Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Московские конфессии и торговля в Москве

Главы из неопубликованной книги «Москва ХХ века»
 

Московские конфессии

Повседневная жизнь москвичей во многом определялась церковной традицией. Крещение человека, венчание, похороны сопровождались православными обрядами. Имя давалось родителями с согласия священника, как правило, в честь одного из святых, чей праздник приходился на день крещения ребенка. В воскресные дни, а иногда и в другие посещали приходскую церковь, после церковной службы исповедовались и причащались. Соблюдали посты и отмечали церковные праздники.

В Москву поклониться православным святыням стекались паломники со всей России. В Успенском соборе Кремля короновали российских императоров и императриц, в Архангельском соборе находилась древняя усыпальница великих князей и царей, Благовещенский собор некогда служил домовой церковью великих князей и царей, здесь их крестили и венчали на царство. Колокольня Ивана Великого славилась не только своим звоном, но и как самое высокое здание прошедших веков.

Московские монастыри хранили множество православных святынь, их история — это история России, начавшаяся здесь, в небольшом городке Владимирской Руси.

Многие почитали живших среди них московских пророков и юродивых, которых считали особо угодившими Богу. Их окружали особым почетом, к их советам и пророчествам прислушивались, им поклонялись, как святым. Привечали также, следуя заповедям Христа, нищую братию, которая стекалась в Москву со всей России. Им охотно подавали милостыню, как, впрочем, и арестантам, отправлявшимся из Москвы по этапу на каторгу в Сибирь.

Первым делом богомолец, пришедший поклониться московским святыням, направлялся в центр города — к Иверской часовне у Воскресенских ворот, чтобы помолиться у чудотворного образа Иверской Божией Матери. Двери часовни распахивались примерно в полночь, и народ часами ожидал этого торжественного события. Днем же в праздничные дни чудотворную икону в карете возили по частным домам для совершения молебнов, что для каждой семьи, принявшей у себя святыню, было событием, запоминавшимся на всю жизнь.

В.Чубаров вспоминал: «Кроме бульваров, ночью царило оживление около Иверской часовни на Красной площади. Благочестивые москвичи, а особенно москвички, любили ожидать, когда рано утром откроют часовню и монахи начнут служить первый молебен, прежде чем громадный дормез[1], запряженный восьмеркой, начнет возить икону по домам. Привозили обратно икону в часовню часа в два ночи, и точно так же множество москвичей ждали ее возвращения, чтобы помочь монахам вынести икону из кареты. В ожидании этой минуты толпы собирались возле часовни часов с одиннадцати. Богомольцы сидели на ступеньках, на тумбочках мостовой. Здесь были старушки в затрапезных кофтах, чиновники в старомодных, выцветших шинелях, девицы в скромных платочках, толстые купцы в длиннополых чуйках. В ожидании иконы велись разговоры.

Каждый рассказывал про ту беду, которая привела его к Всепетой[2]. Старушки жаловались чаще всего на запой мужей, непослушание сыновей или являлись, чтобы Владычица помогла найти пропавшую курицу. Девиц чаще всего приводила измена коварного жениха, который предпочел большое приданое верному и преданному сердцу. Чиновников волновали несправедливости начальства, а купцов заминки в торговых делах. Вся эта пестрая толпа собиралась со всех концов Москвы, ожидая милостивого чуда и скорой помощи. Но были в толпе и такие, которые шли просто от безделья, чтобы посидеть в бессонную ночь на людях и послушать разных разностей в этом своеобразном клубе.

Как только из-за стен Александровского сада заслышится стук копыт и окрики мальчишки-форейтора, толпа преображалась. Все разговоры смолкали, кто дремал в сторонке у стен Исторического музея, того сейчас же будили, и гораздо раньше, чем карета подъезжала к часовне, большинство опускались на колени и истово крестились. Со всех концов толпы начинали звучать слова молитв, у многих на глазах блистали слезы. Видно, каждую ночь много горя и забот сносила сюда Москва. Едва успеет из кареты выбраться толстый иеромонах в потертой ризе, сотни рук тянутся в карету, и каждому хочется хоть одним пальцем помочь выносить всеми чтимую икону. Кто не может достать до иконы, те стараются прикоснуться хоть до ризы монахов, которые на все стороны усердно кропят святой водой. Затем сонный монах наскоро служит молебен, толпа спешит приложиться, и часовню запирают. Во все стороны тянутся длинной полосой богомольцы, и лишь где-нибудь в сторонке бьется в истерике девушка, которую вся эта сцена чересчур разволновала, подняв во время молитвы всю горечь с глубины ее души».

О ежегодном церковном празднике в дореволюционные годы на площади у башни Варварских ворот Китай-города вспоминал И.А. Белоусов: «Интересное зрелище представляла Варварская площадь 17 июля (по ст. ст.), в день празднования этой иконы, которая один раз в году, именно 17 июля, спускалась со стены и устанавливалась на особом помосте под балдахином, украшенным цветами. И целых три дня и три ночи перед иконой служили молебны, для служения которых приезжали архиереи, настоятели монастырей и духовенство из соборов. Большинство москвичей считало своим долгом приложиться к иконе в эти дни, потому что в другое время было невозможно — она висела высоко на башне. Так как мы жили недалеко от Варварской площади, я, мальчиком, каждый день ходил и толкался на этой площади. И хотя не имел никакого желания стоять в огромной очереди и дожидаться, пока дойдешь до иконы, но у меня являлась мысль, отчего бы в другое время, когда здесь не будет такой толпы, не взобраться по стене к иконе и не приложиться к ней?.. В эти три дня и три ночи стечение народа на площади было так велико, что к месту, где стояла икона, были устроены особые проходы, обтянутые канатами. Проходов было три, один — для мужчин, другой — для женщин и третий — для женщин с детьми. Площадь представляла собой род гулянья, толпилась масса продавцов крестиками, иконками, лубочными картинами и книжками с описанием иконы. Каждый пришедший приложиться к иконе считал долгом купить медную или серебряную иконку с изображением “Боголюбской” величиной с мелкую серебряную монету и повесить ее себе на шею на розовой ленточке. Эти иконки и крестики продавались сотнями тысяч, так как каждый богомолец покупал их по несколько штук и приносил домой для родных и знакомых. Тут же толкались нищие и разносчики торговали пирожками, блинами, пышками, квасом, вареной грушей, сбитнем и сластями. Порядок охранялся большим нарядом конной и пешей полиции. В конце третьего дня приезжал сам митрополит, служил торжественный молебен и икона снова поднималась на башню до следующего празднования».

В ХХ веке в Москве продолжали открываться новые храмы и часовни. На Большой Полянке 19 апреля 1901 года освятили храм Иверской иконы Божией Матери при Иверской общине сестер милосердия, сооруженный усердием Е.С. Ляминой; в Марьиной роще 20 июня 1904 года — храм иконы Божией Матери Нечаянная радость; на Ходынском поле 5 апреля 1909 года — храм иконы Божией Матери Отрада, или Утешение; на Благуше за Семеновской заставой 29 июня 1911 года — храм великомученика Димитрия Солунского; на Большой Ордынке 8 апреля 1912 года — Покровский собор Марфо-Мариинской обители милосердия, созданной усердием великой княгини Елизаветы Федоровны; в Сокольниках 22 декабря 1913 года — храм Воскресения Христова...

Возводились в Москве и монастырские подворья, имевшие не только духовные, но и коммерческие цели. Строится громадный дом подворья Валаамского монастыря (2-я Тверская-Ямская ул., дом 52) вместимостью до 1000 человек, появляется новый корпус подворья Троице-Сергиевой лавры во 2-м Троицком переулке и другие церковные доходные дома.

В Доме детских приютов на Остоженке 22 ноября 1908 года была открыта Иконописная палата, ставившая своей целью возрождение культуры иконописания. Ее первым директором стал академик живописи К.П. Степанов. «Я счастлив, — говорил он на торжестве освящения палаты, — что могу представить вам в настоящее время здоровых детей тех поколений, которые и двести, и триста, и более лет тому назад занесены в летописи нашей иконографии. В прекрасных храмах их сёл я видел иконы их прадедов, представляющие драгоценные для нас свидетельства их благоговейных трудов».

К концу ХIХ века в России насчитывалась не одна тысяча церковных хоров. Во многом именно благодаря им храмы не пустовали. Даже староверы потянулись к Православию, завороженные чудным пением. Тысячи католиков и лютеран из западных губерний отдавали своих детей в православные училища, где можно было получить блестящее певческое образование. Наряду с Третьяковской галереей и Большим театром Московский Синодальный хор под управлением А.Д. Кастальского стал одной из главных достопримечательностей Москвы. В 1911 году хор со своим наставником гастролировал в Варшаве, Дрездене, Риме, Флоренции. И повсюду — восторг и удивление, ибо ничего подобного Европа никогда не слышала.

А.Вьюрков писал о начале ХХ века: «Каждое утро мимо Охотного ряда и Обжорки спешили на службу в Кремль, в Окружной суд и Судебную палату чиновники всех рангов, а в Китай-город — служащие коммерческих предприятий, многочисленных магазинов и амбаров Китай-города. И никто из них не проходил без того, чтобы не перекреститься на часовню у Воскресенских ворот, где стояла Иверская икона Божией Матери. Икона была настолько чтима, что все цари, прежде чем ехать в Кремль, останавливались у Воскресенских ворот, чтобы поклониться ей. Круглые сутки служили в часовне молебны, круглые сутки горели перед иконой сотни свечей, дни и ночи толпились около нее молящиеся. Были и другие святыни в Москве: мощи великомученика Пантелеймона исцеляли от любой болезни, потому что сам святой был врачом, молитвы перед иконой святого Антипия исцеляли от зубной боли, а служение молебна перед иконой святого Трифона обеспечивало безработному работу или службу. Религиозные москвичи искренне верили в чудеса и приводили десятки самых убедительных случаев Божьей помощи. В течение года в Москве устраивалось тринадцать крестных ходов. Из них самым торжественным и многолюдным был крестный ход вокруг Кремля. Он устраивался в октябре каждого года, и в нем принимало участие все московское духовенство во главе с митрополитом и генерал-губернатором. Второй — в Крещение, третий — в июле в Новодевичий монастырь и четвертый — в Донской. Тысячная толпа сопровождала крестные ходы, над которыми колыхались на носилках чудотворные иконы и горевшие на солнце, украшенные живыми цветами тяжелые хоругви. На всем пути своего следования крестный ход сопровождался церковным перезвоном, который покрывал своим могучим гулом колокол Ивана Великого весом в четыре тысячи пудов».

В конце XIX века в Москве робко зазвучали голоса о необходимости либеральных перемен в церковной жизни, освобождения приходов от диктатуры Синода и епархиального начальства. Но это реформаторское движение потонуло в крови Декабрьского восстания 1905 года и больше не возникало.

В 1916 году Святейший Синод наконец признал, что началось массовое отпадение русских людей от веры. Особенно быстро это происходило в армии и в городах.

К началу 50-х годов XIX столетия в Москве, по официальным данным, насчитывалось 341 тысяча православных христиан, около 10 тысяч старообрядцев, 2633 лютеранина, 1612 католиков, 544 иудея, 325 мусульман... В 1910 году, когда уже действовало более веротерпимое законодательство к иноверию и люди не боялись признаваться в своем вероисповедании, в Москве насчитали 1 миллион 113 тысяч православных и старообрядцев, 24,5 тысячи протестантов, около 18 тысяч католиков, 9343 иудея, 5897 мусульман, 1860 армяно-григориан, 141 сектанта, 389 караимов, 30 буддистов и конфуцианцев, трех идолопоклонников и 32 человека, не принадлежащих ни к одной из религий.

Москва являлась издавна центром старообрядчества, появившегося после церковного раскола XVII века. Правительство то преследовало «раскольников», то давало им послабления. В 1800 году для старообрядцев, перешедших под юрисдикцию Русской Православной Церкви, но сохранивших старинную обрядность, были учреждены особые правила. Их стали называть единоверами, а их храмы — единоверческими. Самые влиятельные и многочисленные из них «поповцы» (приемлющие священство) обосновались на Рогожском кладбище, «беспоповцы» (не приемлющие священства) — на Преображенском кладбище.

Старообрядцам 3 мая 1883 года правительством было даровано несколько уступок. Им официально разрешили: получать паспорт (кроме скопцов), торговать и заниматься промыслами, вступать в иконописные цеха, занимать общественные должности, хоронить по своему уставу. Наконец манифест Николая II от 17 апреля 1905 года (в Светлое воскресенье) «Об укреплении начал веротерпимости» провозгласил свободу вероисповедания и веротерпимость, разрешив богослужения староверам по их церковным обрядам.

По поводу Рогожского кладбища Николай II послал московскому генерал-губернатору следующую телеграмму: «Повелеваю в сегодняшний день наступающего Светлого праздника распечатать алтари старообрядческих часовен Рогожского кладбища и предоставить впредь состоящим при них старообрядческим настоятелям совершать в них церковные службы. Да послужит это столь желанное старообрядческим миром снятие долговременного запрета новым выражением Моего доверия и сердечного благоволения старообрядцам, искони известным своею непоколебимою преданностью престолу. Да благословит и умудрит их Господь с полною искренностью пойти навстречу желаниям и стремлениям Русской Православной Церкви и прекратить соборным решением тяжелую историческую церковную рознь, устранить которую может только Церковь».

Еще накануне праздника Пасхи, 16 апреля 1905 года, были открыты запечатанные еще при императоре Николае I алтари в старообрядческих храмах на Рогожском кладбище. Началось строительство новых храмов и молельных домов.

В Токмаковом переулке в 1908 году была выстроена церковь второй общины старообрядцев-поморцев, в Большом Переведеновском переулке несколькими годами позже — первой общины старообрядцев-поморцев. В Гавриковом переулке 11 декабря 1911 года освятили новый старообрядческий храм Покрова и Успения Пресвятой Богородицы. В том же году были выстроены Покровские храмы в 3-м Ушаковском переулке и на Кузнецкой улице. В городе в 10-х годах ХХ столетия было выстроено еще несколько храмов старообрядцев, приемлющих священство, разных общин.

На Преображенском кладбище с Воздвиженским храмом и множеством других церквей и моленных находился центр старообрядцев, не приемлющих священства. Эта цитадель «беспоповцев» Федосеевского согласия в XIX веке, несмотря на многочисленные притеснения царской власти, процветала, обновлялась и расширялась.

В России на законодательном уровне разделялось иноверие (не христианские религии — мусульманство, иудаизм, буддизм, язычество и др.) и инославие (не православные христианские религии — католичество, лютеранство, реформаторство и др.). Оба этих слова являются кальками с греческого слова, в переводе на русский язык означающего «превратное мнение, ложное суждение». Все они Русской Православной Церковью почитались за ересь, и правительство делало все возможное, чтобы помешать их распространению. До 1898 года запрещались браки христиан с нехристианами. Исключением являлись браки лютеран с иудеями и мусульманами при соблюдении ряда условий.

Манифестом Николая II от 17 апреля 1905 года «Об укреплении начал веротерпимости» отменено уголовное наказание за отпадение от Православия. Были отменены также существовавшие ранее запреты и ограничения для некоторых христианских конфессий, выражено намерение улучшить правовое положение мусульман и буддистов (ламаитов).
 

Торговля в Москве

Москва исстари была главным центром торговли, в который стекались все богатства русской торговли с Европой и Азией, чтобы потом растекаться отсюда по всей Российской империи.

В 1890 году в Москве насчитывалось 377 магазинов и лавок, торговавших посудой, мебелью и хозяйственными вещами, 364 — бельем и платьем, 341 — кожей, шерстью и хлопком, 164 — канцелярскими принадлежностями и бумагой, 142 — обувью, 125 — книгами...

По размерам торгового оборота Москва лишь на 1,9% уступала Петербургу. В ее торговле главная роль принадлежала изделиям текстильной промышленности. Затем шли продукты питания и изделия пищевой промышленности. Среди торговли сырьем на первом месте стоял хлопок, среди полуфабрикатов — хлопчатобумажные товары и металлы. Продажа готовых изделий в первую очередь состояла из хлопчатобумажных тканей и сукна. Немалые обороты имела торговля вином и пивом. Винных лавок, ренсковых погребов, пивных лавок насчитывалось к концу XIX века 1505. Велась большая торговля чаем, сахаром и кофе. Чайная оптовая торговля всегда была монополией московских купцов, она находилась в руках девяти крупных акционерных компаний. Чайный лист привозили из множества южных стран, а отсюда отправляли во все концы России. Москательными, химическими, аптекарскими и парфюмерными товарами торговали в Москве 345 предприятий, в основном мелких. Значительных размеров достигла торговля кожевенными товарами и строительными материалами — кирпичом, цементом, лесом. Около 40 предприятий торговали топливом — нефтью и керосином. Москва также оставалась важнейшим центром оптовой хлебной торговли в стране.

В 1898 году было основано Товарищество владельцев охотнорядского и других домов в Москве, отдававшее внаем торговые помещения. В 1899 году стало действовать акционерное общество «Московские товарные склады». Значительно расширило свои операции акционерное общество Верхних торговых рядов на Красной площади, существовавшее с 1888 года.

В акционерных торговых предприятиях активное участие принимали иностранцы. Товарищество для торговли чаем «Караван» принадлежало немецкому капиталу, Товарищество Ж.Блок — бельгийскому, торгово-промышленное Товарищество Т.И. Гаген — шведскому.

В начале ХХ века в Москве сходилось десять железных дорог. Характерной особенностью московского грузооборота на железной дороге было резкое преобладание грузов прибытия над грузами отправления.

Значение Москвы как торгового и посреднического центра по-прежнему было исключительно велико. Сумма торгового оборота Москвы была почти втрое выше объема ее промышленного оборота. Она превосходила объем торговли Петербурга. По ряду изделий (мануфактура, галантерея, швейные товары) Москва являлась крупнейшим рынком страны.

На Тверской улице 5 февраля 1901 года состоялось открытие «Магазина Г.Г. Елисеева и погреба русских и иностранных вин» (дом № 14). Неподалеку от него, тоже на Тверской улице, располагался другой знаменитый магазин — булочная Филиппова (дом № 10).

1 августа 1908 года состоялось освящение первого корпуса нового семиэтажного здания магазина английского торгово-промышленного товарищества «Мюр и Мерилиз», выстроенного на углу Петровки и Театральной площади (архитектор Р.И. Клейн). Для удобства покупателей в нем имелись справочная служба, комната отдыха, два лифта.

Возле Мясницких ворот в начале ХХ века находился самый известный кондитерский магазин фирмы «Эйнем». О нем вспоминал известный филолог Б.И. Пуришев: «Там продавали самый лучший шоколад, самые лучшие конфеты, торты и тому подобные изделия. Эйнем был как бы вывеской московского процветания начала XX века. Кондитерским мастерам названной фирмы были присущи выдумка и умение угодить взыскательным покупателям. Среди мучных изделий мне запомнились небольшие пузатые соленые рыбки, особенно привлекавшие внимание любителей пива. Но и дети, не пившие пиво, охотно грызли эти фигурки. Еще занимательнее были цветные фигурки из марципана, изображавшие морковку, репу, огурцы, каких-то зверюшек. Их иногда вешали на рождественскую елку, к великому удовольствию малышей. Среди тортов был торт с необычайным названием “Полюби меня” в разную цену. Покупатели-острословы говорили молодым продавщицам: “Пожалуйста, «Полюби меня» за три рубля”».

В конце XIX века в городе все еще оставалось множество мелких разносчиков товаров. А.Гольденвейзер вспоминал: «Большое количество разносчиков предлагали ягоды, овощи, фрукты. Они клали себе на голову круглую подкладку вроде чем-то набитого и обтянутого материей бублика и ставили на эту штуку лоток, до отказу нагруженный всякими продуктами. Зеленщики кричали: “Салат кочанный, шпинат зеленый, вот редечка молодая, огурцы зеленые!” Продававшие ягоды так зазывали покупателей: “Садова клубника, садова малина, садова вишенья!” Очень распространены были, особенно Великим постом, разносчики, устанавливавшие где-нибудь на углу улицы небольшой лоточек с бочонком и опрокинутым стаканчиком. Они продавали какой-то квасок, который все пили из одного и того же немытого стаканчика. На лотке были также моченые груши, или дули. Среди уличных детей эти дешевые лакомства пользовались большой популярностью... В конце XIX столетия в Москве стало появляться довольно много разносчиков-китайцев. Продавали они очень недорого отличную китайскую чесучу и мелкие китайские изделия: веера, коробочки и т.д. О своих товарах они кричали пронзительным голосом, раздававшимся на много кварталов. Разобрать нельзя было ни одного слова. Среди них, говорят, было немало японских шпионов. Эти китайцы показывали на бульварах фокусы, жонглировали и т.п. Они собирали обычно большую толпу зрителей. Немало в Москве ходило и коробейников, возивших обычно свой короб на небольшой ручной тележке. Подъехав к знакомому дому, коробейник взваливал короб себе на спину и входил через черный вход в кухню, где его появление обыкновенно оживляло все женское население квартиры. Коробейник был своеобразной передвижной галантерейной лавочкой, продававшей товары дешевле, чем в магазинах. У коробейника можно было купить всякую всячину: кружева, иголки, булавки, запонки, гребенки, ленты и т.д. Женщины с восторгом встречали коробейника, и торговля у него шла очень бойко. Изредка под Москвой можно было встретить пожилого, обросшего бородой мужичка. Он носил за спиной на ремешке лукошко с клюквой, а в руках небольшой деревянный станок и кричал: “По клюкву, по клюкву!” Клюквой он торговал, впрочем, больше для вида. Остановившись где-нибудь на перекрестке, разносчик превращал свою ношу в своеобразный кукольный театр. На станке появлялись две-три кукольные фигурки, которые при нажиме педали начинали танцевать, прыгать и разыгрывать разные сценки. Среди детворы такой “театр” имел колоссальный успех».

А.Вьюрков писал о начале ХХ века: «Лучшие магазины, в витринах которых были выставлены все новинки и “заграничные моды”, находились на Кузнецком мосту, Петровке и в пассажах Неглинной улицы. Эти улицы были местом свиданий, деловых и неделовых, местом прогулок московской буржуазии. Она наполняла собою, особенно с двух часов до пяти, все магазины, пассажи, кафе. Длинной вереницей катили собственные выезды, автомобили, лихачи. Сновали с тротуара на мостовую, рискуя попасть под колеса, продавцы цветов, программок театров и бегов, а стоящие на перекрестках великаны-городовые зорко следили, как бы не появился здесь нищий или рабочий в грязном фартуке. После пяти часов, нагуляв аппетит, праздничная публика расходилась, пассажи и знаменитый универмаг Мюра и Мерилиза пустели, и в шесть часов все модные магазины закрывались. Обширная оптовая торговля всевозможными товарами и церковной утварью производилась в Китай-городе, на улицах Никольской, Ильинке, Варварке, в обвешанном сверху донизу вывесками Гостином дворе, построенном по проекту известного архитектора Кваренги. Варварка и Ильинка с прилегающими к ним переулками сплошь были заняты торговыми помещениями и складами. Днем, когда сотни подвод привозили и увозили кипы сукон, мануфактуры, хлопка, прохожие, чтобы не попасть под лошадь или не наскочить на грузчика, обходили эти улицы. Объезжали в это время Варварку и легковые извозчики.

К шести часам вечера торговля в Китай-городе замирала. Закрывались биржа, банки. На склады и амбары навешивались чуть ли не пудовые замки, купцы и служащие истово крестились на иконы, висевшие над воротами каждого подворья, и расходились по домам. Появлялись дворники с метлами, ночные сторожа, и “город” пустел. Закрывались Верхние (ныне ГУМ), Средние и Нижние торговые ряды, выходившие на Красную площадь и Москворецкую улицу, где помещался древний “Ямской приказ”, торговавший обувью, и шумело лишь под Варваринской горой старинное Зарядье, населенное исключительно ремесленниками, да трактиры с канарейками, где за графином водки и московской солянкой купцы спрыскивали сделки».

Газета «Голос Москвы» 2 февраля 1910 года сообщала: «На вокзалах, в гостиницах, клиниках, магазинах и других местах скопления публики новая французская компания установила автоматические аппараты для продажи книг, брошюр, газет и журналов».

«Газета-копейка» 21 февраля 1910 года сообщала: «Санитарным надзором получены сведения о производящейся в Москве в самых широких размерах фальсификации черной паюсной икры. Красная кетовая икра, стоящая в оптовой продаже от 30 копеек за фунт, окрашивается какой-то черной краской и продается как черная паюсная по 1 рублю 80 копеек за фунт».

16 августа 1911 года освятили новое здание Московской хлебной биржи в Гавриковом переулке.

На Сенной (Тишинской) площади в Грузинах 18 марта 1913 года открылся новый рынок. Позже он получил название Тишинский рынок.

Газета «Московские ведомости» 5 января 1914 года сообщала: «По распоряжению Управы торг племенным и молочным рогатым скотом переносится на новую Коровью площадь за Калитниковским кладбищем».

Газета «Голос Москвы» 25 июня 1914 года сообщала: «На станцию Перово прибыл первый вагон-станция предварительного охлаждения скоропортящихся продуктов».

Московская Дума 19 августа 1914 года в связи с начавшейся войной с Германией единогласно приняла постановление о полном прекращении продажи в городе водки, пива, виноградных вин и прочих спиртных напитков на все время войны.

Начался 10 октября 1914 года днем и продолжался до позднего вечера разгром торговых заведений австрийских и германских подданных. Пострадали и некоторые магазины, принадлежавшие русским.

Вскоре после начала войны в Москве были введены твердые цены на основные предметы потребления, но из-за дефицита продовольствия реальные рыночные цены поползли вверх. Килограмм говядины, стоивший в 1913 году 46 копеек, в 1915 году обходился уже в 55 копеек, цена литра молока поднялась с 11 до 15 копеек, килограмма ржаной муки — с 6 до 11 копеек...

Газета «Русское слово» 9 января 1916 года сообщала: «Полиция по решению администрации города произвела “облаву” на Московской бирже и возле нее, на Ильинке, с целью очистки ее от всевозможных дельцов-спекулянтов, чья деятельность вызывает дороговизну продуктов первой необходимости. Задержано было несколько сот человек разных национальностей, возрастов и состояний».

На крыше самого высокого московского дома — «дома Нирнзее» в Большом Гнездниковском переулке — 22 июня 1916 года открылось кафе «Крыша». Новизна впечатлений привлекла на крышу немало народа, которому была предложена концертная программа.

Командующий войсками Московского военного округа И.И. Мрозовский 10 августа 1916 года издал обязательное постановление, устанавливающее в Москве продажу сахара по карточкам.

Индексы цен на основные товары к июлю 1916 года по сравнению с уровнем 1913 года выросли в два-три раза. Начались и продовольственные затруднения. Уже с осени 1914 года повысились цены на хлеб. Не хватало ржи, овса, ржаной муки, гречневой крупы, отрубей, соли, сахара... В декабре 1916 года закрылась треть московских пекарен, расположенные на окраинах булочные в подавляющем большинстве прекратили торговлю. Продовольственная катастрофа становилась фактом.

Осенью 1916 года начальник Московского охранного отделения доносил в Петроград: «Продовольственные затруднения и совершенно невероятная дороговизна доводят напряжение до степени, когда определения “острое раздражение”, “крайняя озлобленность”, “возмущение” и так далее являются довольно слабым отражением действительности. Можно с уверенностью сказать, что подобного раздражения и озлобления масс мы еще не знали».

Цены в Москве в начале января 1917 года: грибы — 5 руб. 20 коп. за фунт, масло подсолнечное — 10 руб. за пуд, сахар — 28 коп. за фунт, масло русское — 2 руб. 80 коп. за фунт, масло сливочное — 3 руб. 40 коп. за фунт, сметана — 1 руб. за фунт, молоко — 30 коп. за бутылку, говядина русская — 75 коп. за фунт, колбаса — 2–3 руб. за фунт, дрова — 45 руб. за сажень.

Москвич Н.П. Окунев 3 февраля 1917 года записывает: «Не хватает топлива, муки, мяса и многого множества необходимых жизненных припасов. Все дорожает, ко всему образовываются “хвосты”, спекуляция растет, и новобогатые люди бросаются покупать земли, дома, предметы роскоши и дивидендные бумаги. На бирже ажиотаж».

Каждый следующий месяц приносил новое подорожание, дефицитом становились буквально все товары повседневного спроса, очереди становились все длиннее, а люди в них — злее.

Продолжение следует.

 

[1] Дормез — дорожная карета для длительного путешествия, в которой можно было и спать.

[2] Всепетый — препрославленный; всеми или всюду восхваляемый.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0