I

Однажды пришли Ангелы предстать перед Богом. С ними явился и сатана. Все собрание светлых духов было встревожено его появлением.

И спросил Господь сатану:

— Откуда ты пришел?

— Я ходил по земле и обошел ее, — ответил тот уклончиво.

— И что же, видел ли ты раба Моего Иова? Ведь нет такого как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла.

Сатана отвечал:

— А разве даром он богобоязнен? Не Ты ли кругом оградил его? По всей земле распространились его стада и дом его — полная чаша… Но попробуй, отними все это — благословит ли он Тебя тогда?

«Дерзкий! Наглый! Хитрый! Поганый!» — шелестом пронеслись возмущенные вскрики Ангелов и плотным кольцом сомкнулись они вокруг лукавого духа, грозя низвергнуть с высот небесных.

Но прозвучал голос Божий:

— Все, что есть у него, отдаю в руки твои. Только его самого не коснись.

И отошел сатана от Бога, предвкушая скорую победу. А изумленные ангелы закрыли лица свои и заплакали…

II

Человек сидел на развалинах. Он был так изможден, что казался почти призраком. Его голова, опутанная словно паутиной, тонкими белыми хоть и довольно густыми еще волосами, бессильно упала на грудь. Было непонятно, то ли он спит, то ли задумался, то ли… умер. «Последнее — вернее», — решил Нахман, сын Ниссима. Лет ему было всего семь от роду, он пас овец на вершине этого холма каждый день. Сегодня мальчик снова увидел застывшего в такой странно-неудобной позе старца, и тот показался ему немым изваянием, приросшим к камням. Только теперь Нахман и вправду испугался. Неужели Человек действительно умер?

— Отец… — робко позвал мальчик, не приближаясь к старцу, голосом сдавленным страхом. Молчание. — Отец! — чуть громче и отчетливее произнес Нахман и даже сделал полшага вперед. Старик не шелохнулся. — Отееец!!! — закричал мальчик во весь звонкий гортанный голос, перекрывая собственный страх, и проглотил ставшую отчего-то горькой слюну.

Старец вдруг резко распрямился, словно действительно очнулся от глубокого сна и вперил в мальчика взгляд таких чистых, светлых и любящих голубых глаз, что у того снова перехватило дыхание и на этот раз во рту стало сладко и мягко, как от парного молока, которое он так привык пить.

— Ты не умер?.. — зачем-то спросил он, и понимая свою бестолковость, с трепетом добавил, — Ты… Бог?

По лицу, изрезанному глубокими морщинами, струились слезы… Скатываясь, они рассыпались алмазным бисером по белой длинной бороде.

— Подойди сюда, чадо, — молвил ему старец. — Не бойся. Я проклятый раб Божий. По Его воле еще я не умер, но уже и не жив.

— Как это? Ты живой. Ты же говоришь и дышишь.

— Несколько дней я молился Богу, чтобы Он взял мою душу, но Он послал сюда тебя. Это Его знак, что я должен еще жить на земле и не испита до конца чаша страданий моих.

— Что это за чаша? О каких страданиях ты говоришь?

— Скажи, чадо, слышал ли ты об Иове, сыне Зарефа, потомке Исава?

— Ты говоришь о самом богатом и знатном вельможе нашей земли Уц? О друге царей, знаменитом сыне Востока? Отец говорит, имения его простираются к востоку и западу, а бесчисленные стада верблюдов, волов и ослиц пасутся повсюду… Я много слышал о нем. Но никогда не видел.

— Вот я, здесь. И говорю с тобою.

Мальчик смерил старца пристальным недоверчивым взглядом.

— Отец учил, что нельзя лгать. — сказал он тихо и хотел уйти. Но Человек удержал его за руку и продолжал.

— Да, все, что ты слышал обо мне, правда. Я был сказочно богат. Но все сокровища мира, не дарили мне столько радости, сколько дети. У меня было семь сыновей и три дочери. Они любили устраивать пиры, каждый в свой день, и собирались все вместе, ели, пили и веселились сердцем. А когда заканчивались дни пира, я посылал за ними, дабы освятить их, и рано утром, встав, приносил жертву Богу о душах их…

— Зачем? Разве они плохо поступали, что собирались вместе и праздновали?

— Нет, чадо. Но мыслил я, может быть, ненароком сыновья мои согрешили? И похулили Бога в сердце своем? Видишь, я заботился о душах их и любил их всем сердцем своим.

Голова Иова опять безвольно поникла, а в бороде снова заискрились мелкие жемчужины.

Сердце мальчика сжалось, чувствуя беду.

— Это был день, когда сыновья мои и дочери собрались на пир в доме моего первенца, — продолжал старец. — Я отдыхал в полдень, укрывшись от зноя. И вот приходит вестник и говорит: всех волов твоих и ослиц увели иноплеменники, а слуг убили, только один я спасся. Еще он говорил, как пришли другие и возвестили, что подобная участь постигла овец моих и верблюдов. Так я стал нищим. Тут вошел последний вестник и сказал: сыновья твои и дочери пировали и веселились, как вдруг налетел страшный ураган, и потряс стены дома и сломал их, и они упали на детей твоих и все они мертвы… Так я лишился своей семьи. Тогда я встал и разодрал одежды свои и пав на землю, поклонился и сказал: Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно! Разве согрешил я в час тот против Бога, чадо?

— Нет, отче! Ты не произнес ничего неразумного о Боге и не похулил Его! Хотя я не могу уразуметь, почему Бог сотворил это с тобой? Зачем все-все отнял у тебя?

— Он оставил мне жизнь, дитя. А на все прочее да будет Его воля.

Глаза старца смотрели одновременно вдаль и вглубь, внутрь себя, словно силились отыскать тайный смысл нашедших бед и страданий…

— Пойдем, я нечто покажу тебе, — вдруг светло улыбнулся Иов и извлек из складок своей некогда богатой, расшитой золотом и дорогими камнями, теперь же висящей рваными грязными клочьями одежды, что-то похожее на куклу.

— Это Божий вестник, ангел. Его крылья сделаны из тонкого иноземного шелка. Если ты намотаешь веревку на руку, встанешь на вершине, где играет ветер и отпустишь его — он будет парить в воздухе и трепетать крылами!

Нахман был поражен: ангел глядел на него как живой. Лик его был тонко и искусно расписан красками, волосы сплетены из золотых и серебряных нитей, хитон из тонкой голубой материи и трепещущие белоснежные крылья будто струились по ветру.

— Ты правда хочешь, чтобы я взял его? — с трепетом спросил пастушок.

— Да, дитя… — ответил старец с великой любовью и поцеловал мальчика в обрамленный каштановыми завитками лоб.

Солнце лениво катилось за горы. У горизонта небосвод наливался как спелая вишня, пока не брызнул багряным соком заката, щедро растекаясь по горам и заливая долины.

На вершине холма стоял маленький мальчик, в ореоле пурпурного света и кудри его развевались. Он вытянул вверх руку и раскрыл ладонь, словно выпуская птицу. Порыв ветра подхватил ангела, шелковые крылья раскрылись объятьями и воспарили ввысь. Мальчик восторженно и звонко засмеялся и побежал, что-то крича. Ангел летел следом, то взмывая вверх, то опускаясь, сияя и переливаясь в закатном огне.

Человек стоял и смотрел… И боль, выжегшая словно каленым железом всю душу, постепенно утихала, слезы иссякали, а в сердце возвращались покой и мир. Вздохнув, он воздел к небу руки и застыл в безмолвии, отпуская ушедшее, благословляя нынешнее, принимая грядущее.

III

Наступил день, когда снова пришли Ангелы к Богу. Здесь же змеей вертелся и сатана. Было очевидно, что если бы он проиграл — не посмел бы явиться в небесные чертоги.

— Ты снова здесь? — обратился Господь к сатане. — Вот, ты возбуждал Меня против Иова, раба Моего, чтобы погубить его безвинно, однако он до сих пор тверд в своей непорочности.

— Кожа за кожу, а за жизнь свою человек отдаст все, что есть у него! Вот если бы Ты коснулся плоти его и поразил кости его, — благословит ли он Тебя? — захихикал гнусно сатана.

Ангелы уже подняли мечи и хлопанье тысячи крыл сотрясло воздух, когда прогремел Божий глас:

— Вот, Я предаю его в руку твою. Только душу его сохрани.

Сатана с визгом и гиком пал молнией с неба, а на землю пролился сильнейший дождь. Это рыдали небесные духи о праведном Иове: не сомневались они в справедливости суда Божьего, но тосковали и скорбели о Человеке…

IV

На утесе росла старая изувеченная ветрами и зноем сосна. От непосильной борьбы за свою жизнь, она согнулась и совсем приклонилась к земле. Корни же ее как щупальца, обвили каменистые уступы и так крепко вцепились в них, что ни вихри, ни бури не могли сломить отважное древо. Со временем, несколько крупных камней под нею вымыло дождями и ветрами, и образовалось некое подобие пещеры. Сюда и направлялась высокая худая женщина, закутанная с головы до ног в темное покрывало. Она шла быстро, решительно, только с опаской оглядывалась по сторонам, будто не хотела быть замеченной. Следом за нею, прячась за большими валунами, крался маленький кудрявый мальчик.

Женщина спустилась по крутым уступам к пещере под сосною, а пастушок подполз как можно ближе и прислушался.

— Муж мой, взываю к тебе снова, сколько ты будешь терпеть? Вот я ждала и надеялась, что придет спасение… Но посмотри! Ничего нет у нас, все погибло! Где сыновья мои, где дочери, которых в муках я рожала и в трудах растила?! Ты сам здесь, без крова, поедаемый червями, а я скитаюсь с места на место, измученная болезнями. А ты все сидишь, молчишь и бездействуешь… Но воззови уже к Богу, скажи Ему слово и умри!..

Мальчик онемел от ужаса. Голос женщины нарастал, перешел в свист, потом хрип, а последние слова она выкрикнула с такой злобой и отчаянием, что сердце его совсем упало. «Зачем, зачем она так искушает его, заставляя похулить Бога и желает смерти?..» — слезы невольно брызнули из глаз ребенка, а во рту он ощутил знакомую горечь.

— Ты говоришь как безумная, — совсем тихо ответил жене Иов, — неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злое отвергать?

Женщина ушла, а мальчик бросился в пещеру.

— Отче, вот где ты скрывался столько дней! — крикнул Нахман, ловко сбегая по крутым уступам и простирая руки к Иову. Но взглянув на старца, онемел и замер…

Все тело и лицо Человека было сплошь покрыто страшными ранами. Мальчик вскрикнул от ужаса и зажал нос, потому что от язв исходило сильное зловоние.

— Это ты, чадо… — скорбно проронил Иов. — Бог утешил меня твоим приходом! Но беги скорее отсюда и не приближайся к этому месту. Ибо я поражен проказой…

Несколько секунд ребенок боролся с собой. Старец отвернулся, поднял с земли черепок и принялся скоблить гноящийся струп на руке. Мальчику стало страшно, так животно страшно, что он почувствовал приступ тошноты и со всех ног бросился прочь.

Он бежал долго-долго, пока совсем не выбился из сил. Тогда он упал ничком на выжженную солнцем траву и зарыдал так сильно, как никогда прежде за свою маленькую жизнь.

V

Всюду в городе обсуждали одно и тоже. Иов давно стал притчей во языцех, но сегодняшние новости потрясли всех.

К бывшему богачу Иову, проклятому Богом и людьми, пришли его друзья с разных концов света. Елифаз Феманитянин, Вилдад Савхеянин и Софар Наамитянин. Они были весьма почитаемы и богаты, многие называли их царями.

Говорили, что они даже не узнали своего друга, так изуродовала его болезнь! А потом рыдали, разодрали одежды свои и посыпали голову пеплом. Семь дней и семь ночей они сидели подле Иова в молчании. Теперь же по очереди вели с ним беседу.

Маленький пастушок не мог простить себе позорное бегство от праведного старца, которого считал святым Божиим человеком. Он по-прежнему приходил с овцами на холм, где впервые встретился с Иовом.

Теперь здесь был разбит шатер, где беседовали Иов и его знатные друзья. Выждав удобный момент, когда слуги разошлись, незамеченным Нахман смог проскользнуть под полог шатра и притаиться.

Трое величественных патриархов пребывали в большом волнении. Они говорили горячо и страстно, убеждая, упрекая, обвиняя несчастного Иова. Многого из речей старцев мальчик не понимал, но уразумел главное, — они принуждали Иова признать себя виновным перед Богом. И сколько бы прокаженный не пытался оправдаться перед ними, они не отступали. Друзья не жалели его и не плакали с ним. Лишь обличали.

Накрепко врезались в память мальчика горестные слова Иова, которыми вопиял он к Богу о справедливости:

  — Если я согрешил, то что я сделаю Тебе, страж человеков! Зачем Ты поставил меня противником Себе, так что я стал самому себе в тягость?.. Посмешищем стал я для друга своего, я, который взывал к Богу, и которому Он отвечал… Но я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою, и я во плоти моей узрю Бога. Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его!..

Цари не смогли убедить Иова в том, что он грешен перед Богом и наказан по делам своим. И отошли от него.

VI

Человек сидел покинутый всеми, одинокий и больной. Нахман снова был в шатре, где последнее время провел столько мучительных часов, страдая душой. Мальчик знал, что не укоры друзей, не позор от людей и не злая молва терзают сердце старца.

Он неуверенно приблизился к прокаженному на безопасное расстояние и сказал:

— Отче, все оставили тебя. И я боюсь приблизиться к тебе, но я был здесь и слышал, что говорили отцы против тебя. Я не верю им, ты чист перед Богом.

— Чадо, не моя праведность не дает мне покоя. Я скорблю, что БОГ ОСТАВИЛ МЕНЯ… — горестно возопил Человек и закрыл лицо руками.

Мальчик стоял неподалеку и тихо плакал, он не мог ничем помочь этому страдальцу.

— Смотри, отче, надвигается большая буря, черные тучи обложили все небо!

Иов тяжело встал и откинув полог шатра, вышел наружу.

— Куда же ты?!

— Эта буря от Бога. Я пойду и встречу в ней свой конец…

— Нет! Не ходи, умоляю тебя! — закричал мальчик и бросился вслед за старцем. Сильнейший порыв ветра сбил его с ног, глаза засыпало пылью и песком. Крик пропал в шуме ветра, Нахман пополз обратно к шатру и прикрылся пологом.

Вдалеке маячила фигура Иова. Казалось, он не сопротивлялся буре, а покорялся ей. Старец опустился на колени и крестом раскинул руки, словно и впрямь собирался отдать душу Богу. Но вдруг из самого сердца свинцовой тучи вырвался сноп ослепительного неземного света и сошел прямо на Человека. Мальчик так испугался, что спрятал голову в колени и закрыл ее руками, боясь, что это ослепительное сияние поглотит и его…

Сколько времени прошло он не знал. Все вокруг как будто замерло и только постоянно рокотал гром. «Быть может, это Бог говорит с Иовом?» — подумал ребенок.

Наконец гром стих и раздался голос Человека.

— Знаю, Боже, что Ты всё можешь, и что намерение Твое не может быть остановлено. Выслушай, взывал я, и я буду говорить, и что буду спрашивать у Тебя, объясни мне. Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле…

Сноп света исчез, ветер стих и тучи рассеялись в мгновение ока.

Иов все также стоял на коленях, воздев руки к небу. Нахман осторожно выбрался из шатра и тихо подошел к старцу.

— Отче! –воскликнул мальчик, — твое лицо чисто! И руки! И все тело! Бог исцелил тебя!

— Главное, чадо, что Он не оставил меня. Посетил презренного раба Своего, открыл судьбы мира и указал источник зла и страдания… только Бог Света может победить сына гордости левиафана и стереть голову древнего змия!

— Аллилуя! Аллилуя! Аллилуя! — мальчуган в восторге скакал вокруг Иова, а когда тот поднялся с колен, бросился к нему на шею и так крепко обнял, как давно мечтал.

VII

Бог благословил последние дни Иова, больше прежних, его имения и скот умножились вдвое. И послал ему Бог семь сыновей и три дочери, прекраснее которых не было на всей земле. На одной из них женился верный Нахман, утешитель Иова в страдании его. За дочерьми своими дал старец большое приданое и наследство разделил между ними и сыновьями своими. После страдания Иов жил сто сорок лет и видел потомков своих до четвертого рода. Умер же Человек в старости, насыщенный днями.