Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Очередь

Михаил Однобибл

Очередь

Можно ли воспроизвести оригинальную творческую манеру? Скорее всего, нет. Почерк любого большого писателя неповторим, оригинален. В лучшем случае выходит гримасничанье, попугайничанье, не вызывающее ничего, кроме скуки, отвращения и вопроса «зачем?» К чему нужен Гоголь или Платонов второй свежести?

Оттенок ненатуральности ощутим и в разного рода стилизациях. Повторить, сделать точь-в-точь: для чего, какой смысл? Внешнее сходство с той или иной авторской манерой, подделка под литературную форму былых времен напоминает процесс мумифицирования. Тело здесь, а жизнь ушла, душа отлетела.

Совсем другое дело, когда речь идет о методе. Метод – мысль, запечатленная в практике, представление о мире, способ освоения действительности. Манера уникальна, метод универсален, это дорога, путь, которым может пройти всякий.

Роман Михаила Однобибла «Очередь», уступивший в этом году в финале премии «Национальный бестселлер» книге Леонида Юзефовича «Зимняя дорога» (она только что получила еще и премию «Большая книга»), интересен как смелый эксперимент, как проверка того, насколько возможно воспроизведение, тиражирование индивидуальной методологии, открытой Францем Кафкой.

И все же, не это главное.

Да, сюжет имеет подчеркнуто кафкианский характер. Формально действие отнесено к 80-м годам XX столетия, но большого значения историческое время в книге Однобибла не имеет. Главный герой, случайно забредая в метель в некий абстрактный город, попадает в типичную для романов великого австрийца атмосферу бюрократического кошмара, в данном случае вместо процесса и движения к Замку - это очередь. Также как и у Кафки каждое последующее действие героя погружает его в ситуацию еще большего абсурда и безысходности, расчеловеченной среды, мира, в котором образ Бога, и, соответственно, человеческий образ давно утрачен.

На первый взгляд, «Очередь» представляется книгой привычно живописующей ужасы бюрократического омертвения. Однако по существу традиционное противопоставление индивида давящей массе, бездумной социальной машинерии в ней отсутствует. Страх Броха, Кафки, Музиля и даже Цвейга перед надвигающейся дегуманизированной громадой индустриального общества вряд ли может восприниматься сейчас как нечто актуальное, особенно в России. За что ни возьмись, — ничего нет: ни государства, ни индустрии, ни общества. Одни декорации. Это и есть мир «Очереди». Общество целерационального действия, приближение которого по-большевистски предрекал Макс Вебер, прекратило свое существование. От него осталась одна форма, видимость. И цель, и рацио давно забыты.

В мире «Очереди» Однобибла есть внешний, формальный порядок, тот самый, строгий и беспощадный, с которым боролись гуманисты, любители свободы. Для того, чтобы обрести социальный статус и работу, нужно отстоять в очереди. Но тон задает, все-таки, не пресловутый орднунг. Жизнь развивается по своим законам, даже серая, привязанная к бюрократической форме. Но вся беда в том, что не разберешь: хороша эта живая жизнь или плоха? Может, абсурдное стояние в очереди не лишено ценности, может, оно привносит высший смысл? Порядок или свобода?

Можно и эту тему вычитать в «Очереди».

Раньше думали, что живая жизнь прекрасна. Искали спасения в поэтических красотах человеческой естественности. Человек хорош, общество дурно. Одно существовало в отрыве от другого. «Человек рождается свободным, и повсюду он в оковах» - гласил знаменитый лозунг Руссо, рекламный слоган либерализма.

Но кто выковал эти самые оковы? На этот вопрос мало кто давал честный ответ. Слишком глубоко пришлось бы всмотреться в себя.

Читая «Очередь», начинаешь прозревать. Списать все на чиновников, на тоталитаризм бюрократии – слишком простое и неверное объяснение хаоса социальных отношений. «Автоматизм учреждений» – такое понятие вбросил когда – то один из наших лучших философов-правоведов Павел Новгородцев. Упрощенное представление, согласно которому создается впечатление, что всякое дело в обществе может идти само собой, автоматически организовываться. Заведем, мол, некий социальный институт, и все пойдет как по маслу. Примем закон, и граждане, как один, возьмутся примерно его исполнять. Человеческий эгоизм, своеволие, вполне очевидные и легко опознаваемые в бытовой жизни, здесь почти по-декартовски отвергаются как некая выдумка, религиозный дурман, блажь невежественного сознания. Право, нравственность, порядок, государство – ну как же, это все рационально, оно само несет в себе силу духовности. А между тем, все обстоит ровно наоборот.

Основной конфликт «Очереди», бросающийся в глаза любому читателю – постоянное столкновение формальной жесткости правил и откровенного ими пренебрежения на практике.

Главное открытие «Очереди» - напоминание о начале человеческой свободы, стоящей за любыми учреждениями и институциями. Мы верим в то, что все движется по законам космоса, божественным скрижалям, рациональным основаниям. И эта вера отчасти справедлива. Но именно, что отчасти. Потому что многое в этом мире движимо не столько любовью, сколько человеком. «Ты царь!» - вот что открывается простецу, такому как учетчик – герою «Очереди», осмелившемуся пройти по всем кругам социального устройства, этого рукотворного Ада, организованного человеческим своеволием.

За этими словами, словно начертанными на придорожном камне – три дороги. Одна к себе, к человеку и к Богу, другая – от себя, к безумию бюрократической лжи во спасение, формы, ограждающей человека от Бога, свободы и самого себя, а третья – к запредельному по своему характеру произволу – «ты Бог!».

Хождение по этим тропам и совершает в своем замысловатом, написанном в странной завораживающей языковой манере, произведении Михаил Однобибл. И только проделав весь этот тяжелый мысленный путь вместе с автором, понимаешь смысл финального выбора совершаемого героем.

Сергей Морозов