На годы жизни патриарха Алексия I пришлись революция, церковный раскол, Великая Отечественная война, хрущевские гонения...

Его патриаршее служение было самым продолжительным в истории Русской Православной Церкви — 25 лет. В конце жизни святейший писал: «Патриарх есть живой образ Христа, делом и словом в себе самом наглядно выражающий Истину. Задачею его является сохранение в благочестии и святости тех, кого он принял от Бога. Цель его — спасать вверенные ему души. Подвиг его — жить во Христе и для мира быть распятым». Сегодня, через сорок лет после его кончины, мы понимаем: этот подвиг он свершил до конца.

Святейший патриарх Алексий I (в миру Сергей Владимирович Симанский) родился 27 октября 1877 года в Москве в православной семье русских аристократов: его отец, В.А. Симанский, был камергером двора его императорского величества. Отец строго следил за исполнением домашнего молитвенного правила, за посещением богослужений в храме. Бабушка с материнской стороны, игуменья Леонида, духовная дочь оптинского старца Амвросия, настоятельствовала в Новодевичьем монастыре. Брат деда, Павел Владимирович Симанский, некогда блестящий морской офицер, принял на склоне лет священный сан и служил в родовом псковском имении Симанских. Аристократическое происхождение и воспитание, основанное на благочестии, многие не могли простить патриарху Алексию позднее. Так, митрополит Никодим (Ротов) говорил: «Патриарх Алексий <...> аристократ и барин, а поэтому смотрит на Церковь как на свою вотчину. Он считает, что может в ней распоряжаться, как ему вздумается. К архиереям он относится свысока, чуждается их, считает невеждами <...>. Свои аристократические связи ставит выше церковных отношений».

С такой же пристрастностью писал о патриархе диссидент Левитин­Краснов: «При восшествии на вершину церковной власти он мало переменился. Те же барственность, высокомерие, верность традициям, глубокая религиозность, но английского типа, в строгих рамках этикета, в твердо установившихся, застывших формах. Строгий консерватор».

А вот отрывок из донесения профессора Ленинградской духовной академии А.Осипова (впоследствии воинствующего атеиста) уполномоченному Совета по делам РПЦ по Ленинградской области в июне 1951 года: «Сам пат­риарх как личность представляет собой смешение аристократического сибаритизма с затаенным фанатизмом <...> влюблен в благочестие XVI века».

Совершенно очевидно, что в двух первых случаях мемуаристами руководили личные обиды и комплексы, «виновником» коих эти люди «избрали» патриарха Алексия I. Бог им судья. Патриарх примером всей своей жизни доказал, что подобные обвинения не имели под собой почвы. К третьей же цитате и комментарии не нужны: из уст такого человека обвинения в аристократизме и «влюбленности в благочестие» — комплимент...

Интересные воспоминания о патриархе оставил в книге «Русь уходящая» его ученик и соратник митрополит Волоколамский и Юрьевский Питирим (Нечаев; 1926–2003):

«Патриарх был удивительным человеком. До последних дней он сохранял ясный блеск глаз и твердость почерка. В богослужении, да и в жизни, он был неподражаем; повторять его было невозможно. Интересная деталь: на службе его сразу было видно, оптически взгляд фокусировался на нем, хотя он был, я бы сказал, неполного среднего роста.

С началом контактов с зарубежными Церквями к нам стали приезжать патриархи с Востока — величественные, не знавшие, что такое репрессии, но, когда они стояли в одном ряду, наш патриарх выделялся среди них своим духовным величием. Это внутреннее содержание выделяло его из ряда всех иерархов. А ведь это тоже были люди с богатым внутренним миром, прошли суровую школу самооценки, для них мишурность нашего повседневного бытия была странной. Я прекрасно помню архиепископа Луку (Войно­Ясенецкого), который был более чем на голову выше патриарха, архиепископа Филиппа Астраханского, величественного, высокого, красивого старца — но и среди них он сразу притягивал взгляд.

Однажды, еще в войну, в первую зиму, как мы вернулись из эвакуации, сест­ра Мария Владимировна встретила будущего патриарха, тогда еще мес­тоблюстителя, на Тверской улице, около телеграфа. На нем были теплое пальто и пыжиковая шапка, и он шел стремительной походкой. Марию Владимировну тогда поразило, что на него все оглядывались.

<...> Говорят, что аристократизм — от воздержанности. Патриарх был аристократом в лучшем смысле этого слова. Режим его жизни, его распорядок дня всегда был для меня образцом. Он был очень воздержан в своем быту, питался по уставу, строго соблюдая все посты и постные дни.

<...> Ему всегда на все хватало времени (а я, напротив, никак не могу овладеть этим искусством — мне времени вечно не хватает!), во всем ему были свойст­венны предельные аккуратность и точность. Помню, как однажды, приехав на две минуты раньше куда­то, где его ждали, он страшно извинялся.

<...> Характер у патриарха был очень контрастный, я бы сказал, огненный. Когда он сердился, весь вспыхивал, приходил в страшный гнев, но потом всегда сам очень от этого расстраивался и жалел о случившемся. Кроме того, он обладал большим чувством юмора».

Начальное образование, по обычаям того времени, Сергей Симанский получил дома, а в 1888 году поступил в первый гимназический класс Лазаревского института восточных языков с трехлетним сроком обучения арабскому, персидскому, турецкому языкам, а также истории и культуре стран Востока и Закавказья. В 1891­м родители перевели сына в Катковский лицей (с 1893­го — Императорский лицей имени цесаревича Николая), который Сергей Симанский окончил в 1896 году с серебряной медалью; в том же году он поступил на юридический факультет Императорского Московского университета. Пройдя пятилетний курс за три года, юноша получил ученую степень кандидата прав за свое сочинение «Комбатанты и некомбатанты во время войны».

В 1899 году Сергей Симанский вступил на военную службу в качест­ве вольноопределяющегося в 7­й гренадерский Самогитский полк, через год вышел в запас в чине прапорщика и сразу же поступил в Московскую духовную академию. 9 февраля 1902 го­да в Гефсиманском скиту Троице­Сер­гиевой лавры он был пострижен в монашество епископом Арсением; 17 мар­та того же года рукоположен во иеродиакона, 21 декабря 1903 года — во иеромонаха. Академию Сергей Симан­ский, теперь уже иеромонах Алексий, окончил в 1904 году со степенью кандидата богословия. Тема его работы была: «Господствующие в современном нравст­венно­правовом сознании понятия перед судом митрополита Филарета (Дроздова)».

Митрополит Питирим отмечал в своих воспоминаниях о святейшем: «Он часто говорил, что два гения формировали нашу литературную и бого­словскую, церковную и светскую элиту: Пушкин в поэзии, в светском языке, и Филарет Московский в богословии... Действительно, стиль Филарета — особая эпоха богословского жанра. И собственный письменный стиль патриарха был филаретовским — это чувствуется даже в частных письмах».

Огромное влияние на молодого кандидата богословия оказал в те поры ректор академии епископ Арсений (Стадницкий).

После защиты по приглашению архиепископа Ярославского Сергия отец Алексий посетил Рыбинск, где в ближайшем селе служил отец Иоанн Кронштадтский. Всероссийский батюшка встретил молодого священника возгласом: «А, отец инспектор!» Смутившийся отец Алексий стал объяснять, что это не так, но отец Иоанн упорно повторял свое. Сразу после поездки Алексия вызвал в Псков Арсений (Стадницкий), тогда уже владыка Псковской епархии, и предложил место инспектора Псковской семинарии.

В 1906 году Алексий уже архимандрит и ректор Тульской духовной семинарии. С 1908 года — председатель Тульского отдела Союза русского народа. А с 6 октября 1911­го — ректор Новгородской духовной семинарии и настоятель монастыря св. Антония Римлянина. 28 марта 1913 года пришло высочайшее повеление быть архимандриту Алексию епископом Тихвинским. Всю свою жизнь Алексий следовал наставлению, которое митрополит Арсений (Стадницкий) дал своему любимому духовному сыну при вручении архиерейского жезла: «Помни, что епископство прежде всего и более всего не мирская слава, почесть и власть, как это представляется иному легкомыслию, обращающему внимание на одну показную, внешнюю сторону этого служения, не отдых, успокоение, услада жизни, но труд, подвиг, забота и часто тяжкое огорчение, напряженная борьба за святое дело, указанное Церкви пастыреначальником Христом, за ее исключительное право управлять высшими духовными отправлениями жизни человеческой, вести людей к нравственному совершенству, за ее достоинство, свободу и самостоятельность».

Силы для этого епископ Алексий черпал в молитве. И Господь давал их ему. В годы Первой мировой епископ Алексий, кроме постоянных архиерейских дел и попечений, занялся заботами о раненых; грянула не менее кровавая революция — начались тяжкие хлопоты о гонимых, арестованных, невинно осужденных и загубленных... «Умер бедный Штюрмер, — пишет владыка своему учителю и наставнику Арсению. — Замучили его “гуманные” меры нового правительства, которое держало его без суда и следствия в течение пяти с половиной месяцев в тюрьме. Кажется, уже пора сказать всем этим правителям, что Россия не игрушка и нельзя ею шутить и браться управлять ею кому вздумалось...»

Он и сам прошел аресты, допросы, ссылки. В январе 1920­го его и митрополита Арсения арестовала Новгородская ЧК, но вскоре оба архиерея были освобождены. В ноябре Алексий снова предстал перед судом — по обвинению в самовольном освидетельствовании мощей святых накануне их вскрытия органами власти — и был приговорен к условному сроку заключения.

В январе 1921­го епископ Алексий Патриаршим указом переведен в Пет­роград на должность викарного епископа Ямбургского с пребыванием в Александро­Невской лавре. В мае 1922­го, после ареста митрополита Вениамина, он вступает в управление епархией. Под сильным давлением властей Алексий снял отлучение с лидера обновленцев — протоиерея Александра Введенского, отлученного митрополитом Вениамином. Однако при этом отказался подчиниться обновленческому ВЦУ, поставившему ультиматум: либо Алексий признает власть ВЦУ, либо покидает Петроград. В октябре 1922­го за противостояние обновленчеству владыка Алексий арестован и приговорен к трем годам ссылки в Каркаралинск (Казахстан), где он служил в городском храме, вел переписку с патриархом Тихоном и митрополитом Сергием (Страгородским). В марте 1926 года он вернулся в Ленинград, где возобновил борьбу с обновленцами, о которых отзывался категорично: «Обновленчество как таковое, по существу, не ересь и даже не раскол, как мы понимаем этот термин во всем его объеме. Оно не более как рабское следование путем ветхозаветного Хама и новозаветного Иуды».

В сентябре митрополит Сергий назначил Алексия управляющим Новгородской епархией с титулом архиепископа Тихвинского, позже — Хутынского (епархиальный архиерей митрополит Арсений находился в ссылке в Средней Азии). С 1927 года Алексий — член Временного Патриаршего Синода, созданного заместителем патриаршего местоблюстителя митрополитом Сергием (Страгородским). 19 мая 1932 года он избран митрополитом Старорусским, а в августе 1933 года — митрополитом Новгородским (после официального перевода владыки Арсения на Ташкентскую кафедру). 5 октяб­ря 1933 года, по уходе на покой митрополита Серафима (Чичагова), Алексий — митрополит Ленинградский с сохранением управления Новгородской епархией.

22 июня 1941 года, в неделю всех святых, в земле Российской просиявших, он совершал божественную литургию в соборе св. князя Владимира, а по возвращении домой узнал о начале войны. Он обратился к верующим с горячим посланием «Церковь зовет к защите Родины».

В проповеди в Богоявленском соборе в Москве он сказал: «Мы верим, что и теперь великий предстатель за землю Русскую преподобный Сергий простирает свою помощь и свое благословение русским воинам. И эта вера дает нам неиссякаемые силы для упорной и неустанной борьбы».

Оставаясь в годы блокады Ленинграда со своей паствой, вместе с ней переживая страдания и лишения — непрерывные бомбежки и артобстрелы, голод, отсутствие воды и электричества, лютые морозы, — он поддерживал и воодушевлял верующих ленинградцев. Владыка постоянно совершал богослужения в разных храмах города, до которых часто добирался пешком, беседовал с духовенством и мирянами, ободряя и утешая. По воспоминаниям М.Добрынина, «в дни блокады владыка Алексий служил литургию один, без диакона, сам читал помянники и каждый вечер служил молебен святителю Николаю, а оставшись один в храме, в котором в то время и жил (в Николо­Морском кафед­ральном соборе), обходил храм с иконой великого угодника Божия, моля его о сохранении храма и града от разрушения. И, несмотря на голод и бомбежки, обессиленные люди, с опухшими лицами, едва держась на ногах, ежедневно наполняли храм, где служил архипастырь, и во множестве лично у него приобщались Святых Тайн».

Каждое утро владыке приходилось собирать по храму осколки бомб. как­то во время обстрела была пробита его висевшая одежда, один большой осколок потом лежал как пресс на его письменном столе.

Рискуя жизнью, митрополит Алексий не раз пересекал на самолете линию фронта, прибывая в Ульяновск и Москву на заседания Синода или по делам, и всегда Господь хранил его. В подчиненных митрополиту Алексию храмах был организован сбор средств на оборону, раненым и сиротам. Всего до 1944 года прихожанами ленинградских храмов было собрано более 13 миллионов руб­лей, всего же Русская Православная Церковь пожертвовала на военные нужды более 150 миллионов рублей. Владыка был награжден медалями «За оборону Ленинграда» и «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны».

4 сентября 1943­го он вместе с митрополитами Сергием и Николаем (Ярушевичем) встретился в Кремле со Сталиным. Эта встреча положила новый курс государственно­церковной политики. Активная патриотическая деятельность духовенства в борьбе против фашизма привела к тому, что «власть увидела в Церкви опору государственности» (Титков Е.П. Кремлевская встреча // Родная Ладога. 2011. № 2).

8 сентября 1943 года владыка Алексий принял участие в избрании на пат­риарший престол митрополита Сергия, после чего стал постоянным членом образованного при патриархе Священного Синода. Менее чем через год пат­риарх Сергий скончался. По его завещанию, составленному еще в октябре 1941­го, местоблюстителем назначался преосвященный Алексий, а на первом после 1918 года Поместном соборе Патриаршей Церкви в феврале 1945­го он единогласно избран патриархом. На его интронизации митрополит Киевский Иоанн сказал: «Быть кормчим Русской Церкви в переживаемое нами время, в период великих мировых событий, — это подвиг исключительного значения. На твои рамена возлагается величайшее бремя...»

Сам патриарх Алексий I писал Сталину: «В предстоящей мне деятельности я буду неизменно и неуклонно руководиться теми принципами, которыми отмечена была церковная деятельность почившего патриарха: следование канонам и установлениям церковным — с одной стороны, и неизменная верность Родине и возглавляемому Вами Правительству нашему — с другой. Действуя в полном единении с Советом по делам Русской Православной Церкви, я вместе с учрежденным покойным патриархом Священным Синодом буду гарантирован от ошибок и неверных шагов».

Та же позиция была выражена и ранее, в Первом послании патриаршего местоблюстителя к Русской Православной Церкви: «Труд мой облегчается тем, что святейший патриарх (Сергий. — Н.Л.) ясно наметил путь, по которому должен пойти тот, кому вверено водительство корабля церковного: это — строгое следование священным правилам церковным, верность Родине, нелицемерная, по наставлению апостольскому, покорность предержащей власти, яже есть, по апостолу, от Бога (Рим. 13, 1)».

10 апреля 1945 года состоялась встреча со Сталиным, в которой с церковной стороны участвовали патриарх Алексий, его помощник и верный соратник митрополит Николай (Ярушевич) и протопресвитер Николай Колчицкий, управляющий делами Московской патриархии.

22 августа 1945 года Совет народных комиссаров СССР вынес постановление о предоставлении церковным органам юридических прав на приобретение транспортных средств, производство церковной утвари и т.д. Этим же постановлением местным советским органам запрещалось препятствовать звонить в колокола.

Было бы во что звонить: многие храмы лежали в руинах, их только предстояло восстановить. Пришлось возрождать и церковное издательское дело — попечением патриарха вышли в свет два издания Библии, отдельно Новый Завет на русском языке и ряд богослужебных книг, стали выходить церковные ежемесячники: «Журнал Московской патриархии», журналы зарубежных экзархатов, сборник «Богословские труды». Плодом пастырско­учительских трудов самого святейшего патриарха стали четыре тома его речей. Решением Советов духовных академий Московского патриархата ему была присуждена степень доктора богословия.

Многое сделал святейший для упразднения церковных нестроений: к 1946 году окончательно исчезло обновленчество. Высокий духовный авторитет святейшего способствовал восстановлению отношений с Польской и Финляндской Церквами, а в 1970 году были созданы Автокефальная Православная Церковь в Америке и Автономная Православная Церковь в Японии. Патриарх совершил ряд паломнических поездок на Святую землю, в Египет и в страны Ближнего Востока, посетил братские Православные Церкви: Константинопольскую, Грузинскую, Сербскую, Румынскую, Болгарскую, Элладскую, служа делу единения и мира, сам принимал многочисленных гостей, прибывавших в Россию со всех концов земли.

Митрополит Питирим писал: «Есть легенда, что патриарх встречался со Сталиным и исповедовал его. Семинарское прошлое Сталина и его своеобразное отношение к Церкви породили несколько подобных рассказов, которые передавались как легенды».

Далее владыка Питирим пояснял: «Достоверен ли рассказ об исповеди — не могу сказать, хотя и не исключаю, что это могло быть. Мы тогда были очень дисциплинированны — лишнего не говорили и не спрашивали. Поэтому у меня нет даже самых малых данных, чтобы что­либо утверждать. Но легенды рождаются не на пустом месте. Существуют какие­то “поля”, которые при определенном напряжении становятся как бы реальностью. Естественно, что параллельное сосуществование таких лиц, как Сталин и патриарх Алексий, рождало это напряжение. Был у меня в Риме знакомый старичок священник, который про Сталина сказал: “Это человек рока”».

В конце 1958­го Хрущев начал новую широкомасштабную кампанию против РПЦ: число ежегодно закрываемых и разрушенных приходов стало превосходить число открываемых. Многие религиозные деятели подвергались уголовному преследованию. Провокаторы во время пасхальных богослужений устраивали бесчинства. Нашлись и иуды: несколько священников публично сняли с себя сан и «за сребреники» занялись атеистической пропагандой. Хрущевские подручные не расстреливали священнослужителей, а пытались использовать их в своих целях. Церкви позволяли существовать, но мешали нормально развиваться. Православные, жившие в эмиграции, не могли видеть ежедневного подвига патриарха, свершаемого им для спасения Церкви. Его обвиняли в «сотрудничестве с тоталитарным режимом», в «уступках кровавым диктаторам и безбожникам». Однако существовало ли бы сегодня в России Православие, если бы не было у нас патриарха Алексия I, умевшего дипломатично выслушивать «поучения» от Сталина, Хрущева, Молотова или каких­нибудь Карпова да Куроедова, при этом делая все, что только было в его силах, чтобы сохранить и укрепить Церковь?..

17 мая 1958 года Хрущев соблаговолил принять патриарха. Состоявшаяся беседа вселяла надежды. Однако уже к концу года началась новая широкая антицерковная кампания: храмы закрывались сотнями, многие унич­тожались. Было закрыто более 40 монастырей, ликвидировано 5 семинарий из 8, прекращено издание журнала Экзархата Украины «Православний вісник».

В течение всего 1959 года патриарх безуспешно добивался встречи с Хрущевым, направил на его имя письмо и записку, которые застряли на столе у Карпова — председателя Совета по делам РПЦ. В письме Карпову от 20 ноября 1959 года патриарх изложил перечень проблем из 11 пунк­тов, которые он хотел бы поднять в беседе с Хрущевым. Первым стояло: «Продолжающееся нападение на духовенство и верующих под флагом антирелигиозной пропаганды, с извращением и непроверенно приводимыми фактами, с выводами, оскорбляющими религ[иозные] чувства верующего человека, с дискредитацией духовенства вообще в глазах народа с целью опорочить всю церковь и ее служителей». На что Карпов заявил: «Научно­атеистическая пропаганда велась и будет вестись, причем еще в более широком масштабе».

Сам Патриарх так характеризовал отличие сталинской эпохи от хрущевской: «В начале моего патриаршества из десяти кандидатов в епископы я выбирал девять, а они (то есть советские органы) — одного, теперь они дают девять, а я подбираю одного».

В феврале 1960 года на заседании конференции советской общественности за разоружение патриарх говорил: «Церковь Христова, полагающая своей целью благо людей, от людей же испытывает нападки и порицания, и тем не менее она выполняет свой долг, призывая людей к миру и любви. Кроме того, в таком положении Церкви есть и много утешительного для верных ее членов, ибо что могут значить все усилия человеческого разума против христианства, если двухтысячелетняя история его говорит сама за себя, если все враждебные против него выпады предвидел Сам Иисус Христос и дал обетование непоколебимости Церкви, сказав, что и врата адовы не одолеют Церкви Его».

Это выступление было воспринято властями в штыки. С целью защитить патриарха авторство текста взял на себя митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич), после чего он был вынужден уйти в отставку. 21 апреля 1960 года В.А. Куроедов, новый председатель Совета по делам РПЦ при Совете Министров СССР, процитировав речь патриарха на конференции, сказал: «Эта речь была, по существу, выпадом против научно­атеистической пропаганды. Совет разъяснил патриарху, что подобные взгляды являются враждебными». 15 июня 1960 года состоялась встреча Куроедова с патриархом, на которой первосвятителя отчитали за «совершенно неудовлетворительно поставленную» внешнюю работу Патриархии.

В 1961 году патриарху пришлось уступить требованию Совета по делам РПЦ и ограничить роль настоятелей в приходах богослужебно­пастырскими обязанностями, передав все хозяйственно­финансовые функции приходскому совету и старостам, которых фактически назначали органы государственной власти.

После смерти Хрущева агрессия властей по отношению к Православной Церкви несколько утихла, однако и наступившая эпоха брежневского застоя не была тихой и мирной для патриарха и его паствы. В 1965 году священники Глеб Якунин (впоследствии один из «прорабов перестройки») и Николай Эшлиман, единомышленники пресловутого диссидента Краснова­Левитина, распространили письмо, в котором упрекали священноначалие в безвольной позиции церковных иерархов перед безбожной властью.

Упрекать и обличать, как известно, легче всего, терпеть и созидать — гораздо труднее. Патриарх понимал: нельзя подвергать всю Церковь опасности еще более страшных гонений, а верующих и епископат призывать уйти в подполье или в катакомбы.

Время показало, что прав был именно патриарх Алексий I, а не авторы подметного письма.

«Если же говорить о кратких итогах патриаршества Алексия I и об оценке его личности, то можно сказать, что это был патриарх­дипломат и патриарх­объединитель, — пишет в своей статье «Патриархи ХХ века: Алексий I — предстоятель трех эпох» Андрей Зайцев. — Его патриаршество началось фактическим прекращением существования обновленчества и катакомбной церкви, а закончилось сохранением Русской Церкви в условиях хрущевских гонений и выработкой новой модели церковно­государственных отношений. При патриархе Алексии I Русская Церковь окончательно научилась жить в условиях Советского Союза, и это означало, что советские власти уже не могли рассматривать Церковь как контр­революционную организацию или атавизм, который можно было бы уничтожить в любой момент».

Скончался патриарх Алексий I на 93­м году жизни от сердечной недостаточности. Это случилось в патриаршей резиденции в Переделкине, в 21 час 40 минут 17 апреля 1970 года, в канун Лазаревой субботы. Погребли его возле могилы глубоко чтимого им митрополита Макария (Невского), в крипте Успенского собора Троице­Сергиевой лавры.