверхность зеркала была незримой границей между «обычным миром» и миром Зазеркалья. Находясь в южной комнате, я любил воображать себя перешедшим эту границу и совершающим путешествие по этому миру. Какой предстанет там привычная «посюсторонняя» квартира? А дом, двор, Москва? Поднеся к зеркалу карту из Атласа, распространял это мысленное путешествие и на Европу, и на весь мир. Заметил, что солнце за зеркалом «ходит» не по часовой стрелке, а против нее. А есть ли такие места на «посюсторонней» Земле? Догадался, что таково — все Южное полушарие. Но ведь оно не является простым отражением Северного, там совершенно другая конфигурация материков, океанов и островов. Это наблюдение натолкнуло на сопоставление географических пунктов с их антиподами. Сейчас эта задача легко и мгновенно решается через Google.map. А тогда пришлось, раздобыв карты Северного и Южного полушарий, переносить циркулем географические пункты с одного полушария на другое. Самым потрясающим было «открытие», что в Тихом океане имеются по крайней мере два залива (у берегов Южной Америки и берегов Индокитая), антиподы которых также находятся в Тихом океане! Другая географическая забава детства — разрезать карту часовых поясов  по 180-му меридиану, а затем наклеить оставшуюся часть карты на нулевой (Гринвичский) меридиан так, чтобы осталось одно восточное полушарие, а Чукотка стала нависать над островом Британия, став даже чуть восточнее его, а Пиренейский полуостров переместился в Тихий океан, к югу от Берингова моря. (Это после того как я заметил, что и крайняя восточная точка Евразии — мыс Дежнева, и крайняя западная — мыс Рока в Португалии — парадоксальным образом оба находятся в западном полушарии.) Такие умозрительные путешествия заменяли для меня с детства и до 42-летнего возраста реальные путешествия по миру.

При этом географические цели этих умозрительных путешествий казались мне находящимися гораздо ближе, чем «наяву», по всем двенадцати направлениям от Москвы, ближе, чем многие места «ближнего Подмосковья». Например, Красноярск, Иркутск, Байкал, Чита, Шилка, Нерчинск, Приамурье представлялись мне расположенными сразу за пересечением шоссе Энтузиастов с линией Окружной железной дороги, в районе Владимирского поселка. Еще чуть подальше к востоку — вся Америка, вплоть до Огненной Земли. Наяву Огненная Земля — как раз антипод Забайкалья, но чилийский город Пуэрто-Наталес (антипод Улан-Удэ) со своим знаменитым Mylodon Cave Natural Monument и Punta Arenas на берегу Магелланова пролива казались мне находящимися здесь же, неподалеку, в восточном направлении от Москвы, тогда как кратчайший маршрут туда пролегает именно на запад от Москвы. (Через полвека данные популяционной генетики подтвердили, что прародина всех коренных жителей Америки, в том числе и Огненной Земли, действительно располагалась в районе озера Байкал, то есть предки огнеземельцев прошли половину всей окружности земного шара.)

Индия начиналась уже сразу за станцией Удельная Рязанской железной дороги, то есть ближе, чем не только сама Рязань, но и Коломна. (Это впечатление усиливалось еще и тем, что эта дорога — единственная левосторонняя железная дорога Подмосковья, тогда как Индия — самое большое в мире государство с левосторонним движением, доставшимся ей в наследство от Британской колониальной империи.) Гуляя вдоль правого берега реки Пехорки, от Томилина к Быкову, находясь под впечатлением этического учения джайнизма, о котором узнал из прочитанных весной 1964 года книг Джавахарлала Неру «Автобиография» и «Открытие Индии», любовался холмом на горизонте, представлявшимся отрогом Гималайского хребта, за которым — Индия. (Как я узнал уже гораздо позднее, в 1978–1985 годах, когда нас возили по Рязанскому шоссе «на картошку» в совхоз «Озеры» и на Коломенскую овощную базу, холм этот возвышается над правобережьем Москвы-реки, у пересечения с ней шоссе.)

Кавказ и Закавказье — сразу за станцией Расторгуево Павелецкой дороги.

Йерушалаим — сразу к югу от реки Лопасня (чтобы подняться в него, надо было доехать до Давидовой пустыни, тогда разрушенной, — на ее месте находился поселок Новый Быт — и восходить далее по крутой горной дороге до высоты 800 метров над уровнем моря, откуда открывалась уже панорама Старого города с храмом Воскресения Христова и «Куполом скалы»). В сновидениях эти представления обретали зримые формы. Я стою на вершине горного хребта, поросшего сосновым лесом, смотрю на юг, где отчетливо видны Дамасские ворота, северная стена Старого города и здания за ней. Река Лопасня, оставшаяся за спиной, отсюда не видна, но я «знаю», что она впадает в Кедрон с запада, чуть выше Гефсимании, а Кедрон, обогатившись ее водами, устремляется вдоль восточной стены Старого города к югу, поворачивает на юго-восток и впадает в Мертвое море. А справа от меня — Симферопольское шоссе сразу за мостом через Лопасню входит в тоннель, пробитый сквозь горный хребет, отделяющий долину Лопасни от Йерушалаима, и выходит на поверхность у Яффских ворот. (Сейчас это шоссе мне отсюда тоже не видно, но я отчетливо «помню», как много раз ездил по нему от автовокзала в Москве до автовокзала в Йерушалаиме и какие при этом были приключения.) Линия Курской железной дороги, пройдя по мосту через Лопасню, также входит в тоннель и выходит из него у главной железнодорожной станции Йерушалаима, откуда поворачивает на запад и спускается к Средиземному морю. (Идя сейчас к Дамасским воротам, я «вспоминаю», что и по железной дороге неоднократно ездил в Йерушалаим — и с Курского вокзала, и со станции Москва-Товарная у Рогожской заставы.) Местность, лежащая к западу от Старого города, мне сейчас тоже не видна, но я знаю, что она полностью повторяет часть Москвы, располагающуюся к западу от Кремля, — Арбат в широком смысле этого понятия, включавший Знаменку, Воздвиженку, Большую и Малую Никитские, Тверскую, какими они были до начала разрушения старой Москвы. Я решаю, посетив Старый город, выйти затем из него через Яффские ворота в Москву 1908–1914 годов, пройти по булыжным мостовым этих улочек и переулков, зайти в дом своего детства на Тверской (д. 9, но тот, каким он был не только до моего рождения, но и до рождения моей мамы, считаясь тогда домом № 19). При этом меня нисколько не смущает тот факт, что к северу от этих мест находится тоже Москва, но Москва начала лета 1972 года, из которой я лишь сегодня утром выехал на электричке со станции Москва-Товарная до станции Чехов, а затем проехал на автобусе до остановки Новый Быт. Какое же сегодня число и какой сейчас год «на самом деле»? 1914? 1972? А может быть, тот, в котором я пишу эти строки? Все эти времена сосуществуют в «параллельных пространствах»!

Пока я поднимался от Давидовой пустыни к горному перевалу и шел от него к Дамасским (Шхемским) воротам Старого города, солнце поднялось гораздо выше, почти к зениту, чего в Москве никогда не бывает из-за широты 55°, на которой она расположена. А сейчас я уже на широте 31°, то есть за полчаса, идя обычным шагом, преодолел расстояние в 24° широты! (В сновидении это представляется мне совершенно естественным.) Климат при этом совершенно не изменился — здесь те же +20 °С, что и в долине Лопасни, так как разница в широте компенсируется разницей в высоте над уровнем моря. Только из-за большей разреженности воздуха тени и краски стали гораздо ярче, чем в Москве и в долине Лопасни.

Подходя к Дамасским воротам, обратил внимание на торец точной копии Политехнического музея справа от моего маршрута. Если в Москве здание Политехнического музея тянется с северо-запада к юго-востоку (от Лубянской площади к Ильинским воротам), то здесь оно ориентировано строго на восток, от улицы Хель Ахандаса (узнал это название гораздо позже, уже наяву) к Дамасским воротам, вдоль северной стены Старого города. Я «вспоминаю», что не только в Москве, но и здесь много раз посещал очень интересные лекции в Центральном лектории, находящемся, как и в Москве, в здании Политехнического музея. (Вход в лекторий с противоположной стороны, с улицы Хель Ахандаса.) Надо будет непременно зайти туда, узнать расписание ближайших лекций! Решаю сделать это на обратном пути, после посещения Старого города и расположенной к западу от него старой Москвы. Приняв это решение, вхожу через Дамасские ворота в Старый город.

Бродя по улочкам Старого города, я ощущаю, что нахожусь в самом центре Земли. Сразу к югу от горы Сион, за кварталом Тальпиот, — Крым. Но Крым — это одновременно и Африка. Итальянское имя Феодосии — Каффа, это и средневековое название южной части Эфиопии, и местности эти таинственно объединяются в нечто целое. А там недалеко уже и до Антарктики! К западу от стены Старого города — Москва 1914 года, железная дорога, спускающаяся к Яффе, Средиземное море, Европа, Атлантический океан. К северу — станция Чехов, Подольск, Москва, Кириллов, Каргополь, Архангельск, Северный Ледовитый океан. К востоку — Ярдэн, Вавилония, Центральная Азия, Тихий океан.

(В 1995 году, впервые находясь в Святом граде уже наяву, не мог отделаться от ощущения, что Крым находится к югу от моего местоположения, примерно на таком же расстоянии, хотя прекрасно знал, что сейчас он как раз к северу от меня, причем даже ближе к Москве, чем к Йерушалаиму, средняя точка на полпути между ними — в средней части Черного моря.)

В квартале Тальпиот, по адресу Sderoth Ein Tsorim, 4, apt. 4, с поздней осени прошлого, 1971 года живет мой друг Павел Юрьевич Гольдштейн. Но сегодня я не собираюсь заходить к нему в гости, так как знаю, что сейчас он не дома, а в Хевроне.

После того как в 1990 году я наяву посетил Швейцарию, в мир сновидений вошел Цюрих. Сразу к западу от железнодорожной станции Библейский зоопарк я заметил ветку, отходящую от основной линии Йерушалаим — Яффа и ведущую в туннель, пробитый в толще горы. (При этом железнодорожные пути не должны «перестраиваться», так как и в Израиле, и в Швейцарии при правостороннем автомобильном движении железнодорожное движение — левостороннее.) Примерно на уровне Горненского монастыря в Эйн-Кереме эта ветка выходит на поверхность у Цюрихского озера, и поезд тормозит у платформы станции Stadelhofen. А оттуда уже две минуты пути до Цюрихского Hauptbahnhof! (С 1990 года в моих сновидениях Йерушалаим, Москва и Цюрих — это один город, и могу свободно переходить из любой его части в любую другую, несмотря на расстояния, разделяющие их в мире «яви».)

Но сейчас еще июнь 1972 года, и я не собираюсь пока садиться на поезд Йерушалаим — Цюрих. Пройдя через Старый город и посетив храм Воскресения Христова, я подхожу к Яффским воротам. Я знаю, что слева от меня, под башней Давида, находится Теремной дворец (с Крестовой комнатой), построенный в 1635–1636 годах.

Я выхожу из Яффских ворот (1972 год незаметно сменяется 1914-м), иду в сторону Воздвиженки, выхожу по ней на Арбатскую площадь. У «Праги» вскакиваю в трамвай, еду по Арбату до Смоленского рынка. Оттуда опять пешком иду по Новинскому бульвару до Кудринской площади, затем, повернув на Большую Никитскую, следую в сторону центра города до проходного двора, выводящего меня к «истоку» Вспольного переулка, по которому я иду до пересечения его с Малой Бронной, после которого он переходит в Ермолаевский. Я знаю, что дальше — Тверская улица и Триумфальная площадь (в сновидении носящая имя Кикар Мигдалор), но я сворачиваю направо, не дойдя до них, потому что в доме на углу Ермолаевского и Большого Козихинского переулков живут мои очень хорошие друзья, которые всегда рады меня видеть. Я решаю зайти к ним в гости. (И сами эти друзья, и дом, в котором они живут, неизменно повторяются от одного сновидения к другому на протяжении 1970–2010 годов, я вижу их до мельчайших деталей, тогда как наяву таких людей я совершенно не знаю и именно этого дома нет на этом месте в мире «яви», хотя не исключено, что такой дом стоял там наяву в 1914 году.) Зайдя к друзьям, рассказав им о своем сегодняшнем путешествии и выслушав их рассказы о своем житье в Святой земле, я продолжаю свой путь к центру старой Москвы. По Большому Козихинскому переулку и Большой Бронной прохожу к Страстному монастырю, оттуда решаю пройти по Тверской к Яффским воротам, зайдя по дороге в дом своего детства (расположенный во дворе флигель доходного дома Фальц-Фейна), куда еще через четыре года должны будут переехать мои дедушка и бабушка.

Поговорив в этом доме с будущими соседями бабушки и дедушки и рассказав им, откуда я приехал (причем их нисколько не удивляет, что я — «гость из будущего»), я выхожу из двора в Газетный переулок, затем, повернув налево, выхожу на Тверскую, спускаюсь далее по Тверской к Манежной площади, за которой отчетливо видны Яффские ворота Старого города. (В сновидении Яффские ворота соответствуют Воскресенским воротам московского Китай-города, Новые ворота — Никольским воротам, Дамасские — Ильинским воротам, Варварские — Иродовым, или Цветочным, воротам Китай-города.) Стоя перед Яффскими воротами и видя все вокруг в мельчайших деталях, я окончательно убеждаюсь в том, что именно сейчас все происходит наяву. И в то же мгновение я просыпаюсь.

Уже после первого такого сновидения у меня возникла уверенность в том, что параллельный мир существует реально. В нем есть планета, подобная Земле, но перемещения по ней могут осуществляться мгновенно и совмещаются отдаленные друг от друга географические точки. Я не думал о том, как назвать эту планету, но неожиданно явилось откуда-то слово «Либха», и я понял, что лучшего названия для планеты нельзя и придумать. Главный город этой планеты — «Йерушалаим бе Либха», что переводится как «Йерушалаим-на-Либхе», но можно перевести и как «Йерушалаим в Сердце Твоем». Стены Старого города выложены из громадных бело-розовых камней, выпиленных из знаменитой каменоломни в Иудейских горах. Все улицы на Либхе вымощены плиткой и булыжником, а тротуары — исключительно плиткой. Асфальт нигде не допускается. (Все это отчетливо открылось в сновидении 1972 года, за 23 года до первого посещения Святой земли наяву, о котором я расскажу далее, в главе «Июль».)

В 1961 году была открыта Филевская линия метро, поездки по которой стали для меня прообразами будущих дальних путешествий по Белорусской железной дороге (наяву я путешествовал тогда по ней лишь в пригородных поездах, не далее станции Голицыно). Здесь соответствия были следующими.

Филевская линия метро	Белорусская дорога
Студенческая	Коханово
Кутузовская	Славное
Фили	Бобр
Багратионовская	Борисов
Филевский парк	Минск
Пионерская	Столбцы
Кунцевская	Барановичи
Молодежная	Брест

Сразу за кинотеатром «Брест», у метро «Молодежная», был пологий спуск к реке Буг, за которой начиналась Заграница.

Рига была сразу за станцией Тушино Рижской железной дороги, Санкт-Петербург — сразу за метро «Речной Вокзал», Кириллов — к северу от станции Водники Савеловской железной дороги, Вологда совпадала по местоположению с Тарасовкой на Клязьме, а Великий Устюг — с городом Фрязино Московской области.

Первое «реальное» путешествие за пределы СССР началось у меня лишь в конце ноября 1990 года. О нем будет рассказано ниже, в главе «Сентябрь».

А пока, размышляя о квартире детства, любил представлять ее в виде проекции Святой земли. Коридор, идущий прямо к югу от входной двери, — это река Ярдэн, наша комната — Галилея, комната соседей Запениных — Самария, еще южнее, комната соседей Фалькнеров, — Иудея, напротив, через коридор, комната соседки Воронковой — удел колена Рувимова за Мертвым морем.

В возрасте 7–8 лет любил воображать, как я преодолеваю стеклянную преграду, отделяющую мою комнату от Зазеркалья, рассматриваю книги (отражения тех, что «по эту сторону» зеркала), пытаясь читать их теперь справа налево, затем любуюсь видом из окна на такой знакомый, но ставший вдруг необычным город, спускаюсь по лестнице во двор, выхожу на улицу и начинаю прогулку по Москве Зазеркальной, двигаясь по направлению к Устьинскому мосту. Путешествие это родит ощущение новых мест, в которых еще не бывал, но сразу узнаваемых как родные! При этом отражения новых домов, выстроенных по стандартным проектам (их тогда в Москве было мало), рассматривать неинтересно, так как, будучи симметричными, они мало отличаются от своих «посюсторонних оригиналов». Но отражения старых домов, особенно знакомых, очень интересны. Много раз мне снилось, что я совершаю такую прогулку и что на этот раз «это наконец наяву».

А каким станет фортепиано, стоящее в соседней комнате? Ведь теперь басы на его клавиатуре — справа, а высокие ноты — слева при полном сохранении гармонического строя! Теперь если пианист будет играть по памяти, воспроизводимая им мелодия станет «негативом» по отношению к оригиналу! Соответствующая этой мелодии нотная запись будет отраженной не в вертикально стоящем (или висящем) зеркале, а в горизонтальной глади озера (воображаемого мною в этот момент), как если бы каждая нота по отдельности была перевернута «вверх ногами», но при сохранении прямой последовательности записи. Таким образом, из Зазеркалья можно попасть и в «негативный мир» (в буквальном смысле, а не в смысле эвфемизма слова «плохой»). В «негативном мире» (если иметь в виду уже не звуки, а цвета радуги) все цвета заменены обратными им (или «дополнительными» к ним). Если мы сопоставим каждой из семи октав, занимающих клавиатуру фортепиано, определенный цвет спектра, от красного до фиолетового, то их «зазеркальные» отражения не будут совпадать с дополнительными цветами, так как «средняя» октава (соответствующая зеленому цвету) так и останется посреди клавиатуры, фиолетовая часть спектра поменяется местами с красной, свет останется светом, а тьма — тьмой, тогда как в «негативном мире» зеленый цвет будет соответствовать не середине, а краям клавиатуры, а свет поменяется местами с тенью. Таким образом, сосуществуют, по крайней мере, четыре мира, так «негативный мир» тоже имеет свое Зазеркалье.

Цветовой круг оказывается замкнутым, после фиолетового цвета опять идет красный, а они оба в совокупности оказываются дополнительными к зеленому, что удивительно: как может один цвет, соответствующий определенной длине волны (в данном случае зеленый), «расщепляться» при инверсии на два разных, причем находящихся в противоположных краях спектра? Ничего подобного не наблюдается при инверсии музыкальных тонов (именно инверсии тонов, а не зеркальном отражении клавиатуры, о чем сказано выше), то есть при замене тонов на «дополнительные», подобно дополнительным цветам, будет совершенно та же мелодия, только в другой октаве!

Если выстроить, руководствуясь воспоминаниями, полное подобие квартиры детства (совершенно независимо от географических координат, в которых эта воссозданная квартира будет находиться) со всеми находившимися в ней предметами, то можно будет предусмотреть в дополнение к этому и еще одну квартиру, представляющую зеркальное отражение первой, и поместить в нее зеркальные подобия предметов, находящихся в первой квартире. Тогда можно будет время от времени переходить (через дверь в разделяющей квартиры стене, стилизованную под настенное зеркало) из обычной квартиры в «зазеркальную», осуществив тем самым мечту детства. Панораму за окном «зазеркальной» квартиры можно будет тоже заменить отображенной в зеркале панорамой, открывающейся из окна «посюсторонней» квартиры.

А «пятый» мир — мир сновидений — включает в себя все эти четыре мира «яви», но еще нечто неизмеримо большее, не сводящееся к ним!

В состоянии дремоты («полусна») собственное время дремлющего ускоряется по отношению ко времени постороннего бодрствующего наблюдателя. В течение одной минуты дремлющий успевает «увидеть» и перечувствовать необычайно много. Совершается противоположное тому, что происходит с физическим телом в поле тяготения, согласно общей теории относительности. Как известно, поле тяготения искривляет пространство и приводит к замедлению времени. Самой высокой скорость времени была бы у тела, максимально удаленного от любых тяготеющих масс и неподвижного относительно наблюдателя. Масса и движение могут лишь замедлять течение времени, но ничто, казалось бы, не может его ускорить. И вот оказывается — его ускоряет дремота! Собственное время дремлющего ведет себя таким образом, как если бы масса его тела или скорость его движения в пространстве стали отрицательными. Надо не редуцировать мир сновидений к миру яви, а реализовать мир сновидений наяву!

Казалось бы, при переходе от «обычного» мира к зазеркальному, или «негативному», не добавляется никакой новой информации, но, будучи увиденным необычным образом, привычный мир обогащается неожиданно новыми впечатлениями и мыслями.

Созерцание Зазеркалья не ограничивалось воображением и сновидениями, а частично реализовывалось во время плаваний на прогулочном теплоходе (катере) по Москве-реке, от Новоспасского моста к Киевскому вокзалу и обратно. Я садился на скамейку перед большим зеркалом на стене капитанского мостика и любовался проплывающими в нем отражениями берегов.

Очень интересно было представлять пространство чисел, по аналогии с пространством физическим, как совокупность «посюстороннего» пространства положительных чисел и «зазеркального» пространства отрицательных чисел. Но тут не получается полной аналогии, так как при умножении двух положительных чисел результат тоже положителен и остается по «сю сторону зеркала», а умножение двух отрицательных чисел дает тоже положительное число! Это равносильно тому, как если бы «обитатели Зазеркалья» решили перемножить два числа (с их точки зрения положительных) и оба сомножителя вдруг исчезли из их мира «неизвестно куда», а в нашем «посюстороннем» мире «неизвестно откуда» возникло произведение этих сомножителей! Но мы знаем, что такое не происходит и в физическом мире «посюсторонняя» и «зазеркальная» его части совершенно равноправны. Это наводит на мысль, что представление множества отрицательных чисел в качестве зеркального отражения множества положительных не вполне корректно. Мир чисел (без разделения его на положительные, отрицательные, комплексные числа) полностью охватывает не только «посюсторонний» и «зазеркальный», но и все пять физических миров — законы мира чисел главенствуют во всех физических мирах.

Уже позже, в шестидесятые годы, явилась мысль о возможности, создав сначала, на основе воспоминаний, виртуальный образ квартиры детства — со всей обстановкой и панорамой за окнами, — создать образ и зеркального отражения этой квартиры, и окружающего ее пространства, что дало бы возможность реализации наяву этих путешествий в Зазеркалье, ранее совершаемых лишь в воображении и в сновидениях.

Путешествуя на троллейбусе по Садовому кольцу, любил воображать путешествие во времени в прошлое и в будущее. Движение по внешней его стороне, то есть против часовой стрелки, можно воспринимать как символ движения в прошлое, возвращения во времени. В масштабах земного шара ему соответствует движение в восточном направлении. Движение по внутренней стороне символизирует движение в будущее во времени и движение в западном направлении по поверхности Земли — в более «поздние» часовые пояса.

Двигаясь, подобно Магеллану и его спутникам, в западном направлении (в будущее), пересекая на просторах Тихого океана противоположный Гринвичскому 180-й меридиан, мы неожиданно попадаем не только в крайние восточные области Ойкумены, но и буквально в завтрашний день! И именно движение в будущее даст нам реальное воскрешение прошлого, так как именно в будущем мы сможем реально воссоздавать любой отрезок произошедшего, уже состоявшегося!

В те же годы я заметил, что даже при беглом непредвзятом взгляде на глобус возникает впечатление, что привычные географические объекты распределены по всей поверхности Земли не только неравномерно, но и неслучайно, что они подчиняются какой-то закономерности, природа которой «не лежит на поверхности» и в прямом, и в переносном смыслах этого выражения. Прежде всего, обращает на себя внимание изоморфизм крупных географических частей суши (островов и полуостровов), а также гор, морей и заливов в Азии и соответствующих им географических объектов в Европе):

Азия	Европа
Японское море	Черное море
Пролив Босфор Восточный	Пролив Босфор
Амурский залив	Мраморное море
Остров Новая Гвинея	Остров Кипр
Остров Хайнань	Остров Тасос
Остров Ява	Остров Крит
Индокитай	Балканский полуостров
Полуостров Малакка	Полуостров Аттика
Остров Мальта	Мальдивские острова
Цейлон	Сицилия
Индостан	Апеннинский полуостров
Часть Тибета, относящаяся к бассейну Бенгальского залива	Часть швейцарского кантона Граубюнден, относящаяся к бассейну Адриатического моря
Гора Кайлас	Гора Маттерхорн
Непал	Тессин
Полуостров Малая Азия	Часть Пиренейского полуострова, относящаяся к бассейну Средиземного моря
Галисийская гора близ Эфеса (Анатолия)	Северо-западная часть Пиренейского полуострова (Галисия)

Подобия местоположений важнейших исторических областей и городов:

Азия	Европа
Владивосток	Константинополь
Тунцзян (устье Сунгари)	Белград (устье Савы)
Харбин	Загреб
Куала-Лумпур	Афины
Келанг	Пирей
Гоа	Лациум
Ченнай (Мадрас)	Ортона
Коломбо	Палермо

Этой закономерности подчиняются и бассейны некоторых крупных рек Старого Света:

Азия	Европа
Амур c Аргунью и Керуленом	Дунай с Инном
Ганг	По
Инд	Рона
Лена	Висла
Енисей	Лаба (Эльба)
Обь с Иртышем	Рейн с Лимматом

Интересно, что и «Амур», и «Дунай» означают одно и то же — «Большая река», хотя и на разных языках.

Следующей особенностью строения поверхности Земли является подобие бассейнов морей, не имеющих выхода в мировой океан (так называемых бессточных зон), — Мертвого и Каспийского, а также сакральных городов и гор в этих бассейнах:

Бессточные зоны	Города и горы в этих бассейнах
Тивериадское озеро («Галилейское море»)	Галичское озеро
Тверия	Толтуново (на Галичском озере)
Афек (в «Стране Гадаринской»)	Галич
Ярдэн	Волга с Костромой и Вексой
Ям-hа-мэлах — Соленое («Мертвое») море	Каспийское море
Йерушалаим	Мцхета, позднее и Москва, затем и Горицкий Воскресенский монастырь на Шексне
Сионские ворота Старого города	Воскресенские ворота в Москве
Новые ворота Старого города	Никольские ворота в Москве
Дамасские ворота Старого города	Ильинские ворота в Москве
Цветочные (Иродовы) ворота Старого города	Варварские ворота в Москве
Гора Мориа	Гора Маура
Кедрон	Кура с Арагвой

А вот подобия рек Святой земли и исторической Руси, относящихся к бассейнам Атлантического и Северного Ледовитого океанов, а также местоположений некоторых городов, стоящих у истоков и устий этих рек:

Реки Святой земли	Реки исторической Руси
Восор	Днепр
Сорек	Даугава
Эйн-Керем	Торопец
Айялон	Нева с Волховом
Тель-Авив	Санкт-Петербург
Киссон	Северная Двина с Сухоной, Порозовицей и Итклой
Назарет	Ферапонтово
Циппори (к северу от Назарета)	Ципина (Соколиная) гора (к югу от Ферапонтова)
Хайфа	Холмогоры

Западная граница сакрального евразийского пространства имеет однозначные соответствия с западным побережьем Европы:

Западная граница сакрального евразийского пространства	Западное побережье Европы
Галиция (Западная Украина)	Галисия (Западная Испания)
Львов	Оренсе
Брест (крайняя западная точка Белорусской железной дороги)	Брест (крайняя западная точка Бретани)
Береговая линия Литвы	Береговая линия Бельгии
Каунас (Литва)	Брюссель (Бельгия)
Вильнюс (Литва)	Льеж (Бельгия)
Береговая линия Латвии и Эстонии	Береговая линия Нидерландов
Лиепая (Латвия)	Гаага (Нидерланды)
Мазирбе (Латвия)	Строэ (Нидерланды)
Колкас рагс (Латвия)	Ден-Оевер (Нидерланды)
Рижский залив	Залив Нейзильдер-Зе
Устье Даугавы	Устье северной протоки (рукава) Рейна Цварте-Ватер
Рига (Латвия)	Цволле (Нидерланды)
Таллин	Леуварден
Нарва	Эмден
Устье Невы	Устье Лабы (Эльбы)
Санкт-Петербург	Куксхафен

Даже совершенно различная этимология названий Бреста на Атлантическом побережье и Бреста на побережье Буга не мешает им выполнять одну и ту же функцию — быть крайними западными форпостами целых культурно-исторических миров. Аналогично им такими восточными форпостами можно считать Константинополь (форпост Европы на берегу пролива Босфор) и Владивосток (форпост Азии на берегу пролива Босфор Восточный). Хотя названия самих этих городов и неидентичны, их береговые линии настолько повторяют друг друга, что граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский совершенно оправданно дал в 1859 году бухте Владивостока название Золотой Рог. Сопка Орлиное Гнездо (высочайшая точка исторической части города) — идеальное место для нового храма Святой Софии. А мыс Клета у «впадения» Золотого Рога в Босфор Восточный — идеальное место для подворья московского Андроникова монастыря, воспроизводящего на берегу Тихого океана архитектуру этого древнейшего монастыря Москвы. Лежащий напротив Владивостока, через Босфор Восточный, остров Русский, в тесном смысле — проекция Халкедона на Азиатском берегу Босфора (напротив Константинополя), в широком смысле — проекция второго порядка Азии в целом, «Гиперазия». Здесь, на острове Русский, уместен храм во имя прославившихся в Халкедоне Евфимии Всехвальной и замученных с ней воинов Виктора и Сосфена — память их 16 (29) сентября.

Анаксимандр Милетский был совершенно прав, разделив единый материк, принадлежащий в то время к единой средиземноморской культуре и получивший впоследствии название Евразии, на отдельные части света — Азию и Европу: между географическими объектами этих частей света имеется парное однозначное соответствие!

К этому можно добавить подобие южного побережья Африки и южного побережья Крыма, а также некоторых их городов:

Африка	Крым
Мыс Игольный	Мыс Сарыч
Мыс Доброй Надежды	Мыс Херсонес
Кейптаун	Севастополь
Саймонстаун	Балаклава
Порт-Элизабет	Ялта
Йоханнесбург	Бахчисарай
Претория	Симферополь

Северная и Южная Америка не имеют соответствий в Старом Свете, но зато подобны друг другу:

Северная Америка	Южная Америка
Река Святого Лаврентия	Амазонка
Миссисипи	Парана
Панамский канал	Пролив Магеллана
Южная Америка в целом (без Огненной Земли)	Проекция Южной Америки второго порядка, «Гиперамерика»

Все эти примеры наводят на мысль, что реальные географические объекты (гении мест) располагаются в пространстве большего числа измерений, а мы наблюдаем лишь их проекции (или ответвления) на поверхность Земли. Причем этих проекций может быть и больше двух. Рассмотрим подобия некоторых рек и их бассейнов, а также стоящих на них городов:

Сакральная проекция Святой земли	Российская проекция	Европейская проекция
Ярдэн	Волга с Шексной	–
Восор	Днепр	Гвадалквивир
Беер-Шева	Киев	Кордова
Сорек	Западная Двина (Даугава)	Рейн с Лимматом
Эйн-Керем	Торопец	Цюрих
	Полоцк	Базель
	Даугавпилс	Кёльн
Айялон	Нева с Волховом и Ловатью	Эльба с Влтавой
Тель-Авив (устье Айялона)	Санкт-Петербург (устье Невы)	Куксхафен (устье Эльбы)
Лидда (Лод)	Новгород	Дрезден
	Старая Русса	Прага
Киссон	Северная Двина с Вагой	Висла
	Вельск	Варшава

Гораздо позже узнал о гипотезе, выдвинутой в начале 70-х годов ХХ века Н.Ф. Гончаровым, В.А. Макаровым и В.С. Морозовым, согласно которой внутри Земли находится икосаэдро-додекаэдрический кристалл, силовое поле которого ответственно за формирование в его узлах древних культур и цивилизаций. Тогда же заметил, что большим массивам суши противостоят, в качестве антиподов, большие водные пространства. например, Антарктиде — Северный Ледовитый океан. На карте мира с нанесенными на нее антиподами частей суши видно, как они удобно «укладываются» в противолежащие им океаны: Австралия — в северную часть Атлантического океана, Африка и Европа — в центральную часть Тихого. Два небольших исключения: антиподом Южной Америки служит Юго-Восточная Азия (Огненная Земля «залезает» даже на озеро Байкал), а антиподом Новой Зеландии — Пиренейский полуостров.

Подобно материкам и океанам, месяцы Годового круга таким же образом противостоят своим «антиподам»: почти все длинные месяцы, содержащие 31 день, противостоят коротким (содержащим по 30 дней и 28 или 29 в феврале). Единственное исключение — и в январе, и в его «антиподе» июле 31 день. Можно сказать, что длинные месяцы — «океанические», а короткие — «материковые»!

В 2004 году появилась гипотеза Ю.Н. Голубчикова, обширную цитату из статьи которого я привожу здесь:

«Земля как планета подчиняется законам гармонии. Иоганн Кеплер считал гармонию “реальным формообразующим фактором”, и многие пытливые мыслители прослеживали эстетические закономерности в шарообразной форме Земли и в ее правильном движении в мировом пространстве. Проявляется гармония и на физической карте мира. Как правило, эстетически организованные структуры на земной поверхности бросаются в глаза не сразу, но становятся хорошо видными после детального анализа глобуса или карты земных полушарий. Английский философ Фрэнсис Бэкон (1561–1626), видимо, первым подметил, что все материки Старого и Нового Света по своей форме напоминают треугольники, обращенные острыми концами на юг. Затем было замечено, что и все сколько-нибудь значительные острова и полуострова тоже обращены своими оконечностями к югу или юго-западу. Таковы Гренландия, Калифорния, Флорида в Америке, Скандинавия, Пиренейский, Апеннинский и Балканский в Европе, Индостан, Индокитай, Корея и Камчатка в Азии. Рейнгольд Форстер (1729–1798), ученый и наблюдательный спутник Джеймса Кука в кругосветном плавании, указал еще три сходные черты в строении материков.

Во-первых, южные оконечности всех материков высоки, скалисты и имеют вид горных цепей, обрывисто оканчивающихся у морского берега. Америка заканчивается мысом Горн, Африка — мысом Доброй Надежды со Столовой горой. В Азии, на полуострове Декан, выдвигаются к югу цепи Западных и Восточных Гат, образующие громадные скалы мыса Коморин. Тот же характер имеет и юго-восточный мыс Австралии. Даже Европа, которая, строго говоря, не материк, а часть Евразии, завершается на юге скалистым мысом Гибралтар.

Во-вторых, к востоку от южной оконечности каждого материка лежит один большой остров или группа островов. У Америки это Фолклендские острова, у Африки — Мадагаскар и окружающие его малые вулканические острова, у Евразии — Цейлон, у Австралии — два больших острова Новой Зеландии и остров Тасмания. Некоторые материки по своим восточным окраинам обрамлены даже гирляндами островов. При этом островные гирлянды образуют дуги, иногда сильно изогнутые. Выпуклой своей стороной они всегда обращены на восток. С западной стороны материков никаких таких гирлянд нет. Алеутская дуга в этом отношении является частью восточноазиатских островов, хотя ее и относят к американскому материку.

В-третьих, у всех материков есть большие заливы на западе, глубоко вдающиеся в сушу. В Америке это глубокий изгиб западного берега у подошвы Анд в Боливии (залив Арика), в Африке — Гвинейский залив, в Австралии — Большой Австралийский залив. В Азии эта черта менее заметна, но тоже прослеживается в очертаниях Аравийского моря. На востоке у всех материков, наоборот, есть выступы в сторону океана.

В середине ХIХ века географ Стеффенс указал, что материки нашей планеты группируются попарно, образуя три двойные части света:

1) Северную и Южную Америку;

2) Европу с частью Западной Азии и Африку;

3) Азию и Австралию.

При этом все южные материки как бы продолжают северные. Они соединены между собой или перешейком, или рядом островов и в то же время отделены друг от друга глубокими средиземными морями. Кроме того, по одну сторону перешейка всегда есть архипелаг, а по другую — полуостров. Южные материки к тому же заметно сдвинуты к востоку от северных. Самый ясный образец такого соединения представляют Северная и Южная Америка с соединяющим их Панамским перешейком. Архипелаг на востоке — Антильские острова, полуостров на западе — Калифорния. Европа и Африка соединены через Италию и Сицилию. На запад от этого разорванного перешейка лежит Пиренейский полуостров, архипелаг на востоке — греческие острова. Азия и Австралия соединены длинным рядом островов, начинающимся от полуострова Малакка и прослеживающимися через Суматру, Яву и другие острова Зондского архипелага до самой Австралии. Полуостров к западу от этого перешейка — Индостан, а огромный архипелаг на востоке включает острова Индонезии и Филиппин. Цепи гор образуют каркас материков. Америка как бы пристроена к цепи Кордильер и Анд, так же как Австралия — к Большому Водораздельному хребту. Такой же каркас Евразии образует обширный горный пояс между 20 и 45° с.ш., от Гималаев до Альп. Там, где горные пояса шире, обычно шире и материки. В океане горные цепи нередко продолжаются островами».

Огромное впечатление произвело на меня в раннем детстве чтение книги В.К. Арсеньева «Дерсу Узала», особенно следующее его замечание, заставившее задуматься о естественной «тихоокеанской» культуре, как альтернативе культуре новоевропейской: «Раньше я думал, что эгоизм особенно свойствен дикому человеку, а чувство гуманности, человеколюбия и внимания к чужому интересу присуще только европейцам. Не ошибся ли я?»

Прочитав в 1958 году (в год выхода русского перевода) «Путешествие на “Снарке”» Джека Лондона, любил воображать себя (и в сновидениях, и наяву) совершающим такое же путешествие. Помню, как поразили мое воображение следующие его строки: «Когда поднимаешься на гору, испытываешь всегда одну и ту же странную иллюзию. По мере подъема развертываются все большие и большие пространства земли, и кажется, будто горизонт поднимается выше того пункта, на котором стоит наблюдатель. Эта иллюзия особенно остра на Халеакала, так как вулкан поднимается непосредственно из океана. И вот чем выше взбирались мы по мрачным склонам Халеакала, тем глубже опускались, точно падая в какую-то бездну, сама Халеакала, и мы, и все вокруг. Где-то там, выше нас, лежала линия горизонта. Океан точно скатывался на нас с горизонта. Чем выше мы поднимались, тем ниже, казалось нам, мы опускались. Это было что-то нереальное, противоестественное, фантастическое, и в голове мелькали мысли о кратере вулкана, через который Жюль Верн попал к центру земли».

В отличие от «Снарка», моя яхта обладала и встроенной в ее корпус моделью моей квартиры, в которой были воспроизведены не только все предметы домашней обстановки, но и виды за окнами (посредством голографии). Пунктом отплытия был не Сан-Франциско (как у Джека Лондона), а почему-то Портсмут на южном побережье Англии. Оттуда я плыл через Атлантику до устья Амазонки, заходил в порты Рио-де-Жанейро, Монтевидео, Буэнос-Айреса, через Магелланов пролив яхта выходила в Тихий океан, заходила в Пуэрто-Наталес, Вальпараисо, Кальяо, из которого я совершал поездку на поезде в столицу Эквадора Кито, посещал Галапагосские острова, затем Филиппины (с сухопутной экскурсией в Багио), оттуда яхта направлялась в пролив Лембе у острова Сулавеси (где я погружался с аквалангом в прибрежные воды, наблюдая многообразную жизнь обитателей кораллового рифа), затем — в южную часть Тихого океана, где, вслед за Джеком Лондоном, я высаживался на Маркизских островах, на Гаити, Фиджи и Самоа, но, кроме этого, яхта заходила еще в Веллингтон (с пешей экскурсией к антиподу испанского городка Алаэхоса), бросала якорь у Большого Барьерного рифа (где я погружался с аквалангом в волшебный подводный мир). Оттуда, зайдя в порты Австралии, яхта, пройдя Индийский океан, Красное море, Суэцкий канал и Средиземное море, возвращалась в «порт своей приписки» Портсмут, совершив кругосветное путешествие, которое не довелось совершить Джеку Лондону на своем «Снарке». Из Портсмута я еду на поезде в Лондон, где сдаю в одно из издательств записки о своих путевых впечатлениях. (Они могли бы занять несколько увесистых томов — их накопилось ничуть не меньше, чем впоследствии впечатлений от моих реальных путешествий 1990–2012 годов.)

Любуясь видами из окна своей комнаты, я любил воображать, что эти виды — «виртуальная реальность» (самого этого термина тогда еще не было, но он точно передает мое тогдашнее ощущение), спроецированная из «параллельного» измерения на экран, располагающийся за моим окном, а сам я нахожусь сейчас на борту своей яхты, чуть покачивающейся на волнах (вместе с «виртуальной картинкой» за окном). Сейчас яхта подойдет к одному из островов «Южных морей», я выйду из своей необычной каюты (в которой иллюминатор заменен голограммой вида из окна далекого детства), сойду с корабля на берег, буду знакомиться с его населением, фауной и флорой. Я отчетливо «сознаю», что мне сейчас не десять лет, сейчас не 1958  год, а уже наступил XXI век, но при этом я почему-то не знаю названия своей яхты (хотя знаю все «закоулки» судна и всю команду, не только капитана и его помощников, но и штурмана, боцмана, врача и кока). А придумать ей название мне почему-то никогда не приходило в голову. Так она и осталась в моей памяти — без названия. Хотя, казалось бы, «виртуальная реальность» воссоздавала «прошлое» моей комнаты, но на деле — предвосхищала именно будущее, в котором воссоздание всех когда-либо воспринятых образов прошлого станет реальностью.

К 1956–1967 годам относится и увлечение астрономией. Особенное впечатление произвело осознание огромности видимой части Вселенной. Тогда в Москве можно было вечерами и ночью наблюдать звездное небо, особенно когда не горел уличный фонарь перед окном.

В возрасте около пятнадцати лет, когда я узнал о конечности скорости света, меня потрясла мысль: чем более отдаленные от нас светила мы видим, тем более давнее их состояние мы наблюдаем и тем более недостоверно наше знание об их нынешнем облике.

Стремясь к границам пространства, мы, в сущности, погружаемся в глубины прошедшего. Но какова же истинная геометрия космоса? Точка начала времени видима нами не в каком-то определенном направлении трехмерного космоса, а в любом направлении, превратившись для нас, в силу конечности скорости света, в сферу космологического горизонта максимально возможного в космосе радиуса, равного возрасту космоса, помноженному на скорость света. Мировое пространство как бы вывернуто наизнанку: точка, в которой возник космос, представляется нам поверхностью последнего рассеяния реликтового излучения, приходящего к нам со всех сторон. Для того чтобы восстановить истинную, «невывернутую» картину космоса, необходимо отразить его в гипотетическом зеркальном шаре!

А что нам надо делать, если мы хотим увидеть будущее? Если полететь на гипотетической фотонной ракете с околосветовой скоростью, мы попадем в будущее — но не «наше», а будущее отдаленных от нас пространственно областей космоса. Если мы хотим увидеть не «чужое», а именно наше будущее — стремление мысли «вдаль» должно смениться стремлением вглубь! Это кажется невозможным. Но невозможность преодолевается чудом!

Погружаясь в глубины внутреннего пространства, мы погружаемся в глубины вечности, включающей в себя и еще не совершившееся. И чем глубже мы погружаемся, тем дальше мы видим! И при всей огромности мира прошедшего мир вечности неизмеримо его превосходит и по величине, и по емкости содержания! Постоянно приращивая собой мир прошедшего, мир вечности нисколько не убывает!

Лучше всего об этом сказал блаженный Августин: «Совершенно ясно теперь одно: ни будущего, ни прошлого нет, и неправильно говорить о существовании трех времен: прошедшего, настоящего и будущего. Есть три времени — настоящее прошедшего, настоящее настоящего и настоящее будущего. Некие три времени эти существуют в нашей душе, и нигде в другом месте я их не вижу: настоящее прошедшего — это память; настоящее настоящего — это непосредственное созерцание; настоящее будущего — его ожидание. Все годы Бога одновременны и недвижны: они стоят; приходящие не вытесняют идущих, ибо они не проходят. То, что было произнесено, не исчезает; чтобы произнести все, не надо говорить одно вслед за другим: все извечно и одновременно».

Августиновское представление о времени подтверждает справедливость латинской формулы «Deus conservat omnia» (Господь сохраняет все). Информация накапливается не в трехмерной видимой «оболочке» мира, а в самой его многомерной толще, и вспомнить ее — это значит вновь пережить события, породившие эту информацию, создав динамический фрагмент уже некогда состоявшихся событий.

В книге «Кибернетика» Норберт Винер приводит следующее рассуждение о двух противоположно направленных потоках времени:

«Очень интересный мысленный опыт — вообразить разумное существо, время которого течет в обратном направлении по отношению к нашему времени. Для такого существа никакая связь с нами не была бы возможна. Сигнал, который оно послало бы нам, дошел бы к нам в логическом потоке следствий — с его точки зрения, и причин — с нашей точки зрения. Эти причины уже содержались в нашем опыте и служили бы нам естественным объяснением его сигнала без предположения о том, что разумное существо послало сигнал. Если бы оно нарисовало квадрат, остатки квадрата представились бы нам предвестниками последнего и квадрат представился бы нам любопытной кристаллизацией этих остатков, всегда вполне объяснимой. Его значение казалось бы нам столь же случайным, как те лица, которые представляются нам при созерцании гор и утесов. Рисование квадрата показалось бы нам катастрофической гибелью квадрата — внезапной, но объяснимой естественными законами. У этого существа были бы такие же представления о нас. Мы можем сообщаться только с мирами, имеющими такое же направление» (Винер Н. Кибернетика, или Управление и связь в животном и машине. 2-е изд. М.: Наука, 1983. С. 87–88).

Весь мир можно представить как взаимопроникновение и взаимодействие двух противоположно направленных потоков времени. Будущее мы видим в потоке «встречного времени» — телеологической причинности. В этом смысле лица, «которые представляются нам при созерцании гор и утесов» (а также облаков, переплетений ветвей деревьев, трещин на старых стенах, прожилок в мраморе), — образы, приводимые Винером в качестве примеров случайности, — тоже не случайны, они — вестники грядущей встречи с их прообразами в будущем.

В последнюю весну жизни на Николоямской улице (1977), когда пришлось (после аварии на чердаке) ободрать со стен обои вместе с наклеенными на них географическими картами, пятна и неровности скрывавшейся под ними штукатурки складывались в картины сельской местности: вот храм с колокольней, справа от него — покрытый соломой сарай, дерево, перед ними — небольшой пруд, на горизонте — полоска леса... Глядя на эти картины, невозможно было поверить, что созданы они не кистью живописца и не резцом скульптора, а моим воображением. А может быть, и не воображением, а когда-нибудь увижу их «на местности», узнаю их, и окажется, что это проекция из будущего по законам телеологической причинности? Гораздо позже узнал, что это явление хорошо известно, носит название парейдолии, о нем писал еще Леонардо да Винчи.

В «Иконостасе» о. Павел Флоренский рассмотрел «обращение времени» в сновидении: «А между тем время действительно может быть мгновенным и обращенным от будущего к прошедшему, от следствий к причинам, телеологическим, и это бывает именно тогда, когда наша жизнь от видимого переходит в невидимое, от действительного — в мнимое».

Но мир «обращенного времени» не тот, что представляется нам при просмотре кинопленки «задом наперед», так как это был бы мир убывающей информации, что противоречило бы закону сохранения совершившегося. В реальности зритель, просматривая фильм «задом наперед», продолжает воспринимать его, по-прежнему пребывая в «прямом времени». При этом он не теряет информацию, а получает ее таким же образом, как и в обычном, «прямом» режиме просмотра. Никакого стирания или уменьшения информации при этом не происходит, она только наращивается. Именно взаимодействие «прямого» и «обращенного» времен производит сохранение и наращивание памяти обо всех совершившихся и совершающихся событиях, и это справедливо для обоих направлений времени. В любой системе координат совершившиеся события воспринимаются как прошлое, подчиняющееся закону сохранения информации, — то есть вечно существующее. Вечность всегда включает в себя все совершившиеся события, и объем информации о них всегда возрастает, независимо от направления временных осей, которые могут быть не только противоположно направленными («отрицательное время»), но и «перпендикулярными» («мнимое время»), то есть временное пространство вполне может быть пространством комплексным.

Математическое пространство реального мира (реальное числовое пространство) также должно обладать временным измерением, как и физическое пространство.

В реальном числовом пространстве течение времени определяется производимыми в нем математическими операциями, причем исходные числа не пропадают, а продолжают сосуществовать с результатом операции. Простейший пример: суммируя единицу со знаком плюс с минус единицей, мы получаем не только ноль (как это предполагалось в конвенциональной арифметике), но и вечно пребывающую картину произведенной математической операции, содержащей все участвующие в ней числа, так как операция суммирования не уничтожает слагаемые, а дополняет их суммой, так же как операция умножения не уничтожает сомножители, а дополняет их произведением, — это же справедливо для любых математических операций.

Если принять, что реальное физическое пространство является пространством Римана, то число π либо не может быть константой, так как на Римановой поверхности отношение окружности к диаметру будет всегда меньше «официально» признанного значения π, стремящегося к 3,1415... (поскольку чем больше кривизна пространства, тем меньше отношение окружности к диаметру), либо число π должно определяться без всякой отсылки к геометрическим объектам, без упоминания терминов «окружность» и «диаметр», чисто алгебраическими методами, например через знаменитую формулу Виета или ряд Лейбница.

Реальное физическое пространство отличается от «пространства Минковского» и еще более ранней модели пространства, предложенной Митрофаном Семеновичем Аксеновым, с их «времениподобными линиями» тем, что в реальном пространстве сохраняется память обо всех совершившихся событиях. В «пространстве Минковского» все события уже совершились, четырехмерные «сверхтела» сформировались, никаких новых событий не происходит. В пространстве реального мира завершены лишь физические события, но продолжается деятельность памяти: хранение и воспроизводство информации. Уже происшедшие события никто не отменяет, но их переосмысление (формирование новых духовных событий) непрерывно продолжается. Эта деятельность тоже может быть математизирована, так как в реальном пространстве выполняются все математические операции. Математик не гадает о том, сколько измерений имеет реальное пространство, а строит новые многомерные объекты и тем самым — творит новые измерения! Все совершившееся продолжает существовать в вечности в виде структурированных числовых пространств.

Вся история математики свидетельствует о постоянном расширении областей возможных операций, при которых появляются и соответствующие им числовые пространства. Казалось бы, в физическом мире мы никаким образом не можем вырваться за пределы трехмерного пространства и одномерного времени. Но возникновение живых существ, появление памяти есть как раз преодоление времени, открывающее возможность свободного доступа во все области четырехмерного континуума. Жизнь преодолевает законы физики, сформулированные в результате наблюдений неживой природы!

С точки зрения законов физики наше существование невозможно, как и существование окружающего мира. Может быть, его и нет и он нам лишь снится? Но признание мира сновидением нисколько не решает проблему, так как должен существовать субъект сновидения, и этот субъект тоже должен находиться в каком-то пространстве!

(Гораздо позже узнал, что такой же ход рассуждения был у Эдмунда Гуссерля в процессе создания его феноменологии.)

Полушария небесной сферы также не совсем симметричны. Как теперь установлено, в метагалактическом пространстве есть «выделенные» направления. А что, если небесная сфера подчиняется тем же самым закономерностям, что и поверхность Земли, и на ней существуют подобные звездные структуры, некие аналоги земных материков и океанов, позволяющие выделить на небесной сфере, помимо Северной и Южной полусфер звездного неба, и аналоги материкового и океанического полушарий?

Все эти мысли особенно ярко являлись мне и запоминались в те редкие моменты, когда удавалось созерцать звездное небо. Впервые это было летом 1965 года в высокогорном селе Псху на Кавказе, затем осенью 1966-го — в деревне Лобановской Вельского района Архангельской области, летом 1974-го — у подножия горы Мауры близ Горицкого монастыря (тогда закрытого и разрушенного). Вид звездного неба всегда производил на меня впечатление симфонии, написанной величайшим композитором и полной глубокого смысла. Это не случайно разбросанный «там и сям» набор звезд, а целое, несущее огромный массив информации, не выразимой словами и не сводимой к привычным математическим формулам. Вскоре, осенью 1965 года, нашел похожие наблюдения у Ивана Александровича Гончарова в книге «Фрегат “Паллада”»: «Вверху, однако ж, небо было свободно от туч, и оттуда, как из отверстий какого-то озаренного светом храма, сверкали миллионы огней всеми красками радуги, как не сверкают звезды у нас никогда. Как страстно, горячо светят они! Кажется, от них это так тепло по ночам! Эта вечно играющая и что-то будто говорящая на непонятном языке картина неба никогда не надоест глазам. Выйдешь из каюты на полчаса дохнуть ночным воздухом и простоишь в онемении два-три часа, не отрывая взгляда от неба, разве глаза невольно сами сомкнутся от усталости. Затверживаешь узор ближайших созвездий, смотришь на переливы этих зеленых, синих, кровавых огней, потом взгляд утонет в розовой пучине Млечного Пути. Все хочется доискаться, на что намекает это мерцание, какой смысл выходит из этих таинственных, непонятных речей? И уйдешь, не объяснив ничего, но уйдешь в каком-то чаду раздумья и на другой день жадно читаешь опять».

Гораздо позже прочел созвучные мысли о Небесах и в прекрасной книге схимонаха Илариона «На горах Кавказа»:

«Производимое симъ видомъ чувство есть свойства безграничнаго, какъ и зримыя Небеса. Смотря въ недоступную даль Небесъ, видитъ человѣкъ, что въ необъятныхъ высотахъ воздушнаго пространства идетъ шествіе славы Божіей — тихо и величественно, но однако же вразумительно и внушительно, и слышатся небесно-дивные гимны въ честь и славу Божественной и велелѣпной славы Всемогущаго Бога; но не этимъ чувственнымъ слухомъ, а слухомъ сердца, коему доступенъ бываетъ духовный міръ, когда онъ, освободившись отъ впечатлѣній міра сего, дѣлается способнымъ къ воспріятію впечатлѣній горняго міра.

Воистину можно сказать, что ничего нѣтъ подобнаго во всей видимой природѣ дивному сему и преестественному зрѣлищу...

Но вотъ намъ желалось бы узнать: что являютъ собою сіи свѣтящіеся на небѣ безчисленныя міры?! <...> Есть ли тамъ жизнь, или они мертвы въ существѣ своемъ?! <...> Но это сокрыто отъ насъ, земнородныхъ. Гадательно судимъ, что должна быть всенепремѣнно и тамъ полная жизнь и, конечно, лучшая, чемъ наша на Землѣ. Ибо говорится, — и мы вѣруемъ — что Богъ есть Творецъ безчисленныхъ міровъ; а извѣстно, что слово миръ понимается не какъ мертвое вещество, а какъ совокупность живыхъ существъ, одаренныхъ разнообразіемъ жизненныхъ способностей — во славу Всезиждителя-Бога, вся премудростію сотворшаго.

Да и кромѣ того, нельзя придумать разумной причины, по которой бы нужно быть такому безчисленному множеству мертвыхъ міровъ! Если все сотворено для славы Божіей, то написано “не мертвіи восхвалятъ Тя, Господи, но мы, живые”. Только нельзя знать, какая именно тамъ жизнь, потому что никому изъ живущихъ на Землѣ не благоволилъ Господь открыть сего. Не это ли суть тѣ обители многи въ домѣ Отца Небеснаго, о коихъ возвѣстилъ намъ Спаситель нашъ въ Священномъ Своемъ Евангеліи (Ин. 14, 2). Приходятъ здѣсь на мысль слова Святаго Апостола Павла, показующія различіе будущаго блаженства: ина слава Солнцу, ина слава Лунѣ и ина слава звѣздамъ; звѣзда бо отъ звѣзды разнствуетъ во славѣ, такожде и въ воскресеніи мертвыхъ (1 Кор. 15, 41)».

Позднее ту же мысль ярко выразил архиепископ Лука Войно-Ясенецкий:

«Бог воплотился на маленькой и незначительной планете Земля не по той же ли причине, по которой Он избрал и на земле маленькую Палестину, и в Палестине Вифлеем, а в Вифлееме ясли, ибо не нашлось места в гостинице? Наша земля, таким образом, стала космическим Вифлеемом, и если свет из яслей простерся по всему лицу земли, то так же он может по некоей непостижимой проекции достигать всех точек вселенной. Самая обитаемость других миров не отрицается в Библии, как и вообще тот биологический принцип, по которому у Бога в каждом месте космоса “живет то, что в нем жить может”. “Бог сотворил мир”».

Еще одним моим любимым занятием было читать рукописи дедушкиных воспоминаний о Первой мировой войне, о русских авиаторах и литературной жизни Москвы 1920–1940 годов, рассматривать альбомы семейных фотографий, которые старшие поколения «вели» с начала ХХ столетия. Этих альбомов было три, и большинство фотографий в них было сделано еще в предыдущей квартире, на Тверской, д. 9/17. В январе 1977 года и эти альбомы, и дедушкины рукописи (так и не дождавшиеся опубликования) были уничтожены кипятком из лопнувших труб отопления на чердаке (мы жили тогда на последнем этаже). Но и сегодня, стоит лишь закрыть глаза, я вижу каждую из этих фотографий в мельчайших деталях. И сама комната детства с видами за окном и с примыкающими к ней кухней и с комнатами соседей является мне в сновидениях, спустя почти полвека — в мельчайших деталях, убеждая, что прошлое — существует, что оно — не прошло! Живя в настоящем, душа продолжает обитать и в тех областях «пространства-времени», которые, казалось бы, давным-давно безвозвратно покинуты ею! И все эти области будут полностью воссозданы из «небытия» — сначала «виртуально», на экране компьютера, а потом и физически!

Размышления о природе памяти привлекли мое внимание к работе Николая Ивановича Кобозева «Исследование в области термодинамики процессов информации и мышления», выпущенной издательством Московского университета в 1971 году. Во введении к этой работе Кобозев так определил основную задачу своего исследования: «Термодинамический анализ информационно-мыслительного процесса настойчиво наводит на мысль, что рассматривать мозг только как биохимическую, клеточную и нейрофизиологическую систему недостаточно для объяснения фундаментальных свойств сознания: способности ставить задачи, однозначно их решать, создавать символику этих решений, кодировать информацию — словом, мыслить и обеспечивать информационно-мыслительный обмен между людьми. Для всех этих функций необходима столь низкая энтропия, а иногда даже полная безэнтропийность механизмов мозга, которую не может обеспечить биохимический материал мозга и нейронная сеть, построенная из этого материала». К этим его словам я добавил бы, что не только мысль и «информационно-мыслительный обмен между людьми», но и память каждого индивида обусловлены безэнтропийностью, причины которой нельзя свести к известным физическим и химическим законам.

Окна нашей комнаты выходили строго на запад. Центром панорамы, открывающейся из них, было высотное здание на Котельнической набережной. Чтобы отличить его от других, у нас в семье называли его «наше высотное здание», хотя мы никогда в нем не жили, а лишь наведывались в располагавшиеся в его флигеле магазины и кинотеатр «Иллюзион», в котором с весны 1966 года показывали старые фильмы, давно снятые с проката (а может быть, и никогда не бывшие в прокате). Мы посмотрели там почти всю мировую киноклассику 1920–1960 годов. Справа от «нашего высотного здания» отчетливо были видны башни Кремля, колокольня Ивана Великого, а еще далее — здание МИДа на Смоленской площади на противоположном от нас, западном «полюсе» Садового кольца. Я часто любовался закатами, когда солнце садилось в море облаков на горизонте, и мне казалось, что эти облака — над Атлантическим океаном, тогда как на самом деле они простирались над «ближним Подмосковьем».

Северная стена комнаты (с висящей на ней физической картой Европы) граничила с соседней квартирой № 6, в которой мне ни разу не приходилось бывать.

Находясь в определенных областях трехмерного пространства, мы воспринимаем не только видимую его часть, но и невидимую, простирающуюся в иные измерения, для которых трехмерный «участок» — лишь участок поверхности многомерного пространства. Из некоторых мест хочется как можно скорее уйти, в то время как другие обладают необъяснимой притягательностью — в них чувствуешь себя «дома», даже если никогда там не жил и даже бывал редко. Иногда это даже место, в которое попал впервые!

И каким-то непостижимым образом осуществляется реальная связь с людьми, продолжающими жить в «параллельных пространствах». Духовная ценность того или иного участка пространства не может сводиться к ценности его трехмерного «разреза», к удобству его расположения, или «живописности», или к каким-либо еще рационально познаваемым критериям. Место, внешне неприметное и не обладающее никакими «достопримечательностями», может обладать неизмеримо большим содержанием, чем всемирно прославленное и облюбованное туристами.

Именно поэтому посещение «мест детства» дает больше, чем любая туристская поездка в модное, но обладающее малым внутренним содержанием место. Как много теряют те, кто старается избавиться от скромных обстоятельств жизни, выехав из дома, где прошло детство! Потом всю жизнь приходится жалеть! Новый дом не заменит насыщенного «полями Совершившегося» дома детства, в котором даже время течет по-иному — его гораздо больше остается!

Свойство пространства «накапливать поля Совершившегося» не ограничивается миром «яви», но справедливо и в мире сновидений. Нет ни одного уголка Москвы или Подмосковья, который не имел бы своего отражения или соответствия в мире моих сновидений, но соответствия неизмеримо более богатого, чем соответствующий «оригинал» наяву.

Много раз впоследствии, живя уже в других местах, в полусне отчетливо ощущал себя находящимся не только там, где в это время находилось физическое тело, но в то же самое время и в квартире своего детства, не только в том же трехмерном пространстве, но и в том же «участке» пространственно-временного континуума. Душа продолжает пребывать во всех местах, где она когда-либо была вместе с телом. Так будет и по разлучении души с телом. И так будет при Воскресении, когда она вновь с ним соединится!

Продолжим путешествие по апрельскому сектору, двигаясь по четной стороне Николоямской улицы.

Ближайший к дому моего детства храм — храм святителя Алексия Митрополита Московского (Николоямская, д. 60) — мог бы быть нашим приходским храмом, но в пору моего обитания на Николоямской улице (1950–1977) пребывал в полуразрушенном состоянии (регулярные службы в нем возобновлены лишь в 2012 году).

14 (27) апреля — память святителя Мартина Исповедника, папы Римского.

Этой дате соответствует дом, стоящий на внутренней стороне Садового кольца, по адресу: Земляной Вал, д. 66/20.

Храм Мартина Исповедника (творение Родиона Родионовича Казакова) действительно находится недалеко отсюда, но уже снаружи Садового кольца. (Вновь освящен в 1998 году.)

25–28 апреля (8–11) мая — Пасхальные дни. 25 апреля (8 мая) — самая поздняя Пасха, а 28 апреля (11 мая) — самое раннее Отдание Пасхи. В эти четыре дня каждый год поют «Христос Воскресе из мертвых», на какой бы день ни приходилась Пасха. Этим дням соответствуют по два предпоследних дома с обеих сторон Земляного Вала, на подходе к Таганской площади.

В конце апреля (по юлианскому стилю) 1965 года мы купили радиоприемник «Сакта», способный принимать короткие волны (до этого у нас была радиоточка, транслирующая лишь первую программу московского радио. С этого момента моим постоянным занятием стало слушание религиозных передач Би-би-си, которые вел отец Владимир Родзянко (впоследствии епископ Василий). Тогда же, начав слушать передачи радио «Кол Исраэль» на иврите, впервые почувствовал непередаваемую красоту этого языка.
 

Май

1 (14) мая — память пророка Иеремии и преподобного Пафнутия Боровского. Ближайший в этом секторе храм, никогда не закрывавшийся, — это храм Успения Пресвятой Богородицы в Гончарах. В нем я впервые в своей жизни, в понедельник Первой седмицы Великого поста 1977 года, присутствовал на чтении Великого покаянного канона Андрея Критского, этого величайшего творения поэзии и музыки, реально ощутив, что канон является ярчайшим выражением истинности православной веры! Слушая его, ощутил истину слов Пятидесятого псалма: «Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит». В одно и то же время канон убеждает и в быстротечности каждого пролетающего мгновения, и в бесконечной ценности этого мгновения, и в том, что ни одно из них не пропадает, а сохраняется в вечности! Так получилось, что я впервые попал на канон в момент величайшего разочарования во всем «земном», когда жизненные трудности представлялись совершенно непреодолимыми. Накануне залило кипятком комнату, погибли семейные альбомы с фотографиями, многие книги и рукописи дедушки, сама комната, казалось, стала совершенно непригодной к уже намеченному обмену на «равноценную» (а на самом деле гораздо лучшую) комнату в Мерзляковском переулке, вблизи Никитских ворот, что лишало надежды на какое-либо приближение жизненных условий к нормальным. Эта безнадежная ситуация усилила восприятие трагической красоты канона. Тем не менее намеченный обмен чудесным образом совершился, и я прожил в Мерзляковском переулке до самой своей женитьбы. Затем там жила мама, пока не получила, летом 1979 года, отдельную квартиру на Дубнинской улице.

А гибель семейных фото, рукописей и книг заставила задуматься о смысле этой трагедии. Достаточно закрыть глаза, и я вижу их во всех подробностях, в мельчайших деталях. Это значит, что они сохраняются в вечности и непременно должен существовать способ обретения ими новой жизни, хотя пока я и не знаю, что именно надо делать для их воскресения!

Замыкает третий сектор храм святителя Николая в Кузнецах, также никогда не закрывавшийся. В 1951–1984 годах его настоятелем был блиставший своими проповедями протоиерей Всеволод Шпиллер (1902–1984), подвизавшийся в этом храме более 32 лет.
 

Июнь

1 (14) июня — память преподобного Дионисия Глушицкого. Предполагаемый адрес храма: Валовая, д. 1.

За пределами Москвы — это село Талеж Лопасненского (ныне Чеховского) района, где мы провели лето 1952 года, Суханово (лето 1955 года), высокогорное село Псху в Абхазии (лето 1965 года).
 

Июль

Будучи продолженным за пределы Москвы, июльский сектор включает в себя деревню Солнышково (на северном берегу реки Лопасни, сразу к югу от одноименной железнодорожной станции), где мы жили летом 1954 года, Серпухов, Тарусу (вблизи которой провел два лета — 1959-го и 1960 годов в пионерлагере МОСХа), Крым (1968), а затем  и Святую землю (паломничества 1995, 2010 и 2012 годов).

Принято считать, что имя «Йерушалаим» происходит от ивритских слов «ир» (город) и «шалом» (мир). Но форма «шалаим» говорит о множественном числе, и слово это можно поставить в один ряд со словами «шамаим» — небеса и «маим» — воды, означающими неисчислимые сущности, разлитые по всей Вселенной и лишь по таинственному Промыслу Божию локализующиеся в отдельных участках пространства...

Еще в детстве храмы земли Русской представлялись мне уголками земли Святой. И тогда уже, в детстве, волновала мысль: «А каково будет мне ощущать себя в Святом граде, когда в него попаду?» И почему-то боялся думать, что у Святого града есть реальные географические координаты в мире физическом.

...И вот я восхожу в Йерушалаим по крутой горной дороге. Белокаменные горы оказываются неожиданно огромными; кажется, будто находишься на самом краю обитаемого мира, — а ведь это центр, самое сердце Земли! Уже через мгновение мы у самой стены Старого города, приближаемся к Яффским воротам, тысячи раз виденным на фотографиях и кадрах кинохроники. И я вдруг вспоминаю, что я уже видел это когда-то, что это город моего детства, что это мой город!

«И многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление. И разумные будут сиять, как светила на тверди, и обратившие многих к правде — как звезды, вовеки, навсегда» (Дан. 12, 2–3).

Это пророчество вспоминается мне на горе Сион, перед стеной Плача, откуда не видны, но отчетливо ощущаются дороги на север — к Галилее, на восток — к Мертвому морю, на юг — к Негеву, на запад — к морю Средиземному.

Пророчество Иезекииля представляет Йерушалаим в виде квадрата со стороной в 4500 тростей (нынешние 15 километров). Сторона современного Старого города в 15 раз меньше. Но заключенное в ней пространство производит впечатление грандиозной наполненности: в нем сосредоточено все, что есть в остальной Вселенной. И то, чего в ней нет! Чудо здесь более реально, чем привычные нам физические законы.

Проекция рая (Царствия Небесного) на трехмерное пространство — вот что такое Йерушалаим земной. Христианское сознание воспринимает его как икону Небесного Прообраза. И центр этой иконы есть пещера Гроба Господня, в которой совершилось чудо Воскресения Сына Божия, залог всеобщего воскресения!

Во время первого паломничества я обратил внимание на то, что огромный католический храм, возведенный в 1910 году на горе Сион, на месте Успения Божией Матери, носит название Дормицион, что по-латыни означает «Успение». Но если это слово прочесть на иврите, получается «Дор ми Цион» — Род из Сиона или Род с Сиона! Неужели это лишь случайное созвучие слов совершенно различной этимологии?

1 (14) июля — память Бессребреников Космы и Дамиана, в Риме пострадавших. Коровий Вал, д. 1.

5 (18) июля — память преподобномученицы великой княгини Елисаветы и инокини Варвары. Основанная великой княгиней Елисаветой Марфо-Мариинская обитель (Большая Ордынка, д. 34), откуда она и ее келейница Варвара были взяты на мучения, находится как раз на прямой линии, соединяющей центр Москвы с этим участком Садового кольца. Будучи продолженной еще далее, эта линия приводит нас к храму Марии Магдалины в Гефсимании, где почивают мощи этих святых мучениц. Храм, посвященный их памяти, уместно расположить по адресу: Коровий вал, д. 5. Не все сестры Марфо-Мариинской обители, ухаживавшие за ранеными, были «крестовыми сестрами», не все из них давали монашеские обеты — некоторые по благословению великой княгини Елисаветы Феодоровны впоследствии выходили замуж.

(Воспоминания моей бабушки Анны Николаевны Бобровой о «мирном времени» и о великой княгине Елисавете Феодоровне можно скачать на сайте радио «Благовещение», в архивной записи от 24.01.2013 года.)

19 июля (1 августа) — память преподобного Серафима Саровского и собор Курских святых. Адрес храма: Коровий вал, д. 19.

30 июля (12 августа) — память мученика Иоанна Воина. Этой дате соответствует последний дом четной стороны Житной улицы, на углу Большой Якиманки. Храм Иоанна Воина действительно находится неподалеку, но на противоположной стороне Большой Якиманки (дом № 46).
 

Август

1 (14) августа — память происхождения Честных Древ Животворящего Креста Господня, семи мучеников Маккавеев, матери их Соломонии и учителя их Елеазара, а также Крещения Руси в 988 году. Посвященный этим праздникам храмовый комплекс украсит собой Калужскую площадь, сегодня совершенно изуродованную. Его предполагаемый адрес: Крымский вал, д. 1.

В «доме причта» храма Иоанна Воина (выходящем тогда на «красную линию» улицы, соответствующую этой дате года) находилась одна из мастерских треста «Росреставрация», в которой я проработал несколько месяцев в 1976 году. Вскоре после этого при расширении Большой Якиманки «дом причта» был перенесен в глубь храмового участка, ближе к самому храму. Он воспроизводит облик исторического «дома причта», но фактически это новодел.

Через год, женившись 15 июля 1977 года на Ирине, я поселился в доме № 20 по Большой Калужской улице (называвшейся тогда Ленинским проспектом), и прожил там около семи лет, с лета 1977 до лета 1984 года. Вся четная сторона этой улицы (включая и дом № 20) соответствует дате 1 (14) августа, то есть дню моего рождения. Переезжая туда, я не только не «подгонял» свой новый адрес под дату своего рождения, но и обратил внимание на это совпадение лишь через несколько лет после переезда в дом № 38/1 по Арбату, местонахождение которого соответствует уже 1 (14) октября — празднику Покрова Божией Матери.

6 (19) августа — Преображение Господне. Соответствующий этой дате адрес: Крымский вал, д. 6.

15 (28) августа — Успение Божией Матери. Берег Москвы-реки у Крымского моста, с внешней стороны Садового кольца.

31 августа (13 сентября) — Положение честного пояса Пресвятой Богородицы. Посвященный этому событию (а также памяти Киприана, епископа Карфагенского) храм будет уместен на пересечении Крымского проезда и Чудовской улицы (продолжения Остоженки за пределы Садового кольца).

Почти на границе августовского и сентябрьского секторов расположен Киев, первое (и пока единственное) мое посещение которого состоялось в декабре 1982 года. Но я был уже подготовлен к его посещению прекрасным фильмом Владимира Басова «Дни Турбиных», впервые показанным по ТВ в 1976 году. В этом фильме, впервые в советском кино, офицеры царской армии показаны не дегенератами и злодеями, а прекрасными людьми. Фильм сделан без всякой оглядки на цензуру, и совершенно удивительно, как она его пропустила! Время действия фильма — уже после разрушения Российской империи, а место действия — уже в другом государстве. Но несмотря на обреченность героев (которых за время просмотра фильма успеваешь полюбить, как родных), после просмотра появляется уверенность в неизбежности победы добра! И этому не мешают даже встречающиеся в фильме технические ошибки (например, надписи на печке в квартире Турбиных лишь стилизованы под дореволюционную орфографию, но не соблюдают ее правила: там, где и до революции принято было писать «и», написано «i», и наоборот, твердые знаки иногда написаны, а иногда пропущены; в фильме Лариосик наряжает елку накануне прихода красных, тогда как они взяли Киев лишь в начале февраля 1919 года, когда рождественские праздники уже прошли).
 

Сентябрь

1 (14) сентября — церковное новолетие по «сентябрьскому счету», память праведного Симеона Столпника и матери его Марфы. Здесь, где сейчас — наземный вестибюль метро «Парк культуры», самое подходящее место для храма, посвященного новолетию и памяти этих святых.

2 (15) сентября — память священномученика Варсонофия Лебедева, епископа Кирилловского.

8 (21) сентября — Рождество Богородицы. Зубовский вал, д. 8.

Граница между сентябрьским и октябрьским секторами — улица Арбат (на которой мы прожили 21 год, с весны 1987 до лета 2008 года), будучи продолженной за пределы Москвы, получает свое естественное продолжение в виде железной дороги Москва — Смоленск — Минск — Варшава — Берлин — Кёльн.

Продолжим путешествие по сентябрьскому сектору. Расположенные в нем Париж и Лондон можно попарно сопоставить с Москвой и Санкт-Петербургом. План центральной части Парижа почти точно повторяет план центральной части Москвы (в пределах Садового кольца) с той лишь разницей, что Сена течет в противоположную сторону, нежели Москва-река. При этом архитектура центральной части Парижа ближе к архитектуре Санкт-Петербурга, чем старой Москвы. Собор Парижской Богоматери — это Успенский собор, который, подобно Успенскому собору в Москве, находится в самом центре города. Если совместить планы Москвы и Парижа, приняв за их центры именно Успенские соборы, радиально-кольцевая планировка этих городов даст почти точное совпадение. С Москвой роднит Лондон не только направление течения реки, но и, подобная росту дерева, естественность планировки, в противоположность искусственно четкой планировке Парижа и Санкт-Петербурга. Еще одно отличие от Санкт-Петербурга: в нем все мосты через Неву, кроме одного, разводящиеся, в то время как в Лондоне разводится лишь один Тауэр-Бридж, построенный в 1894 году. План Лондона также может быть совмещен с планом Санкт-Петербурга, но для этого его надо «отразить в зеркале». Лондон производит у впервые попавшего в него путешественника впечатление «зазеркального Санкт-Петербурга». (Например, Тауэр — «на том же месте», что и Петропавловская крепость.) Эффект «зазеркальности» усиливается левосторонним движением транспорта в Лондоне, а также тем, что большая часть Лондона находится в Западном полушарии, благодаря чему долгота возрастает в западном направлении от Гринвичского меридиана, а вся территория России, кроме Чукотки, — в Восточном полушарии, и мы привыкли, что долгота места возрастает по мере движения к востоку.

Но отдельные районы Лондона имеют сходство и с районами Москвы. Русло Темзы от парламента до собора святого Павла (стоящего в самой высокой точке Лондона) «повторяет» русло Москвы-реки от Крымского моста до Кремля. При этом «отражать в зеркале» ничего не надо: Темза течет в том же направлении, что и Москва-река. Район вокруг Рассел-сквер в Лондоне поразительно напоминает район вокруг Патриарших прудов в Москве (и это несмотря на то, что никакого пруда в центре Рассел-сквер как раз нет, а есть лишь небольшой фонтан). Вот соответствия улиц и переулков в этом районе:

London	Москва
Southampton Row	Малая Бронная
Guilford Street	Малый Козихинский переулок
Herbrand Street	Большой Козихинский переулок
Bernard Street	Ермолаевский переулок

Сразу к югу от Гайд-парка, на Эннисмор Гарденс, 67, расположен кафедральный собор Сурожской епархии Русской Православной Церкви — храм Успения Божией Матери и Всех Святых. Записи богослужений, проводимых в этом храме митрополитом Антонием Сурожским (1914–2003), а по большим праздникам и прямую их трансляцию, сопровождаемую пением хора под управлением регента Михаила Фортунато, комментариями отца Владимира (впоследствии епископа Василия) Родзянко (1915–1999), с 1965 по 1978 год слушал я еженедельно. Летом 2011 года впервые побывал в этом храме, не застав уже ни епископа Василия, ни митрополита Антония.

На самой границе сентябрьского и октябрьского секторов, на левой (нечетной) стороне Арбата, находится дом Лосева, в котором я проработал с 2002 по 2011 год. Мой пристальный интерес к этому мыслителю проявился раньше, под влиянием чтения его книги «Диалектические основы математики», созданной еще в 1920–1930 годы, но впервые изданной лишь в 1997 году. В этом труде Лосев попытался переосмыслить традиционные понятия числа и математики, сложившиеся в математике на протяжении XVII–XX столетий.

Математика не была для Лосева «проходной» темой, одной из «боковых ветвей» его философии. Лосев называл математику «любимейшей» своей наукой. Еще на первом курсе университета он задумал распространить математическую точность на внутренний мир человека. «...Перенести бы математику в эту темную область догадок и предположений», — записывает он в своем студенческом дневнике 1911–1912 годов.

Лосев был убежден, что современная ему математика Нового времени представляет собой спекулятивную конструкцию, принятую «мировым научным сообществом» для удобства самого этого сообщества. Но это «удобство» продолжается лишь до того момента, пока пользователи не оказываются в тупике. Ограничив область своего применения лишь миром вещественным, современная математика не способна адекватно представить даже этот вещественный мир. Фактически она занимается не реальностью, а миром порожденных ею самой иллюзорных умственных конструкций. Эта «иллюзорная математика», доведенная до крайних пределов иллюзорности в интуиционистской модели Брауэра, оказалась непригодной для моделирования памяти, мышления и сознания.

Пифагорейцы, а вслед за ними и Аристотель понимали под математикой (от греческого μάθημα — изучение через размышление) не отдельную предметную область знаний, а «точное выражение чего-либо, достигнутое путем размышления». При этом математика оставалась для них неотъемлемой частью философии. Выделение математики в отдельную от философии предметную область привело сначала к превращению ее в изощренную игру по придуманным игроками правилам (подобным шахматным или шашечным), причем вопрос о соответствии математических конструкций явлениям реального мира даже не принято стало ставить, а затем, уже в Новое время, — к изменению смысла этого понятия на прямо противоположный. Математика стала теперь ассоциироваться даже не с опытной наукой, а с экспериментальной технологией — «допрашиванием» природы путем эксперимента.

Согласно Лосеву, математика не должна ограничиваться миром вещественным, но должна охватить и область духа, сама при этом одухотворяясь. Она должна стать точным выражением взаимодействия вещественного и духовного миров. Необходима переоценка самих оснований математики, ее аксиоматики. Эту переоценку и начал Лосев в своем фундаментальном труде. Продолжить ее — задача следующих поколений математиков.

Казалось бы, что может быть общего между основаниями математики и классической филологией? Но Лосев, будучи прекрасным знатоком греческого и латинского языков, показывает, что многие недоразумения, связанные с формулированием терминологии оснований математики, связаны с неправильностями перевода, зачастую происшедшими еще в глубокой древности.

Наиболее яркий пример неправильного перевода — история термина ὑλή. Хотя Цицерон и ввел слово materia как перевод греческого ὑλή, оно отличается от латинского materia именно тем, что materia — это ὑλή, взятое в момент его наблюдения, a ὑλή включает в себя все моменты существования вещественного предмета.

Значение греческого слова ὑλή так же относится к значению латинского materia, как объем шара относится к его поверхности. Латинская часть культурного мира, говоря о веществе, подразумевает его нынешнее видимое состояние. В философии Нового времени, а затем и в «научном мировоззрении» XVII–XX столетий рассмотрение объема шара незаметно подменилось рассмотрением лишь его поверхности. Можно сказать, что «научное мировоззрение» в его привычном понимании поверхностно не в переносном, а в самом прямом смысле слова. Преодолевается эта поверхностность лосевской философией числа, представляющей собой покаяние («изменение ума»), которое так же необходимо в науке, как и в этике. Сегодняшняя математика — математика «плоского» мира — такой же частный случай чаемой гилетической математики, как в рамках самой сегодняшней математики евклидова геометрия представляет собой частный случай геометрии Лобачевского или геометрии Римана, приспособленный для мира, в котором бы отсутствовало вещество, то есть для мира нереального.

Философский реализм Лосева проявился в его убежденности в реальности объектов математики, включая трансфинитные множества Георга Кантора, и был органически связан с приверженностью Имяславию.

В годы работы в доме Лосева я впервые прочел и еще более раннюю его работу «Философия имени», в которой он, формулируя истины Имяславия, предложил создать новую фундаментальную науку аритмологию, определяемую им как «логическое учение об эйдетической схеме, или об идеальном числе, то есть о смысле, рассмотренном с точки зрения подвижного покоя».

Понять то, чем должна стать аритмология, нам опять поможет классическая филология. Греческое слово αριθμός не является простым аналогом латинского numerus (и производных от него новоевропейских numero, Nummer, nombre, number) — его значение гораздо шире, как и значение русского слова «число». Слово «номер» тоже вошло в русский язык, но не стало тождественным слову «число», а применяется лишь к процессу нумерации — русская интуиция числа совпадает с греческой. Смешивать число с номером — то же самое, что сводить музыку к отдельным пронумерованным звукам. Нумерология не тождественна аритмологии, а только часть аритмологии, хотя формально это калька соответствующего греческого термина.
 

Октябрь

1 (14) октября — Покров Пресвятой Богородицы.

Ближайший храм, посвященный этому празднику и расположенный по этому направлению, — храм Покрова Пресвятой Богородицы в Филях; следующий за ним — одноименный храм в Акулове, на правой стороне Можайского шоссе, но слева от Белорусской железной дороги.

Прожив с 1950 по 1977 год на четной стороне Николоямской улицы, соответствующей 1 (14) апреля, с 1987 по 2008 год мне пришлось обитать и в диаметрально противоположном направлении от центра Москвы — на четной стороне Арбата, соответствующей 1 (14) октября, то есть празднику Покрова Пресвятой Богородицы.

Святое место этого сектора — дом Хомякова на Собачьей площадке. Дом снесен в 1964–1968 годах, при прокладке «вставной челюсти Москвы» — проспекта Калинина, который не хочется называть Новым Арбатом, так как Арбат может быть только один.

В качестве курьеза можно отметить, что название выстроенного на нем кинотеатра «Октябрь» удивительным образом оказалось «уместным»: он возведен в секторе, соответствующем именно этому месяцу, в отличие от расположенной на границе июльского и августовского секторов Октябрьской площади (ныне опять Калужской, хотя станция метро осталась «Октябрьской») и идущей по «декабрьскому» направлению Октябрьской железной дороги (которой давно пора вернуть название Николаевской).

Адрес: Новинский бульвар, д. 25, что соответствует дате 25 октября (7 ноября) — память праведной Тавифы. Здесь будет уместен посвященный ей храм. В Святой земле этому адресу соответствует Иоппия (нынешняя Яффа).

Замыкает октябрьский сектор левая (нечетная) сторона Большой Никитской улицы, соответствующая 31 октября (13 ноября). На этой линии расположены такие примечательные строения, как консерватория (д. 13) и Центральный дом литераторов (д. 53). Мир музыки открылся мне именно 13 ноября 1963 года (по реформированному календарю — «новому стилю»), в день моего первого посещения консерватории. С этого дня началось систематическое посещение концертов классической музыки.

Квартира на Тверской, в которой прошли первые два года моей жизни, — в нескольких минутах ходьбы от консерватории. Но теперь, когда мы жили на Николоямской, в консерваторию приходилось ездить на троллейбусе.

В эти годы у меня возникла мысль, что прослушивание музыкального произведения — это не механическая передача «эмоций» композитора слушателю, а реальная встреча их душ, в которой произведение выполняет функцию «канала связи» между душами, некоего «кода», сродни коду генетическому, делающему воспоминания композитора нашими воспоминаниями. Душа композитора продолжает жить в душе слушателя (в том числе, так как этим ее жизнь не исчерпывается). И это не лирическая метафора, а несомненная реальность!

Первым чудом, осознанным именно как чудо, явилось то, что при слушании музыки (не только у меня, но и у многих ценителей классической музыки) возникают яркие зрительные образы, которые, не являясь зрительными аналогами звукоподражания, казалось бы, никак не соотносятся с самой музыкальной тканью. Образы старой Вены, возникающие при прослушивании Гайдна и Бетховена, а также 8-й симфонии Шуберта, явно были увидены этими композиторами, музыка явилась передатчиком этих образов из их душ в душу слушающего. Это подтвердилось в январе 2010 года, во время моего первого в жизни посещения Вены; у меня создалось впечатление, что я прожил там долгие годы — большую часть шестидесятых и семидесятых годов, — именно те годы, в течение которых продолжались частые посещения консерватории, я узнал эти места! Возникла мысль, что по образам, возникающим при слушании музыки (комната, в которой жил Бетховен, предметы на его столе), можно будет не только создать «виртуальные копии» этих предметов (а затем и вещественные их копии, хотя бы в качестве экспонатов музея), но и получить «запись» самого «кода», посредством которого осуществляется связь между душами до полного их слияния! И вместе с тем я отчетливо сознавал, что все эти зрительные образы — лишь наиболее грубая «оболочка» неизмеримо более богатого содержания внутреннего мира творца этой музыки, не называемого словами, выразимого лишь средствами самой музыки.

Еще одно чудо, происходящее при прослушивании классической музыки, — это внезапное решение проблем, казалось бы, также не имеющих никакого отношения к теме прослушиваемого произведения, например проблем чисто математических. (Позже справедливость этого наблюдения подтвердили мне математики-профессионалы.) Но главное — это ясное ощущение некой неуловимой и неназываемой реальности, большей, чем весь видимый мир, на которую и проецируются и образы Вены, и математические проблемы, уже переставшие быть проблемами, причудливо сочетающиеся с этими зрительными образами, образуя с ними логически необъяснимое, но органическое единство.

Недавно опять слушал по радио «Орфей» Третий концерт для фортепиано с оркестром Бетховена. Музыка убеждает без слов, что смерти нет, что все совершившееся навсегда остается в вечности. Мне сейчас уже больше лет, чем было Бетховену, когда он перешел из мира временного в мир вечный, и я могу слышать его музыку, чего он сам был лишен. Но его душа так же жива, как была тогда, и богатства его души полностью открыты для всех, кто готов их воспринять! Создавая эту музыку, он не только посылал в будущее «ключи» к своей душе, но и сам питался грядущими «отзвуками» в душах слушателей, приходящими к нему из будущего. И образы Вены здесь — только внешнее обрамление множества хранящихся в душе образов, которым нет названия!

Гениальные музыканты начала девятнадцатого столетия интуитивно опередили научные представления своего времени, их восприятие мира предвосхищает квантовую физику и теорему Гёделя, созданные в следующем веке. Они уже знали о «квантовом прочтении Книги Бытия», откровении о том, что познание жизни покупается лишь ценой самой жизни, что невозможно одновременно «выбрать» и то и другое. И выбрали жизнь, в противоположность выбору Адама!

Продолжим наше путешествие по границе октябрьского сектора с ноябрьским — Большой Никитской улице, двигаясь от Манежной к Кудринской площади.

Центральный дом литераторов (Большая Никитская, д. 53) памятен мне моей работой в нем в 1971–1972 годах. С тех пор мне много лет снятся его таинственные коридорчики и закоулки. Рядом с ним, в доме Ростовых, помещалось правление Союза писателей СССР, в котором я проработал экспедитором с января по август 1973 года. С этой работой связан драматический эпизод, повлиявший на всю мою дальнейшую жизнь.

В 1969–1971 годах американским астрофизиком, профессором Мэрилендского университета Джозефом Вебером были зарегистрированы гравитационные волны. В 1971 году я написал статью, содержащую положительную оценку его результатов, которая через два года, в июне 1973 года, была напечатана в московском журнале «Природа» (не путать с англоязычным международным журналом «Nature»), после чего я послал экземпляр журнала со своей дарственной надписью Веберу. Это была моя первая публикация в научном журнале, затем наступил почти двадцатилетний перерыв, в течение которого меня нигде не печатали. Она же оказалась и единственной публикацией о Вебере и его опытах в советской печати.

Лишь в феврале 1991 года возобновились мои публикации, на этот раз в журнале «Наука и религия», где была напечатана моя статья «Молчание Вселенной».

А тогда, в августе 1973 года, любезный ответ, пришедший ко мне по почте от Вебера, привел к моему вызову в Секретариат правления, где начальник Первого отдела пытался пугать меня тем, что сотрудник такого идеологического учреждения, как Союз писателей СССР, не имеет права переписываться с заграницей, а я просил его указать, где именно это записано, так как никаких «служебных инструкций» я не только не подписывал, но и не был с ними ознакомлен). После этого меня выгнали из правления и довольно долго не брали ни на какую работу, потом удалось найти место вахтера в типографии, и лишь в сентябре 1976 года удалось найти работу, соответствующую диплому. (Очевидно, что мое «дело», хотя и не имеющее никакой юридической квалификации, так и продолжало тянуться за мной следом.)

Последний день октября — 31 октября (13 ноября) — память священномученика протоиерея Иоанна Кочурова, пострадавшего в Царском Селе в 1917 году. Соответствующее этой дате место занимает сейчас высотное здание на Кудринской площади.
 

Ноябрь

Родился я в снесенном ныне роддоме № 4, стоявшем в самом начале ноябрьского сектора, на углу Большой Никитской улицы и Леонтьевского переулка, называвшихся тогда улицей Герцена и улицей Станиславского, 1 (14) августа 1948 года. (На месте этого роддома теперь здание ТАСС.)

1 (14) ноября — память бессребреников и чудотворцев Космы и Дамиана Асийских и матери их, преподобной Феодотии. Садовая-Кудринская, д. 1.

3 (16) ноября — память обновления храма великомученика Георгия в Лидде (Лоде). Садовая-Кудринская, д. 3. Этой дате соответствует в Святой земле Лидда (нынешний Лод).

Вспоминается чудо истечения благовонного мира от мощей великомученика Георгия, свидетелем которого я был во время паломничества в Святую землю в сентябре 2010 года, когда не только платок, которым я на мгновение прикоснулся к его гробнице, продолжал благоухать во время всего паломничества, но и записная книжка, которую я совсем не прикладывал к гробнице, но которая некоторое время побыла вместе с этим платком в моем кармане.

5 (18) ноября — память святителя Ионы, архиепископа Новгородского, и память избрания на Патриарший престол святителя Тихона. Московский планетарий, с посещениями которого в детстве так много связано! (Интересно, что юбилей планетария праздновался именно 5 ноября, но по григорианскому календарю.) Адрес: Садовая-Кудринская, д. 5.

Если созерцание звездного неба производит потрясающее впечатление, то не менее потрясает вид неба, если временно скрыть все изображения звезд нашей Галактики и оставить лишь изображения других галактик с их истинными угловыми размерами (какими они видятся с Земли). Помню, как поразил меня тот факт, что туманность Андромеды по своей угловой площади на небосводе Земли превышает Луну в семь раз!

8 (21) ноября — собор Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил Бесплотных. Садовая-Кудринская, д. 8.

15 (28) ноября — память преподобного Паисия Величковского. Садовая-Кудринская, д. 15 — детская больница имени Филатова.

21 ноября (4 декабря) — Введение во Храм Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии. Садовая-Кудринская, д. 21.

30 ноября (13 декабря) — память апостола Андрея Первозванного. Тверская, д. 31. Географические соответствия — дом апостолов Андрея и Петра в Вифсаиде и Андреевский собор в Кронштадте.

Этой дате соответствует (но расположен гораздо ближе к центру Москвы) и дом, в котором прошли два первых года моей жизни (его нынешний адрес: д. 9/17, стр. 7). Этот дом представлял собой флигель знаменитого дома Фальц-Фейна. (Основное здание, выходившее фасадом непосредственно на Тверскую, было снесено в 1940 году.) Свой бывший дом мы посещали и после переезда на Николоямскую улицу, приходя в гости к нашим бывшим соседям. Дом этот необычен переходом в виде арки, ведущим от него, на уровне второго этажа, к строению 5. По аналогии со знаменитым мостом в Венеции я называл его «мост вздохов».

В квартиру № 155 этого дома задолго до моего рождения приходил в гости к моему дедушке Николаю Сергеевичу Боброву Александр Степанович Грин. Свои впечатления о последнем из этих визитов, состоявшемся 11 марта 1931 года, дедушка записал. Его записи чудом сохранились и во всех перипетиях середины XX столетия, и в катастрофе 1977-го на Николоямской улице, когда погибли все остальные его рукописи. Именно чтение этих записей подготовило меня к мысли о неполноте «научного описания мира» и необходимости создания такой науки, которая не отмахивалась бы от «таинственных явлений», объявляя их «невозможными», а пыталась бы понять законы, по которым эти явления происходят. Опубликовать записи дедушки удалось мне лишь гораздо позже, в № 9 журнала «Наука и религия» за 1993 год, в «обрамлении» своей статьи, которой в редакции дали название «Миры Александра Грина». Прочесть их можно в электронной библиотеке (lit.lib.ru).

О дальнейшей судьбе дедушкиных записей повествуется в эссе немецкой писательницы Ирене Крекер, на сайте «Проза.ру». Печатная версия этого эссе опубликована в сборнике «Доля — судьба человека» (Симферополь: ОО «Изд-во “Доля”», 2019. С. 29–57).

В 1973 году, прочтя книгу архиепископа Луки Войно-Ясенецкого «Дух, душа и тело» (ходившую тогда в «самиздате»), я познакомился с православным пониманием смысла таинственных явлений, открытого ему Господом. Тогда тема телепатии (на примере приведенного архиепископом Лукой случая с преподобным Сергием Радонежским) наполнилась совершенно новым содержанием, помогла понять принципиальную разницу между фокусом и истинным чудом.

Нашими соседями на Тверской были: с северной стороны от нашей квартиры — народный артист республики Павел Иосифович Герага (1892–1969), с южной — Владимир Исаакович Левантовский (1924–1999), автор 15 книг и монографий на тему освоения космоса, в том числе популярных книг «Механика космического полета в элементарном изложении» (1970, выдержала три издания) и «Небесная баллистика» (1965).

Северный подъезд дома выходил в сторону Брюсова переулка, в котором наш приходской храм, никогда не закрывавшийся, — храм Воскресения Словущего на Успенском Вражке. Храм был спасен от закрытия и разрушения заступничеством Ивана Семеновича Козловского — его постоянного прихожанина. Постоянно посещали этот храм Станиславский, братья Пироговы, Антонина Нежданова, Мария Максакова, Иннокентий Смоктуновский, Владимир Заманский.

Когда, в 1930 году, был закрыт (а затем и снесен) единственный в тогдашней Москве храм во имя святителя и чудотворца Спиридона Тримифунтского на Спиридоновке, его образ и часть его святых мощей были перенесены сюда, в Брюсов переулок. Еженедельно по вторникам по окончании вечерни здесь совершается акафист святителю Спиридону.

Перед разрушением храма Спиридона Тримифунтского Петр Дмитриевич Барановский успел сделать его обмеры, что открывает возможность его восстановления, как был восстановлен в 1990–1993 годах снесенный в 1936 году Казанский собор на Красной площади.

В Газетном переулке, ближе к Большой Никитской, жили художник Валерий Каптерев и поэт Людмила Окназова, которые, как и сестры Крашенинниковы, были настоящими христианами, то есть умели творить лишь добро. Вспоминаю свой визит к Каптеревым весной 1973 года. Людмила Федоровна читает свое стихотворение «Собор».

Среди собравшихся гостей разворачивается дискуссия на тему: «где пребывает сейчас этот взорванный собор?» Кто-то из присутствующих упоминает о модной тогда среди московских интеллигентов книге Булгакова «Мастер и Маргарита». Вопрос гостя: как относиться к знаменитому высказыванию, вложенному Булгаковым в уста Воланда: «Рукописи не горят»? Все присутствующие согласны с тем, что все остается в каких-то неведомых нам измерениях пространства, ничто из уже сотворенного не исчезает, и в этом смысле — ни книги, ни картины, ни партитуры музыкальных произведений действительно не горят! Но нужно ли в обоснование этой истины ссылаться на «авторитет» нечистой силы? Людмила Федоровна пытается объяснить гостю, что темные силы могут, для каких-то своих темных целей, высказывать иногда и справедливые мысли, в том числе и самые важные, и что Господь способен все обратить во благо, но это никак не оправдывает творимого этими темными силами зла. Гость не понимает Людмилу Федоровну и видит в ее словах неразрешимый парадокс. Валерий Всеволодович прислушивается к этому спору с видимой иронией, но в спор не вступает. Всем присутствующим становится несколько неловко, но никто не знает, как прекратить этот затянувшийся спор.

Но когда в очередной раз звучит имя Воланда, Валерий Всеволодович строго произносит: «Не поминай нечистого к ночи» (хотя было еще совсем не поздно), — и разговор сразу, ко всеобщему облегчению, переходит на другую тему.

Попрощавшись с Валерием Всеволодовичем и Людмилой Федоровной, по дороге домой я долго размышляю о той духовной высоте, на которой пребывают эти люди. Миры, в которых они обитают, несоизмеримы с миром обычных интеллигентских «разговоров на кухне» (хотя эта встреча происходила именно на кухне). Так же как фотографии удаленных галактик не могут передать астроному всего богатства внутренней жизни этих галактик, так и никакие рассуждения — плоды древа познания — не могут помочь погрузиться во внутренний мир каждого из них, погружение в него дается лишь верой, а не познанием. Это поистине люди древа жизни! Они не анализируют, не осуждают, не морализируют — но не только в их присутствии, но даже только зная об их существовании стыдно совершить нечестный поступок, в чем-то покривить душой! («А как бы отнеслись к этому Валерий Всеволодович и Людмила Федоровна?») Думал о том, как бы опустел мир, если бы они когда-либо должны были его покинуть! Чтобы понять язык картин Валерия Всеволодовича и стихов Людмилы Федоровны, необходимо очистить свое сердце, по слову Спасителя: «Чистые сердцем Бога узрят». А узревшие Бога узрят и все Божье творение, и Божьих людей в нем: Валерия Всеволодовича Каптерева и Людмилу Федоровну Окназову. (Подробно воспоминания о них можно прочесть в книге: Окназова Л.Ф., Каптерев В.В. Разговор уходит в высоту. М.: ГЕО, 2014.)

За пределами Москвы ноябрьский сектор включает Ригу (1975 и 1977 годы), Псков, Изборск и Печоры (1974-й и 1975-й), Таллин (1975-й), Новгород (1986-й).

На самой границе ноябрьского и декабрьского секторов — Вышневолоцкое водохранилище. Из него вытекают и река Тверца, впадающая в Волгу, и Мста — через Волхов и Неву принадлежащая к бассейну Балтийского моря. Таким образом, это второе на Земле (после Бородаевского озера) место, относящееся одновременно и к бессточной области, и к бассейну мирового океана. А Вышний Волочек — второй на Земле крупный город, относящийся сразу к двум бассейнам. (Первый такой город — Йерушалаим, на юго-восток от которого течет Кедрон, впадающий в Ям-hа-мэлах — Соленое («Мертвое») море, а на северо-запад — Сорек, впадающий уже в море Средиземное, часть мирового океана. Водораздел проходит прямо по улице Бецалель в самом центре Нового города.)

Продолжим мысленную экскурсию по границе ноябрьского и декабрьского секторов. За Тверью и Вышним Волочком — Санкт-Петербург (посетил его в 1974, 1975 и 1979 годах). Как и многие другие места, в сновидениях он неизмеримо более обширен, чем наяву, — огромен, как целая планета, а по времени — как будто целая жизнь прошла в нем!
 

Декабрь

1 (14) декабря — память пророка Наума и Филарета Милостивого. Оружейный переулок, д. 1.

15 (28) декабря — собор Кольских и Крымских святых. Оружейный переулок, д. 15. Здесь был бы уместен храм в память этих святых.

25 декабря (7 января) — Рождество Христово. Оружейный переулок, д. 25.

Проходим по северной (нечетной) стороне Оружейного переулка (дома сохранились только на нечетной его стороне), и наш поход по Садовому кольцу завершается у дома на углу Оружейного переулка и Долгоруковской улицы, соответствующей 31 декабря (13 января). Адрес: Оружейный переулок, д. 27. Этот адрес знаменует собой завершение года по юлианскому календарю.

В самом начале декабрьского сектора, на улице Черняховского, жил Валентин Дмитриевич Иванов, в гостях у которого я часто бывал в 1968–1975 годах. Мне посчастливилось участвовать в его беседах с молодыми людьми, регулярно проходившими по средам у него на дому. Это был своеобразный неформальный «университет русской истории».

И в своих книгах, и в личных беседах Валентин Дмитриевич всегда обличал неправду «норманнской теории», убедительно доказывая самобытность происхождения славянской государственности.

Отвечая сторонникам возрождения так называемого славянского язычества, Валентин Дмитриевич прежде всего отвергал применение слова «язычество» к своим собственным предкам, к какой бы исторической эпохе это ни относилось: «Не надо полагать, что наши предки были глупее нас. Если они выбрали в X столетии христианство (освоив его самостоятельно, а не рабски подражая грекам), то любая попытка “вернуться” в “исконную дохристианскую Русь” была бы предательством наших предков и отречением от всей тысячелетней русской культуры».

Эпиграфом к «Руси Великой» Валентин Дмитриевич поставил любимые им слова Пушкина из письма к Чаадаеву: «...клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, какой нам Бог ее дал».

Валентин Дмитриевич никогда не распространялся о своей собственной духовной жизни. Лишь 8 апреля 1975 года, увидев, что отпевает Валентина Дмитриевича отец Димитрий Дудко, бывший тогда моим духовным отцом, я узнал, что он был духовником и Валентина Дмитриевича, и его жены — Валентины Васильевны Путилиной.

Когда кто-либо называл современную апостасийную цивилизацию «западной» или «европейской», Валентин Дмитриевич возражал, что мы — более «западные» и более «европейцы», чем нынешнее население Европы, так как наши предки поселились в Европе на две тысячи лет раньше, чем туда пришли предки современных европейцев. В этом убеждении Валентин Дмитриевич предвосхитил результаты исследований ДНК-генеалогии, разработанной Анатолием Алексеевичем Клёсовым, доказавшим (уже в наши дни), что носители гаплогруппы R1a действительно заселили всю Европу (не только Восточную, но и Западную) на 2200 лет ранее, чем туда пришли представители гаплогруппы R1b (названные Клёсовым эрбинами), которые частично истребили мужчин гаплогруппы R1a (вместе с представителями еще более древнего, неиндоевропейского населения Европы), а частично вытеснили их в восточную часть Европы.

Для Валентина Дмитриевича это было не противостояние Востока и Запада, а извечный спор органического восприятия мира с механицизмом, реализма — с номинализмом, холизма — с редукционизмом (хотя сами эти термины он не употреблял).

Валентин Дмитриевич никогда не прибегал к методу высмеивания оппонента или какой-либо концепции, к анекдотам и bon mot. Если кто-либо из гостей прибегал к подобным приемам (либо позволял себе отпустить пошлую шутку), Валентин Дмитриевич не делал ему никакого замечания, никак не реагировал на это, но больше уже никогда к себе не приглашал, исключал его из круга своего общения.

Величайшей ценностью русского языка Валентин Дмитриевич считал сохранение им синтетического строя, утраченного новоевропейскими языками, подвергшимися «вторичному упрощению». На русском языке можно выразить то, что не выразимо ни на каком другом. Возможности русского языка можно почувствовать и понять, вновь перечитав его книги, наиболее значимые из которых — «Повести древних лет», «Русь изначальная» и «Русь Великая», которые хочется перечитывать вновь и вновь, всякий раз открывая новые пласты смыслов.

В декабрьском секторе расположен храм святителя Митрофана, епископа Воронежского. Сразу после своего вторичного освящения 25 февраля (10 марта) 1990 года он стал нашим приходским храмом.

В 1991 году приходу храма святителя Митрофана был передан и находящийся в том же секторе храм Благовещения в Петровском парке. 16 (29) сентября 1991 года, в день общего тезоименитства моей мамы Людмилы и моего, в этом храме, впервые после долгого перерыва, состоялась Божественная литургия. С этого момента мы стали постоянными прихожанами Благовещенского храма.

Круг замкнулся! Проделанное нами путешествие символически подобно кругосветному путешествию, начавшемуся от 180-го меридиана в Тихом океане, откуда мы двинулись на запад по экватору. Делая иногда некоторые «экскурсы» в Северное и Южное полушария, мы миновали материк Евразию (оставив его справа от нашего маршрута), пролетели над Индийским океаном, Африкой, Атлантическим океаном, Южной Америкой, снова над Тихим океаном и опять оказались в начале нашего маршрута — у «Линии смены дат», на 180-м меридиане. Достигнув максимальной «западности», мы, внезапно поменяв знак (как это происходит в тангенсоиде), оказались в области максимальной «восточности».

И это символ нашего прорыва в будущее, в котором совершившееся (привычно называемое прошлым) обретет новую жизнь, оно не будет простым повторением уже бывшего «по новому кругу», но будет обогащено всеми прожитыми непреходящими мгновениями нашего путешествия.