Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Галаад

Мэрилин Робинсон

Галаад

Праведники. Кто они? Мы знаем о них по плакатным образам, адресованным как детям, так и взрослым. Чудеса, дистиллированное добро, без сомнений и тягостных раздумий. Святые с Доски почета, чье назначение служить вечным примером. Этакие курицы-несушки добродетели, за которыми мы должны слепо, как цыпленок за матушкой, следовать в правильном направлении. Импринтинг праведности.

Как они жили? Что сокрыто за отредактированной, процензурированной повестью об их великих деяниях?

Мэрил Робинсон в романе «Галаад» рассказывает о трех поколениях проповедников. Сто лет американской и мировой истории проходит перед глазами читателя. От Гражданской войны между штатами до мирного времени, наступившего после пожара Второй мировой. За этот период Галаад, город, в котором живут три поколения священников, из аванпоста прогресса, города на окраине цивилизации превратился в тихое, заштатное местечко. Такую же эволюцию проделало семейство Эймсов. Дед был настоящим ветхозаветным патриархом. Живым воплощением борьбы и священного гнева. Непримиримым борцом с работорговлей, которая бросала вызов провозглашенному Библией равенству. Отец – проповедником мира, отвергающим братоубийственное кровопролитие даже во имя высоких принципов. А сын - просто священник, запечатлевший свое Я в бесчисленных проповедях, и теперь размышляющий на склоне лет о себе, о жизни, об истории своего рода для своего маленького сына, поздней отрады, надежды и утешения.

По форме «Галаад» представляет собой прощальное письмо от отца, готовящегося к смерти к своему сыну. Письмо печальное, исполненное боли в преддверии близкого расставания, порою такой же острой как в известном рассказе Юрия Казакова «Во сне ты горько плакал» («Ты был для меня Божьей милостью, чудом, даже больше, чем чудом… Я люблю тебя главным образом за то, что ты просто есть»). Но по сути это, скорее, исповедь. К кому еще обратиться с нею, поделиться своими печалями, покаяться в своих грехах, как не к молодому поколению?

Праведник сознает свое несовершенство. Но его слабости совсем не похожи на те, о которых он сам слышит, исповедуя других. Здесь иной масштаб личности и совершенно другое, непонятное обычному человеку представление о вине. Как говорят, другой спрос. Сознание немощи перед несовершенством окружающего мира, неверности, неправильности сложившихся отношений и признание собственной неспособности это изменить: «Меня совсем нельзя назвать святым. Я пользуюсь гораздо большим уважением, чем заслуживаю… Люди хотят благоговеть перед пастором и я не собираюсь им в этом мешать». Вина перед сыном за то, что тому предстоит пережить смерть отца. За бедность, сопряженную со священством, лишившую сына многих радостей мира. Сожаление о том, что не встретил жену раньше, потратил лучшие годы своей жизни впустую, эгоистично, на себя («я жил, довольствуясь книгами, бейсболом и бутербродами с яичницей»), и теперь вот не увидит, как она будет стариться. Раскаяние. Он уйдет, а она останется одна, с болью, печалью и памятью о нем. Что с ней будет?

«Галаад» открывает нам человеческое измерение праведности. Позволяет ощутить его живое присутствие. Большая часть литературы XIX – XX веков оправдывала падшего человека, возвращала ему высокое достоинство. Но мало кто занимался «оправданием добра», обелением праведности. Добро сочли чем-то скучным, беспроблемным, безжизненным, выхолощенным, лишенным страстности, далеким от радостей жизни. Праведник стал синонимом ханжи, невежи. Святость стали считать маской или признаком ущербности, неспособности быть человеком. Робинсон показывает, что все это не так.

«Я так упивался бытием, что едва ли мог насладиться им в полной мере… Иногда я чувствую себя, как ребенок, который открывает глаза и видит мир в первый раз и замечает удивительные предметы, названий которых не знает, а потом его вновь вынуждают закрыть глаза. Я знаю, это бледное подобие того, что ожидает нас, но из-за этого зрелище не становится менее прекрасным. В нем есть человеческая красота».

Стук желудей по асфальту, сияющий серп луны на ночном небе, мужчины, смеющиеся хорошей шутке, девушка и парень под водопадом капель, маленький котенок, которого хочется благословить, и даже Фейербах, старый атеист и богохульник, очарованный красотой религии – все это прекрасно. А крещение, благословение - высшая точка бытия: «Всякий раз, когда я беру на руки ребенка для совершения таинства крещения, я, так сказать, постигаю бытие более полно, ибо с каждым днем познаю жизнь все больше и понимаю, что это значит – подтвердить священность человеческой натуры».

Праведники разговаривают с Богом. Но не так, как в книжках-агитках, а так как это делает дед главного героя:

«Однажды он сообщил за ужином:

- Сегодня днем я встретил Господа у реки, и у нас завязался разговор, знаете ли, и Он высказал одну мысль, которая мне показалась интересной…»

Для нас, закосневших в стереотипах, даже подумать о таком невозможно. Это же не «Тот самый Мюнхгаузен», в конце концов! Обсуждать с Богом. Но с кем же еще что-то обсуждать, как не с Ним?

Жить с Богом - это не значит не сметь даже глаз поднять. Это значит разговаривать, обмениваться мыслями, слушать и знать, что будешь услышан. Помнить о том, что Бог не где-то там далеко на небесах, а здесь, рядом. Он ждет тебя у реки, или в соседнем доме, или на поле брани за добро и справедливость, за восстановление священного человеческого достоинства.

«Галаад» - глубоко христианская книга. «Никакую истину о Господе нельзя заявлять с позиции защиты…Не ищи доказательств. Не думай о них вообще. Их никогда не хватает». Робинсон в своей книге и не стремится кому-то что-то доказать. Она просто, устами своего героя рассказывает историю живой веры, ее незаметного торжества. Для чего были все эти ужасы? Война, голод и эпидемии. Страсти, лишения, борьба. Для того чтобы существовал неприметный городок Галаад. Для того чтобы в тиши, человек смог задуматься о себе и передать завет праведной жизни дальше своим детям.

«Иногда мне кажется, как будто Господь раздувает эти угасшие серые угли Мироздания, и тогда они загораются на мгновение, или на год, или на время жизни. А потом все возвращается в привычное состояние и, глядя на них, уже не догадаться, что здесь когда-то был огонь или свет... Но Господь более постоянен и куда более расточителен, чем хочет казаться. Куда бы ты ни посмотрел, мир может засиять, словно прошел через преображение. Тебе и пальцем не нужно для этого пошевелить, лишь проявить готовность это увидеть. Только у кого хватит смелости открыть на это глаза?»

Сергей Морозов