Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Черный ветер, белый снег

Чарльз Кловер

Черный ветер, белый снег

«Шила милому кисет - вышла рукавица». Вот так можно было бы охарактеризовать книгу Чарльза Кловера «Черный ветер, белый снег». Автор хотел написать одно, а сказалось совершенно другое.

«Черный ветер, белый снег» - рассказ об истории приключений евразийства в России. Два слова - «рассказ» и «приключения» наиболее точно передают специфику книги Кловера. Было бы ошибкой воспринимать «Черный ветер, белый снег» в качестве научно-популярного очерка эволюции националистических взглядов в России. Обилие исторических сведений не должно вводить читателя в заблуждение. Оно не придает научности, а лишь сообщает тексту событийную канву, фон, задник. В вопросах национализма решающее слово всегда остается за философией, социологией, культурологией, этнологией. Сведений из области этих наук у Кловера не так много. В итоге «Черный ветер, белый снег» остается пусть и небезынтересной, но лишенной силы научного критического анализа хроникой столетней жизни одной гипотезы.

Очевидно, что евразийство и национализм – не синонимичные понятия. Евразийство – всегда было концепцией, работающей в логике цивилизационного подхода, подымающегося над узостью национальных границ. Нация здесь не имеет особого значения, она лишь материал, компост в едином наднациональном цивилизационном образовании. Для подлинного национализма, напротив, нет ничего превыше нации (и здесь не имеет значения, как она трактуется – политически, биологически, или воспринимается как социокультурный феномен). Для национализма цивилизация – продукт национальной жизни. Поэтому взгляд, согласно которому нации – лишь раствор, скрепляющий цивилизационную модель, а именно на ней стоит описываемое Кловером современное российское «евразийство», совершенно неприемлем.

Для национализма Евразия – понятие чисто географическое, а потому внешнее по отношению к историческому национальному, для российского «евразийства» - суть и сердцевина, мистический прасимвол в шпенглеровском духе, который определяет жизнь и развитие социальной реальности.

В этом смысле несовпадение национализма и дугинского «евразийства» также очевидно. Национализм – это идеология, то есть нечто восходящее к идеям, к рациональному, теоретическому началу. Идеи могут быть плохими или хорошими с точки зрения качества мышления, а также по своим практическим последствиям, но они показатель более-менее адекватного восприятия действительности, попытки системного, целостного подхода к ней. Современное российское «евразийство» назвать идеей трудно. Это, скорее, область неясных чувствований и ощущений, в силу своей темности и непроясненности, эзотеричности, поэтому и превращающейся в идеальное средство манипуляции со стороны тех, кто пытается главенствовать в общественной и политической жизни.

Таким образом, очевидно, что термин «национализм» берется Кловером не в строго научном значении, а просто как синоним господствующей государственной, политической риторики. Публицистический запал для автора важнее понятийной четкости. Это не хорошо и не плохо. Просто читателю, во-первых, важно с самого начала понять, что многие факты и сведения, которыми Кловер наполняет свою книгу, призваны не столько информировать читателя, сколько воздействовать на него. А, во-вторых, уяснить, что речь в тексте идет о политике, а не об общественной и уж тем более философской или научной мысли.

«Черный ветер, белый снег» - пристрастное, взволнованное повествование. Это не минус, скорее, наоборот, большой плюс книги, которая не претендует на то, чтобы быть научным трактатом. Ученый должен быть холоден и в определенной степени безразличен к предмету исследования – «ни одна блоха не плоха, все черненькие, все прыгают». Для журналиста и публициста такую позицию можно смело назвать проигрышной. Нет ничего хуже равнодушия. Поэтому то, что Кловер предубежден, то, что он выступает оценкой описываемого явления с точки зрения определенного морального императива – большое достоинство книги. Есть с чем поспорить, есть что обсудить.

В силу предубежденности, определенного морализаторства книгу Кловера трудно зачислить в число тех текстов, которые можно определить как «журналистское расследование». В полной мере документальным повествованием «Черный ветер, белый снег» не является. Но тому есть и другая причина, кроме пристрастности. Для истории евразийства из первых уст в «Черном ветре» не так много материала. И вина здесь лежит, в том числе, на самих героях книги – современных «евразийцах», не столько облегчавших, сколько, наоборот, максимально затруднявших автору работу над книгой.

Недостаточно науки, слишком мало документа. Книгу Кловера можно воспринимать как нечто художественное. «Черный ветер, белый снег» - семейная сага о евразийцах, повествование о дедах-основателях и их деградировавших наследниках. Каждое поколение представлено ярким персонажем, героем, в котором, с одной стороны, отражается время и эпоха, с другой, внутренняя логика развития самого евразийского семейства. Николай Трубецкой – романтик-мыслитель, витающий в философских абстракциях, Лев Гумилев – поэт-историк с изломанной судьбой, идущий окольными антинаучными путями, Александр Дугин, Александр Проханов, Эдуард Лимонов – маргиналы и манипуляторы. Что их объединяет? Общая судьба подпольных людей, мысль которых развивается вдалеке от магистрального течения науки и философии, отщепенцев, жизнь которых слабо связана с российской действительностью. Книга Кловера – не просто рассказ о том, как философская гипотеза трансформируется в политический миф, это история постепенной деградации отечественной интеллектуальной культуры. Романтический дым философских прозрений несколько десятилетий спустя трансформируется в тяжелые алкогольные пары абсурдной политической риторики. Ошибка Кловера заключается в том, что он пытается придать нестройным, разбредающимся мыслям дугинско-прохановского «евразийства» вид системности, рациональности. Но в том и дело, что здесь нет, и не может быть никакой внятной концепции. Их высказывания беспорядочны, ситуативны, они - плод иррациональных чувствований и ощущений, порожденных моментом. В сущности своей современное российское «евразийство» – сплошное словоблудие, бесконечный троллинг, в котором невозможно отыскать рациональное зерно.

У нас нет никакого национализма в подлинном значении этого слова – такой парадоксальный вывод напрашивается в ходе чтения книги Кловера. А есть фикция, подделка, обман, посмодернистские игры. Это многое объясняет в том совершенно диком, некорректном уравнивании евразийства и национализма, на котором построена вся книга. Кловер довольствуется тем, что есть, он и сам принимает подмену, которую навязывают российскому обществу Дугин, Лимонов и Проханов за чистую монету. Евразийский политический миф, ставший постмодернистской реинкарнацией теории официальной народности почти двухвековой давности, доминирует в средствах массовой информации и официальных высказываниях. А голос нового славянофильства, здоровой общественной мысли, связанной с интеллектуальной российской традицией, слаб и практически неразличим. Как его услышать тому, кто глядит на Россию из прекрасного далека?

В то же время понимаешь, что основной посыл книги Кловера «губят людей не люди, а идеи» - не соответствует реальности. Современная российская действительность наглядно демонстрирует: плохи не идеи, а их отсутствие. Кловер пишет о вреде идей, но сам же по ходу изложения признает: главное, чего удалось добиться в последние годы российскому обществу, это как раз девальвация ценности слов и идей. Теперь и то, и другое лишь средства манипуляции людьми. Смысл и содержание идей, как для самого большинства, так и для элиты не имеет никакого значения. Для первых - в силу недостаточного уровня образованности и выработанной десятилетиями привычки реагировать не на то, что говорится, а на то, как говорят, на того, кто это делает. Для вторых – в силу инструментального, циничного, прагматичного отношения к смыслам и ценностям.

«Черный ветер, белый снег» - поучительная история о том, что происходит, когда маргиналы и аутсайдеры начинают задавать тон. Безосновность, разрыв с научной и культурной традицией, сведение всего богатства мысли и государственного самосознания к игрищам и словесной эквилибристике – вот что лежит в основании распространенной ныне идеологической риторики. Читая книгу, понимаешь, что опасность описываемого в ней евразийского «национализма» заключается не в том, что тот по старинке проповедует кровь и почву, а в том, что он полностью утратил всякую связь с действительностью. Интеллект, потерявший связь с реальностью, ставит под вопрос будущее страны. Риторика подпольного человека, которая задает сейчас тон, загоняет в подполье все общество.