Под Новый год тетя Зоя наконец-то вставила безупречно ровные зубные протезы и отправилась в гости. Там ее ждал сюрприз, о котором она, впрочем, знала уж как неделю. Подруга не умела скрытничать и раскололась почти сразу: нашла ей жениха. Тетя Зоя поманерничала для виду, мол, возраст у меня переходный, старость не за горами, но в душе так не считала. В душе она оставалась молодой и, когда слышала, что года могут быть богатством, нервничала в несогласье, однако поспорить было не с кем — она жила одиноко, а кошке было наплевать на такие глупости.

Конечно, о старости она иногда думала. И сегодня, совсем некстати, в голове бродили печальные мысли.

— Вот она, старость, — рассуждала тетя Зоя, — отнимает у человека все: зрение, зубы, память. И так незаметно, почти ласково.

— Зачем тебе глаза? — шептала Старость. — Разве приятно видеть свое морщинистое лицо и мятое тело?

— Вообще-то да, неприятно, — соглашалась тетя Зоя.

— И зубы тебе ни к чему. Застолья позади, а перейдешь на кашки и пареную тыкву — вот и пенсии будет хватать.

— И то правда, — кивала тетя Зоя.

— Да и память — только мешает, а расстраиваться вредно.

— Но ведь хочется...

— Хотелось, — поправляла Старость.

С такими мыслями тетя Зоя добралась до подруги, где ее уже ждали. Перед выходом к гостям она заглянула в зеркало в прихожей, отметив про себя, что похожа на какую-то дореволюционную актрису, проверила, крепко ли держатся зубы, и с голливудской улыбкой появилась в дверях.

Небольшая комнатка вместила в себя и елку с мерцающими гирляндами, и огромный праздничный стол, гипнотизировавший гостей буйными красками. Все терпели и ждали начала пиршества, украдкой шаря глазом по салатам и намечая, с чего начать. Появление припоздавшей тети Зои было сигналом. Гости встретили ее аплодисментами, ринулись к столу и в полном согласии принялись провожать старый год тостами.

«Жениха» звали Станиславом Сидорычем. Он оказался третьесортным тощеньким мужичком в очках. Сидел смирно, в тосты не лез, вопросами не досаждал и был стремителен в еде. Вдоль длинной шеи вверх и вниз деловито сновал его кадычок величиной с грецкий орех.

Неприятности начались, когда тетя Зоя решила проявить активность и сама начать диалог. Однако вышел конфуз, потому что произнести имя жениха с тремя «с» не получилось. Тетя Зоя трижды свистнула, как пацан «на атасе», да так громко, что вспугнутые гости перестали жевать. Подруга с опозданием залилась надрывным кашлем, стараясь заглушить некультурный звук. Тетя Зоя прикрыла рот салфеткой и как ни в чем не бывало посмотрела в окно, где порхали и лепились к стеклу снежные пушинки. К счастью, жених увлекся селедкой и находился в другом измерении.

Опомнившись после неудачного выступления, она решила перейти к менее рискованным вещам. Тетя Зоя, как водится перед застольем, дома не поела и была голодна. Для начала она решила отпробовать кусочек сыра, к которому питала слабость, но из-за дороговизны покупала редко. При первом же кусе сыр потянул за собой верхний ряд зубов вместе с небом. Напрасно тетя Зоя языком пыталась навести порядок во рту.

А в это время жених, утолив голодный спазм, решился наконец задать соседке первый вопрос:

— Вы живете одна?

Тетя Зоя метнулась на кухню.

«Как она смутилась, — подумал Станислав Сидорыч. — Может, я был слишком напорист?» — и отправился вслед за беглянкой поправлять положение.

При его появлении тетя Зоя прошмыгнула в ванную, что еще больше озадачило жениха. А между тем бедная женщина трясущимися руками пыталась пристроить зубы перед зеркалом. Подруга нервно стучала в дверь. Пришлось открыть и поделиться горем. Ум хорошо, а два лучше. Через минуту сообщница принесла плоскогубцы. В это время зашумели гости, требуя занять свои места: куранты отсчитывали двенадцать. Тетя Зоя зажала протезы в левой руке, а правой подняла бокал и выпила, не закусывая. С каждым новым тостом процедура повторялась.

«Странная дама, однако», — подумал Станислав Сидорыч, но очень скоро почувствовал непреодолимое желание рассказать ей, как тяжело живется вдовцу без хозяйки, что силы уже не те, что пенсия мала, да и вообще...

Тетя Зоя понимающе кивала, положив на пустую тарелку протезы, и уже без стеснения улыбалась беззубым ртом.

Между тем веселье за столом начало сворачиваться. Не хватало молодой крови. Речь Станислава Сидорыча плавно перешла в икоту, а это явление тетя Зоя считала постыдным недостатком воспитания. Она сунула в рот зубы, чтоб сохраннее было, и заспешила домой.

Видя, что дама уходит, Станислав Сидорыч рванулся в коридор. В решительные минуты у него открывалось второе дыхание. Как шпористый петух разгребает навозную кучу, чтобы добыть подруге зернышко, так Станислав Сидорыч в долю секунды разметал лежавшие на тумбе шубы, куртки и пальто. Тетя Зоя почти залюбовалась им. Особенно волнующим был момент, когда он, как гармонь, развернул перед ней чью-то богатую шубу, держа ее двумя пальчиками за плечи, прищелкнул каблуком и предложил в нее облачиться. Тетя Зоя обожала галантность. Она исправила его ошибку с шубой, скользнула в свое старомодное пальтишко и улыбнулась краем губ так, как это делала когда­то Мона Лиза.

Они вышли в морозную ночь. Было тихо, и только время от времени раздавался вспарывающий воздух звук — это в небо устремлялась одинокая ракета, но, обессилев в первое же мгновение, падала в пустоту.

Станислав Сидорыч прильнул к рукаву тети Зои, и сквозь толщу пальто она улавливала ритмичные приступы дрожи.

«У Станислава Сидорыча ветхое пальто», — вздохнула она и прибавила шагу.

Он бормотал что­то вдохновенно, но неразборчиво. У двери квартиры Станислав Сидорыч заявил о своем намерении войти.

— Мне нужно позвонить маме, — крикнул он и, отстранив тетю Зою, скрылся в туалете.

Она вошла в квартиру следом, но вдруг обо что­то споткнулась и с ужасом отскочила в сторону. На полу лежала ее мертвая кошка. Мурка была старой, немного потрепанной жизнью, но признаков нездоровья не выказывала.

«Теперь я совсем одна, — была первая мысль тети Зои. Но, всегда пресекавшая эгоистические проявления человеческой натуры, она тут же ее отогнала. — Пока я развлекалась в гостях, бедное животное боролось со смертью!» — И слезы заструились по ее бледным щекам.

Затем она надела старые перчатки и уложила трупик в посылочный ящик, села на кухне, подперла щеку и задумалась о тайне жизни и смерти. Вино без закуски и нелепости этой новогодней ночи сделали свое дело — тётя Зоя незаметно уснула, забыв про Станислава Сидорыча, который тоже мирно спал, сидя на унитазе.

Наутро следующего дня первым проснулся гость и удивленно огляделся окрест.

«Неужели не дотянул до кровати?» — задал он сам себе вопрос и, распахнув дверь, громко позвал:

— Мама! — и тут же отскочил от ящика с трупом кошки, который преграждал ему путь.

От голоса мужчины, назвавшего ее мамой, тетя Зоя не только мгновенно проснулась, но затрепетала изнутри, потому что так ее мог назвать только один мужчина — покойный зять.

— Кто там?! — взвизгнула бедная женщина, впопыхах вооружившись вместо ножа ложкой, и подступила к двери кухни.

Станислав Сидорыч занял позицию в ванной и сквозь щелку старался обозначить врага. Так они стояли, затаив дыхание, медленно возвращаясь в мыслях к реальности. Более сообразительной оказалась тетя Зоя. Она вдруг вспомнила про кошку, а затем и про Станислава Сидорыча.

«Как некрасиво с моей стороны!» — ругала она себя, но выходить первой стеснялась, тем более что неясность по поводу «мамы» не была устранена.

Станислав Сидорыч наконец понял, что находится в квартире той странной дамы, кажется беззубой, которую ему подсунули как новогодний подарок. Почему он оказался в ванной и означает ли дохлая кошка некий символ, он не мог сообразить. Станислав Сидорыч захотел домой с такой силой, что без объяснений рванул в коридор, а затем через три ступеньки помчался вниз. Тетя Зоя удивилась столь неожиданной развязке, но в душе была рада, что осталась одна.

«Больше никаких знакомств, даже с папой римским», — поклялась она не в первый раз и занялась процедурой похорон.

Тетя Зоя решила, что закопает трупик в укромном уголке парка, недалеко от дома. День был солнечный и приятный, улицы пусты. Ватага ребятишек каталась с горок — кто на санках, кто на листах картона. Она расположилась неподалеку. Подолбив без всякого результата мерзлую землю и сломав лопатку, тетя Зоя пришла к выводу, что могильщиком должен быть мужчина. Придется звать на помощь вечно пьяного соседа и выдать из жиденького НЗ на бутылку.

Ящик с кошкой тетя Зоя оставила в парке, а сама заспешила выполнять свой план. Соседка, женщина необразованная, на просьбу тети Зои ответила раздраженно:

— Вон он, скотина!.. Надрался и валяется! Тащи его куда хошь!

— Вы имеете в виду, что ваш супруг подшофе? — на всякий случай уточнила тетя Зоя.

— Под столом, а не под шкафэ. Туда он с таким пузом не изловчится, — возразила соседка.

Долго пришлось тете Зое искать по квартирам подходящую кандидатуру. После новогодней ночи люди отдыхали и оказывать ритуальные услуги не желали. Наконец нашелся-таки мужичок, хотя и не первой свежести, но выбирать не приходилось. Выслушав тетю Зою, он долго молчал, подняв клочковатые брови и тараща глаза на тети-Зоины сапоги, будто они восьмое чудо света. Тетя Зоя тоже скосила глаза на свою ничем не примечательную обувь, но ничего удивительного не обнаружила. Затем мужичок ткнул ее пальцем в бок и хохотнул:

— Не боись, подруга, зверя твоего и землей присыпем, и помянем. — С этими словами он рванулся было вперед, но ноги неожиданно понесли его по диагонали. — Стоять! — строго скомандовал он и для острастки сопроводил приказ таким матом, что тетя Зоя едва успела заткнуть уши озябшими пальцами.

Всю дорогу мужичок был занят укрощением непослушной части тела и не замечал своей спутницы.

Они прибыли на место печали, когда начало темнеть. Ящик был сломан и использован ребятней вместо санок, а кошку найти не удалось. Мужичок потребовал немедленной моральной компенсации. Тетя Зоя, расплатившись и уронив две­три скорбные слезы, тихо побрела домой.

Тем временем в квартире буйствовал телефон. Звонили подруги тети Зои, измученные информационным голодом. У нее их было две, и обеих звали Лидиями, что, по мнению тети Зои, создавало значительные помехи в общении. Чтобы разрешить проблему, она дала им длинные прозвища. Кратких имен тетя Зоя очень не любила. Причиной неудач в жизни она считала свое имя. «У обладателя краткого имени жизнь неприметна и ничтожна, — размышляла она. — Будь я, к примеру, Анастасией Константиновной, со мной бы считались. Такое имя оставляет след на земле».

Так, одну Лидию она называла Занимательной, по той причине, что та постоянно брала деньги в долг, хотя большой опасности для окружающих она не представляла, так как суммы были малые. Дело в том, что Лидия вела войну с невидимыми разрушителями ее былой красоты. Эти разрушения творились ночью, в мягкой постели. Пока она смотрела свои интересные сны, подушка заминала очередную морщинку на лице, тихо седел волосок. Утром Лидия перед зеркалом изучала итоги ночи и принимала меры. В ванной в боевой готовности стояла могучая армия эликсиров молодости: кремы, гели, помады и присыпки. Почетное генеральское место занимал массажер, подаренный Лидии на 60-летие ее воздыхателем. Лидия беззаветно верила рекламе, которая и делала дырки в ее скромном бюджете. Приходилось крутиться. Она всегда была окружена кавалерами, но замужем не побывала, потому что оказалась однолюбом. А любила она толстого, лохматого фотографа Аркашу, и вся ее жизнь состояла из свиданий с этим «хыкой», как его называла — за глаза, конечно, — тетя Зоя. Аркаша с молодых лет был напуган маршем Мендельсона, боялся семейного рабства, пеленок, кастрюль и всего, к чему стремится большая часть человечества. Он обожал фантазии и все таинственное. К каждому свиданию с Лидочкой он готовился как к секретной миссии: назначал ей встречу в квадрате «А», появлялся в темных очках, с бородкой и усами разной конфигурации. Волосы у Аркаши росли необычайно быстро, и имидж менялся каждую неделю: борода лопатой, клинышком, легким бордюрчиком, усы казацкие, вразлет, гитлеровская фитюлька под носом. Лидочка приходила в волнение от придумок своего вечного жениха. Она в свою очередь вдохновляла фотографа, как Гала — Сальвадора Дали, с той лишь разницей, что результат был менее масштабен. Под кроватью в квартире Аркаши пылились коробки, набитые фотографиями, где Лидочка в возрасте Джульетты смотрела в объектив широко распахнутыми глазами. Удивленный взгляд со временем сменился на кокетливый прищур. Шляпки, косыночки, накидки, вуальки. Так они играли во влюбленных, не замечая, что дружно стареют. Тетя Зоя им, однако, завидовала, полагая, что у них романтическая любовь.

Жизнь другой Лидии была прозаичной, счастья — с полмизинца. Тетя Зоя прозвала ее Парадогсальной — из-за того, что та держала в своей маленькой квартирке двух догов. Псовая парочка захватила всю жилплощадь и плодила себе подобных. Сын Лидии, уезжая на Север, попросил ее присмотреть за собачками, пока он устроится. Дело оказалось затяжным, и бедная женщина который год исправно бегала с псами трусцой и метала палки по пустырям, принимала роды, ссорилась с соседями и продавала щенков. Контакт с ней был затруднен даже по телефону. Доги путали звонок телефона с дверным и издавали равномерные бухающие звуки, будто стучат кувалдой по пустой бочке. «Да замолчи ты!» — кричала хозяйка на пса, поднимая трубку телефона. Тетя Зоя каждый раз вздрагивала, думая, что чем­то рассердила подругу.

Между тем телефон в ее квартире не умолкал. Звонила Лидия Парадогсальная.

— Ты куда провалилась, невеста? В загс, что ли, ходили? — кричала она возбужденно.

— Да у меня кошка сдохла, — принялась было объяснять тетя Зоя.

— При чем тут кошка? — не унималась подруга. — Где жених? Рассказывай!

Тетя Зоя вздохнула:

— Мы не созданы друг для друга.

— А для кого вы созданы? Говори внятно! Провожал? Ночевал?

— Ночевал. В туалете, — доложила тетя Зоя.

— В туалете? — заинтересовалась Лидия. — Слаб желудком?

Тетя Зоя тяготилась разговором.

— Кошка, говорю, у меня сдохла, — начала она снова.

— Наконец-то! — обрадовалась Лидия. — Я тебе щенка подарю. Гигант, сиську уже бросил...

Тетя Зоя стремительно повесила трубку, не готовая к решительному отпору.

Не день и не два обсуждались новогодние приключения тети Зои. А что еще делать одиноким женщинам в зимнюю пору?

Время шло, и солнечные лучики нетерпеливо раздвигали хмурые облака и неслись к земле, согревая по пути воздух и уничтожая грязные сугробы, разбросанные по городам и селам. Черно-белая природа наполнялась красками.

Тетя Зоя выхаживала на подоконнике хилую рассаду. У нее была маленькая дачка в заброшенном состоянии. Каждое лето на участке шла настоящая война. Кусты малины теснили смородину, которая в свою очередь наступала на дряхлую яблоню, давно переставшую служить человеку и бывшую землей обетованной для гусениц, тли и червей. И кругом трава по пояс. Тетя Зоя в садовые разборки не вмешивалась, хотя сочувствовала побежденным и радовалась, когда яблонька по весне снова зацветала из последних сил.

Пока дача освобождалась от снега, а рассада на подоконнике на цыпочках тянулась к солнцу, тетя Зоя впадала в сложное состояние. Тогда Лидия Парадогсальная говорила:

— Зойка хандрит, — и звонила ей реже: что толку слушать ее вялые речи и непонятные вздохи.

Тетя Зоя убирала из жизни телевизор, где гремели выстрелы и лилась кровь, садилась смирненько на кухне, выпивала рюмочку кагора и листала замшелый альбом. Там была ее неповторимая и никому не нужная прошлая жизнь. В конце альбома лежали конверты, где было написано большими буквами «Любовь № 1» и «Любовь № 2». В первом лежали желтая фотография белобрысенького Вовочки, пионера 4-го класса, и записка: «Под знаменем 16 республик торжественно клянусь, что я люблю Зоечку и буду любить только ее до гроба». Но тут, откуда ни возьмись, появилась зараза Катька и в два счета превратила влюбленного пионера в клятвопреступника. Превратившись в отрицательную личность, Вовочка решил обесчестить прежнюю любовь. Подсторожив жертву после школы, он выскочил из кустов и сорвал у несчастной Зои прощальный поцелуй. Она метнулась домой, заперлась в ванной и рыдала так отчаянно, что родители выломали дверь, вытащили бьющее ногами чадо и долго дивились его темпераменту. «Неужели этой девочкой была я?» — всякий раз поражалась тетя Зоя.

Во втором конверте хранились свидетельства самой настоящей любви. Этот конверт открывался один раз в год, на день рождения тети Зои. Она любила эту дату, однако никогда не приглашала гостей и справляла праздник по-своему. Проснувшись рано, распахивала окна и дышала прохладным майским воздухом. Город был еще по-ночному тих, но в разных местах уже зарождались шумы: то залает собака, то прошуршит машина. С каждым годом тетя Зоя все острее проникалась в такие минуты благодарностью к непонятной, таинственной вселенной, давшей ей право на жизнь. Она ставила пластинку Вертинского и подпевала негромко, но в лад:

Мадам, уже падают листья,

И осень в смертельном бреду...

Раньше она любила быстрые и веселые музыки и танцевала на кухне от плиты до стола. Теперь, выпив пару рюмок за свое здоровье, она подступала к заветному конверту, как хирург к тонкой операции. Кроме фотографий и открыток, в конверте лежала сложенная в гармошку кардиограмма. «Так билось мое сердце без тебя», — гласила надпись на подарке. Тетя Зоя вглядывалась в пляшущие каракули, представляя, как ее друг тосковал, и ей казалось, что он еще жив, где­то ходит и дышит.

Так шло, а иногда и бежало время. Весна добивала слабеющую зиму и шагала по Земле широким фронтом. Все живое выползало, вылетало и выходило из укрытий на солнце и воздух. Мощная волна весенних инстинктов охватила планету. Зашевелились пестики и колбочки, заревели коты, заворковали голуби, газеты разбухли от объявлений от граждан без вредных привычек, мечтавших о встречах.

По набережной, обнявшись, гулял и стар и млад. Тетя Зоя выходила под вечер «подышать сиренью», присаживалась на скамеечку и смотрела на Волгу в дымчатую даль, где скользили тени то ли огромных лебедей, то ли пароходов. Однажды к ней подсел старец, весь в орденах и медалях. Он нервно хлопал по коленке свернутой газетой, но заговорить не решался. Тетя Зоя сконфузилась и встала.

— Милая дама, — начал было он.

Тетя Зоя перебила торжественное вступление:

— Не тратьте слов напрасно. Я отношусь отрицательно к уличным знакомствам. — И гордо удалилась.

Придя домой, она позвонила Лидии Занимательной и попросила раскинуть на нее карты. Подруги жили в разных концах города, и сеансы проходили по телефону. Короли окружали тетю Зою, как телохранители — президента.

«Может быть, зря я так неприступна?» — волновалась она, мучаясь бессонницей.

Под утро пришло решение. Да, она даст объявление в газету. Вот как она напишет: «Одинокая женщина отнеслась бы благосклонно к ухаживанию интеллигентного мужчины».

В ответ пришло три письма. На минуту ей стало весело, как в юности перед свиданием. Она открыла первое и прочла:

«О себе я малость,

Все не описать

И при встрече только

Можно лишь узнать.

Как хочу найти я друга­

Женщину в жизни по душе,

Уважать, ценить ее прежде,

А потом уже себя.

Если вас интересую,

То центральный мой район.

Напишите и сообщите,

Где мы встретимся с тобой».

Тете Зое произведение и сам автор не понравились. Настроение испортилось. Два других письма были деловиты и кратки: «Телефон ускорит встречу». Она повздыхала от неоправданных надежд и послала свой номер.

Делиться секретом с подругами у тети Зои не было желания.

«Пусть моя маленькая тайна умрет со мной», — решила она.

Прошло несколько тревожных дней. Настало воскресенье. В семь утра тетю Зою разбудил телефон.

— Подъем, красавица! — прокричал в трубку мужской голос.

— Вы ошиблись... — начала было тетя Зоя.

— Пять минут на сборы. Я приехал издалека, невест много, желаю встречи. Где?

Тетя Зоя спохватилась, что зубы ее находятся в стаканчике в ванной и разговор продолжить никак нельзя. Однако жених был инициативен и развернул веер предложений. Самым подходящим местом оказалась площадь Ленина.

«Господи, господи, да что же это творится!» — волновалась тетя Зоя, бегая по комнате, из рук валилось все, к чему она прикасалась.

Полет лифта, посадка, быстрый шаг, шумное дыхание, суетливый стук сердца — и вот она на площади рядом с вождем, который сквозь утренний туман казался страшным каменным Командором. Долго ждать не пришлось. Из белого облачка вынырнул невысокий толстячок в клетчатых брюках. Они неловко сидели на квадратном торсе, словно стремились выше, к воображаемой талии, но были остановлены кожаным поясом. От человечка пахло духами, в руках — матерчатая сумка. В такой таре пожилые хозяйки носят картошку. Однако лицо местами было интеллигентно. Из него, словно из мешка с горохом, посыпались шутки и прибаутки. Через минуту тетя Зоя знала о нем почти все. Три дочери-бизнесменки, живут в Сибири. Он вдовец. У него есть огромный, волшебный сад, но нет здоровья.

— А как вы смотрите на близкие отношения в нашем возрасте? — неожиданно спросил он.

Тетя Зоя растерялась.

— Ну так как? — напирал он.

— Не знаю, — прошептала она.

— Дело в том, что после смерти жены у меня возникли небольшие комплексы, — пояснил он. — Будем просто валяться, как овощи на грядке. А? Подходит?

Толстячок наскакивал на тетю Зою с каверзными вопросами и требовал немедленного ответа. У нее разболелась голова, и она заспешила домой. Жених приплясывал рядом, и угроза, что он не только дойдет до ее дома, но и зайдет в квартиру, казалась все более реальной.

— Ах, у меня разыгралась мигрень, — твердила она вместо ответов до тех пор, пока толстячок понял, что стол ему не накроют и овощем ему побывать не придется.

Наконец она добралась до своей тихой гавани и смерила давление. Оно было выше нормы.

Когда на следующий день позвонил третий жених, тетя Зоя, пребывая в депрессии, отвечала вяло. Разговор тем не менее завязался, как только обнаружилось, что звонящий имеет приятное и длинное имя Владимир. Тетю Зою искушало желание поделиться с подругами надвигающимся счастьем, но во всем этом деле был изъян: Владимир никогда не говорил о встрече. В ночные часы у тети Зои мелькали нехорошие догадки. «Вероятно, Владимир — инвалид», — решила она, и жалость подступала к горлу.

Неизвестно, до чего бы довели тетю Зою ее фантазии, если бы не раздался наконец тот звонок, которого тетя Зоя и ждала, и боялась. Воображаемый инвалид приглашал ее на рыбалку.

— Неужели это правда? Какое счастье! — восклицала тетя Зоя, радуясь, что руки-ноги у Владимира оказались на положенном месте, и не подозревая, что на другом конце провода ее поняли превратно.

Тетя Зоя значительно потратилась, купив удочку и книгу по рыболовству. Всю неделю шла подготовка к походу. Рюкзака у тети Зои не оказалось, и небольшого размера чемоданчик показался ей находкой. Теплые вещи, сменная обувь, фонарик, кружки, салфетки и не забыть зонтик. Всего набралось столько, что пошла в ход и сумка. В назначенный день и в назначенный срок тетя Зоя шагнула в зябкое утро. Было темно и так тихо, будто она осталась одна на всей планете. Тетя Зоя не любила ранние побудки. Вот и сейчас в клетках не отдохнувшего мозга застрял кусочек нехорошего сна, будто она потеряла очень важные документы.

На место встречи тетя Зоя пришла немного раньше времени, но долго ждать не пришлось. В пустынной улице появился тощий мужичок с рюкзаком и удочками в руке. Завидев женщину, груженную чемоданом и сумкой, он притормозил стремительно шаг, но инерция несла его вперед.

«Что-то лицо знакомое...» Великое замешательство охватило бедную женщину, когда она узнала в мужичке Станислава Сидорыча. Он в свою очередь прищурился, будто ослепился ярким солнцем.

— Где-то я вас уже встречал, — начал он неуверенно.

— Вы не Владимир, вы самозванец и лжец, — почти крикнула тетя Зоя, больше всего на свете не любившая обман. — По необъяснимой причине вы меня преследуете, — не унималась она.

«Опять эта странная дама, — в ужасе догадался Станислав Сидорыч. — Надо немедленно уносить ноги», — решил он и поспешно зашагал туда, откуда пришел.

Тетя Зоя, не готовая к такой быстрой развязке, стояла в гипнотическом трансе. Порыв ветра вывернул зонт наизнанку и превратил его в маленький радар, окруженный по бокам спицами­антеннами. Дождь вбивал в лужи опавшие листья.