Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Обломки кораблекрушения, или Хаос созидания-9

* * *

Стараюсь использовать как можно больше средств из поэтического арсенала. Система повторов, мелодий, рефренов, рифм, переклички метафор… Насытить текст лирическим чувством. И как всегда и во всём, самое главное и самое трудное — точно соблюсти пропорции, меру. В этом смысле хорош Булгаков. Проза организована как стихи. Ритм, музыка. «Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй. Был он обилен летом солнцем, а зимою снегом, и особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда пастушеская - вечерняя Венера и красный, дрожащий Марс». Это — стихи. Или вот еще абзац:

«В час ночи с пятого пути из тьмы, забитой кладбищами порожних товарных вагонов, с места взяв большую грохочущую скорость, пыша красным жаром поддувала, ушел серый, как жаба, бронепоезд и дико завыл».


* * *

Год назад, ведя подсчёт знаков, радовался цифрам. «Кипит работа!» Вот число знаков перевалило за миллион, рубеж взят! Затем было полтора миллиона. После этого рост стал немного пугать. Объём текста уже превосходил силу замысла.

Замысел — это центр той системы, вокруг которого всё вертится. До поры до времени, силы гравитации хватает, чтобы удержать массу в своей сфере. Но затем силы этой уже недостаточно, притяжение ослабевает, и целые планеты срываются, разлетаются в пространстве. Живут самостоятельно.

Приходится определять тот круг, тот предел, за который выходить не следует.

Снова «кипит работа», но уже в обратную сторону. В сторону сокращения. Сегодня знаков осталось меньше миллиона. Но лишнего, кажется, ещё много. Многие дублирующие линии удалены.


* * *

Болтливость, многословие — главные враги.

Отдал черновик романа близкому приятелю, писателю, поэту, опытнейшему редактору. Одному из тех настоящих читателей, которых во все времена было немного, и которые сегодня почти и совсем вывелись.

Он живёт в том же литературном мире, что и я. Где всё строго и олимпийски незыблемо. Где глядят на тебя Гомер, Вергилий, Шекспир, Сервантес, Пушкин, Гоголь...

Он читает, не торопясь, продирается сквозь все эти полтора миллиона знаков. Когда я ему сообщаю о том, какие куски я выкинул, он возмущается. И тогда приходится кое-что восстанавливать и возвращать. Он тоже считает, что это последняя моя книга. А последнюю книгу пишут, не спеша. Вкладывают в неё всё, что необходимо и всё, что есть. Не скупясь и не оставляя на будущее никаких запасов.


* * *

Иногда придумывается сцена, которая кажется забавной. Живой. Которую просто хочется написать, изобразить. Условно привязываешь её к сюжету. У меня хмельной прапорщик на инаугурации бьёт героя по морде. Когда-то в начале своей деятельности герой начинал с подобных скандалов, а теперь бумеранг возвращается. Но когда её выписал, эту живую сцену, оказывается, что она недостаточно мотивирована. Ищешь мотивы. Их нет. Тогда приходится создавать ещё несколько сцен, из которых рождается и вырастает нужный мотив. Но всё равно чего-то недостаёт.

И только спустя какое-то время, ход найден. Прапорщик призывает Бубенцова взять бремя верховной власти «гвардия поможет», а тот отказывается, не может и не хочет брать на себя такую ответственность. И гвардия помогает решиться. Бьёт его по морде. «Не хочешь — заставим!» Сцена приобретает символическое звучание, а самое главное — вписывается в общее течение, в общую идею, в общий тон романа.


* * *

А теперь, когда контур очерчен, когда стало ясно, чем всё закончится, нужно опять начинать всё сначала. Бубенцов болен. И больничная атмосфера должна прозрачно проступать во всех местах, где он находится. Офис на Семёновской набережной, избирательный штаб, Путевой дворец и прочие точки — переносятся теперь в больничный корпус. Там арендуется помещение. И действующие лица — это по большей части персонал, товарищи по несчастью и посетители. Там мелькнёт белый халат, здесь катафалк, машина скорой помощи, больничный вахтёр по фамилии Кащенко, запах эфира, процедурная, бирка, разбитый шприц, каталка… Нужно переписать все интерьеры с учётом больничной обстановки. Клиника проступает всюду, но — только намёком, деталью, уголочком…


* * *

Очень важен фон. Например, состояние природы должно перекликаться с переживаниями героя. Предощущение каких-то грозных событий — в это время на небе сгущаются тучи, порыв ветра, треск сучьев, вот-вот ударит молния и прогремит гром…

Или герой в спокойном настроении идёт в офис. Там его ожидает какая-то резкая перемена, удар судьбы. Очень уместно сперва сказать две-три фразы о том, как ласково встаёт солнышко, трепещет листва, проехала поливальная машина… Погрузить читателя в благостный покой, чтобы сразу ошеломить при входе ударить в лоб…

«Листва после ночного ливня была яркой, свежей, радостно лопотала на утреннем ветру. Весь сквер над Яузой озарён и насквозь пронизан был солнцем.

В половине девятого Бубенцов входил в офис…»


* * *

Настроение книги развивается так — от низшего, к высокому. От юмора, бурлеска, игры — к лирической драме. Нельзя, говорят, смешивать жанры. Но вот попробуем сделать это постепенно. Иногда в первых частях звучит у меня начало «Пятой симфонии». Это начало все знают. Эта музыка как будто предупреждает. Внимание, что-то должно произойти!.. Что-то назревает, что-то будет!..





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0