Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Валерий ЛЕПАХИН. Важнейшее событие в гоголеведении. — Владимир МЕЛЬНИК. Сокровенный Гоголь. — Алексей ШИРОКОВ. Тайна «Слова...»

Академия

ВАЖНЕЙШЕЕ СОБЫТИЕ В ГОГОЛЕВЕДЕНИИ

Гоголь Н.В. Полное собрание сочинений и писем: В 17 т. / Сост. и коммент. И.А. Виноградова, В.А. Воропаева. Москва – Киев: Изд-во Московской патриархии, 2009–2010.

Можно с уверенностью сказать, что в мировом гоголеведении случилось самое значительное событие за всю его историю: вышло в свет Полное собрание сочинений и писем Николая Васильевича Гоголя в семнадцати томах. Оно приурочено к 200-летию со дня рождения писателя. Составители и комментаторы издания В.А. Воропаев и И.А. Виноградов уже имеют немалый опыт публикации произведений Гоголя. Напомним лишь об изданном ими в 1994 году девятитомнике писателя, который сразу стал заметнейшим явлением в гоголеведении и важной вехой в изучении творчества писателя и его биографии.

Настоящее Полное собрание сочинений и писем Н.В. Гоголя включает в себя, как это принято в академических изданиях, все художественные, литературно-критические, публицистические и духовно-нравственные произведения писателя, в том числе и незавершенные, а также записные книжки, подготовительные материалы по истории, фольклору и этнографии, выписки из творений святых отцов, служебных миней и другие «малые» произведения писателя.

Издание содержит и полное собрание писем. Казалось бы, что тут особенного? Но в новом собрании впервые в полном объеме публикуются и ответы адресатов, что исключительно важно для правильной интерпретации содержания того или иного гоголевского письма. Благодаря ответу письмо нередко гораздо легче поместить в историко-литературный контекст эпохи и более точно определить место и значение того или иного высказывания писателя в его духовной жизни и литературном творчестве. Ответы адресатов во многом помогают отсечь домыслы и фантазии, встречающиеся в некоторых недобросовестных или непрофессиональных комментариях к гоголевскому наследию.

Какова структура собрания? В 1842 году Гоголь пересмотрел все прежде написанное им и составил собрание сочинений в четырех томах. Эти тома, как бы в соответствии с волей писателя, и открывают настоящее Полное собрание.

Пятый том составили напечатанная в том же году, но вне четырехтомника первая часть «Мертвых душ» и уцелевшие главы второй части. В шестой том вошли духовная проза, литературно-критические и публицистические статьи Гоголя, а также несколько ранних статей из «Арабесок», которые автор предполагал переиздать. Седьмой том объединил юношеские опыты, первоначальные редакции, черновые наброски, журнальные рецензии. Восьмой том представляет классные сочинения Гоголя, лекции и материалы по истории и географии, заметки о русском быте. Этот том показывает еще одну грань биографии и творческого наследия классика.

Девятый том включает в себя выписки из творений святых отцов, служебных миней, записные книжки, материалы к словарю русского языка, собиравшиеся писателем. Отметим: независимо от В.И. Даля и задолго до него. «Выписки», опубликованные впервые еще в девятитомнике, дают много материала для изучения духовной жизни Гоголя, его религиозных интересов и предпочтений.

Тома с десятого по пятнадцатый содержат переписку Гоголя. В этих шести томах даже знаток Гоголя откроет для себя много нового и неожиданного. Читатель найдет здесь все известные к настоящему времени письма Гоголя, причем некоторые из них печатаются впервые и многие с уточнениями по автографам.

Шестнадцатый том — это детальнейшая «Летопись жизни и творчества Гоголя». Названный том — один из самых объемных: «Летопись» без приложений и указателей занимает в нем 734 страницы. На строго документальной основе с привлечением многочисленных архивных материалов в хронологическом порядке представлены сведения о жизни и творческом пути великого писателя. Подобная «Летопись» составлена впервые.

В дополнительный семнадцатый том вошли русские и малороссийские народные песни, собранные Гоголем, стихотворения некоторых авторов, переписанные им для себя в разное время, выписки из журнальных статей.

Что такое полное собрание сочинений? Составители ответили на этот вопрос: в собрание включены не только все редакции произведений Гоголя, но даже расписки банкирам, домовладельцам, причем некоторые из них печатаются впервые по автографам; в издание вошли альбомные записи, принадлежащие перу писателя, дарственные надписи на книгах, пометы и записи на принадлежавшем Гоголю экземпляре Священного Писания и многое другое.

Обращают на себя внимание некоторые совершенно новые материалы и публикации. Например, слышал ли кто-нибудь из почитателей Гоголя о том, что великий писатель был и переводчиком? Думается, таких наберется немного. Данное собрание как бы открывает новую тему в гоголеведении: Гоголь-переводчик. Писатель перевел на итальянский язык «Увещательные главы» диакона Агапита св. правоверному царю Юстиниану. Они впервые публикуются в русском переводе (отметим удачный, на наш взгляд, перевод А.П. Лободанова). Этот эпизод в литературной биографии Гоголя позволяет думать, что писатель довольно хорошо знал итальянский язык.

Или другое неизвестное ранее произведение писателя: письмо к Петру Александровичу Плетневу, редактору «Современника». Когда Гоголь получил материальную помощь от царя Николая I, он написал благодарственное письмо государю и хотел напечатать его в «Современнике». Можно предположить, что письмо не носило частного характера, оно предназначалось для публикации и даже прошло цензуру. Позже по неизвестным причинам Гоголь отказался от мысли напечатать письмо. Данное сочинение составители вполне резонно публикуют среди произведений Гоголя, а не в его письмах. Оно вполне могло бы стать одной из глав «Выбранных мест из переписки с друзьями».

Важной особенностью издания является отношение к текстологии. Большой массив текстов печатается не по прежним изданиям, а по рукописям, среди них «Тарас Бульба», «Старосветские помещики», отдельные главы «Выбранных мест из переписки с друзьями», черновые наброски второго тома «Мертвых душ» и многое другое. Также по автографам впервые печатаются русские и малороссийские народные песни, собранные Гоголем.

Каждый том сопровождается статьей (или статьями) и комментариями, которые составляют нередко половину тома. Заметно, что комментаторы стремились учесть все достижения отечественного и зарубежного гоголеведения, а также смежных гуманитарных и даже естественных наук. Например, впервые столь тщательно и подробно прокомментированы ботанические интересы и занятия Гоголя, опубликован в цветной вкладке, прекрасной по качеству, гербарий, собранный Гоголем (хранится в Государственном историческом музее в Москве).

Также впервые профессионально прокомментированы духовно-нравственные сочинения писателя. Особенно выделяется богословский комментарий к «Размышлениям о Божественной Литургии», специально подготовленный для данного издания; в нем учитывается современная богослужебная практика.

К особенностям комментариев надо отнести заметный акцент на духовной христианской проблематике всего творчества Гоголя. И это естественно, поскольку в советское время она замалчивалась, а позже сознательно или бессознательно комментировалась в двусмысленном ключе. Приведу лишь один пример: в одном из произведений Гоголя герой крестится. В академическом издании, третий том которого вышел недавно, читаем следующий комментарий: это типичный фольклорный мотив, характерный также и для вертепного театра. Но позвольте! Крестное знамение возлагали на себя еще первохристиане, даже шли за него на мученическую смерть (в реальности, а не в фольклоре!), а вертепный театр возник в России лишь в XVIIвеке. Разве научная добросовестность не должна была заставить комментатора взять в руки хотя бы одну книгу по истории крестного знамения в христианстве? Вот таких «комментариев» в новом издании Гоголя мы не найдем.

Как ни странно, двусмысленность в комментариях к произведениям Гоголя получается от одной распространенной ошибки. Со школьных лет мы учили, что нельзя путать автора, рассказчика и героя. И комментаторы всегда отстаивают эту аксиому, но, как только речь заходит о Гоголе (и часто о Достоевском), они по странной рассеянности забывают о ней и приписывают самому писателю слова и мысли его героев, его созданий. Такого рода комментариев также нет в данном собрании.

Литературоведам известно, что Полное собрание сочинений писателя с конца 1980-х годов готовит и гоголевская группа ИМЛИ РАН. Однако за последние двадцать лет издано всего три тома. При сравнении двух изданий возникает впечатление, что академическое собрание Гоголя стремительно устаревает еще до его завершения: оно проигрывает новому полному собранию и с точки зрения текстологии, и с точки зрения комментариев. Новое издание Гоголя отличается от академического лишь тем, что в нем нет свода вариантов по разным редакциям.

Не знаю, надо ли говорить о том, что настоящее собрание сочинений являет собой пример плодотворного русско-украинского сотрудничества. И все же упомянуть об этом стоит, ибо Гоголь говорил, что русский и малоросс — это близнецы-братья, призванные к тому, чтобы составить «нечто совершеннейшее в человечестве».

Давно изданы полные академические собрания сочинений живших и творивших позже Тургенева и Чехова, Толстого и Достоевского. Из великих — только у Гоголя не было полного собрания сочинений. И теперь, спустя двести лет после рождения писателя, мы имеем его. Когда смотришь на эти семнадцать томов, невольно думается: не только составители и комментаторы издания, но и все те, кто был причастен к его изданию, совершили духовный и научный подвиг. Новое издание — значительное событие в истории русской словесности и литературоведения. Составители и спонсоры получили за это издание награды, но лучшей наградой для них будет, наверное, интерес читателей и внимание профессионального сообщества. Исследователи творчества Гоголя и специалисты по русской литературе получили наконец-то незаменимый источник для дальнейшего изучения творчества писателя и его переписки, для составления его полной научной биографии. Без настоящего нового собрания сочинений дальнейшее исследование творчества Гоголя — невозможно.

Валерий  Лепахин (Венгрия)

 

Литературоведение

СОКРОВЕННЫЙ ГОГОЛЬ

Воропаев В.А. Николай гоголь: опыт духовной биографии. М.: Православный паломник, 2008.

Впоследнее время к 200-летию со дня рождения Н.В. Гоголя, отмеченному в 2009 году, выпущено немало книг. И это естественно: Гоголь если и не «наше все», то один из «гранитов» (по выражению В.Г. Белинского), положенных в основание великой русской литературы. Гоголь привил суровому русскому реализму фантастическое начало и в то же время (что совсем не противоречие, если вдуматься) — начало проповедническое. Сам он всецело посвятил свою жизнь искусству, но искусство мыслил как служение Богу. Сегодня, в особенности после работ В.А. Воропаева и И.А. Виноградова, вопрос о Гоголе как религиозно мыслящем писателе обойти уже невозможно. Постепенно выясняется, что именно здесь, в религиозности Гоголя, следует искать разгадку «тайны Гоголя» и его странного и великого искусства. Но когда берутся «зреть в корень» авторы малосведущие — чего-чего не напишут. То объявят писателя душевнобольным или «замолившимся», то начнут выискивать в нем скрытые недуги, если не пороки. Благо жизнь Гоголя дает немало фактов, которые можно при желании трактовать и так и сяк: с женщинами он не сближался, рукопись второго тома «Мертвых душ» сжег, в гробу его нашли якобы перевернутым. Как тут не расходиться вольному перу? Вот почему особенно ценно слово человека, который не наскоком, не к юбилейной дате, а многолетним и целенаправленным трудом пробивается к истине, к «тайне Гоголя». Книга В.А. Воропаева «Николай Гоголь: опыт духовной биографии» — результат многолетних и кропотливых исследований серьезного ученого. В ней сквозь призму религиозного миросозерцания писателя рассматриваются малоизученные аспекты и факты жизни Гоголя: обстоятельства рождения и смерти, попытка оставить литературное поприще и поступить в монастырь, серьезная, с выписками и составлением целых тетрадей конспектов, работа над книгами святых отцов Церкви, паломничество по святым местам, обстоятельства сожжения второго тома «Мертвых душ», наконец, его вызывающие разноречивые оценки отношения со своим духовником: протоиереем Матфеем Константиновским.

В.А. Воропаев автор известный. Он уже касался многих из перечисленных вопросов в своих работах, среди которых следует выделить книгу «Гоголь над страницами духовных книг» (М.: Макариевский фонд, 2002). Во всех своих трудах ученый последовательно акцентирует то, на что мало обращалось внимания в советском литературоведении: на монархизм и религиозность Гоголя, диктующие логику его творчества — от первой поэмы «Ганц Кюхельгартен» до «Выбранных мест из переписки с друзьями».

Последняя книга В.А. Воропаева отличается, как и прежние его работы, емкостью, стремлением к объективности, спокойной интонацией. Автор как бы старается отстраниться от обширных комментариев и толкований, предпочитая выстраивать в наглядную систему собственно исторический материал: высказывания самого Гоголя, документы, воспоминания о нем его современников. Когда же таковые комментарии даются, они отличаются завидной лаконичностью, сдержанностью, емкостью: «Последнее десятилетие жизни Гоголя проходит под знаком все усиливающейся тяги к иночеству. Не давая монашеских обетов целомудрия, нестяжания и послушания, он воплощал их в своем образе жизни». При этом автор, говоря светским языком, всегда выказывает такт и в отношении церковного языка и стиля, так что он не смутит ни светского знатока гоголевского творчества, ни воцерковленного его читателя: «Современники не оставили никаких свидетельств о близких отношениях Гоголя с какой-либо женщиной. О его церковном отношении к послушанию говорит тот поразительный факт, что он по совету своего духовного отца сжег главы незаконченного труда и практически отказался от художественного творчества». При всей научной достоверности, книга читается легко, ибо написана хорошим литературным языком. В ней содержится множество малоизвестных или новых фактов, часты ссылки на российские архивы. Прежде всего, это материал о чудотворном образе святителя Николая, называемого Диканьским. Мать Гоголя, Мария Ивановна, дала перед этим образом обет: если у нее родится сын, назвать его Николаем. Она попросила местного священника молиться до тех пор, пока его не известят о рождении дитяти. Много нового внесено в наши представления о поездках Гоголя в Иерусалим, в Оптину пустынь, о его отношениях с отцом Матфеем Константиновским и т.д.

Особенно любопытными в книге представляются освещенные автором отношения Гоголя с графом Александром Петровичем Толстым и его женой Анной Георгиевной Толстой (урожденной княжной Грузинской). Оба были потомками грузинского царя Вахтанга VI. В их доме Гоголь провел последние годы своей жизни и сжег второй том «Мертвых душ». Граф А.П. Толстой далеко не всеми воспринимается до сих пор благожелательно, но это была личность неординарная, или, как ныне принято говорить, харизматическая. Вскоре после смерти Гоголя он был назначен обер-прокурором Св. Синода. После его кончины о нем молилась не только Русская, но и все Восточные Церкви — такой глубокий след оставил он в церковной жизни своей редкостно честной и плодотворной деятельностью, самой своей личностью как христианина. «Несомненно, что дружба Гоголя с графом Толстым была основана на духовной общности; их взаимоотношения в корне отличались от всех светских, приятельских и литературных знакомств писателя; если в дружбе Гоголя с Аксаковыми, Плетневым, Погодиным, Шевыревым главную роль играли общие литературные интересы, а также их преклонение перед его талантом, то граф Толстой, по его собственным словам, “вовсе не являлся поклонником сочинений” Гоголя».

Выстроенная в единое целое духовная биография Гоголя впечатляет прежде всего как основа его биографии художественной. Не сразу классические произведения Гоголя («Ревизор», «Шинель», «Мертвые души» и др.) стали прочитываться как тексты, пронизанные религиозной мыслью. Однако, ознакомившись с духовной биографией Гоголя, понимаешь, что в религиозной трактовке гоголевских произведений натяжки нет. Иными они и быть не могли, учитывая степень напряженности религиозных устремлений Гоголя. Книга В.А. Воропаева, как уже сказано, объективна. Исследователь не снимает острых вопросов и противоречий. В одной из глав исследователь вынужден признать: «Подлинный трагизм ситуации заключался в том, что монашеский склад был только одной, и, вероятно, не главной стороной гоголевской натуры. Художническое начало преобладало в нем; кризис Гоголя?— следствие внутреннего конфликта между духовными устремлениями и писательским даром». В самом деле, именно из-за указанного противоречия будут предприниматься все новые попытки разгадать «тайну Гоголя» — и далеко не всегда в религиозном ключе. Думается, что со временем появятся исследователи, задачей которых будет уже не только доказательство глубокой религиозности Гоголя. Благодаря книгам В.А. Воропаева сегодня это уже доказанный и очевидный литературный и житейский факт. На первый план выдвинется задача едва ли не более трудная: попытаться, не избегая, не приглаживая очевидных противоречий, разгадать качество религиозной жизни Гоголя, его, так сказать, духовное состояние, разгадать, собственно, причины драматических противоречий этой выдающейся, не укладывающейся в стандарты личности.

Духовная жизнь Гоголя не была спокойным восхождением «от силы в силу»: в ее глубине замечалось какое-то беспокойство, порывистость.  Вот в 1845 году он появляется в Веймаре и приходит в дом к веймарскому православному священнику Стефану Сабинину, чтобы поговорить о своем желании поступить в монастырь. Однако для монаха в Гоголе слишком много внутреннего движения, порывистости, даже чисто внешней. Дочь священника, Марфа Степановна Сабинина, в своих воспоминаниях пишет: «Гоголь был очень нервный, движения его были живые и угловатые, и он не сидел долго на одном месте: встанет, скажет что-нибудь, пройдется несколько раз по комнате и опять сядет… Видя его болезненное состояние… отец отговаривал его…» И это лишь «верхушка айсберга». Гоголь несомненно и глубоко религиозен, но это не помешало святителю Игнатию (Брянчанинову) разглядеть в «Выбранных местах» «и свет, и тьму». В.А. Воропаев приводит интересную цитату: книга «издает из себя и свет, и тьму. Религиозные его понятия не определены, движутся по направлению сердечного вдохновения, неясного, безотчетливого, душевного, а не духовного…». Этот и подобные ему отзывы церковных иерархов послужат в будущем основой для распутывания сложнейшего клубка противоречий, определявших духовную биографию Гоголя.

Со временем мы должны будем попытаться правильно понять и оценить проповеднический акцент творчества Гоголя. Гоголь не только гениально изображает, его сила не только в пластике, но и в прожигающем авторском слове. Не став монахом, Гоголь сделался проповедником, что многих подвигло против него, начиная с Белинского, и позволило в свое время Иннокентию Анненскому сказать о «фарисейском биении себя в грудь» в гоголевском предисловии к «Мертвым душам».

В рассматриваемой книге духовная биография писателя представлена в основном «линейно», без акцентирования собственно гоголевских противоречий. Кажется, автор сознательно уходит от новых споров по поводу мотивов тех или иных решений и действий писателя. Но это уже задача другого исследования. Пока же можно только поблагодарить автора, который на «малом пространстве» книги сфокусировал и прописал многие проблемы духовной биографии гениального художника, создав цельный образ православного Гоголя и основательно подкрепив этот образ многими впервые введенными в научный оборот документальными фактами.

Владимир Мельник

 

Возвращение в Древнюю Русь

ТАЙНА «СЛОВА...»

Сбитнев Ю. Тайны родного слова. Чернигов: Троица, 2010.

Вот уже более двухсот лет не отпускает от себя исследователей самое загадочное произведение русской и мировой литературы — «Слово о полку Игореве». Всего несколько страниц, а написано о них сотни фундаментальных монографий! Но загадки так и остаются, в том числе загадка авторства.

Сегодня, похоже, мы близки к разгадке. Полвека потратил на это русский писатель Юрий Сбитнев. Как «заболел» еще школьником «Словом о полку Игореве», так и не расстается с ним по сей день. В свое время, будучи молодым писателем, поэтом, отправился на север Сибири, на Нижнюю Тунгуску, в тайной надежде найти у староверов подлинник «Слова...». Подолгу жил там, встречался с людьми, хранящими в памяти «преданья старины глубокой». За Сибирью последовали Дальний Восток, Тверской край, Урал, Брянщина, городки и селения, где проходил Игорев полк… И всюду, куда ни забрасывала его судьба, записывал и записывал слова, дошедшие до нас из древности, намереваясь с их помощью до конца разгадать тайны «Слова...».

Так сложилось у него уникальнейшее собрание древнерусских слов и выражений, сохранившихся до наших дней.

И далее, на десятки лет, главным в его жизни стало исследование древних летописей — все с той же целью: лучше понять «Слово о полку Игореве».

За многие годы он так освоил древнерусский язык, изучил быт и нравы того времени, нормы поведения прародителей наших, их манеру говорить и писать, что ориентируется теперь в ХII веке, как в сегодняшнем дне.

Огромная подготовительная работа, врожденный поэтический слух позволили ему раскрыть немало «темных мест» в «Слове...», и даже установить имя Автора, о чем Юрий Николаевич рассказывает в своей книге.

«Слово о полку Игореве», убеждает он, написала женщина: «Вслушайтесь, в поэме всюду звучит женский голос. Все касающееся поражения Игоря, вплоть до обращения ко всем князьям русским, — это одно глубокое, истинное сочувствие женщины. Только женщина могла так выразить горе, великую печаль и любовь, которые буквально разлиты от начала до конца в этом великом произведении. Мужчине сие не дано. А уж плач Ярославны вовек ему не осилить».

Надо заметить, что женщины в Древней Руси, как показали исследования, в общей массе были грамотнее мужчин. Мужчина — прежде всего воин, вечно в походах. Воспитанием детей занимались матери, учили их всем премудростям мира, учили и чтению, и письму, и счету. А для этого сами должны быть грамотными. Многие из них писали стихи, сочиняли музыку. Женщина-летописец вовсе не была редкостью.

Читая поэму, подчеркивает Сбитнев, чувствуешь, что автор просто любит своего героя, и любовь эта вовсе не мужская. Невозможно представить, чтобы дружинник или боярин одаривал такой любовью неудачливого князя. Только любящая женщина на такое способна. И была это Болеслава, дочь великого князя киевского Святослава,  высокообразованная, талантливейшая женщина, сказительница-боян, летописица. Князя Игоря, как установил Сбитнев, она хорошо знала, они близкие родственники, росли вместе, были единомышленниками, она любила его, и эта чистая сестринская любовь выражена в поэме. Дочерней любовью согрет и образ Святослава — он предстает здесь мудрым правителем, крупным полководцем, хотя в жизни таковым вообще-то не был. Эта теплота могла исходить опять же только от любящей женщины, в данном случае дочери.

И еще: младые годы Болеславы прошли в Чернигове и соседнем Новгороде-Северском. Потом ее просватали за Владимира, сына галицкого князя Ярослава (а Игорь женился на дочери того же Ярослава — Ефросинье, в поэме она Ярославна), с той поры Болеслава живет в Галиче. А когда брак ее распался, снова перешла в дом отца, уже в Киеве. Так что она, летописица, вполне могла быть автором и Галицко-Волынской, и Киевской, и Черниговской летописей. Глубочайший исследователь «Слова о полку Игореве» академик Борис Александрович Рыбаков отмечал, что именно в этих летописях проглядывает рука автора «Слова...».

Не слишком ли много совпадений?

Наконец, решающее подтверждение этой версии. В древние и средние века многие авторы засекречивали свои имена, писали их в третьем лице. Есть такая скрытая подпись («сфрагида») и в «Слове о полку Игореве», стоит она в самом конце, но после нее идет несколько фраз, которые, по мнению ряда исследователей, приписаны другим автором в более позднее время, а может быть, это след перепутанных переписчиком страниц, на что указывал академик Рыбаков, и слова «Тяжко голове без плеч, худо и телу без головы, а Руси без Игоря» должны стоять в другом месте. Так или иначе, подпись «потонула», слилась с сомнительной концовкой. Да и саму ее, вычленив, расшифровать никак не удавалось.

Вот как выглядела она в первом издании, 1800 года: «Рекъ Боян и ходы на Святъславля пестворица старого времени Ярославля Ольгова коганя хоти». Юрий Николаевич реконструировал так (сохранено все до буковки!): «Рекъ бояни ходына Святъславля, пестворица старого времени, Ярославля Ольгова коганя хоти». Ходына — жена, «отосланная» неверным мужем в дом отца, каковой была Болеслава («ходына Святъславля»); пестворица старого времени — это летописица, тоже она; Ярослав, князь Галицкий, — ее свекор, а жена его Ольга любила свою невестку, как родную дочь («Ольгова коганя хоти», гдекоганя — кроха, дитя, а хоти — желать, любить). Таким образом, рассказала сие ходына Святослава, летописица, Ярославовой Ольги дитя любимое.

Как видим, тут собственноручная подпись Болеславы Святославны!

У Юрия Николаевича поразительное чутье к слову и удивительная память на слова. Мальчишкой слышал от своего деда при запуске бумажного змея слово «дуновей» (верховой воздушный поток), и теперь, читая в переводе академика Лихачева: «На Дунае Ярославнин голос слышится: полечу я зигзицею по Дунаеви…» — спрашивает: «При чем тут Дунай? Где Дунай и где князь Игорь? Как она полетит по Дунаю к Северскому Донцу?» И вспомнил из детства — «дуновей», а еще припевку: «Ой дунай, мой дунай, веселый дунай!» Вот оно! Вот где голос Ярославны — в зените, на вышнем дунае, по нему полетит она лебедушкой к своему любимому.

Или в том же переводе: «Набегают половцы на Русскую землю, дань берут по белке от двора» («емаху дань по беле от двора»). Что это за дань такая?— по беличьей шкурке? Обращается к собранию бесценных записей своих, вот из рассказа сельской старушки: «Фашисты угнали двух моих дочерей обелями в Германию». — «А как это?— обелями?» «Рабынями», — отвечает. Позже выяснил: обел — полный раб. Не по белке, а по обеле брали половцы дань — жен, сестер, дочерей (в древнем правописании избегали двух гласных подряд, потому «по беле»).

Так вот, шаг за шагом, прочитывал песнь об Игоревом походе и сделал немало открытий, во многом меняющих представление об этой поэме.

Поход Игоря, по утверждению Сбитнева, был вовсе не военным, не войной шел он «на землю половецкую за землю русскую», у него была великая и благородная цель — «поискати град Тьмуторокань», миром вернуть некогда потерянное очень важное для Отечества княжество Тьмутороканское, бывшую вотчину деда своего, князя Олега, открыть Руси выход «к семи морям». Летописи повествуют, что полк Игоря «идяхуть тихо… бо кони тучны вельми» (в военный поход на таких конях да медленно не ходят!). В полку было много людей «черных» (то есть не воинов, а мастеровых — «Тьмуторокань» обустраивать, укреплять). А дружины княжеские — для охранения. Слова Игоря: «…копие приломити конецъ поля половецкого» — не что иное, как приглашение к миру, прекращению вражды (русское выражение «преломить хлеб» всегда было приглашением к мирной трапезе, заключению мира), иначе было бы сказано «приломать», как написано в сцене перед сражением («ту ся копиямъ проиломати»).

Кто бы стал воспевать этот поход, будь он обычным набегом на половцев, да еще неудачным? (Кстати, на это обращал внимание еще Пушкин.)

А упрек Святослава Игорю и Всеволоду: «Рано еста начала половецкую землю мечи цвелити, а себе славу искати» — вовсе не в том, что рано воевать пошли, а рано мечи убрали, — не согласен был он с их мирным планом. Святослав все же завоеватель, половцев вместе с другими князьями незадолго до Игорева похода громил.

Любопытны рассуждения Сбитнева о Бояне. Вовсе это не имя собственное, а нарицательное — певец, сказитель. Да, великий, да, соловей, но «вещий» в устах автора «Слова...» — совсем не мудрый и проницательный, а скорее себе на уме, «смысленым» назван он в тексте — предусмотрительный, знает, кому, где и когда надо петь, примысливая. В поэме в четырех случаях (из шести упоминаний о Бояне), по сути, идет творческий диспут — она ведь, автор «Слова...», тоже боян, сказительница, противостоит ему с легкой, но явной иронией: ты белкой скачешь по мысленну древу, красиво воспеваешь князей, возвышенно, а мы петь будем по сути, по правде, без вымысла.

Диву даешься, как это исследователи перед, казалось бы, совершенно очевидным становились в тупик. Вот отрывочек (всего две строки): «Се бо готские красныя девы въспеша на брезе синему морю. Звоня русским златомъ, поютъ время Бусово, лелеютъ месть Шароканю». Перевод утвердился такой: «Вот готские девы запели на берегу синего моря, звеня русским золотом, воспевают время Бусово, лелеют месть за Шарокана» (Шарокан?— это, предполагают, половецкий хан Шарукан, дед Кончака). Откуда вдруг взялись в ХIIвеке готские девы, если существование готов относится к началу нашей эры (семь столетий назад!)? И что это за время Бусово? (ни о каком Бусе в древних писаниях не упоминается.) Откуда у готских дев русское золото? Почему они лелеют месть за половца Шарукана?.. Сплошные вопросы.

Крохотная реконструкция Сбитнева — и фраза приобретает совершенно иной смысл: «Се боготские красные девы…» Богот — омут (см. словарь Даля), красные девы — русалки (они ведь, по народным поверьям, жили в глубоких речных омутах). Выходят они на берег моря (вовсе не обязательно «того» моря, есть и море огня, и снежное море — из бездны, необъятности!), поют в бусово время (по Далю?— до восхода и после захода солнца), лелеют месть шароканю (шарока — в русском языке «приречная низменная полоса, заболоченная луговина, излюбленное русалочье место», а месть?— одерненная поверхность шароки, которая по весне сыра и зыбка, ее и «лелеют» русалки, водя хороводы,?— это «лелеять» не раз встречается в «Слове...» в значении «качать, колыхать»; действие происходит в начале мая, вот и колышется шарока).

Таким образом, непонятная фраза становится абсолютно ясной, и возникает удивительно поэтичная картина: русалки на заре выходят из омута и поют, исполняя обрядовый танец в память погибшего Игорева полка.

Нередко в переводах лишь одно неверно прочитанное слово начисто убивает всю фразу — и в ритм не укладывается, и смыслу не соответствует. Находит Юрий Николаевич верное толкование, и все становится на свои места — меняется смысл, возвращается удивительная музыкальность фразы. Примеров тому в книге множество.

Огромную работу проделал писатель, чтобы приблизиться к ясному прочтению загадочной поэмы.

Доводы Сбитнева убедительны, каждому утверждению — веские доказательства. Сейчас он пишет книгу о Болеславе Святославне и ее гениальном творении (это будет продолжение романа-дилогии «Великий князь», за который автор удостоен премии «Александр Невский»), и там его версии предстанут в художественном виде. Думается, было бы правомерным рядом с рассказом об Авторе поместить под одной обложкой и ее «Слово...», снабдив его новым комментарием или доступным современному читателю переложением, которое Юрий Николаевич теперь уже, думаю, вполне может сделать.

Алексей Широков





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0