1

Монголо-татарской ордой, с гиканьем, верблюжьим ревом и степным ветром, валились с улицы одноклассники. Раздетые, налегке. Мишка шмыгает носом, уши огненные.

— Вы откуда? — Вова Длинный пожал холодную руку.

— Да-а… за школу ходили… — Зябко ежился, тер плечи. От него веяло студеным запахом раннего утра и табачным перегаром.

— Ты куришь, что ли, мелкий??— Вовка щербато улыбнулся, одного резца не хватало.

— Я еще и пью и матюкаюсь! — Михаил гордо вскинул голову.

Поднялись на третий этаж. В класс не пускали, ученики столпились под дверью.

У окна, в окружении подружек, первая красавица класса Наталья. Поглядела на отражение в стекле,достала из сумочки пудреницу. Поправила пальцем тушь под глазом?— затрепетала ресницами, мохнатый перламутровый мотылек. Скосилась на подошедших ребят. Безразлично кивнула на Володькино «доброе утро».

— О-о! — лицемерно обрадовался одноклассник Мазай. — Штепсель и Торопунька! –— крепыш Мазай, как в народе говорят, «хоть поставь, хоть положи». Широкоплечий, поэтому кажется приземистым. «Качок» и, если ему верить, чуть ли не мастер спорта по греко-римской борьбе. Он пакостно ухмыльнулся. — Метр в кепке, в прыжке на горшке! — и сам же громче всех захохотал. Быстро, исподтишка глянул на красавицу Наталью: оценила ли?

Мишка простодушно улыбался, подчиняясь общему веселью. Володька же старался казаться сонно-безразличным.

Это был затяжной конфликт. Случается такое, взаимная необъяснимая антипатия на подсознательном, животном уровне. Впервые подрались еще в четвертом классе. Тогда победила дружба. Вооруженное перемирие. И с тех пор меж ними как статическое электричество. Увидят друг друга — волосы на руках встают дыбом. Давно, давно нужно было разрубить этот узел, вспороть гнойник, но не хватало мужества. Здоровый он — и Володька отшучивался, уклонялся, скрывался за показным равнодушием.

Мазай, чувствуя слабость, все больше наглел. Понятно было — скоро дойдут до края, столкнутся так, что вырубят искру…

Черные зеркала окон поблекли. Сквозь амальгаму ночи проступала утренняя серость.

Из учительской вышла литераторша. К груди прижимала журнал и стопку тетрадей. Подошла, поздоровалась. Мазай стоял ближе всех — окликнула его:

— Мазаев.

— Чё?

— Не «чё», а дверь откройте! — Протянула ему ключ с номерком.

— А чё сразу я... — пробубнил недовольно Мазай, но ключ взял.

Среди учеников бытовали обычаи, сродни зоновским. Работать на «администрацию» считалось «западло».

Мишка как бы про себя, но достаточно громко:

— Что за колода без шестерки!

Мазаев ковырялся в замке — медленно выпрямился, оборотился с такой значительностью, что Миша ударился в бегство.

— Чё-о? — протянул Мазай гундосо.

— Лучше бы ты родился слепым, чем глухим! — не заробел Мишка.

— Договоришься щас!

— Мазявый, активнее работаем ключиком, а то мы уже стосковались по знаниям! — Володька Длинный оглянулся на учительницу. — Правда, Надежда Романовна?

Она только поджала вялые губки.

Мазай дернул дверь на себя — щелкнул замок. Ученики, толкаясь, хлынули следом, будто боялись, что займут их места.

Володька, вообще по жизни ленивый философ, спокойно пережидал движение масс, справедливо полагая, что «сесть всегда успеется».

Мазаев тоже не бросился в класс — оперся о косяк, крутил на пальце шнурок с ключом.

Наконец основную массу всосало внутрь — двинулись и ребята. Мазай все так же стоял в дверях. И, когда Миша уже было прошел — пнул по пятке на шаге. Мишка запутался в ногах, с грохотом влетел в класс. Чудом не растянулся на полу.

Одноклассники захохотали. Литераторша возмущенно уставилась: что вы тут цирк устроили?

Мазаев положил на учительский стол ключ, театрально «опалился» на Мишку:

— Тебе что тут, игрушки? Нет, я в упор на него смотрю, а он продолжает свое!

Надежда Романовна устало вздохнула:

— Мазаев, хватит паясничать.

Воздух в классе застоялся, воняло линолеумом.

Металлически заверещал звонок на урок, точно топор правили на точильном станке.

Володя припал к столешнице, окликнул сидящую впереди красавицу:

— Наташ, Наташ…

Никакой реакции.

Взял ручку, ткнул в спину. Наталья упруго изогнулась — губы плотно сжаты, глаза бешеные:

— Что тебе?

Володя почти лежал на парте, жалостливо смотрел снизу вверх:

— Нижайше молю о снисхождении…

Наташа или не расслышала, или не поняла:

— Чего?

Деланым басом запел вполголоса:

— «Во-от наконец настал тот ча-ас, когда я снова вижу вас…»

Наташка отвернулась.

Михаил стыдливо улыбался, бегал глазами, как обезьянка. Володя снова потянулся ткнуть ручкой — Натали оглянулась раньше:

— Отстань!

— Наталья Побатьковна, не погубите, дайте списать матешу.

— Нет! — выдавила Наташа с мстительной интонацией.

— Разве «нет» — это ответ? — Но она уже не слушала.

Володька, все так же лежа на парте, пожевал губами, поглядел на Мишку. Снова шепотом окликнул девушку. Робко обернулась ее соседка, Люба Нелепина:

— Володь, хочешь, я тебе дам?

Он помолчал, пожал плечами:

— Ну что же… А математику потом дашь списать?

Мишка всхрапнул.

Люба отвернулась, буркнув «дурак».

— Дремов! — железная интонация педагога.

Володя сжался, оттолкнулся руками от стола, всплыл:

— Да, Надежда Романовна.

— Ответьте на мой вопрос.

Тупик. Учителя любят так поступать. Дети болтают, не слушают. Их вызывают — и если попросит повторить, мол, не расслышал — следует нравоучение и законная двойка.

Володька нервно взъерошил волосы:

— Вы имеете в виду последний вопрос?

Педагог кивнула, сняла очки. Прикрыв глаз, потерла пальцем веко. Дряблая кожа на мгновение застыла, потом нехотя начала расправляться, равномерно обволакивая глазное яблоко.

Володька тянул время в надежде на великодушие одноклассников. И таки услышал спасительный шелест…

— Вы имеете в виду, какие виды предложений? — Володька вскинул подбородок.

— Именно. — Надежда Романовна снова надела очки.

— Ну… — Володька надул щеки. — Простое, сложное.

Мишка по-пластунски полз к нему по парте, что-то шептал.

Володька, как слепой, весь обратился в слух:

— Э… безличное…

— Еще.

— Двуличное…

Надежда Романовна взглянула поверх оправы, тонко переспросила:

— Какое?

Володька понял, что был жестоко обманут другом. По щекам от ушей растеклись алые пятна.

Класс взорвался — окна грохнули!

— Садись, «двуличное». Внимательнее надо быть на уроках. — Надежда Романовна поставила в журнале точку.

Мишку колотило от задавленного хохота, фыркал, как клокочущий чайник. Покраснел не меньше Володи. Даже слезы навернулись.

Когда учительница отвлеклась, Володька стукнул предателя по «тяге», в мышцу бедра.

Михаил хрюкнул, упал лицом на парту, забился в истерике.

 

 

2

 

Тридцатитрехлетие Виктор встретил на родной земле, в городе детства. За годы службы жил и в мегаполисах, и в тайге, и в тундре. Но лучше широколиственного леса средней полосы нет ничего. И весной, когда душно от приторного запаха цветущей вербы, когда юное солнце еще не обжигает, на просвет аккуратно вычерчивает каждую прожилку листа, сияет в кроне жидким золотом, и летним мягким вечером, когда полная луна таращится из глубин заводи. Стоячая вода нагревается так, что не чувствуешь ее. Только щекотно ласкают пузыри бурунов. Мелькает в оливковом небе, трепещет крыльями нетопырь. Стонут тощие комары, зовут, манят к себе, в прибрежные кусты. Мелко сеется с узловатых лип сироп, и трава под ними мохнатая от тополиного пуха. Домашняя кошка, возомнившая себя тигром, пугает пламенем глаз из гущи рогоза.

Даже зимой, в морозные дни — благодать. Только металлический свист лыж да шумное дыхание. А стоит замереть — звенит в голове от тишины, и щекочет глазное дно необъятная белизна.

А уж осенью… даже в пасмурный день деревья облиты солнечным светом. Мгла утренних туманов. Глазурь первых заморозков на траве. Есть в этом что-то…

Кокер-спаниель Бади нашел тусклую от старости «полторашку» из-под газировки, попытался ухватить — бутылка выпрыгнула из маленькой пасти, легко спружинила, покатилась. Бади, взметнув задними лапами листья, бросился следом. Налетел — пнул. Погромыхивая, поскакала от него. Кобелек пришел в бешенство. Нагнал упрямый сосуд, накрыл пастью, прижал к земле, так что уткнулся носом. Фыркнул — сдуло пыль. Замер, решаясь. Робко сжал челюсти — баклажка заскрежетала, щелкнула, сминаясь.

Поднял морду — на влажном носу налип песок. Глаза сияют торжеством. Постоял, широко расставив короткие лапы. Живая скульптура в память об этой маленькой победе.

Минута триумфа прошла, озаботился: куда бы спрятать? Потряхивая бараньим хвостиком, отбежал в кусты. Воровато оглянулся на хозяина. Виктор поспешно отвел взгляд.

Бади нерешительно постоял. Заметил или нет? Похоже, видел. Сорвался с места, пустился в галоп, так что уши затрепетали. Утянул бутыль подальше от алчного хозяина.

Виктор смотрел на заводь. Дремотно-зеленая летняя речка стала черной, тяжелой, неживой. Мертвая вода в сказках, наверное, такая. Зима, как яд, проникала по жилам рек, пропитывала все вокруг. Чахли, «горели в болезненном румянце» рябины. Тополя засыпали все вокруг черствым листом. Голые каштаны растеклись корявыми кляксами в тумане.

Виктор поднес руки ко рту, дохнул густым паром — здесь, у воды, он особенно плотный.

С шорохом и топотом налетел Бади, вспрыгнул передними лапами, уперся в колени. Тянет шею, вскидывает морду — лизнуть ненаглядного хозяина. Бутылка надежно припрятана, ничто уже не стоит между ними, не омрачает взаимности.

Виктор ухватил за лохматые щеки, потормошил:

— У-у, с-собака!

Пес перебирал лапами, поскуливал, жмурился от удовольствия.

Вырвался, снова поскакал мохнатым мячом. Только уши вспухают, наполняются воздухом — вот-вот взмахнет посильнее и полетит.

Виктор наклонился, обхлопал джинсы от четырехпалых отпечатков.

После сокращения военной части Виктору «подсобил» друг детства Шевелев. Пристроил в отдел компьютерно-технической экспертизы.

В работе был один любопытный аспект: помимо прочего, они на пару с экспертом-психологом определяли, что является порнографией, а что нет.

Диски с «клубничкой» в лабораторию привозили буквально коробами. На первых порах персонал бросал профилирующее занятие — организованной толпой, как в видеосалон, шел к ним. Любопытно же. Но материалец в основном попадался специфический, рассчитанный на крайне нездоровых граждан, так что, исплевавшись, расходились по рабочим местам, дивясь: неужели «это» кому-то может доставлять удовольствие?

На прошлой неделе принесли новую партию, двести с лишним компакт-дисков. Начальство не успело даже отписать экспертизу — пришел тип в сером камуфляже, южнонерусской национальности. Виктор в кабинете был один. Товарищ в камуфляже показал милицейское удостоверение: так и так, ошибка произошла, один из дисков фигурирует в другом процессе, нельзя ли вернуть?

Просьба не сильно удивила: путаницы в таких делах хватает. Не туда сунули, не то прислали, а что нужно было — стерли.

Отнесся с пониманием. Но… надо же все запротоколировать, задокументировать, отразить переписку в официальном порядке. Тут ведь в постановлении черным по белому: вместе с материалами уголовного дела поступили диски в количестве… сколько там? Двести сорок восемь.

— Пусть следователь перепишет постановление — тогда и приходите.

— Да он нам срочно нужен, никак нельзя побыстрее решить?

Виктор развел руками:

— Ну как быстрее? По шапке тоже получать… А какой диск-то хоть?

Сотрудника отказ не то что огорчил — убил. Такой простой вопрос поставил его в тупик. Растерялся. Додумался только показать размер — свел пальцы двух рук в кольцо:

— Да обычный диск. Си-ди-эрка. — Забормотал: мол, что еще тут можно сказать?

Виктор усмехнулся — это и так понятно.

— На нем есть опознавательные знаки? Вы представляете — двести с лих… — запнулся, — …лишним дисков пересмотреть?

Страж порядка встрепенулся:

— Синим маркером написано: «Гуля».

Виктор кивнул, черкнул на отрывном календаре:

— В любом случае дело пока не отписано. Завтра подходите с новым постановлением. Думаю, к вечеру сегодня или край завтра утром диск этот найду. Придете — отдам. Только не слишком рано. Давайте лучше после обеда. Часа в… полтретьего-три.

Служивый еще покрякал, потоптался, но напоследок все же сказал «спасибо».

«Да не за что, ос-споди!»

Естественно, как только ушел — Виктор замкнул кабинет, дабы без лишних свидетелей поглядеть, что же там за «секретные материалы»? Офисным ножом с хрустом вспорол скотч. Отогнул картонные края короба — химически пахнуло. Диски — какие в жестких пластмассовых коробках, какие в бумажных конвертах. Некоторые и вовсе брошены так?— потертыми, радужными зеркалами с отверстием посередине, как на лбу у отоларинголога.

Вздохнул, зачах Кощеем над этим переливающимся мусором.

Это сколько ж надо перелопатить, чтоб найти нужный? Вот менты, блин! Сами напортачат — мне разгребай!

 

 

3

 

Володька сидел на корточках у стены, читал задание по физике.

Прибежал Миша:

— Слышь, говорят, дискотеку отменили!..

Володя заложил пальцем страницу, поглядел на друга. Нельзя сказать, что сильно огорчился. Все равно не собирался. Там Мазай опять будет… да и как раз в пятницу секция. Но для приличия поинтересовался:

— А чего так?

Михаил вздернул плечи: я-то откуда знаю? Я человек маленький, во всех отношениях, в тайные планы руководства не посвящен.

Новость быстро охватила массы.

Больше всех возмутилась женская часть коллектива. Володька тряхнул головой, захлопнул учебник, запихал в пакет и подкрался к дамскому митингу.

Трибуном женских чаяний по большей части выступала Наталья. Сетовала на трудную бабью долю. Сплошь будни, никаких праздников. Жизни вообще никакой не дают! Так они ждали этот «осенний бал» — и вот на тебе!

Володька вытянул шею, навис над девичьим оцеплением:

— Согласен! У меня даже родился полный возмущения стих! — он посерьезнел и, отмахивая в такт кулаком, продекламировал: — Отменен «Осенний бал», нас директор… обманул!

Красавица Наталья, спесиво вывернув губки, покосилась:

— Ой… Только и можешь зубоскалить!

Мазаев вдруг поперхнулся и с сипом выдавил:

— А ему зубоскалить-то нечем! Без зуба та-ра-ра, его кошка родила!

Вот тут уж заржали все. Даже Мишка усмехнулся.

Володька слабым, писклявым голосом попытался оправдаться, перекричать издевательский регот:

— Мазай, шрамы украшают!

— Укрощают!

И снова обвально грохнуло, заметалось по коридору…

 

После пережитого позора Владимир всерьез задумался о новом зубе. Надо элементарно вставить металлокерамику. Что может быть проще при уровне современной платной медицины? Ключевое слово — «платной».

Володя был не в курсе, сколько точно, но, видимо, немало. Да и хотелось «вставить так вставить!» — нормальный, чтоб потом не прикрывать стыдливо рот ладошкой.

Но финансовые возможности ограничены. Родители жили в поселке. Володька в городе с бабушкой, понятно, не особенно жировали. Можно, конечно, попросить у папы с мамой. Но был один момент. Они работали врачами. И, естественно, скажут: зачем тратить безумные деньги? Лучше договориться с поселковым дантистом, он тебе за бутылку вставит такой, что силовой кабель будешь на раз-два перекусывать!

Владимир скептически относился к искусству земских эскулапов, уверенный, что имплант почернеет через неделю и последнее будет хуже первого.

Поделился с другом. Тот сразу сказал, что денег нет:

— У Мазая попроси. И с баблом у него порядок, и тебя он любит, — добавил ядовито.

Володька посмурнел. Права была Наташка — никакой жизни! Зуба нет, денег нет. Друг — подонок.

Отвернулся к окну, подпер щеку. Серость, туман, сутулые дома проступают темными силуэтами. Светофор мигнул, загорелся трогательно-зеленый, единственное пятно радости. Но никто не бросился через дорогу. Сумрачно и пустынно. Светофор рассердился, не оценили его широкий жест, уставился на мир ненавидящим красным глазом.

Физик, невысокий пухлый колобок, недавно окончил институт и пытался играть в демократию, любил пообщаться с подопечными по душам. Начал пространную речь о том, что у каждого человека в жизни наступает такой момент, когда заканчивается холостяцкая разгульная жизнь. И пора, пора уже остепениться, осесть, перейти на семейное положение. Вот и он… Но видно: колеблется…

Мишка пододвинулся и, намекая на Володькину финансовую несостоятельность, прошипел углом рта:

— Люди женятся, блин, тут же — не во что обуться!

Володька длинно покосился, но промолчал.

Ближе к концу урока зашла завуч. Колобок опалился на расслабившуюся молодежь:

— Неплохо было бы поприветствовать! Встать.

По классу замедленно прокатилось, как усиливающийся порыв ветра: хлопнул форточкой, громыхнул листом кровли — шарканье ног, грюк отодвигаемых стульев, недовольные вздохи.

Завуч спросила Колобка вполголоса:

— Позвольте небольшое объявление?..

— Конечно, конечно!

Завуч помолчала, ожидая полной тишины:

— Вы, возможно, слышали, что «Осенний бал» отменяется…

Ученики загудели.

Колобок часто заморгал: привычка такая, род нервного расстройства.

— Та-ак, это что это такое?! — звучно постучал он указкой по столу.

Завуч дождалась воцарения порядка и продолжила:

— Дело в том, что произошла трагедия… Погиб ученик нашей школы. Из одиннадцатого «В» класса… Вы, наверное, все хорошо его знали…

Стало слышно, как на улице гудит троллейбус.

— Поэтому все увеселительные мероприятия отменены.

 

 

4

 

На последней перемене Володя все же подошел к Мазаю. Вспомнил даже, что того зовут Виталик. Общеизвестно, что у его старшего брата точка на рынке — дисками торгует. Мазай пацанам из класса предлагал подработать продавцами. А летом вообще бригады сколачивал — гаражи рубероидом крыть. Сейчас, ясно, не сезон. Так что оставался вариант — торговец дисками, негоциант.

— Не нуждаетесь?

Мазай прямо сказал, куда ему такие продавцы годятся: эстонский национальный праздник «обламайтэс».

 

 

5

 

Электродвигатель троллейбуса выбил сумасшедшую дробь, успокоился, снова мерно загудел. За окном елозили прорезиненные тросы от штанг-токоприемников. Это почему-то действовало на нервы.

Народу — битком. Виктор раздраженно передернул плечами — уж очень напирали. Тучная кондукторша не могла протиснуться, кричала чуть ли не из середины салона:

— На задней площадке кого еще не обилетила?

Виктор потянулся передать ей замусоленную десятку. Женщина увидела добычу, двинулась, расталкивая, как ледокол. Забрала деньги. Подняла глаза к потолку, тяжело отдуваясь, втиснула руки под живот, покопалась в сумочке на поясе, выудила горсть мелочи, протянула сдачу и талончик.

Кроме Виктора, «за проезд» никто не передал. Все — льготники.

Душно, остро воняет потом, окна в испарине. Виктор с трудом высвободил зажатую меж тел руку, утер блестящий лоб. Правду говорят: если мужчина после тридцати ездит на общественном транспорте — он неудачник.

Да, как ни горько осознавать, жизнь подходит к завершающей фазе марлезонского балета. И что в итоге? Десять лет прослужил в армии — никакой благодарности от любимого правительства. Не то что на квартиру, на машину не заработал.

А ведь была возможность! Люди поднимались на пустом месте, «сникерсы» из Польши возили, видеомагнитофоны в дипломатах, джинсы, куртки из Турции. Да что угодно! Сам, перед тем как в училище поступить, пытался с друзьями фарцевать. Но нет — родители: ты кем хочешь быть? Вором? Спекулянтом? Нужно честно трудиться, чтобы людям в глаза смотреть было не стыдно. А вы все легкой жизни ищете!

Вкалывать всю жизнь на вредном производстве и выйти на пенсию по инвалидности. А пенсия как раз чтоб на лекарства… да еще и не хватает.

Тяжко вздохнул.

Жена тоже… «Вечнонедовольная». Это ей плохо, то нехорошо. Тапки не туда поставил, полотенце на батарею не повесил, воду из мыльницы не вылил — и вообще, зарплата «никакая», а он, видите ли, в пивнуху после работы поперся!

У друга его, Шевелева, тот, что в экспертизу устроил, вообще беда. Развелся. То есть официально нет, но фактически вместе не живут. Шевелев к родителям переехал. А жена ударилась в разгул. Каждый день с работы на машине подвозят. Летом на юг. Пальцы в перстнях, на шее монисто, «голова завита, да не делом занята».

Виктор конечно же на стороне друга детства. Но где-то там, подсознательно, понимал и его неверную супругу. Жизнь проходит. Еще год-два — и товарный вид унесется в безвозвратную даль. Хочется успеть. Ухватить удачу за скользкий хвост…

 

Перед входом — мрачные елки в грязных шубах до пят. Из-за них тревожно выглядывал, тянул острую бородку Дзержинский: «Как, прошли смутные времена? Не снесут, не отвинтят голову? Не размалюют постамент багряной краской из баллончика, не осквернят кричащей надписью “Палач”?» Железный Феликс будто постарел от переживаний — серебряная краска потускнела, грубо полопалась, расползлась по лицу сетью морщин.

Опер, что приходил за диском «Гуля», запропал, больше так и не объявился. Получается, Виктор зря искал диск, и даже нашел — естественно, на самом дне, под завалом.

Любопытство не порок, а большое свинство, но тем не менее не удержался, поглядел. И, если бы не предупредили, что это какой-то особенный «вещдок» по уголовному делу, никогда бы не догадался.

Ничем не отличается от остального ассортимента. Единственно, девочка совсем молодая, еще школьница, да клип местного производства. То есть не просто «маде ин Раша», а непосредственно здешний, снято в городе. Вместо обычного немецкого — родной говорок.

От этого вдвойне неприятно.

Снято на любительскую камеру. Скользкого вида тип с сальными волосами до плеч… почему-то так и хочется назвать его «прощелыга» или «хлыщ», домогался анемичного вида девчонки… и, не дожидаясь ее согласия, приступил к делу…

Виктор, дергая ползунок «Winamp»-а, отрывочно досмотрел.

Всего лишь за год работы здесь повидал всякого. И вроде бы привык. Но после этого диска остался особенно гнусный осадок. Потому что снимали здесь, не где-то далеко, на гниющем Западе, не в зажравшейся столице, а может быть, в соседнем доме. Заманили девчонку, опоили до бессознательного состояния и надругались.

И еще… Главный герой. Помаячило что-то знакомое. Где-то видел. Молодой, лет двадцать — двадцать пять, но уже с брюшком. Приземистый, грузный. Мясистое лицо. Пухлые губы. Далеко расставленные глаза, широкая олигофреническая переносица.

Но где?

Нельзя, конечно, сказать, что мучился этим вопросом. Но, знаете, бывает, вылетит из головы имя, силишься вспомнить — никак. Что называется, напрягаешь извилины — нет, тупик. А стоит отвлечься, заняться чем-то другим — и опа! Всплывет из глубин памяти.

Виктор проходил мимо фонарного столба с яркой листовкой: местный бизнес-воротила метит в мэры города. Цветная фотография. За столом красного дерева письменный прибор из малахита. Руки замком. Толстые, короткие пальцы переплелись. Плоское лицо, заплывшие, далеко расставленные глазки, широкая переносица. Лукавая улыбка.

И снизошло, как озарение. Как таблица Менделееву. Как яблоко Ньютону. Как Архимеду «эврика».

«Роман Борисович Гуляев — твой кандидат!»

Гуляев — «Гуля»!

На диске — сын Гуляева!

 

 

6

 

С запада тяжелыми клубами наседала туча, втаскивая в город тьму.

Прямая, почти без изгибов, улица шла чуть под уклон и терялась там, под лохматым брюхом. Странно было стоять здесь, где еще светил вечер, даже не зажглись фонари, и видеть в конце пути — ночь.

Ребята шли на бокс.

Мишка рассказывал про этого паренька из параллельного класса. Оказывается, не «несчастный случай», а самоубийство. С моста прыгнул…

В семье проблемы: отец ушел, мать выпивала, и крепко.

Он тихий был, незаметный, скромный.

Володька его и не помнил.

Может, если бы фотографию показали… А так…

— О, прикол хочешь? — Миша остановился у общежития СХА.

Володя, вынырнув из мрачных дум, на секунду растерялся, соображая, что нужно этому недорослю. Мотнул головой — не хочу.

Миша поманил: «Да пошли!» — и засеменил к зданию. На стене шелестело отрывной бахромой телефонов объявление: «Привлекательные молодые девушки без комплексов требуются на интересную, высокооплачиваемую работу в вечернее и ночное время, без отрыва от учебы».

Володька помолчал. Глянул на хитрого Мишку:

— Это то, что я думаю?

— Продажные девки империализма! — Глаза горят.

Володя еще раз перечитал.

Надо же. И так открыто. Не таясь…

 

Еще на подходе заметили: окна спортзала темны. Перед входом в школу — одноклассники! Чего это они? Человек десять.

Оказывается, договорились после уроков собраться. Если власти отменили праздник, то устроим его сами!

Мальчика из параллельного класса никто не знал, не скорбел. Почему мы должны страдать? Решили сходить в развлекательный комплекс «Тортугу».

Володьке с Мишкой обрадовались, и больше всех — Нелепина, так и сияла, ловила Володькин взгляд.

Он насупился, замахал руками:

— Не, мы на секцию!

— Как-кая секция?! Говорят, закрывают ее. Все! Тренер увольняется. Перчатки распродают.

— Не может быть. Ерунда…

Пошли внутрь. Действительно заперто. Марь Иванна сказала:

— Боксов не будет.

Вот это да.

Это что же — бокс расценили как увеселительное мероприятие… или правда закрывают?

Поплелись по мрачному коридору обратно. Михаил предложил присоединиться к одноклассникам — в «Тортугу»! Володька засмущался: одеты неподобающе. Михаил только руками всплеснул:

— Да кто там на тебя смотреть будет? Кому ты нужен?

 

На крыльце их окликнули:

— Ну, вы скоро? Давайте пооперативнее!

Володя закинул сумку за спину, она ободряющее хлопнула «по горбу»: смелее!

Конечно, пропускал тренировку. Можно ведь и самому в парк пойти побегать. Но были и положительные моменты. Во-первых, Володька увидел среди подошедших Наталью! Во-вторых, Мазая не наблюдалось.

С крыши развлекательного комплекса два прожектора ощупывали провисшее вымя туч. На парковке — выставка достижений зарубежного автопрома. Ребята посуровели, недобро косились на лоснящиеся иномарки. Девушки, напротив, мечтательно сомлели.

Подошли к кассе. Женский пол, оказывается, сегодня бесплатно! Вот, собственно, и все о хорошем. Мужики — по сто пятьдесят «рябчиков» с брата. Итого — триста. Сокрушительный удар по финансовому состоянию. Володька вытряс из карманов шелуху семечек, затертый троллейбусный билет, ключи от квартиры, полтинник и две десятки. Остальное добавил Мишка.

Володька буквально заставил себя засунуть руку с деньгами в окно кассира, как в пасть аллигатору.

Сквозь рамку металлоискателя и пытливые взоры секьюрити прошли внутрь. Ребят с «оккупационными чемоданами» задержали. Собрались досматривать. Михаил, как медвежонок коала, вцепился в сумку, прижал к груди, больше, конечно, паясничая. Володя объяснил ситуацию: только что с тренировки, домой заехать не успели…

Кому охота рыться в мокром белье? «Дорогой, где ты был? — Бегал. — Но твоя футболка абсолютно не пахнет! — А ты кроссовки понюхай!»

Пропустили без личного досмотра, но под честное слово, что багаж обязательно сдадут в гардероб.

— Вдруг из гардеропа выглянула… — Володька от присутствия прекрасной дамы становился неадекватным. Нарочито громко разговаривал, хохотал, тормошил Мишку, как бы от избытка физической силы.

В зале тьма и тесная давка потных тел. Метелью по стенам и танцующим — зайчики от зеркального шара под потолком. От басов стереосистемы закладывало грудь.

Нелепина, пользуясь теснотой, все как бы случайно касалась Володьки, а один раз ее даже прижало к нему. Но Володька был точно одурманен и не замечал. Интимный характер освещения придал смелости, и он, переборов неловкость, уже открыто оказывал знаки внимания Наталье.

Одного стола не хватило — скобля по полу ножками, сдвинули два.

Нелепиной стало тоскливо и одиноко в кишащем муравейнике. Тревожно-радостные ожидания скисли, осталось горькое послевкусие. Отстраненно смотрела на мятущиеся тени, вспышки стробоскопов, клубы синего тумана, на Наташку, на сияющего Володю. Наталья смеялась, мерцая жемчугом зубов. Запрокидывала голову. Кожа на шее в неоновом свете казалась бледно-голубой.

Заиграл «медляк».

Володька, потея оттого, что Наталья ему откажет, опозорит перед всем классом, все же решился — накрыл ладонью ее руку, поднялся, потянул за собой на танцпол. Пальцы переплелись, ладони жарко присосались. Вел как Орфей Эвридику по лабиринтам загробного мира. Фосфорически светятся белые футболки на девушках. Выпирают из-под ткани бутонами бледных асфоделов груди. Мрачно косятся охранники в черном, служители кровавого культа Гекаты. Тоскливыми привидениями стенают динамики. На танцполе — шабаш. Бледные, с черничными кругами под глазами, истомно мнутся, точно в предвкушении жертвы. Выгибают спины. Волосы плотной чадрой закрывают девичьи лица, алчно сияют в густой чаще глаза. Всеобщее помешательство. Дикое счастье первобытного человека. Скакать у костра. Вдыхать едкий запах. Рвать добычу.

Володя неловко обнял Наталью — горячо дохнула в ухо. Ее волосы щекотали лицо, прилипали к влажной щеке. Упругой рыбой гнулась, ускользая. Дубово переставляя ноги, он пытался угнаться за ней, постепенно вплетаясь в ритм, становясь частью многоногого чудовища, плавно шевелящегося под звуки волшебной дудки.

Колонки взревели. Зашлась в экстазе барабанная установка, вышибая из груди воздух. Взвыла электрогитара, разгоняя по спине мурашки. Наталья отстранилась. Резко выгнувшись, взметнула тяжелой волной волосы. Со всех сторон пронзительно завизжали. Энергично задергались, затопотали. Замелькали растопыренные пальцы. До зуда захотелось выплеснуть все то, что берег для тренировки, выложиться. Взмахнул руками. Дико крикнул. Крутнулся так, что зачадила резина подошвы. Часто перебирал ногами в негритянской чечетке. Упруго выпрыгивал. Наташа счастливо сияла зубами. Беззвучно хохотала над его ужимками. Выдохся — упал перед ней на колени. По-цыгански передернул плечами. Из-под пола, будто из трещины в застывшей лаве, с сипением вырвался пар. Опахнуло банной, душной сыростью. Наталья протянула руку — схватил влажную ладонь, поднялся, привлекая ее. Обнял за талию. Медленно, несмело приблизился лицом. Она чуть запрокинула голову. Глаза прикрыты… почувствовал влажную мягкость ее губ! Сладковатый вкус помады.

Сердце прыгало, рвалось, хотело выскочить, вырваться на свободу, на простор из тесноты грудной клетки!

Пошли обратно к столику. У освещенного бара Наталья остановила. Достала салфетку, утерла ему рот. Осталось шершавое ощущение, на языке — волокна. Незаметно поплевал на сторону, как курильщик — крошки табака.

Натали поджала губы, обвела вокруг краем бумажки:

— У меня не размазалось?

Володька поглядел, взял ее голову руками, развернул к свету. Наклонился снова поцеловать — недовольно вывернулась.

— Хватит! Что за детский сад!

Когда подошли к своим, сначала не заметил, а как увидел — точно стемнело. Закатилось солнышко, и потянуло сыростью с болота.

Во главе стола — Мазай.

Явился, не запылился.

— О! Вовка! Наташок, куда это он тебя водил? Садись, — похлопал Мазаев по стулу рядом с собой.

Натали приняла приглашение.

Володьке места нет. Подхватил стул от соседнего столика, хотел втиснуться рядом с Натальей, Мазай помахал, точно дым отгонял:

— Чё ты тут ютишься? Вон там сколько места.

Володя сел, сложил руки ладонь к ладони, зажал меж коленей.

— А чего это вы на сухую? Вова, ты чего без всего? — Мазай поерзал на стуле, плотнее придвигаясь к Натали.

Володька куце вскинул плечи:

— Да так...

— Боксер по плаванию со штангой! — звучно гыгыкнул Мазай. — «Вов­ка не пил, обливался водой, в гробу он лежал, как Арнольд молодой…»

Все одноклассники были на стороне силы.

Мазаев не унимался:

— Или мамка денег не дает? Хочешь, я тебе пивка куплю? А чего, оно даже полезно в небольших пропорциях!

— Да не… — помотал головой Володя.

— Да ладно, чего ты? — Мазай широко скалился, точно хвастался белизной и крепостью зубов.

Володька поднял плечи:

— Я просто… — он затряс головой.

Мазай вольготно откинулся на спинку:

— Ну что, тебя уговаривать, как девочку? Не стесняйся.

Володька почувствовал, как запекло щеки. Оправдывался, точно совершил постыдный поступок:

— Да нет, я не… не хочется ничего…

Мазай вытащил блестящее портмоне из крокодиловой кожи:

— Ну, короче, я тебе пива куплю. Будешь? — Говорил, как с маленьким. Вроде Володька елозил сандаликом по пыли, глодал ноготь на пальчике и стеснялся сказать, чего хочет, а добрый Мазай наклонился к нему?— чтоб? на ушко шепнул.

Володя снова помотал головой, замычал.

— Ну, тогда мороженого? Или шоколадки? — Мазай хитро сощу­рился.

Класс захрюкал, как кабаний выводок.

Мазаев раздвинул складку портмоне, вытянул тысячную купюру. Протянул одному из ребят:

— Нам по пиву… — Кивнул Володьке: — Ты точно не будешь?.. «Тройку», наверное, бери. Девчонкам коктейль… М-м-м... Как его?

— «Малибу»! — в несколько голосов запищали те.

— Наташе — мартини. — Мазай провел ладонью по ее спине. — И Вове мороженого, да?

Захохотали.

Наталья на Володю даже не смотрела.

Володька скрипнул зубами. Желваки ожили, упругими моллюсками зашевелились под кожей.

Мазай беззаботно улыбался. Приподнялся, достал сигареты и из зад­него кармана заж<