Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Обломки кораблекрушения, или Хаос созидания-13

* * * 

После первого появления картин Куинджи на выставке многие зрители испытали потрясение. И критики тоже удивлялись странному феномену, потрясающей яркости и резкости красок. Это было похоже на волшебство. Между тем, всё объяснялось просто. Художник подмешивал в краски какую-то химию, вызывающую свечение. Нечто подобное было и с писателем Набоковым. По крайней мере, у меня, когда я в первый раз читал его, было тоже впечатление какой-то искусственной яркости и резкости. Как будто писатель пользовался неким усилителем, открыл секрет… Как же разнообразна великая русская литература!


* * * 

Основные герои живут и действуют уже вполне самостоятельно. Кое-какие второстепенные тоже получились, выглядят выпукло, зримо. А вот главная героиня пока не получилась. Никак не удаётся сбрызнуть её «живой водой». Функция её ясна, всё она делает и говорит правильно… Но иногда виден автор, который прячется за ней и двигает её руками, головой, заставляет менять положение… Самый лёгкий и поверхностный метод — поработать над внешностью образа. Милая картавинка, чуть раскосые глаза, яркие зрачки, изумительно белые зубы, что там ещё?.. Чистое дыхание. Дыхание подсознательно соединяется у читателя с духом, душою… Запах важен. У Достоевского какая-то героиня «пахнет яблоком»… Ну, во всяком случае, тут что-то придумать можно. Сочинить две-три запоминающиеся внешние черты.

Труднее создать другое. Создать атмосферу, в которой жизнь и движение возникнут сами собой.  Героиня оживает, неизвестно от чего. Вот как найти это «неизвестно что»? Мучайся, автор…


* * * 

Жалко и вот этого неплохого куска. Но выбрасывать надо, никуда не денешься.

«…Необычайное оживление царило повсюду. На всём замковом пространстве, которое мог охватить человеческий взгляд, всё непрерывно двигалось, махало руками, стучало, строгало, пилило, спорило и ругалось друг на друга. В одном углу рушили всё, что можно было расшатать и разрушить, там строили баррикады. А в другом, наоборот, происходила реставрация — разбирали старые ветхие баррикады, раскатывали обгорелые брёвна, сгребали стекло и восстанавливали разрушенное.

Особенно выделялся среди всеобщей суеты и неразберихи командированный сюда спец, недавно назначенный руководителем стройки. Он неожиданно вырастал ниоткуда, совал везде свой нос, бегал длинный и растрёпанный, в распахнутом на груди пальто и целой кипой чертежей в обеих руках. Представился как Владилен Толубеевич Дуля. Этот Дуля то и дело появлялся в самых разных углах, видели его балансирующего на самой верхушке башенного крана, то прыгал он у насыпи, то маячил на краю котлована. Он руководил, покрикивал, поторапливал, командовал, срывался с насыпи, собирал рассыпавшиеся свои чертежи, злился, звонил, орал по телефону, грозил всеми карами, неустойками, судами, штрафами... Словом, выказывал себя как чрезвычайно расторопный и толковый деятель. И странная штука, там, где он появлялся и начинал руководить, тотчас возникали заторы, дело останавливалось, движение глохло. Все принимались орать друг на друга, материться, бросать лопаты и хвататься за молотки и пилы…

Тогда вызывали молчаливого немца Йогана Хорста. Немец приходил, расставлял ноги циркулем, и одним только своим появлением восстанавливал ритм и размеренность, унимал хаос.

— Хальт! Цурюк! Зайт берайт!

Но едва уходил немец, как снова в дело вступал длинный в пальто. И опять шли каменщики против штукатуров, стенка на стенку. Пока не догадались позвонить, куда следует. Сам Полубес, говорят, прибыл на площадку и видели, как он бухнулся на колени перед этим руководителем стройки и проревел: «Адольф, уйди от греха…»

Опять пришёл немец, опять расставил ноги циркулем, произнёс заклинание:

— Зайт берайт!

И подчинившись этому твёрдому ритму, застучали топоры, завизжали пилы, ухнули железные молоты, вгоняя в землю сваи.

Вереницы рабочих таскали неуклюжие грузы через обширный двор, несли и волочили что-то укрытое брезентом, запакованное в дерюгу, уложенное в ящики. И всё это составляло удивительную и непонятную гармонию, которая завораживала, заставляла пробегающего мимо замешкаться, остановиться, залюбоваться. И он забывал на минуту о срочнейшем деле, ради которого спешил...»


* * * 

Роман задуман, как православный. Звучит скучновато. Как «духовные стихи». Поэтому очень много выброшено дидактических рассуждений о вечности.

«Казалось бы, вопрос главный, основной. Но мысль Колдунова, обычно энергичная, определённая, ясная — в этом пункте как-то вдруг теряла и энергичность, и ясность, и не желала никакой определённости. Ведь если, положим, увериться в том, что жизнь всякого человека, в том числе даже и такого злокозненного, каким был Колдунов, не ограничивается земными сроками, что в придёт в конце концов справедливое воздаяние, то приходилось всё, абсолютно всё переделывать в своей жизни. Требовались столь громоздкие перестановки, переделки и перестройки, что всякая решимость найти истину пропадала.

Столь величественна была сама мысль о грозящей вечности, что мозг не хотел и носа высовывать из своей уютной и привычной раковины обыденного существования. И Колдунов предпочитал жить по привычке, как спокон веков жили и живут многочисленные миллиарды людей. Может быть, там, в этой справедливой вечности жёг всех этих грешников огнь воздаяния, но не слышалось оттуда вопля страдания, не доносилось из этой бездны до уха обывателя ни скрежета зубовного, ни плача, ни стона, ни воздыхания. А когда того, что несомненно существует, не видно и не слышно, то как будто и нет ничего».


* * * 

Сцены в полицейском участке.

«Из гулкой сумрачной глубины полицейского участка доносился упрямый монотонный голос:

— Я не виновен ни в чём, ни в чём! Ни в чём!..

— А кто стекло разнёс… «в фактах наличия… а также иными… что косвенно…» Кто стекло разбил в шашлычной? Кто? — весело проговорил в ответ Спесивцев, радуясь тому, что его отвлекли от тоскливой умственной работы. — Пушкин?

— Да, Пушкин! Именно Пушкин. А я не виновен ни в чём! Ни в чём… — повторил тот же упрямый голос. — Отпустите меня! Я отрицаю свою вину!

— Закон есть закон, ёпт, — сочувственно произнёс Спесивцев. — Вину он отрицает. Кто пойман, тот и вор. Я бы отпустил тебя, чего уж. «Факт наличия…» Отчего бы мне и всех вас не отпустить? Какой смысл, ёпт? Но! Закон есть закон.

Он вздохнул и снова принялся переставлять, ворочать и кантовать негабаритные слова «факта наличия умысла…»

— Борьба не окончена! — пригрозил звонкий тенорок из другого угла. — Я с вас погоны-то сорву! Это уж я вам обещаю».

«…Многим знакомы такие речи, многие и на самом деле хотели бы иметь такую власть, чтобы как этот арестованный тенорок управлять судьбами и карьерами людей. Возносить их над морем житейским и топить в бездне. Казнить и миловать.

Чем ниже гнёт судьба человека, тем возвышенней и злее его мечтания. Давно уж доказано, что вся масса материального мира, несмотря на её чудовищную величину, постоянна и неизменна. Всё тут взвешено и подсчитано до последней йоты. Прибавить сюда ничего нельзя. Ни на единый атом не может увеличиться материя видимого мира, поскольку негде взять этот атом. Точно так же ничто материальное никуда не исчезает. Ни один атом не может испариться без всякого следа. Наблюдается цепь превращений и переходов из одного состояния в иное, и только. Нельзя ничего прибавить к бесконечности, но нельзя и отъять ни единой капли. Так говорит о материальном мире беспристрастная наука.

Однако этот научный закон весьма слабо связан с миром духовным. Он не касается невидимой сферы — сферы мыслей, чувств, мечтаний, чаяний, желаний и грёз. Царствующий здесь хаос, бушующая стихия ежесекундно порождает и творит новое. Здесь в каждый миг что-то рождается из ничего. Что-то прибавляется, прирастает, пускает побеги, ветвится, множится. Боязно даже и представить, что происходит в тех безднах вселенной, куда перетекает, где сортируется и складируются вся производимая человечеством духовная продукция.

Эта продукция нуждается в самом тщательном охранении. Надо честно признать, что за весьма малым исключением, это есть — опасная, ядовитая и скверная продукция. Имеющая в самой себе страшную разрушительную силу. Единственное утешение здесь в том, что вся эта духовность не прямо действует на мир материальный, а всего лишь опосредованно и косвенно. Иначе… О, невозможно даже и подумать об этом. Миллион раз была бы уже сожжена земля со всеми её племенами и народами, если бы осуществилась хотя бы малая часть ежедневных людских мечтаний.

Мечтания же и грёзы подобного рода особенно буйно расцветают в условиях глухих, униженных, — в казематах, в острогах, в неволе».





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0