I

Он прошёл. Я пошёл следом, ноги понесли: правая сандалия чуть натирала. Кричала женщина. Лицо знакомое, и голос я смутно знал. Кажется, я называл её женою минуту назад, отпихивая в дом, чтобы не глазела на приговорённого к казни. Кажется, она звала меня по имени, я не смог разобрать. Окрики тонули в опустевшей голове, и я уже почти не помнил её лица.

Вокруг шумели люди, кто махал кулаками, кто закрывал лицо, кто падал на колени, я не видел. Передо мной тянулся след. Капли крови не смешивались с пылью и грязью, сверкали алой росой. Я считал. По их числу мне идти. Их много, слишком много — дорога на гору длина, а крест тяжёл.

Мы остановились. Он упал. Девушка выскочила из шума толпы, приложила к Его лицу тряпицу на мгновение, прижала к сердцу, закрылась от взмаха хлыста, растворилась в толпе. С моего лба срывался пот, ручейки сплетались в реку. Я утону в ней, никто не оботрёт моего лица.

Он взошёл наверх. Ближе к густой синеве, чтобы его слышало небо.

Я топтался вокруг горы, пока в звоне, объявшем мысли, не раздался шорох крыльев. Он вознёсся. Я развернулся и пошёл дальше.

«Иди, чего медлишь?» — закричал я Ему у порога своего дома. Он оступился, коснулся стены, он еле дышал.

«Я пойду, но и ты пойдёшь, и будешь Меня ждать».

Взгляд его выжег печать во мне. И только её я помню.

⠀

II

Обещали, мы узреем Его. Солнце выжигало нас, обращало в песок. Песок покрывал волосы, забивался в нос, посыпал губы, пробирался под одежду, скрипел в кольчуге, хрустел в доспехах. Натирало всё.

Песок отражался в стали мечей, песок тёк в моих венах. Из моих соратников изливались кровь, из меня прах.

Я шёл среди тел. Память старательно избавлялась от ненужных лиц. Друзья, враги, храмовники и сарацины, люди, что ещё дышат и уже перестали дышать. Я бы не вернулся в пустыню, шёл бы и шёл к озёрам, к рекам, к лесам, где огромные листья-веера, где дождь идёт по полгода, я разузнал о таких. Я бы купался в дожде, вымывал из себя песок. Но они обещали, что именно здесь мы обретём Его. Бога. Нового или старого, суть одна. Что только в этой пустыне, откуда все началось, Он снизойдёт на нас. На всех снизошла смерть, меня обошла. Лёгкие вдохнули песок, раны затянулись, я пошёл.

⠀

III

Мечи поржавели, время пожрало их. Пришёл огонь, вылетающий из тонких стволов ружей и автоматов, из танков, поднимающих свои сопла за торжество войны, из круглобоких бомб. Здесь Его не ждали, но здесь он был. Я чувствовал. Его кидали в братские могилы, записывая в гроссбухи безмолвные цифры вместо имени. Его расстреливали целыми деревнями, сжигали в печах. Он таял в карих, голубых, зелёных, серых глазах обреченных. И возрождался в каждом новом бое, партизанской вылазке. Сапог на правой ноге набил кровавых мозолей. Я шёл, битвы сменяли друг друга, лиц я так и не запоминал, а голоса у всех похожи. Они падали и не вставали. Я тоже падал, пули находили сердце. Сердце выплёвывало пули. Победу я встретил в пути. Все же Он был рядом, я не ошибся.

IV

Самолеты, поезда, автостоп. Я кружил по миру, мир кружил вокруг меня, дни рождались и умирали, Вселенная расширялась. Люди отстранялись друг от друга. Людей отстраняли друг от друга. Я прыгал по островам, их оказалось много, мне хватило. Лучшее время, самое быстротечное из прожитых мною.

⠀

V

Небо синее, облака белые. Какой бы туман не сгущался, я точно знаю, что небо синее, облака белые. Это помню всегда.

⁃ Почему у тебя лицо мятое?

Девочка лет шести, в руках красный флажок. Уйди, милая, ты останешься безликой для меня.

⁃ Ты откуда здесь? — спрашиваю ⁃ Моя группа идёт на профориентацию. Но я заметила тебя, у меня зоркий глаз. У тебя лицо всё мятое. ⁃ Мятое... — касаюсь рукой. Бороздки моего пути отпечатались на коже, — Ах, это. Это морщины. ⁃ Так ты что, старик?

Да, я старик. Я уже давно старик. Старость приходит по расписанию, каждая смерть обновляет меня. ⁃ Да, я опять старик.

Она царапает себе руку.

⁃ Болит?

⁃ Нет, — отдаёт мне флажок, — Я обязана доложить.

⠀

VI

На утилизацию старика собирается весь город. Назначили на обеденный перерыв, чтобы не нарушать рабочий процесс. Улицы превращаются в серых червей: работники в темных робах валят на главную площадь, Башня Контроля служит маяком. Для такого случая даже включили звуковой сигнал, давно забытая сирена гонит народ, радиоволны отслеживают поток, вдруг кто-то отбился. Как в старые времена, когда люди боролись и умирали за свободу. Сейчас народ идёт в едином порыве, стекается на призыв. Живой старик! Чудо! Говорят, ему лет 80, не меньше. Как он сумел выжить? Улицы гудят, вопросы задаются, ответ ждёт на площади.

Старик просто появился в городе. Просто сидел на скамейке. Нашедшей его девочке предоставлены льготы на поступление в Надзирательный центр. Матери героини позволено дожить до 55. Она отказывалась, как любой ответственный работник не хотела жить пять лет на шее у государства.

Медбригада обступает старика, чтобы люди не разглядели морщин и седой бороды, но его последние слова слышны отчётливо во всех динамиках:

⁃ Если Ты хочешь прийти, я прошу приди сейчас. Не для меня, для них. Погляди, Ты им нужен.

Старики склонны к бреду, объясняют родители детям. Инъекция завершает его путь, без боли.

— Деньги на кремацию придётся брать из бюджета, — сокрушается толпа.

⠀

VII

Ветер сдувает пепел с плеч. Я стащил у них бахилы, они не натрут. Я иду. Мир изменился, мир ещё изменится. Я буду ждать Тебя.