Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

С бесприютностью воли

 Екатерина Владимировна Полянская родилась в Ленинграде. Окончила Санкт-Петербургский государственный медицинский университет им. И.П. Павлова, работает травматологом-ортопедом в Российском НИИ травматологии и ортопедии. Стихи публиковались в журналах «Нева», «Наш современник», «Всерусский собор», «Питер-book», «Южная звезда», «Немига литературная», «Сибирские огни» и других. автор трех стихотворных сборников. Член Союза писателей России. Живет в Петербурге.

С бесприютностью воли

 

* * * Здесь заплакать нельзя и нельзя закурить, Во весь голос не то что кричать - говорить. Водка пахнет сивухой, вода - солона, И на стену в ночи наползает стена. Утро щелкает плетью, а по вечерам Кто-то ищет меня в перекрестии рам, И холодного зеркала пристальный взгляд — Словно блик на штыке, словно окрик «Назад!». Этот дом, он как зверя меня обложил, Коридорами, лестницами закружил. Я - живая мишень, я на злом сквозняке Свое робкое сердце держу в кулаке.

Штампы

Что поделать нам все же К славе Господа вящей С неумытою рожей И душою болящей, С этой пьянкой-гулянкой, С этой кровью-любовью, Да судьбою-обманкой, Да свечой в изголовье, С этой песней несложной О лихом атамане, С горькой пылью дорожной Да дырою в кармане, С этим ножичком вострым Да с конем в чистом поле, С балаганчиком пестрым, С бесприютностью воли, С воровскою повадкой, Да со щучьим веленьем, Да с конфеткой-помадкой, Да с дурным умиленьем, С этой темною ночкой, С этим темным перроном, И с последнею строчкой, И с последним патроном, С резким посвистом ветра, С резким посвистом птицы — Всем, что примут два метра Неродящей землицы. * * * Помнишь, рвали малину, держа лошадей в поводу, Где медвяное лето на щедрых кустах вызревало? В запылившемся прошлом прозрачный осколок найду, И взгляну, и вздохну, и еще улыбнусь, как бывало. Алый сок на ладонях... Мне в жизни, конечно, везло, Я назад не пытаюсь попасть по тому же билету. Просто солнечный зайчик со стремени прыгнул в седло И слезятся глаза, непривычные к яркому свету.

Мариенбург

В краю далеком, в городе Марии, Душа осталась пленною навек. Озябший парк и улицы пустые Заносит снег, заносит первый снег. Там стук копыт и глухо, и тревожно Трехтактным ритмом разбивает тишь И сонные деревья осторожно Нашептывают: «Стой... Куда спешишь?..» А небо отчужденно и высоко, И хрупкий лист ложится в снежный прах, И скачут кони далеко-далёко, И ветер сушит слезы на глазах. * * * Он первый раз копытом тронул снег И отскочил, дрожа и приседая: Земля была не черная - седая, И яркий свет, пройдя сквозь бархат век, Казался алым. Сотни хрупких жал Пронизывали воздух и, тревожа, Покалывали зябнущую кожу... Он вновь шагнул, всхрапнул и - побежал. И, глядя на его летящий бег, На солнечно разметанную гриву, Я улыбаюсь: «Господи! Счастливый: Он в жизни первый раз увидел снег». * * * Звучат шаги размеренно и четко, В неверном свете редких фонарей Дрожат ограды кованые четки И ветка, наклоненная над ней. Лишь хлопнет дверь, и снова только эхо Невидимым конвоем за спиной Да еле слышный отголосок смеха Там, на мосту, над черной глубиной. И плавится в ночном канале город, Изнемогая от дождей и смут... Объятия Казанского собора Еще распахнуты, еще кого-то ждут.

Осенний романс

Рассеянный свет - сизовато-рябой, голубиный, И возле метро, где похмельный, сырой неуют, Обшарпанный дядька вздыхает о гроздьях рябины, Что бьются в окно и полночи уснуть не дают. И голос не ах, и ненужный надрыв приблатненный, А правду сказать - и слова-то банальны вполне... Откуда ж тогда эти проблески в памяти сонной, Откуда тогда эта тонкая дрожь по спине? Откуда оно - эти комья невысохшей глины, Вода в колеях, сероватый негреющий свет? Откуда я шла с этой песней о гроздьях рябины, С невнятной тоскою о доме, которого нет? И что там блестело и в горло впивалось осколком? С какого пожара по ветру летела зола? Куда я спешила, куда я разбитым проселком В телеге тряслась, безнадежным этапом брела? Кому - за порог, а кому-то и ласточка в сени Несет не войну, а весну на точеном крыле... Куда ж я теперь бесконечной дорогой осенней Все дальше иду по своей сиротливой земле? * * * На горбатом мосту лишь асфальт да чугун, Над мостом — проводов непонятный колтун. Под горбатым мостом — все бетон да гранит, — Воздух, скрученный эхом, гудит и звенит. Только нежить-шишига живет - не живет, Чешет тощею лапкой мохнатый живот, Утирает слезинку облезлым хвостом — Под горбатым мостом, под горбатым мостом. Будь ты крут и удачлив, а все ж без креста Не ходи лунной полночью мимо моста: Скрипнет ветка сухая, вздохнут камыши, В голове зазвучит: «Эй, мужик, попляши!» И погаснет фонарь у тебя на пути, И не сможешь стоять, и не сможешь уйти... Тихо щелкнут костяшки невидимых счет — И закружит прозрачных теней хоровод. И пойдешь ты плясать, сам не ведая где... Всплеск - и только круги побегут по воде. И еще раз чуть слышно вздохнут камыши, Вновь - бетон да гранит, и вокруг - ни души. * * * Из многих пестрых видеосюжетов, Которыми нас кормит телевизор, Засел осколком в памяти один — Где люди в серой милицейской форме Бездомную собаку расстреляли У мусорного бака во дворе. Она сначала все хвостом виляла И взвизгнула, когда раздался выстрел, Ей лапу перебивший. А потом Все поняла и поднялась. И молча Стояла и смотрела неотрывно На тех или сквозь тех, кто убивал. Я видела, как люди умирают, Я зло довольно часто причиняла, И мне ответно причиняли боль. Я знаю точно: каждую минуту, Когда мы пьем, едим, смеемся, плачем По пустякам, когда, закрыв глаза, В объятиях любимых замираем, Обильнейшую жатву собирают Страдания и смерть по всей земле. Конечно же, бездомная собака, Расстрелянная где-то на помойке, Не более чем капля. Но и все ж Собаки умирают нынче стоя, А люди, утеряв свой прежний облик, Иное обретают естество, Столь чуждое и страшное, что разум Смущается и сердце замирает, Пытаясь в бездну правды заглянуть. * * * Я, скорее всего, просто-напросто недоустала Для того, чтобы рухнуть без рифм и без мыслей в кровать. Что ж, сиди и следи, как полуночи тонкое жало Слепо шарит в груди и не может до сердца достать. Как в пугливой тиши, набухая, срываются звуки — Это просто за стенкой стучит водяной метроном. Как пульсирует свет ночника от густеющей муки, Как струится сквозняк, как беснуется снег за окном. То ли это пурга, то ли полузабытые числа Бьются в темную память, как снежные хлопья - в стекло. Жизнь тяжелою каплей на кухонном кране зависла И не может упасть притяженью земному назло. * * * По чьему приговору умирают миры? За дощатым забором золотые шары Нагибаются, мокнут, и в пустой палисад Непромытые окна равнодушно глядят. Темно-серые бревна, желтоватый песок, Дождь, секущий неровно, как-то наискосок, Мелких трещин сплетенье, сизый мох на стволе И мое отраженье в неразбитом стекле. Это память чужая неизвестно о чем Круг за кругом сужает и встает за плечом, Это желтым и серым прорывается в кровь Слишком горькая вера в слишком злую любовь. Слишком ранняя осень, слишком пестрые сны, Тени меркнущих сосен невесомо длинны, И прицеплен небрежно к отвороту пальто Желтый шарик надежды - непонятно на что.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0