Партийность как болезнь О книге Сергея Шаргунова «Птичий грипп» «-Тебе плохо? - крикнуло окно материнским голосом. Степан лежал среди талого снега на тротуаре Остоженки. Мимо ползла полуденная пробка. Он не был мертв и не бился в припадке. Отдыхал. Мирно полеживал в сером холодном месиве. Изучая небо». Сергей Шаргунов, молодой прозаик, лауреат премии «Дебют», ворвался в литературу шумно и несколько, я бы сказал, бестолково. Когда огласили результаты «Дебюта», - а происходило это в ресторане «Прага», где некогда любили покушать икру из серебряного ведерка модные писатели начала ХХ века - Горький, Бунин, Куприн, Леонид Андреев, - двадцати с чем-то летний красавчик брюнет Сережа Шаргунов, сын известного московского православного священника, вышел к микрофону и торжественно отказался от премиальных денег в пользу тогда сидевшего в саратовской тюрьме Эдуарда Лимонова. Результаты премии объявлял другой Эдуард - Эдвард Радзинский. Публика собралась соответствующая. Но решение красивого парня было встречено аплодисментами. Надо же! Такой молодой и такой бессребреник! Отдает деньги в пользу литературного собрата, и неважно, каких убеждений этот собрат. И в «Праге» действительно повеяло началом ХХ века, пронеслась по ампирному залу тень Максима Горького, тоже преследовавшегося властями и тоже получавшего поддержку «отказников». Чехов и Короленко отказались быть членами Императорской академии наук по разряду изящной словесности, когда Николай Второй вычеркнул из ее списков Горького. Мне же во всем этом почудилась какая-то игра. Что-то несерьезное, невсамделишное с самого начала было в Шаргунове. Отец - поп, радикал, один из главных инициаторов пресловутого «погрома» на выставке в Доме Сахарова «Осторожно, религия!». Сын - тоже радикал, но с другого бока, «красного», то ли «лимоновец», то ли просто сочувствующий. Классика! Как-то все это было, я бы сказал, историко-литературно. Это в XIX веке из поповских семей выходили непременно р-р-революционеры, Чернышевские разные. Насмотревшись с детства «поповского болота», рвались в «прогрессистов», в ярых «западников», писали «четвертые сны Веры Павловны» и прочее. Все это мы в школе проходили. Наверное, и Шаргунов еще успел пройти. И невозможно было понять: насколько искренен и истинен этот молодой красавчик с невозможным тогда, на мой критический взгляд, взбалмошным стилем, впрочем, несомненно, заряженным какой-то внелитературной энергией и оттого чем-то задевающим, цепляющим, раздражающим. После «Дебюта» Сергея Шаргунова стал активно печатать «Новый мир», истосковавшийся по свежей литературной крови. Не знаю, как другие, но я читал его вполглаза. Ну не мог я всерьез читать повести с названием вроде «Ура». С «телеграфным стилем», придуманным несчастным Борисом Пильняком, заразившим этим стилем, рваным, нервным, больным, как сифилисом, добрую половину прозаиков своего времени. Даже в «Тихом Доне» Михаила Шолохова, в первой части, есть следы этого стиля, рубцы от перенесенной болезни. Даже разумница Софья Андреевна Толстая, не жена Льва Николаевича, а его внучка, писала дипломную работу по прозе Пильняка, являясь одновременно его любовницей. Все это было, было, было,... но с тех пор сколько воды и крови утекло. Неужели опять весь этот бред? Публикуясь в «Новом мире» и уже выпуская книжки, Сергей Шаргунов в то же время ринулся в политические журналисты и литературные критики. Это было как-то непривычно. У моего поколения, родившегося в 50-60-е годы, политика как орган чувства и восприятия мира была отшиблена навсегда. Лезть в политику - значит совершать или подлость, или глупость. Конечно, Солженицына мы уважали и «Архипелаг ГУЛАГ» почитывали. Но - не более того. И чтобы, как Шаргунов, дойти чуть ли не до собственного кабинета в Кремле (а было в зигзагах бурной биографии Шаргунова и такое, его друг Захар Прилепин описал это в рассказе «Ботинки, полные горячей водкой» в одноименном сборнике, о котором я уже писал в «Москве»), - такое для нас было просто невозможно! Немыслимо! Отличительная черта нового литературного поколения - они не боятся политики. Правильно написал об этом ныне покойный писатель и диссидент Георгий Владимов: «непуганое поколение». Не боятся политики ни Прилепин, ни Шаргунов. Смело смотрят даже в президентские очи (на встрече Путина с молодыми писателями), задают им крутые вопросы, не тушуются, не комплексуют. Пишут репортажи с политических митингов, лезут в самое логово даже фашиствующих партий, посмеиваются над новыми «комсомольцами» от правящей партии, возглавляют филиалы оппозиционной «Новой газеты» в регионах и т. д. Ничего не боятся! Делают это как-то играючи, словно с детства к тому приучены. На мой взгляд, это даже хорошо. Дело тут не в смелости, - сейчас легко быть смелым, - но в отсутствии душевной и интеллектуальной зажатости, в умении чувствовать нерв времени, содрогаться в такт с ним, не отставать, «быть в курсе». Пока «шестидесятники» затухающими голосами всё бормочут про Сталина, молодые ребята уже пять-шесть политических взглядов сменили и не боятся признаться в том, что они эдакие танцующие Шивы. Мое поколение - поколение как бы «буддистов». Отрешенных от внешнего мира, не желающих «участвовать». Новое поколение - поколение Шивы. Или Заратустры, как его понимал Ницше. Однако взгляды взглядами, но, повторяю, читать прозу Сергея Шаргунова всерьез я не мог. Слишком уж все это было искусственно, но не искусно. И так было вплоть до последней книги - «Птичий грипп». Мне кажется, здесь из Шаргунова «вылупился» серьезный писатель, со своим языком, стилем, своим мировидением, своим ощущением России. И самое главное - со своим опытом, прожитым, прочувствованным и глубоко продуманным. Вся книга целиком посвящена политике. Вернее, политическим движениям в России. Помотавшись как журналист по всевозможным политическим тусовкам, Сергей Шаргунов, как мне кажется, вышел из этой чехарды с чувством омерзения. Парень, что называется, обжегся. Но, обжегшись, не стал ни ныть, ни стебничать. Просто и внятно описал свой политический опыт. Показал нам молодые лица политической России. И увидел в них... разные породы птиц, повально зараженных птичьим гриппом. «Жили-были птицы. Они не хотели, чтобы их хватали. Разве приятно, когда хватают? Они не хотели, чтобы им резали крылья и вязали лапки. Но хозяин решительно загонял их по клеткам... Птицы расставались с жизнями. Но перед смертью им казалось, что, издыхая, они отравляют и губят солнечным кошмаром всех на свете, весь этот белый свет! Они рассчитывали - ВСЕХ ЗАРАЗИТЬ!» Этот первый рассказ сборника называется «Оттепель». Речь идет, по-видимому, о 90-х годах. По сути, этот рассказ - предисловие к книге, в котором автор в иносказательной форме излагает принципы ее построения и дает шифр к ее образному коду. Далее идет занимательная политическая орнитология. Вот рассказ «Черный ворон». «Иосиф Воронкевич вел НБП - "Ненавижу Большую Политику". (Активисты организации назывались "нацболами" - от сленгового американизма "nuts-bolls" - типа "крепкие орешки". Сколько ему лет, мало кто задумывался. Тоскливая алчность глаз, сизые круги под глазами, смуглое лицо, желваки и бескровные, узкие губы.... Это будет верно - сравнить Иосифа с черным вороном. Клюв, круглое око, отрывистое карканье, черная одежда». «Степа часто задумывался над идеологией НБП. Чего они хотели? Нацболы желали всемирного дисбаланса, постоянного конфликта, чтобы всегда били шокирующие родники». Черный ворон плохо кончил. Деваха, заразившаяся СПИДом от нацбола, желающая отомстить и заодно подкупленная спецслужбами, соблазнила его и заразила смертельной болезнью. И неважно, из жизни ли взят этот случай или придуман Шаргуновым, но это сильный и жуткий финал. Финалы почти всех рассказов Шаргунова в этом сборнике - жуткие. Например, прекрасный рассказ о молодой чеченке, приехавшей взрывать себя в Москве, - «Курица-шахидка». В целом-то он какой-то любовно-грустный, жалостный и озорной одновременно. Чеченочка живет в квартире рассказчика (родители на даче), ждет сигнала к теракту, а рассказчик, молодой красивый парень, ничего об этом не зная, но о чем-то, возможно, догадываясь, безуспешно пытается ее соблазнить. И когда чеченская Джульетта и русский Ромео уже близки к первой соловьиной ночи, звучит сигнал. Взрывное устройство, впрочем, не срабатывает, и «курицу-шахидку» вяжет милиция. О том, что с ней сделают в милицейском участке, лучше не думать, не представлять. Это и есть финал рассказа, но автор его целомудренно не написал. И - правильно сделал. Вообще, одно из главных достоинств этой книги - чувство меры и такта. Даже когда пишешь о смрадном и особенно когда пишешь о смрадном. И я думаю, что именно это чувство меры и такта, в конце концов, то, что и называется литературным вкусом, прежде всего и обещает в Сергее Шаргунове действительно большого писателя. Но не будем загадывать. Подождем еще...