Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Из цикла «Эскизы Крыма»

Ирина Владимировна Голотина — поэт, драматург, кандидат исторических наук. Окончила Литературный институт имени А.М. Горького, семинар Евгения Винокурова.
Дебютировала в 1978 году с новеллой, публиковалась в журналах и газетах СССР, в том числе в журналах «Студенческий меридиан», «Новый мир», «Литературный Киргизстан», «Новая Россия», в газетах Литвы, в «Литературной газете+» (Крым).
Выпустила три поэтических сборника. Пьеса «Обитель для постояльца» в 1991 году была поставлена С.Арцыбашевым в «Театре на Покровке».
Номинант Международной открытой литературной премии «Куликово поле» памяти поэта Вадима Негатурова (2014).
Член Союза писателей России.

Туман над морем

Белая водная движется взвесь.
Берег как молния вытянут весь —
Узким зигзагом и знаком беды.
В море босые уходят следы.
Мир разделился на тень и на свет.
Кто-то здесь был, и его больше нет.
Нитка следов — точно дней череда.
В белом дыханье восходит вода,
Белая на берег всходит волна,
Души на сушу выносит она.


Июньские маки

Июньские маки — как повод для грусти.
Похоже, что нас в это лето не пустят, —
Так страшно чума распахнула объятья,
И маки алеют у смерти на платье.
А под вечер в небе лазоревом перья
Какой-то разбившейся птицы.
— Не верь им,
              то Феникс здесь умер,
                            чтоб вновь возродиться, —
Воркуют под крышей домашние птицы, —
Всему своя слава, и срок, и черед,
Где мак отцветает, гвоздика взойдет.
Где мак облетает — там новый взойдет.


Осенью море...

Осенью море становится ни при чем,
Лишним синим в холодных тонах пейзажа,
Небом, льющимся книзу большим ручьем,
Или небом как ангел — на землю
                                                                   упавшим даже.

Начинается переоценка: еще алмаз,
Но уже не бриллиант — потерял огранку;
Просыпаешься утром, за разом раз
Понимаешь — некуда спозаранку.
Оно рядом, но вовсе тебя не ждет,
Путано дышит, как нелюбимый.
И все чаще чайки выстраивают полет
Над домами, а море проходят мимо.

Осенью это даже не водоем —
От Аю-Дага до Дивы растянутая занавеска.
И по эту сторону — мы вдвоем
В зрительном зале заняли место.


Шторм идет

Прозрачная влажная белая мгла
Широким покровом над морем легла.

Притихли цикады. Умолкли сверчки.
И крылья сложили свои мотыльки.

Суровым и темным стал скальный гранит.
Затишье какую-то тайну хранит.

В холодной и вязкой морской глубине
Рождается музыка бури во сне.

Так «Ода» Бетховена мнится, грядет
И — птицей взвивается в горний полет.

Там, в лоне морей, в точке центра земли,
Вскипает волна, чтоб качать корабли,

Русалок пугать и в подводном саду
Косить вековую траву-лебеду.


Куст сирени

Такой встречаешь куст сирени —
раскидистый, как баобаб,

в кистях сиреневых свирелей
шмели разгульные гудят.

Средь нашей серости дождливой
он скупо светится вдали,

как та звезда, что из заливов
в ночь выводила корабли.

Стоит он как мираж, как веха,
как откровение в пути,

и невозможно человеку
без чувства счастья обойти.


Сад

Душа истончилась, и хочется сада, цветов
И жить навсегда — на заре тополиного лета.
Среди откровений сирени и душных оков
Жасминного запаха в кружеве белого цвета.

Чтоб вместо сезонов — менялись соцветий цвета:
Над желтым тюльпаном всходило созвездие вишни,
Мятежный пион бело-розовой гаммой вступал,
И алых петуний явление будет нелишним,

Потом бульденеж раскрывал свой нефритовый шар
И в зной ароматов входила, как дождь, передышка,
И вновь бушевал духовитый цветочный пожар,
И шмель, захмелевший от сытости, бегал как мышка

По веткам куста, в тонкой дреме валился в траву,
В окно тарабанил, такой крутолобый, мохнатый;
И медлил шиповник ронять лепестки...
Наяву —
             сад жил, и дышал,
                                       и рождался в своих ароматах.

А в дальнем углу, где дурман матиолы стоит
Как ласковый призрак, на старенькой скрипке играя,
В корзине заснул заблудившийся карлик-старик,
Цветочную луковку сладко к груди прижимая.


Конец лета

На этом краешке земли
Поднявшемся из моря,
Удалены-отделены
От счастья и от горя,
От городов и поездов
И дымных перекрестков,
Осуждены на сто годов
Лежать на гальке жесткой,
Блуждать меж горных облаков,
Пугая кошек диких,
Давить из ягодных комков
Янтарность облепихи,
Читать с улыбкой на губах
Поэзы эпитафий,
Где веет стойкий темный страх
С холодных фотографий.

Проспав, пожалуй, сотню лет
И сотню бурь прослушав,
В морской коралловый рассвет
Выходим мы на сушу.

Взойдем на берег суеты
Из пенного прибоя,
Разделимся на «я» и «ты»,
Нас снова станет двое;
Так прародители в раю,
Сплетенны в плоть едину,
Наутро узрили свою
Другую половину.

Итак — оставлен их приют.
Никто не мил, нигде не ждут.
И голос гонит в спину.


* * *
Дождь да стылость в осеннем краю.
Как здесь теплому дню приключиться!

Наши души, как белые птицы,
Улетают годами на юг.

Вот они оторвались от нас,
От земли. Поднялись молчаливо...

Оттого, видно, пусто сейчас,
И ознобно, и так сиротливо.


* * *
В сентябрьских садах горячи георгины
И поздний шиповник как дева цветет —
Цветком одиноким. Алеют рябины,
Ромашковый полк захватил огород.
Природа торопится выполнить в сроки
Свой долг — зеленеть, трепетать, обновить
Пустующий, в сущности, и одинокий
Пространственный мир. Та суровая нить —
Ко мне протянулась. Я чувствую путы
Нелепого долга желать и цвести,
Но листья летят с моих рук, как минуты,
И дереву с места уже не сойти.


* * *
В круженье снега странный есть покой,
Звучание однообразной ноты —
Высокой, тонкой, легкой — словом, той,
Что и томит, и нравится охотно.

Она вниманью кажется скучна,
Она мешает дел разнообразью,
Докучный звук! (И лишняя струна.)
Затихнет — и о ней мы вспомним разве?

А снег — идет,
Идет, идет, идет...
Ни города, ни берегов не видно
Москвы-реки. Снег сам рекой течет
Молочно-белой.
Но и то обидно — он только прах!
Он сыплется, летит,
И полыньи, и щели закрывая...

Но мир — что конь напуганный, дрожит:
В пространство дня ворвалась и летит,
Не иссякая, нота роковая!
 





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0