8

Послам пришлось потомиться.

Его величество не торопясь подготовился к встрече. Дал себя нарядить, дал себя причесать — волосы встали дыбом, и на вершинах шевелюры был устроен целый цветник. Плетеное кресло установили на дополнительный постамент — явившийся к правителю не должен сомневаться в том, кто из них великий.

Послов было трое: лысый толстяк, его звали Никитой — ассоциация очень прозрачная, его величество даже мысленно похвалил товарища Председателя; второй был гигантом, звался Молот. Здесь ассоциативную связь прояснить с ходу было нельзя, посол более походил на настоящего молотобойца, чем на известного наркома, и его величество, поломав голову, плюнул. Третий — маленький, очень сдержанный в движениях и, можно сказать, улыбчивый. Он был скорее по части послушать, чем поговорить. Звали его неожиданно — Дэн. Только в конце разговора его величество сообразил, что имя, возможно, дань советско-китайской дружбе.

— Чего явились? — спросил царь царей надменно и капризно. — И почему, кстати, не бьете челом?

Когда они узнали, что имеется в виду, стали вздыхать, у них были твердые инструкции, запрещавшие прямое низкопоклонство.

Чувствуя свою силу, царь царей сделал величественный жест рукой:

— Так пошли вон!

Послы вздохнули и пошли.

Царь царей понял, что капризничает против своих интересов: как ему узнать, с чем они были посланы? С другой стороны, если сразу вернуть, часть лица потеряешь.

Ушли недалеко, спустились с башни и встали у костровища. Понятно: им запрещено не только низкопоклонство, но и возвращение без результатов.

Торговаться о процедуре послали Буншу.

Ни дать ни взять ситуация визита первого английского посольства к китайскому двору. Поскольку обе стороны хотели какого-то результата, договориться удалось. Сошлись на поясных поклонах. Его величеству важно было хоть немного впечатлить своих подданных. Они видели, как послы Председателя кланяются их царю, но какие выводы сделаны подданными, понять трудно. По крайней мере, теперь можно будет и у себя в Вавилонии ввести официальную систему поклонения. Режим крепок не тогда, когда поклон искренний, а когда он автоматический.

— Ну так чего явились?

— Мы предлагаем торговать.

— Да мы и так торгуем. Гермес!

Он возник и подтвердил: получаем веревки, глину-сырец и уже обожженные плошки. Всего этого и так вдоволь, и даже, можно сказать, под завязку.

— Не нужно нам больше веревок и плошек, — сказал с чувством глубокого удовлетворения его величество.

Никита и Молот стали предлагать заготовки для мотыг, и хорошие каменные рубила, и даже мастеров, которые примотают как следует рубила к заготовкам.

— Ладно, пусть. А взамен вы хотите немного прибавки по рису и простокваше?

Все трое кивнули: да.

— Прибавим, но немного.

— Хочу напомнить вашему величеству, — вкрадчиво сказал Молот, — что речь идет о технологии двойного назначения. Вам же надо армию вооружать.

— А вы не боитесь, что я с этой армией да на вас двину?!

— Мы не хотим воевать, мы за мирное сосуществование, — потупился Молот.

— Но если вы за мирное сосуществование, зачем крадете наших детей?

Послы переглянулись с таким искренним недоумением, что его величество даже немного засомневался в основательности своего подозрения. Но чем менее вероятной ему казалась версия кражи младенцев, тем привлекательней она рисовалась в качестве демагогического жупела.

— Можете переглядываться сколько угодно, но у нас куда-то пропадают новорожденные, и мы подозреваем, что у вас в Колхозии есть специальные лагеря для наших краденых детей.

Послы тупо моргали.

— А мы не сможем себя уважать как нацию, если бросим на произвол свое подрастающее поколение. — Совсем войдя в пропагандистский раж, его величество привстал и выкрикнул: — Не отдадим наших Чуков, Геков, Маратов Казеев, Ксанок, Валерок, Цыганков и прочих дьяволят и гардемаринов на съедение коммунистическому Ироду!

На этом первый раунд переговоров закончился, послы отбыли в сильнейшем недоумении, но вскоре после консультаций со своим правителем вернулись и с ходу предложили: берите наших Чуков и Геков. Мы, мол, ваших не воруем, но если дело в количестве, готовы выдать взамен ваших утерянных любых своих младенцев — всех, какие есть. При условии, разумеется, надлежащего ухода и кормления от пуза. Пусть только Вавилония усыновляет детей Колхозии по всей форме.

Его величество не ожидал такого поворота, поэтому решил сменить тему:

— Об этом после, но учтите, я о детях своей страны никогда не забываю. А что касается торговли — вы, конечно, хотите побольше еды за свои технологии двойного назначения? Или чего-то еще?

— И еды немного хочется, но главное — не приказал бы его величество убрать противокротовые пугала со своих полей.

Царь царей не сдержал довольную улыбку:

— Не нравится? А кто первый начал?

— Эта система не направлена против Вавилонии. Мы думали, кроты потонут в Глиняном ручье, — сказал Дэн и потупил взгляд.

Врете, подумал его величество, кто дорожки им прокладывал деревянные над водой? Но это пусть, это дипломатия, недаром вы выпустили своего китайца: кто может быть сильней по части лукавой дипломатии!

Правитель Вавилона прикидывал — стоит ли поднять вопрос о Белокурой Жази? Сколько будет стоить визит необычной красавицы в пределы царского гарема? От усыновления за границу до государственной проституции дистанция немалого размера. А жениться его величество был не готов. Лучше все же украсть. Заведешь разговор о белоснежке, окружат ее охраной.

— Я предлагаю революционное предложение, прорыв в двухсторонних отношениях. Давайте начнем в целом сближение культур наших стран.

Троица молчала, потому что ничего не понимала.

— Мы хотим получше узнать, чем дышит простой колхозник. Вы наверняка тоже хотели бы узнать, как живут простые вавилонцы. Вообще, мы редко встречаемся. У нас ведь общие корни, а значит, и общая культура. Политические различия — это наносное!

— Что такое культура? — осторожно спросил Дэн.

— Как вам попроще... Культура — это сказки, легенды, тосты... песни и танцы... И вы, и мы думаем, откуда пошла есть убудская земля... В конце концов, — глаза его величества загорелись, ему очень понравилась внезапно явившаяся мысль, — спорт! Давайте устроим олимпиаду.

Послы опять засобирались на консультацию.

— И скажите вашему Председателю, что если он не пойдет на культурное сближение, я велю удвоить количество пугал и прекращу всякую торговлю.

 

9

В ожидании возвращения челночного посольства его величество велел собраться на вавилонской площади всем маршалам.

Собрались.

Какая все-таки дубиноголовая публика, вздохнул верховный главнокомандующий после смотра. Утешаться оставалось только тем, что у Председателя публика в массе того же пошиба, да еще к тому же и голодная.

— Займемся строевой подготовкой!

В армии его величество не служил, его представления об армейском порядке исчерпывались скудными наблюдениями, сделанными на лейтенантских сборах. Впрочем, он и не рассчитывал поразить послов уровнем специальной подготовки своих вооруженных сил, достаточно будет им узнать, что силы такие в наличии и к чему-то готовятся.

Поднимая пыль, маршальская дюжина месила белую песчаную лысину столичного холма, кое-как удерживая на плече выданные дрючки.

— Отныне запрещаю вам с ними расставаться. Всегда должны быть под рукой, я их впишу вам каждому в военный билет. Не выпускать из рук, даже когда получаете свои пять горячих за провинность. Что тебе?

Афраний опустил глаза знакомым манером.

— Ней, будешь за старшего, чтобы пыль у меня не садилась!

Начальник тайной стражи сообщил: кто-то в ночное время посещает то место берега, где под водой лежит тот самый катер. И если присмотреться к следам на песке, то, возможно, и сам катер.

— Ничего себе!

Афраний возразил: все, что ночной гость добывает из-под воды, он оставляет именно себе.

— На кого думаешь?

Чего тут было думать — конечно, это люди из Колхозии.

— Опять Петроний?

Зачем и спрашивать? Таких, кто умеет нырять, на острове всего двое.

Петрония пугнули в прошлый раз, и он вряд ли снова сунется. Тогда что же получается? А может, он не может отказать Председателю? А что ему Председатель, если он сидит в пещере?

— Устроим засаду, Афраний.

Тот вздохнул, очень уж не любили убудцы ночных выходов за пределы хутора.

— Не бойся, я сам с вами пойду. И возьмем не только Фуше и Пинкертона, а Янгуса и пару маршалов. Нас будет много и с палками.

Если удастся поймать самого Председателя, это... Его величество даже заулыбался от нахлынувших мыслей:

Неужели сам сунулся?! Такой риск! А что ему еще делать?! Крокодил не ловится, не растет кокос! Без горючки ему не выжечь колоду. Тупые камни в руках тупых крестьян — сизифова технология. А переговоры идут туго, олимпиады он боится. Что такое олимпиада для него? Десятки контактов колхозников с сытыми вавилонцами, брожение умов, если они у них не отсохли на коммунистическом пайке, и бунт как результат. А тут мы въезжаем с полными подносами. Противоестественный режим голодного желудка свергается.

До вечера послы не вернулись, и его величество утвердился в мысли, что Председатель, в самом деле очень опасаясь контактов голодных глаз своих работяг с сытыми видами вавилонской жизни, решил попробовать другой путь достижения заветной цели. С помощью ворованного алкоголя.

Луна выглянула — и вся сложно устроенная Убудь, и полоса песчаного берега, и водная гладь — все преобразилось в ее мертвенно-торжественном свете. Луна нынче трудилась так, словно с ней было договорено заранее. И маршалы, и шпионы поглядывали на сияющий диск с несомненным почтением.

Может, убудцы обычно не ходят в ночь, потому что боятся луны?

Сейчас они лежат рядом, вроде бы и неподвижно, и бесшумно, как и положено в засаде, а вместе с тем очень ощущается, что удерживаются на месте только силою почтения к господину царю.

Пусть так.

Ти-ихо.

Море помалкивало, словно и оно вступило в сговор с залегшими, признавая катер за вавилонским правителем. На пятьдесят шагов вправо и влево — картина ровного, голого, равномерно освещенного берега.

Если нарушитель появится, то не по пляжу попрется, а по пальмовому лесу — и выйдет к воде напротив места залегания катера. Засада устроилась чуть в сторонке, чтобы гость не наткнулся на нее до того, как совершит преступление. Пусть для начала сплавает и выйдет с бутылками на песочек. А там уж...

А если Председатель возьмет с собой кого-нибудь? Смысл? Нырять они не будут, только шум создавать. А добытое вполне под силу унести и одному человеку.

Да, луна! Загадочна, сияет, своеобразный рисунок на ней. Как к звездам, так и к ней у Дениса в прежней жизни не было пристального интереса. Теперь есть, да что в нем толку. Если долго на нее пялиться, появляется ощущение, что она вроде как звучит, похоже на тончайший шум крови в голове. Как будто тамошнее серебро чуть напряжено, по нему запущен бледный, холодноватый ток. И глаза устают.

Чу!

Сразу стало понятно — все переменилось! Что переменилось?! Луна, песок, море — все прежнее, но какое-то движение в атмосфере ночи.

Идут?!

Но почему сразу и очень ясно — это не инженер?

И не только потому, что новизна проникает в ночь не со стороны враждебного царства.

Вот оно что!

Матка Бозка!

Справа, метрах в сорока, там, где между пальмовой стеной и мелким бесшумным прибоем торчало несколько валунов, показалась движущаяся фигура.

Не человеческая!

И огромная!

Нет, не огромная, но большая. Со льва средних размеров. Не лев все же, но четвероногое, косматое. Движется, попадая то в тень, то на лунное пятно, то за валун — к воде.

Кто-то из маршалов тихо крякнул от ужаса, Денис прошипел, злее и тише змеи, но, кажется, здешнее тишайшее шевеление стало там, у валунов, внятно.

Остановилось.

Если повернется в их сторону... Если просто повернет косматую башку...

Равновесие на разрыв аорты продолжалось всего несколько секунд. Медленно переливающееся тенями и серебром существо вошло в воду, и, погрузившись сообразно своему сложению, поплыло, мощно волнуя поверхность.

Убудь твою мать!

Его величество поглядел по сторонам. И не обнаружил подле себя ни маршалов, ни придворных. Они сорвались и улепетнули, не оставив после себя даже звуков

Не гайдуки, а говнюки!

Вот тебе и остров, на котором нет опасных животных. Не зря эти бараны не любят ночное время.

Его величество вдруг представил, что лес наполнен подобного рода существами, и снисходительное презрение к свитским бездельникам сменилось переживаниями другого рода. Он припал к песку, прислушиваясь и даже принюхиваясь, что было совсем уж при его данных излишне. Он бы посмеялся над собой, да только ему не смеялось.

Вообще, похоже, что существо какое-то одиночное. Но если вдуматься, то это еще страшнее — получается, что оно какого-то особого рода существо. Пусть бы просто ночной хищник. Даже крупный. Хотя что это я, одернул он себя. Если это ночной хищник, то охотится он или на коров, или на заплутавших в лесу людей. Кротами такому не прокормиться.

Лучше бы, конечно, чтобы на коров. Но Денис не мог припомнить жалоб подданных на то, что ночные хищники по ночам подкапывают ограды загонов...

За спиной в тени деревьев раздался множественный шорох. Его величество облился потом, причем ему стало казаться, что он стал куда заметнее, лунный свет разлился и заиграл на влажной коже.

Шорох повторился, и такое впечатление — ближе к месту царской лежки!

В голове Дениса нарисовалась карта троп в этой части острова. Получалось так, что шорох этот располагался как раз на пути от царя к Вавилону.

Скорее всего, существо не одиночное, их не бывает в природе. Это самка морского льва! И сейчас она заголосит, призывая из воды спутника жизни.

То, что никто никогда здесь не слыхал ночных воплей, его величеству не пришло в голову. В нее вообще ничего не могло прийти, там царила паника во весь объем.

Но выход из ситуации нашелся. Тут ведь буквально в ста шагах холм Параши. Присмотревшись, не движется ли поблизости какая-нибудь тень, не шебуршит ли, Денис с низкого старта рванул на прежнее свое место жительства.

С отвычки очень растарахтелось сердце. Когда вбежал на холм из страшного канала между двумя стенами джунглей, не мог и полглотка воздуха сделать распахнутым ртом.

Посреди площадки меж тремя хижинами горел большой, хорошо раздутый костер, вокруг него теснились плечом к плечу все его «кавалергарды». Они были не глупее своего царя, не побежали в далекий Вавилон, спрятались в ближайшем убежище.

Правитель подошел, успокаивая дыхание, встал за спинами сгорбившихся от стыда мужчин. Впрочем, он не был уверен, что именно стыд сейчас превалирует в их эмоциональном настрое. По крайней мере, способность испытывать панический ужас они доказали.

— Кто это был?

Они согнулись еще ниже.

— Он один или таких много?

Снова ноль информации.

— Если это такие здешние морлоки, тогда я что-то понимаю. Петрония, Эсмеральду и детишек искать нет никакой необходимости. Поэтому и кладбищ у вас тут нет. Тогда все сходится. Или, наоборот, все как раз ни с чем не сходится, а?

Его величество сплюнул: ну какое дело можно провернуть с такими подданными! Не просто бараны, а трусливые бараны.

Подошел к своей первоначальной убудской хижине, она так и стояла в дальнем конце холма. Когда попробовал отодвинуть полог, закрывавший ход, изнутри раздался голос Параши:

— Не входи!

— Почему это?

— Я не хочу тебя видеть.

Вошел и, нащупав кучу травы у стенки, лег. Жена лежала у противоположной стены.

— Послушай, может, ты мне скажешь по старой памяти, кто это такой? Кто это ходит ночью по острову? Он приплывает сюда или здесь живет?

Задав этот вопрос, его величество понял, что не смог бы сказать, удалялся с острова этот четвероногий или просто вышел из чащи, чтобы искупаться. Или просто приплывал на охоту?

Параша молчала. Так молчат люди, которые отлично понимают, о чем идет речь.

— Если приплыл, надо его поймать и спросить, откуда он.

Параша то ли кашлянула, то ли усмехнулась.

— Да, ты права, с моими вояками... А если у него есть на острове логово... — Договаривать его величество не стал, потому что слишком было ясно, где это логово находится.

Ладно, с лунной частью убудской жизни пока разбираться рано и не до того, наведем пока порядок в части солнечной, там есть чем заняться.

 

10

Маршалы ждали у входа, вид у них был еще немного виноватый.

Всю утреннюю дорогу до Вавилона его величество не обращал на них внимания, он мусолил мысль о том, что в свете открывшегося вчера мрачного обстоятельства, возможно, стоило бы пойти на контакт с инженером без всяких условий. Узнать для начала, что он знает об этом животном. Вдруг оно неопасное? Типа местный леший, ты его не трогаешь, и он тебе лишь время от времени кажется издалека. А если даже и хищник, может быть лишь ночной. Ночь, конечно, не так уж и важна, но всю ее целиком отдавать какому-то невразумительному четвероногому волосачу не хочется. И надо конечно же разобраться с тем, в каких реально отношениях убудцы с этим существом. Идея, что они скармливают ему своих младенцев, слишком уж ночная идея и радикальная, но чем ее заменить?

А вдруг это — регулятор численности народонаселения? Мальтузианство  оформилось на Убуди в конкретно орудующего монстра?

Нет, товарищ инженер наверняка что-то знает, и знает уже довольно давно. Пойти с ним на сближение придется. Надо лишь подумать, чем готов Вавилон пожертвовать за этот тактический союз.

Свита то бежала бегом за своим царем, то стояла в сторонке, когда он изволил цепенеть под обвалом очередной мысли. Лица у всех были нерадостные — наверно, прикидывали, что им будет выписано в качестве наказания за вчерашнее поведение.

Одну лишь ночь не ночевал правитель в своем дворце, а в столице уже началось шатание и брожение. Жители являли собой вид полной неприкаянности, мало кто пошел в поля для земледелия, скот выражал тревогу в загонах.

Возобновление царя на тронном месте атмосферу очистило.

Астерикс приступил к исполнению своих успокаивающих умы обязанностей. Дети сбились в несколько запыленных, как райкомовские газики, свор, помчались вон со столичного хутора. Значит, днем не было опасности столкнуться с чудищем.

Помпадур доложил, что с помощью Йорика новая белотелая синеокая красавица окончательно локализована, диссиденты готовы попробовать ее выкрасть — за большую, естественно, мзду.

— Погоди со мздой, — сказал ему царь.

Если хочешь сговориться с соседним царством о совместных действиях, не кради у него пока красавиц.

Отправиться с прямым разговором к товарищу инженеру? Как правитель к правителю? При свете разгоревшегося дня этот разговор уже не казался таким немедленно насущным, как в рассветном тумане.

Короче, Афранию дано задание как можно внимательнее следить за развитием событий на той части берега, где было увидено то существо.

Понаблюдаем, как говорят врачи. А для спокойствия душевного учрежден из трех постоянно дежурящих маршалов пост в том месте, где начинается тропа, ведущая на столичный холм. И еще двое должны спать у входа на плетеную башню. Его величество очень верил в боевые качества своих вояк? Нет, он решил, что если зверь промышляет по ночам, то, скорее всего, удовлетворится тремя жертвами у подножия холма, а если нет, то догонится двумя у башни.

Рядом с ложем теперь стояло хорошо, по-колхозному изготовленное копье. Такими же были вооружены и все маршалы-стражники. Только будет ли от этого польза?

Две ночи прошли довольно тревожно, потом стало отпускать. Да и сами аборигены в обычном дневном поведении не выказывали никаких признаков нервозности.

А может, он вообще приплывает с другого острова, невидимого с убудского берега? Эту мысль нечем было подтвердить, но она все больше нравилась его величеству. Приплыл. С другого берега. Один раз. Больше не приплывет. А приплывал ли прежде? И не тачает ли свой ковчег товарищ инженер, имея в виду этот остров? Остров монстров. Не умнее ли остаться на тихой Убуди, чем вырваться с нее в объятия страшилищ?!

Этот волосатый минимум в полтора раза превосходит мужчину, вставшего на четвереньки, но движется не так, как, скажем, горная горилла.

Если бы ночной гость был страшным, но обычным для них явлением, этаким Кинг-Конгом, дикари бы выработали что-то вроде культуры отношения к нему. А тут... А что тут? Нет, можно голову сломать.

Меж тем заботы повседневной жизни начали затушевывать яркость ночного переживания, тем более что оно ничем, ни малейшей деталью не освежалось. Ни ночного вопля, ни страшного рассказа от какого-нибудь припозднившегося на поле крестьянина. Ни женской жалобы на ночное посещение Зевса, инопланетянина и т.п.

Изводимый более всего вынужденным бездельем, его величество на третий день не выдержал и отправил к соседу посольство: Черчилля, де Голля и еще одного тороватого мужичка, названного в сердцах Алексашкой.

Цели у посольства были две. Во-первых, задать вопрос: ну, что, как вы насчет олимпиады? Во-вторых, хотелось получить дополнительные впечатления о внешнем виде жизни в Колхозии, Афраний был прекрасный шпион, но плохой рассказчик.

Была и третья цель у посольства. Его величество велел всем троим взять с собой побольше припасов в дорогу, как будто они собираются провести за Глиняным ручьем не пару часов, а целую неделю. Поедать принесенную еду обязательно в присутствии максимального количества свидетелей и никогда не доедать, а равнодушно ронять большие куски еды прямо на землю. Террор видимостью до тошноты полной сытостью.

Вернувшиеся послы доложили, что миссия их была успешной. Глаза у колхозников горели от голода, и они с трудом удерживались, чтобы не кинуться подбирать оброненные фрукты. Но Председатель, приняв правила заочной игры, сделал и свой ход. Послам было продемонстрировано некое техническое чудо, машина из веток и веревок, выпускающая большую стрелу на расстояние в сто шагов.

— Катапульта, — задумчиво сказал его величество. — Голодные, но вооруженные до зубов.

Послы кивали.

— А как насчет олимпиады?

— В принципе они согласны, но хотели бы взглянуть на список дисциплин, в которых будут проходить состязания.

— Шашки, домино, карты, кости и перетягивание каната.

 

11

На третий день ожидания ответа из-за Глиняного ручья его величество впервые заподозрил, что его дурачат. Торговля-то идет. Корзины с припасами исправно пересекают переправу, а оттуда идет никому не нужные вервие и каменюки.

Почему Председатель играет с огнем? Почему перестал бояться голода?!

Афраний дознался — Йорика и троих его подельников взяли под стражу. Заткнули пробоину в своей убогой экономике.

Само собой, торговле — стоп!

Это не сработало. Или сработало недостаточно сильно, корабельный режим лишь качнулся на волнах, но тонуть пока погодил.

Имеются и другие меры.

Его величество решил начать враждебные действия, но под видом праздника. Вавилонский технический гений просыпается. Праздник не бывает без пира, и пир царь царей закатил. На широкой площадке, что у переправы, на глазах у пограничников Колхозии имевшиеся в распоряжении его величества пятнадцать уже пустых бутылок из-под кока-колы и «спрайта» двумя подготовленными людьми с самыми острыми каменными ножами превращены в высокотехнологичные пугала по примеру соседей.

Царь царей сам возглавил торжественное нанизывание располосованных бутылок на длинные гибкие удилища и последующее установление их в непосредственной близости от Глиняного ручья, на колосящихся полях подоспевающего рисового урожая.

На той стороне ручья стали собираться унылые, изможденные жители Колхозии, они понимали смысл этих работ и не приветствовали их проведение.

Его величество решил не терять пойманную инициативу и устроил распитие пяти двухлитровок колы своими тружениками и труженицами.

Веселье дошло до стадии плохо управляемого кипения. И тогда царь царей решил нанести последний удар по нервам народа соседней страны. Он ощущал благодарное отношение своего народа к себе и, решив, что народ ему сейчас не откажет, заставил его плясать и петь. Надо признать, пляски получились некрасивые, песни звучали невразумительно, хотя сам государь солировал. Но главное, в какой-то степени и пусть на самое краткое время публику завести удалось. Дошло даже до неловких попыток копуляции то тут, то там. Надо признать, общение полов принимало активный оборот только при назойливом и многократном побуждении со стороны его величества. И не венчалось ничем бурным и страстным, но все же отдаленно напоминало картины реальных языческих мистерий, как представлял их себе вавилонский правитель.

Колы и зрелищ!

Немного свального греха против молоха технического прогресса!

Со слоганами была проблема, но его величество это не смущало. Толпа вялых недоумков хоть на краткое время, но превращалась в нормальный дикарский народ.

— Астерикс, давай, давай, не сбавляй! Бунша, не так, поверни ее! Ожеро, догони ее, она хочет, чтобы ты ее догнал! Что же ты, Черчилль! Это потому, что вы не жрете ни рыбы, ни мяса.

Надо признать — убудцы в сторону греха сваливались не в полном составе и неохотно и, даже затеяв нечто перспективное по своему сексуальному виду, начав трезветь, быстро сворачивали эротическое производство. И это при том, что все потребные для непотребного дела физические возможности у любого из мужчин были налицо. Про равнодушную готовность к делу женской половины народа было известно еще задолго до праздника.

В конце концов и кола кончилась, и энтузиазм царя иссяк. До самого утра его величество занимался самоедством — правильно ли он потратил немалые ресурсы на шумную демонстрацию. а утром понял, что не зря. Явилась делегация. Во главе ее был совсем новый переговорщик. Не такой дубоватый на вид, как Молот или Никита, царь царей назвал его про себя Горби. Мэсседж Председателя был такой: готовы на проведение олимпиады, но при определенных условиях.

— Но условия определять буду я!

Горби угодливо улыбнулся: мол, готовы выслушать.

А куда тебе деваться, выпятил губу его величество, из доклада Афрания он знал, что и на колхозных полях, и на верфи крепнет брожение.

— Первым делом вы выпускаете из-под стражи Йорика и его людей. А потом я хотел бы видеть у себя в гостях одну белокожую женщину, она живет на хуторе за Клубничной поляной. В-третьих, я назначу день олимпиады и место, прямо сейчас.

Посол поклонился и начал соглашаться.

Йорик так Йорик, да и друзей можно отпустить.

— Прямо сегодня!

— Прямо сегодня.

Но конечно же из Колхозии они уйдут только с тем, что смогут унести. То есть плодородные их участки останутся со всем рисом в лапах Председателя. Но тут уж ничего не поделаешь, требовать их землю — все равно что требовать расчленения Колхозии, никакое государство на такое не пойдет.

— Ладно. Второе: олимпиада состоится на моей территории.

— Хорошо, но в максимальной близости от нашей.

И тут трудно было спорить, его величество кивнул.

— У переправы через Глиняный ручей, на нашем берегу. Теперь — призовой фонд.

Горби учтиво наклонил голову — мол, слушаю.

— Список можно считать утвержденным: домино, карты, шахматы, шашки, перетягивание каната.

Горби вежливо попросил, чтобы из списка было удалено перетягивание. Его величество сначала хотел было ответить отказом, а потом понял, в чем тут дело.

— Что, дорогие мои, у казны вашей нет жратвы, чтобы подкормить атлетов?

Послы потупились.

— Если хотите, пусть приходят отъедаются у меня.

Включили национальную гордость:

— Нет, лучше не надо.

— Ну, как хотите.

За победу на каждой «доске» его величество предложил награждать победителя тремя корзинами риса, или сладких огурцов, или яиц, или коровой. А поскольку битва должна была состояться сразу на сорока «досках», даже в случае минимального выигрыша (а расчет был на разгром ввиду незнакомства чистых колхозных душ с картами и костями) бюджет Председателя треснул бы по швам.

Посол согласился, но с одним уточнением:

— Поскольку ставки так высоки, надо, чтобы «инструменты» готовились поровну каждой из сторон, мы, конечно, доверяем вам, ваше величество, но Вавилон, уж извините, известен своим распущенным образом жизни, сами видели действо на берегу, так что извините наше беспокойство насчет чистоты игровых приспособлений.

— Хорошо, как хотите, кости и карты готовим поровну. Вы хоть правила-то знаете? У вас же азартные игры запрещены!

— Будем стараться, ваше величество.

— Старайтесь, потому что игры я назначаю на завтра.

— Но мы же...

— Ничего, еще сегодня целый день и завтра время до обеда. Извините, про обед вырвалось. Про еду мне не следовало бы говорить.

Горби стал откланиваться.

— Еще одно дельце... Там у вас за Клубничной поляной есть хутор небольшой, на нем живет... белая женщина, я бы хотел, чтобы... она нанесла мне визит.

Посол улыбнулся:

— Если она сама захочет.

— А вы не можете ей посоветовать, чтобы она захотела?

— Женщина — человек и сама имеет право решать, с кем ей видеться, а с кем нет.

— Я отправлю вам, ну, пять корзин риса.

— Женщина не товар, она полноправный член общества.

Его величество подумал, что там, внизу, на гаремном этаже, небось прислушиваются к этой пропагандистской пурге.

— Ладно, ладно.

— Если захочет. Белоснежка свободна.

 

12

День великого мирного сражения настал. В специально изготовленном для такого случая переносном троне его величество прибыл на берег Глиняного ручья, сопровождаемый многочисленной и самоуверенной свитой. Маршалы и придворные, проводившие большую часть дня как раз за карточными тренировками и костяными спаррингами, были уверены, что банду колхозных любителей они превратят в прах. Именно из них предполагалось сформировать команду джентльменов-спортсменов.

Разодетый и слегка подвыпивший царь царей с добродушной улыбкой наблюдал, как из зарослей на том берегу появляются представители команды противника. Тихие, изможденные, немного напуганные видом начинающегося праздника. Ведь за строями придворных, звучно разминавших кисти в преддверии игры, шли колонны носильщиков со всеми видами встречающейся на острове еды, и, главное, в огромном количестве. Глаза колхозников сначала удивленно округлились, а потом завистливо прищурились. Эти несчастные быстро переменятся, когда поймут, что они допущены к приближающемуся шведскому столу наравне с игроками команды хозяев.

Сам товарищ Председатель на людях не показался — поведение особого рода, тут восточный владыка смешан с коммунистическим генсеком, напустить значительности и таинственности — вот основа методы. Правителю Вавилона нравилось ощущать себя прогрессивным вождем продвинутого общества, и он очень рассчитывал на то, что вольные идеи обильного питания и добродушного безделья проникнут через прямой контакт в зашоренные и напуганные умы голодных жителей ГУЛАГа.

Вдоль берега были разложены циновки: десять для игроков в карты, десять для игры в кости, десять для шашистов, столько же для доминошников. Надо сказать, что вавилонская сторона предлагала в дополнение к настольным играм устроить еще и петушиные бои, но от глиняных ручейников поступил отказ. Во-первых, они против, потому что это будет слишком кровавое зрелище, а во-вторых, как ни крути, куры не люди.

Ладно, согласился его величество.

Вперед от команды Вавилона вышла группа судей: де Голль, Черчилль и Борис с Неем. Столько же выступило и от противника: Никита, Молот, Туполь и еще один, очень высокий, имя его пока было неизвестно. Черчилль и этот длинный назначены были верховными арбитрами, а остальные разбились на три пары и стали главными над отдельными видами программы.

И грянул бой.

Его величество приложился к бутылке разбавленного водой вина. Пусть думают, что он под воздействием алкоголя, а на самом деле вся поляна сканируется острым оком.

На что рассчитывал его величество в случае неизбежной победы? Что взять с нищих?

— Да, кстати, — поинтересовался по приказу царя Черчилль. — Где ваши ставки? Наши — вот, в корзинах на берегу, а ваши?

— В лесу, на том берегу, — сказал Жук, так звали их верховного арбитра.

Его величество усмехнулся: не ребенок, понимает, что ничего в лесу нет, иначе бы откуда такой голодный огонь в глазах колхозных атлетов? Задумали обмануть? Пусть. Вам же будет хуже. Его величество все рассчитал, его профессионалы одолеют, пусть и не с разгромным счетом, эту толпу дилетантов, те с позором убегут на свою территорию, под защиту вон тех выстроившихся вдоль ручья копий. Тогда его величество отдаст приказ — начать массовую установку пугал на берегах родных рисовых полей. Соседский крот отправится обратно на уже обожранные колхозные поля, и там, вокруг истерически работающей верфи, начнется настоящий голод. И тогда правитель Вавилона потребует себе мужчину и женщину: «Отдайте Петрония и Белокурую Жази, и я забуду все долги». Чем воевать и подвергаться неизвестности, Председатель слегка нарушит свои принципы. Но это оттянет крах его империи страха только на время. Вот когда от него побегут чины из администрации, это будет первым признаком настоящего конца. Его величество уже предложил Афранию провести тайные переговоры, например с Горби, на предмет закрепления за ним газовых месторождений Арктики и таджикского урана.

Бой грянул. Но первым делом колхозники опустошили малые подносы с фруктами, что были поставлены возле игровых столов. Его величество еще отхлебнул в ожидании довольно скорого и в общем-то предсказуемого результата. Странный он все-таки, этот господин Ефремов: такой рациональный, такой здравомыслящий в разговорах, а устроил себе хозяйственную модель со столь низким КПД. Едва ли три процента его колхозников трудятся непосредственно на выдалбливании найденного ствола, а все остальные пластаются на полях, чтобы в конце концов уничтожить плоды собственного труда, или следят за тем, чтобы кто не съел лишнего тайком от казны. Нет, об этом мы уже размышляли, хватит с этой глупости уже уделенного ей высокого внимания, не будем тратиться на повторное перемусоливание известных мыслей.

Да для этого и времени не было.

Подошел смущенный Черчилль и сообщил, что позиции на многих досках олимпийской партии вызывают определенные сомнения в окончательном успехе.

Его величество отставил бутылку и сел ровнее.

— То есть?

Оказалось, что если в шашечных и доминошных боях можно констатировать приблизительное равенство, то в поединках, построенных на азарте и удаче...

Одним словом, уже через какие-нибудь четверть часа колхозники похватали подносы с добычей и ликующей вереницей удалились по толстому бревну на свой красный берег.

— Как это могло случиться?! — спросил спокойным голосом, но с яростью в нем его величество.

И судьи, и игроки были удивлены и подавлены.

— Принесите сюда кости и карты.

Царю царей казалось, что он достаточно подстраховался, предложив, чтобы игральные инструменты были изготовлены по разные стороны Глиняного ручья в пропорции пятьдесят на пятьдесят.

Присмотревшись к принесенным картам и раскрошив в руках несколько глиняных кубиков для игры в кости, он все понял. Если соперник фальсифицирует пятьдесят процентов инструментов, ты не можешь рассчитывать больше чем на четверть положительных результатов. А это верный проигрыш. Откуда у дяди Саши эти уголовные навыки? Ну, глиняные кубики — это просто, смещаешь при помощи камешка центр тяжести и пользуйся. Маркировка карт — это же просто песня. Даже если бы его величеству пришло в голову осмотреть спортивные снаряды перед схваткой, мало шансов, что он разглядел бы подвох.

Жаль было не столько потерянных продуктов, сколько потерянного времени. Председатель своим шулерским приемом урвал несколько дней сытости для своего народа и отодвинул начало неизбежного конца. Что ж, подождем. Времени у нас не вечность, надо полагать. Будем в следующих ситуациях предусмотрительней. Обрадовало то, что столь откровенный атеист, стоящий на том, что всегда и во всем честен, потому что не может рассчитывать на высшее прощение и отвечает только перед самим собой за каждый шаг, скатился к самым мелким махинациям. Значит, дела его совсем плохи.

Эта же мысль и озаботила.

Видимо, приближаются какие-то важные события. Его величество и ждал их, и опасался.

Выйдя из состояния ступора, он крикнул:

— Афраний! Какие новости? Унесите меня отсюда!

Его величество понял, что сидит на своем троне посреди проигранной олимпиады как дурак и объект для хихиканья во враждебном лесу.

Начальник тайной службы подтвердил: да, работы на верфи, судя по некоторым признакам, подходят к концу.

Ну что ж, к концу так к концу. Так или иначе, столкновения не избежать.

Значит — что? Воруем Белоснежку.

Из-за чего началась Троянская война? Поводом послужило похищение Елены, причиной — жадность троянцев. Троя — ведь это, по сути, бандитская таможня, сама себя назначившая на главном хлебном маршруте Древнего мира. Необходимое для пропитания Греции зерно выращивалось в южном Причерноморье и ввозилось через узкий Босфор, а там Приам с сыновьями. Легче было выкурить их, чем платить грабительский сбор, тем более что они стали протягивать лапы за чужими красавицами. В моем случае, рассуждал Денис, причина и повод в наличии. Дорогой «хлеб» имеет место, осталось похитить красавицу.

И прямо сию минуту?

Что-то внутри сопротивлялось немедленному решению.

Трусость?

Пусть будет трусость. Война — все же большая неизвестность. Тем более иди пойми, какой будет здешняя война. Председатель не только упорен, но и коварен, как показала олимпиада.

А может, дать ему достроить лодку и нехай валит?!

Если уплывет, его царство голодной справедливости рухнет само собой. И отойдет Вавилону. Но на кой черт ему, несчастному и навек одинокому царю царей, еще одна толпа баранов?!

Попроситься на корабль к Председателю?

Да нет, царская мысль уже доходила до этого позорного порога, и хватит об этом! Его величество хлопнул себя по щекам: опомнись!

Должен быть какой-то выход.

Можно выкопать из-под воды катер, только кто его починит и наладит? Сам товарищ инженер решил за ним не лезть, так что уж...

Его величество отхлебнул вина, взъерошил каштановые кудри на голове, перекинулся на бороду. Он чувствовал, что находится совсем рядом с удачным и правильным решением этой теоремы.

Напрягся, потом еще сильнее — ничего путного!

Его величество обнаружил себя сидящим в высоком кресле перед дворцом и без стратегического плана действий в голове.

— Что вы на меня так смотрите?

Придворные, стоявшие полукругом перед напряженно мыслящим царем, потупились.

— Я что, разговаривал сейчас вслух?

Бунша и Черчилль кивнули.

— И часто я это делаю?

— Батюшка, вы ночью много говорите, когда пьяный, а теперь и днем.

Только этого не хватало.

— И что я такого рассказывал?

Бунша сообщил, что ночные разговоры царя очень нравятся подданным, из них ясно, что он не забывает о своих обещаниях, данных днем, записанных непонятными знаками на площадке за дворцом и запомненных Астериксом. Иногда в ночных речах царя мелькают имена и названия, многим знакомые, так что всем понятно: все сказанные слова держатся в голове правителя и никуда из нее не исчезают.

— Что ты имеешь в виду?

— «А я шепчу во сне, обалдевая: “Российская товарно-сырьевая”», — процитировал, помогая Бунше, Астерикс. Чаще всего: «А на карте города нет пока, вместо крыши белые облака». Особенно обнадеживающе звучат песни: «Гудят мартеновские печи, и день и ночь гудят они», «Садок вишневый каля хаты», «Стоят дворцы, стоят вокзалы»...

Понятно, усмехнулся царь, это воспринимается как перечисление банковских активов, они рассчитывают получить со временем все названное.

— А ходить в спящем виде я не пробовал?

— Не рассказывали, а сам не видел.

— Так, Помпадур, Афраний.

Они сделали шаг вперед.

— Мне нужна белокурая Жази.

Они поняли, о ком речь.

— Мне плевать, как вы ее добудете. Ее не продают ни за какие деньги, прямо Лионель Месси, так что хотите — воруйте, хотите — по-другому, но я желаю, чтобы она была здесь. А теперь все вон!

И сразу же стал грызть себя своими собственными сомнениями.

Если вдуматься, он сделал шаг к войне.

Причем ведь получилось почти спонтанно. Думал-думал, взвешивал, и вдруг — девку мне белую! Вроде никак немедленность приказа не вытекала из логики рассуждения. Рассуждал о затяжке времени и — бах!

Не голый ли это каприз, ваше величество?

Когда белянка будет сидеть в загородном дворце между двумя магнолиями — его величество сам выбрал это место и утвердил список благовонных трав для мягкого гнездышка, — мы посмотрим, что предпримет временно удачливый враг.

Ведь есть простая хитрость — надвинутся копьеносцы, а он им: «Что, девушку хотите забрать? Так берите. Все равно цветок наслаждения уже сорван».

Царь царей отвратительно захихикал.

 

13

Как в глубине души его величество и предполагал, дело с доставкой белянки затянулось. И Афранию, и тем более белопушистому Помпадуру требовалось нечто сильно выходящее за пределы их характеров. Да, они сильно побуждены категорическим требованием царя царей, но что им делать со своей бесхребетностью и отсутствием всякой изобретательности! На Помпадуре не было лица. А начальник тайной стражи вообще был вне видимости.

А вот пугала заработали довольно быстро. Уже с ближайшим урожаем в Колхозии обнаружились проблемы. По докладам Афрания, переданным через невозмутимого де Голля, недобор по рису был страшный. Строительство входит в совсем уже последнюю фазу, а еды нет. Изгнанные из Вавилонии грызуны рвут в клочья планы на очередной урожай!

И настает день очередного заноса на гору.

Его величество, помимо всего прочего, занимал и простой, можно сказать, академический интерес: неужели и при таком раскладе верховный атеист Колхозии не пойдет на то, чтобы однократно нарушить дурацкое правило и накормить своих строителей перед последним штурмом? Ведь наблюдаются уже голодные обмороки.

Ну где он возьмет пайку?!

Председатель мог пойти путем мирного обмана подданных.

Он пошел другим путем.

Прибежал с докладом сам Афраний, стесняющийся отсутствия успехов в деле с белой дамой. Слишком важный был повод:

— Он собирается идти сюда и силой взять еду.

«Начинается!» — екнуло у его величества.

— Позови всех.

Все были неподалеку и вот уже внимают.

— Вы поняли, что нас ждет?

Стоят, молчат.

— Это война.

— Что такое война? — спросил де Голль, и было видно, что Черчилль хочет спросить то же самое.

Его величество не сразу сообразил, что ответить и как. Надо было заранее знать, что о войне у этих амеб представления быть не может.

— Люди Председателя придут сюда и заберут вашу еду. То есть мою, но которую я даю вам.

— Всю? — спросил Даву.

— Хороший вопрос, — кивнул ему царь царей, — вот именно что всю. Не часть, как думают тут некоторые, — взгляд невольно бросился в сторону Алексашки и маршалов.

— А может, отдать им часть? — вылез Бунша, от которого его величеству неприятнее всего было слышать рационализаторские предложения.

— Часть? — саркастически прищурился царь царей.

— Они возьмут часть и уйдут, — с надеждой в голосе, но без уверенности сказал Бунша.

Многим хотелось бы, чтобы было так, но они уже научились чувствовать настроение господина и чувствовали — такой ход мысли ему не понравится.

— У нас много всего, — отступая с неудачной, проигранной позиции, тихо сказал мажордом.

— У нас всего много, потому что мы никого, кроме себя, не кормим. Даже если мы им дадим, и много дадим, и они уйдут, они не насытятся навсегда. Они придут снова, и рано или поздно у нас самих ничего не останется.

Тишина стояла полная и неприятная. От своего мнения господа придворные уже отказались, а мнение его величества принять были еще не готовы.

— И не только еда, — пошел он в атаку, — они кое-что сделают с вашими женщинами...

— Что? — поинтересовалось сразу несколько маршалов, и царь царей тут же свернул это направление. Как ограничен все же круг пропагандистских средств при работе со столь откровенными дебилами!

— Они уже переходят переправу, — пришло донесение от Афрания.

— Вот, — его величество схватил за предплечье прибежавшего с ним мальчишку, — наши маленькие граждане показывают пример самоотдачи и нежелания покоряться врагу. Ты же не хочешь покориться врагу?

Не дав ему ответить неправильно, его величество велел разобрать копья и просто острые камни, что валяются внизу на складе. Можно и не острые. И гнать сюда всех мужиков с мотыгами и вообще с чем они сейчас в руках.

Царь царей был в отчаянии, он даже не догадывался о степени аморфности подчиненной ему массы. Да их вообще ни на какое групповое осмысленное действие не сколотить! Почему это Председатель раньше не пришел и не отобрал все из вавилонских закромов? Только одно может быть объяснение — он сам не мог никого ни на что подбить. Едва-едва выкраивал группку лично любопытных умельцев для долбежа падшего дерева. И только лютый голод сцементировал рать. Ждать, пока голод сделает что-то подобное и с его народом, его величество не мог.

— Они постояли на олимпийском стадионе, — продолжали приноситься ординарцы Афрания, — и теперь опять пошли.

— Идите и приведите всех мужиков!

— Они работают. Что мы им скажем? — вздохнул Астерикс.

Хорошо, что это был именно Астерикс, в голове его величества произошло шевеление мысли.

— Вы им скажете, что люди Председателя им завидуют и идут, чтобы уничтожить банковскую поляну.

Правитель Вавилона перегнулся через перила и ткнул пальцем вниз, на кусок утоптанной и испещренной палочными знаками земли.

До всех все сразу дошло.

Они заурчали и зароились, торопясь выбраться из общего строя для торопливого движения в поля за народом.

Через пару секунд никого уже не было ни на башне, ни возле.

Через какую-нибудь сотню-другую секунд у подножия стало скапливаться народное ополчение. Бегали глянуть, как там значки, многие даже помнили все очертания начертаний и могли воспроизвести их очень близко к оригиналу. Так попугай запоминает речь, усмехался его величество, только в данный момент это не важно.

— За мной!

Лес плохо сделанных копий, мотыг и кулаков взмыл над головами.

Жа-адность — вот основа вавилонского патриотизма. И это отлично, вы, господа, не римские республиканские крестьяне, вы наемники своей иррациональной жадности. И ладно, главное, что монеты, принимаемые вами к оплате, можно начеканить без счета.

Войско пополнялось по ходу движения к Глиняному ручью — сбегались разгоряченные жуткой новостью крестьяне с дальних хуторов. Женщины вели себя много спокойнее. Все правильно, сделал себе заметку его величество, он ведь главным образом одаривает хозяев семейств, хотя их как таковых тут и нет. Лично обязанных трону женщин не так много; кроме гаремных Терпсихор, вообще почти не найдешь. Надо было бы Параше что-нибудь послать с барского языка, да только вспоминать о ней неприятно. Если конфликт разрешится удачно — поломаем плохой гендерный принцип распределения даров.

Но это потом, потом!

По расчетам царя царей, они давно уже должны были встретиться с армией Председателя, миновали одну обширную поляну, другую — их нет. Не спешат? Обходят?

Выяснилось, что скорость движения армии вторжения сильно снизилась из-за тут же начавшихся продуктовых грабежей. Всего в каких-нибудь трехстах метрах от переправы они уже побросали копья и жуют ворованное.

Армию обожравшихся мародеров отразить легче, чем армию голодных волков.

— За мной! — воззвал царь царей, высоко поднимая чуть ли не единственное как следует сделанное копье во всем царстве.

Враг увидел приближение защитников еды. Там раздались свои бодрящие крики — что-то вроде: пока не поедим, не уйдем. И в этих заявлениях была своя сила и выстраданная правда.

Воины Вавилона стояли молча и насупленно, колхозники что-то рычали, сплевывая косточки.

Его величество пихал в спины маршалов: атакуйте!

Председатель работал криками и кулаками в своих тылах.

Царь царей решил действовать личным примером: вышел вперед, прекрасно понимая, что своим видом производит устрашающее впечатление — и шевелюра, и пасть, и копье!

— Перебьем воров и грабителей!

Председатель, так и не принявший здешней одежды, в полуистлевших шортах, голый по пояс, тоже выскочил вперед, видимо, понимая, что деятельность из-за кулис заканчивается и надобно столкнуться в открытом бою.

Вожди стали сходиться, армии остались стоять. Никакими лозунгами и угрозами их было не сдвинуть с места.

Ну что ж, схватка царей один на один — такое бывало и в нормальной человеческой истории.

Его величество был уверен, что победит. У соперника в руках только дубинка, да и почти старик он.

Непонятно, для чего царь царей зарычал и тряхнул копьем, как какой-нибудь Конан. Инженер Ефремов во главе своего войска был похож на спичку перед строем карандашей, и в нем было невозможно разглядеть какую-то реальную угрозу. Он вел себя осторожнее, не делал резких и ответственных жестов. Понимал, что все поставлено на кон; если его люди уйдут голодными...

Между вождями осталось всего метра три.

И тут зазвонил телефон.

Чтобы его взять, царю царей пришлось перехватить копье, и в процессе этой процедуры он решил: да черт с ними, с этими дурными спиритами, тут другие дела, и стал перехватывать древко обратно. Этой заминкой и воспользовался сухопарый инженер. Один скачок вперед, один удар дубинкой...

Самое ужасное для правителя — очнуться хмурым утром после тяжкого поражения.

Шишка сильно болела и, кажется, была огромных размеров. Денис не решался проверить, каких именно, лежал затаенно, чтобы исподволь разобраться в создавшейся ситуации.

Где враг?

И сам он где?

Подданные стоят у ложа. Значит, он у себя во дворце, в столице, а не в плетеном застенке.

Маршалы за спинами придворных.

Из-под прищуренных век Денис оглядел строй мрачных, сосредоточенных мужиков.

Неужели все еще покорны?! Или сейчас вылезет какой-нибудь Ней с предложением об отречении?

— Великий государь, — раздался вкрадчивый, проверяющий голос Бунши.

Пронесло, понял.

А почему темно?

Неужели ночь? Уже! Сколько же он провалялся без сознания и без защиты!

Что с Вавилонией? Товарищ инженер лютует на просторах беззащитного царства?

— Они ушли, — отвечая сразу на большую часть вопросов пострадавшего правителя, прошептал Бунша.

Так, страна не оккупирована, столица не сожжена, царь не пленен. Все не так плохо. Хотя и не так хорошо. В сознании открылась сцена, на которой происходило избиение престарелым Давидом шумного и неловкого Голиафа. Жар мужского стыда окатил лежащего. Но было чем себя успокоить — судя по всему, позор поражения был очевиден только двум людям на всем этом проклятом острове. Все эти бараны, что вавилонские, что колхозные, не обладают счастьем нормального зрения. Им видно что-то другое. И хрен с ними!

— Много они унесли с собой?

Оказалось, много, но далеко не все. Просто потому, что все унести они были не в состоянии.

— Опять придут?

На это ничего ему не ответили. Значит, придут. Но не раньше, чем съедят уже украденное. То есть надо понимать, что Вавилон стал данником колхоза.

— А меня он пытался увести?

— Да, — охотно кивнули сразу несколько маршалов, — пытался.

— Так почему же не увел?

Выяснилось, что на защиту царя царей встал голод колхозников и степень его собственного обморока. Победители накинулись на еду, и совершенно некому было вязать и нести его величество, для этого требовалось не менее пяти-шести человек, а у Председателя не было и двух-трех. Да и те норовили рвануть за рисом.

— И тогда мы принесли вас сюда. — Черчилль, Алексашка и де Голль наперебой рассказывали, как им было тяжело и как самоотверженно они старались.

Его величество отписал им Уралвагонзавод, Бердский завод электробритв и горнолыжный курорт в Гармиш-партенкирхене.

— И запомните, баранье племя: всякий, кто впредь встанет за меня стеной... я имею в виду, если я опять буду... ранен и кто-то захочет меня связать, а вы отобьете меня и унесете, то будут вам такие большие подарки... Вы станете... Очень много произнесу вам на полное владение. Поняли?

Они медленно кивали. Такая аргументация была им понятна.

— Я фигура неприкосновенная! Я царь царей, я царь!

И тут вообще ослепительная мысль мелькнула, как он раньше, идиот, не догадался...

— И главное, самое главное, наиглавнейшее: если во время моей защиты кто-то из вас погибнет, то ведь он сразу вступит во владение богатством. Мгновенно! Немедленно!! Даже за синяки, полученные на моей службе, буду платить.

Взоры придворных и маршалов просветлели. «Вот вас как надо было!» Его величество чуть не ударил себя по лбу, но побоялся попасть по больному месту. У него в запасе была ядерная бомба, а он не догадался ее применить против врага, заведомо лишенного такой бомбы.

Идиот!

— Все, идите отсюда. И помните: каждый, кто отдаст жизнь за меня, сразу оказывается в раю. Я бы вам пообещал сколько угодно гурий, да вы...

— Ваше величество, — приблизился к изголовью Помпадур.

— Чего тебе?

— Ваше приказание выполнено. Белокожая незнакомка находится в дачном дворце, меж двух псевдомагнолий, и упивается щедрым угощением и ласковым обхождением.

Его величество резко сел на ложе и пару секунд преодолевал приступ тошноты и головокружения. Преодолел. Жизнь, кажется, налаживается.

Странно, но когда правитель отправился по тропинке к дачной хижине, его охватило волнение. Уже давным-давно никакие интимные манипуляции с представительницами женского племени ни в малейшей степени не влияли на его эмоциональный строй. Именно что выпить стакан воды, не больше. Разве что к Параше сохранялось у него что-то вроде тихого, бледного тепла в отдаленных районах души. Первая любовь, пошучивал он над собою вполне беззлобно.

А тут — волнение!

Белокурая Жази, Барби, Памела Андерсон с Анной Семенович в одном лифчике. «Почему, кстати, ты уверен, что тебя ждет витрина с выдающимися формами?» — спросил он себя и, не найдя ответа, тем не менее не расстроился.

Тропинка петляла. Не тропинка, а узкий канал меж влажными стенами сильных, меняющихся по мере движения запахов, простроченных разнонаправленными трелями цикадовидных насекомых. Когда-то первобытная темень пугала его, смешно вспомнить. А вдруг именно сейчас, в тот момент, когда он, может быть, идет на самое удивительное свидание в своей жизни...

А вот перед ним и желанная цель.

Внутрь по его просьбе усилиями Помпадура было наставлено с десяток свечных веток, и поэтому хижина светилась как волшебный фонарь. А внутри мерещилась стройная, даже, может быть, трепетная девичья фигурка. Неспящая красавица!

Дай себе слово, что не будешь груб и тороплив!

Он дал себе слово.

У входа остановился, сделал несколько успокаивающих дыхательных упражнений.

Откинул полог.

Конечно, и Помпадур, и несколько других приближенных не оставили своего государя батюшку одного, как он потребовал. Они тихонько-скрытно крались за ним. Не праздное, тем более не грязное любопытство руководило приближенными. Им хотелось узнать — угодили ли они отцу родному своему. Да, они готовы были за свой военно-полевой стыд терпеть от него и порку, и даже подзатыльники, но им хотелось быть ему полезными не только негативным манером, но и какой-то радостью и прибылью. Им до сих пор представлялась непостижимой, а значит, сверхъестественной способность царя-государя получать настоящее удовольствие от простого соединения с женщиной. А раз так, то пусть он необычное свое удовольствие усилит тем, что соединится и с женщиной необычной.

Приближенные, а вместе с ними и многие гаремные служительницы засели в темноте благодушно поющего леса, чтобы хотя бы сквозь плетеную стену увидеть, как наслаждается новой женщиной пострадавший на поле боя бородач.

Каково же было их удивление, когда царь царей сразу же после того, как вошел в волшебную хижину чистой, светящейся любви, разразился диким, разрывающим ночь воплем:

— Уроды!

Убудцы были удивлены больше даже не тем, что царю не слишком понравилась красавица, а тем, что, кажется, он обнаружил их там не одну. Они не поняли, что возглас обращен в их адрес. Вернее, поняли только после того, как его величество выскочил из хижины и повторил им рычащее слово прямо в лица.

И убежал, повторяя его на разные лады, по тропинке в сторону столицы.

Удивление подданных сменилось страхом: как же теперь быть, это недовольство чем заглаживать?! Решительнее и отчаяннее всех оказался Черчилль:

— Принесите курицу, я зарежу ее ради моего царя!

— И я зарежу, и я! — закричали маршалы-плагиаторы.

Из хижины осторожно вышла белокожая красавица. Она держала в руках пучок светящихся кореньев, ей хотелось узнать, куда подевался этот сердитый и шумный человек. Она выпячивала огромные гроздеобразные белые губы, взгляд не важно какого цвета глаз с интересом смотрел из-под огромных белых век, на мертвенно-бледном теле были видны бугры громадного гипсового герпеса. Даже подумать было страшно, что должно было произойти с женщиной, чтобы она превратилась вот в такое. Придворные искренне при этом не понимали, что тут не так, но продолжали выказывать громкую готовность угодить государю.

 

14

Разумеется, его величество решил противопоставить потоку неприятностей алкогольный барьер и проснулся утром в немного расплющенном состоянии. и тут же решил догнаться.

— У меня запой! — громко объявил он. Но у своей постели нашел, помимо вчерашней бутылки, в которой еще оставалось немного на дне, еще одну — и узнал он ее сразу. Это была та самая, с которой он провалился давеча в пьяный жертвенник. По всему организму прошла судорога неприятного узнавания.

— Афраний!

Тот явился почти мгновенно и сразу же объяснил: бутылка найдена сегодня на рассвете на берегу океана.

— Как она могла там оказаться? — он отлично помнил эту этикетку с рваным рисунком, что был покорежен его ногтем.

— Батюшка царь, — негромко вступил в разговор прибежавший снизу Бунша, — у нас тут дела всякие накопились, порешать бы.

Его величество бросил на него уничтожающий взгляд: молчи, идиот! Какие там дела! Перед нами таинственная вещь. Бутылка, утраченная в ночной пахучей пещере, как-то оказывается на воле, на берегу! Сама, что ли, она туда добралась?! Тогда кто-то, значит, вынес? Кто?!

Петроний, собака, подбросил? Куражится?

Не без труда придворные, уже в большом количестве толпившиеся в верховной спальне, обратили внимание государя на себя и на то, что творится внизу.

— Что это?! — спросил он, выпучив глаза.

— Сегодня под утро, в твоем гареме, — пояснил Бунша.

— Все в одном месте, — пояснил Черчилль, ничего не пояснив.

У главного костровища сидело, лежало и валялось на земле десятка два совершенно незнакомых мужиков. Более чем незнакомых — чужих! Все были голые, изможденные на вид и какие-то невменяемые. То есть они были в том состоянии примерно, в каком нашелся в Парашиной хижине де Голль.

Его величество резво спустился вниз. Рассмотрел вблизи свалку новичков.

— Откуда они? — задал он вопрос, не рассчитывая получить ответ.

— Все вместе. Разом. В одном месте, — сказал Бунша.

Его величество кивнул ему, мажордом пытался довести до сведения государя все важное в этом деле.

— Ты хочешь сказать, что до налета на мой гарем они где-то тусовались все вместе?

Бунша пожал плечами — мол, что я могу знать, но, похоже, что-то в этом роде.

— Они одного возраста, — сказал де Голль, сам, кстати, изрядно помолодевший за последние месяцы, да так ничего и не сообщивший, откуда он приполз в хижину Параши.

Царь царей прекрасно понимал, что докапываться до причин этого явления нет никакого смысла — все равно не докопаешься, надо как-то адаптировать партию гостей к убудской реальности и, подумав, может быть, использовать.

— Накормить. Поселить. Присматривать.

Часть придворных засуетилась. Остальные остались стоять, говоря своим видом: это еще не все.

— Это не все?

— Они построили корабль! — сказали они почти хором.

— Кто построил корабль? — переспросил его величество.

Конечно, имелись в виду не эти полутрупы. Председатель построил свой ковчег? Столько дней ожидания, стройка превратилась в миф, а будущий лайнер казался не более возможным, чем коммунизм из доклада генсека. И вот! Вдруг! Разом!

— Когда? — не очень вразумительно спросил царь царей.

— Только что, — был ему столь же вразумительный ответ, даже непонятно, от кого именно.

— И что теперь? — это была наполовину мысль вслух.

— Спускают на воду, — вступил в разговор самый информированный — Афраний.

Внутри у его величества возник внезапный холод, а лицо загорелось. Он понял, что совершенно не готов к такому стремительному развитию событий. И к тому, что большая лодка будет готова, и к тому, что будет готова так внезапно.

Несколько секунд паники. И дополнительная паника из-за того, что эти бараны видят его в таком состоянии.

Надо что-то делать.

Что угодно!

— Пошли посмотрим.

Делегацию рухнувших с неизвестного дуба уже увели к дальним хижинам. Как их использовать — бросил взгляд вдогонку им его величество. Нет, голова не могла работать в двух направлениях сразу.

Сначала — корабль Председателя.

Афраний знал свое дело. Он провел царя царей и пару маршалов, взятых для охраны и присягнувших, что охранять будут как следует, по потайному своему маршруту под сенью крон и по камышовым тропам ближе к устью Глиняного ручья. Сам ручей был форсирован по архипелагу камней, торчавших в удобном беспорядке через расплывшееся русло.

— Стройка была там, — сказал начальник тайной службы, показывая налево. И повел маленький отряд направо.

Там у него через какую-нибудь сотню шагов отыскалось прекрасное наблюдательное место. В гуще листвы коренастого лесного дерева, в развилке меж двумя стволами, была устроена площадка из связок камыша. Там вполне могли поместиться двое. Маршалы остались внизу, чтобы зорко поглядывать по сторонам.

— Смотрите туда, царь батюшка.

Его величество и сам уже все разглядел. Слева мрачно молчала плотная и страшно охраняемая роща, куда не мог проникнуть никто, даже Афраний — в него дважды ночью попадали из лука, но раны были пустяковыми. Ночью — значит, стреляли на звук, и можно себе представить, сколько там сидит злых лучников. Там, в роще, все их машины и заготовки для производства оружия.

— Уралмаш и Ижмаш, — прошептал государь.

— Что? — с неожиданным испугом в голосе спросил Афраний.

— Не бойся, я не по-вашему говорю. Если повезет, один из них тебе подарю.

— А нам? — спросили снизу.

— Вы не подслушивайте, а за ворогом следите подкрадывающимся.

— Вот, — прошептал Афраний, протягивая вперед тонкую руку.

Действительно, из правой оконечности строительной рощи показалась толпа колхозников, они напоминали ватагу бурлаков, шли, наклонившись вперед, таща за собой длинные канаты.

— Они тащат корабль по песку?

— Настелили подносы, смазанные растопленным коровьим жиром, — вздохнул Афраний.

— Дикари. Сколько же пришлось убить коров? — почти искренне возмутился царь царей.

Большая лодка покидала лесную верфь в очень замедленном темпе, надсмотрщики что-то скандировали и размахивали плетками, тягловые убудцы ритмично и синхронно сгибались, подвигая с каждым усилием произведение корабельного искусства на полметра.

Его величество прикинул, сколько времени понадобится при таких темпах, чтобы спустить судно на воду, — в любом случае выходило, что все решится сегодня.

Что решится?

И как вести себя вавилонскому царю?

Вмешаться в процесс отплытия? Затормозить его, вне сомнения, удастся, но ненадолго. Колхозники отобьются, и махина поползет дальше.

А если сжечь? Притащить в глиняных горшках углей и забросать? Чепуха. Лодка не соломенная, не займется. Да и не дадут ей разгореться.

Присмотревшись, его величество заметил — одно дерево движется сквозь строй окраинных деревьев корабельной рощи. Что это такое? Скоро выяснилось — это мачта корабля. Уже установлена. И, надо полагать, парус тоже имеется. Этот чисто технический факт сильно впечатлил царя царей, и мысли его забегали лихорадочней.

Так что же, блин, делать?!

И что можно сделать со стадом частично вразумленных баранов, что являются его придворными и маршалами? Они обещали подчиняться, но чего стоят их обещания!

Стадо баранов во главе со львом сильнее, чем стадо львов... Зачем пришла в голову эта мысль? Не зря пришла. Председатель отплывет наверняка уже сегодня. Слишком он торопится, чтобы не оставлять корабль на берегу на целую ночь. Отплывет, но не уплывет. Сколько его не будет?

Час?

Два?

А много ли нам надо?

Вавилонцы разболтанней колхозников, но во главе у них будет один из двух местных львов, а более дисциплинированные колхозные бараны на некоторое время окажутся в разброде без вожака.

В любом случае другого варианта одолеть соседа, кроме как в эти два часа, пока он будет бороться с цепкими убудскими волнами, не будет.

Его величество довольно ловко спустился с дерева и решительно направился в свою столицу. Афранию велел остаться на дозорном месте, маршалы трусили следом.

Мысль его величества не выходила из лихорадочного ритма: перемещаем всех вооруженных мужиков к берегу Глиняного ручья! И как только лодка отплывет на более-менее заметное расстояние — приказ в атаку!

Все вроде логично, но в глубине своей логики его величество чувствовал слабину. Не был он уверен, что его парни кинутся громить сопредельное государство и брать под стражу оставшихся там лидеров.

А вдруг товарищ Ефремов увезет их с собой? Нет, чепуха, никто из них с ним не поедет. Они здешние, и это смысл их жизни.

Придется, что ли, самому вязать Никиту, Туполя и прочих? Он бы да, да они дадутся ли?

Дадутся!

Председатель, пристыженный, пристает к берегу, но никого из соратников рядом, и Ней с Ожеро накладывают веревки на его запястья. И никто из простых и очень голодных колхозников не спешит вступиться. Надо будет к этому моменту подгадать угощение подальше от места позорного возвращения Будулая.

Стоп!

Его величество замер на месте, так что маршалы едва успели его обежать.

Есть выход! Есть способ вызвать драгоценную ярость в сердцах вавилонцев.

Царь царей опрометью помчался в Вавилон.

Уже у подножия столичного холма снова остановился. Хорошие мысли не ходят по одиночке — велел Нею тайно и срочно пробраться в Колхозию и найти там Йорика. Пусть он со своими людьми будет готов.

К чему?

Да ко всему. Кстати, надо же будет какого-то гауляйтера назначить над новым генерал-губернаторством.

— Пусть соберет своих с дубинками и бьет в тыл, когда мы подойдем с фронта.

Не с ходу, но Ней понял, включил опрометь и ускакал.

Банда новоприбывших — о ней был первый доклад вернувшемуся государю — вела себя интересно. Они оклемывались значительно быстрее, чем обычно это бывает. Объяснение простое: молодые мужики. Де Голль, к примеру, был стариком далеко за семьдесят, поэтому и приходил в себя с таким трудом. У этих же взгляд был почти осмысленный, руки хваткие, о профессии недавней можно было предполагать что-то полезное для предстоящих дел. Возможно ли использование их вот так, с ходу? Надо прикинуть.

Но сначала главное.

Для этого нужно было освободить холм от свидетелей. Гарем весь в полном составе был послан на ручей за водой. Со всей имеющейся тарой — и глиняной, и тыквенной.

Нужен запас воды, возможна осада — война начинается, блин, вашу мать!

Мастеровым, вяло клевавшим носами над кучами полуобтесанных камней, было придумано задание вслед: булыжников притащить, отбрасываться будем от тех, кто нападет.

Всех прочих загнал в длинный барак к новоприбывшим: мол, мойте их, расчесывайте, кормите, кормите и еще кормите, даже станцевать для них можете.

Главное — с глаз долой!

Осталась одна бабка, та, что у вечного костра. Она заартачилась. Ни в какую никуда не хотела уходить. Зарок дала и до конца будет соблюдать. От нее пришлось избавляться старинным приемом: ой, смотри, что это там?! — и палкой по башке. Извини, дело государственной важности.

Убедившись, что он один, его величество помчался на известную полянку за дворцом и стал стремительно и старательно сносить подошвами сандалий договорные знаки с глинистой поверхности. Успел нанести колоссальный вред национальному архиву, когда услышал приближающиеся голоса. Нырнул в опоясывающий тонзуру в центре холма лес и, обдираясь о колючки и острые листья, стал пробираться к подножию.

Пробрался, обогнул холм, замазывая слюной царапины на плечах и ногах, вышел на главную тропу, ведущую наверх.

Расчет оказался верным: когда его величество был всего лишь на середине тропы, в Вавилоне начал нарастать вой, становясь все более многоголосым.

Обнадеженный царь ворвался в центр народного горя. Сразу десятки человек тянули к нему руки, призывая в свидетели страшного преступления, неизвестно кем совершенного.

— Как? Что?! Не может быть! — кричал его величество, и очень скоро крики его стали вполне искренними.

Что теперь делать?!

Как нам быть?!

Что теперь будет?

Кто же мог пойти на такое преступление?!

— Я знаю кто!

Против ожиданий, этот возглас не обратил на себя всеобщее внимание. Паника продолжалась.

— Я знаю, кто все это сделал!

В ответ — неутихающее заламывание рук и раздирание причесок.

— Это люди Председателя! Он ненавидит Вавилон и вавилонцев и всегда хотел нам навредить. Сейчас он уплывает и напоследок...

Объяснения тонули в общем гвалте.

— Пойдемте отомстим им!

Идея вообще не имела никакого успеха.

Его величество бегал по холму, хватал за локти то одного, то другого и представлял себе, что будет, когда новость о страшном преступлении дойдет до всего народа и обезумеют не десятки, а многие сотни.

Его самого схватили за предплечье. Это был Афраний.

— Лодка уже на воде?

— Параша рожает.

Интересно, что он поверил в это сразу и полностью. Никаких критических вопросов типа «а почему я не замечал ее живота?» или «сколько месяцев она носила? три? четыре? почему слишком быстро все произошло?» — у него не возникло. Убудь, здесь и не такое может быть.

Рожает?

Бежать посмотреть?

А со всем этим как?!

Крах биржи даже на экваториальном острове — зрелище душераздирающее.

Подчиняясь невнятному порыву, его величество взлетел на башню, кажется собираясь обратиться к народу с речью. Тише, граждане, тише! Сжимая вспотевшими нервными ладонями перила, он несколько раз прокашлялся, но слов уместных не образовывалось на языке. Кроме того, он увидел вдалеке, как движутся по междурядьям рисовых полей черные фигурки, и все в сторону Вавилона.

Уже прослышали о налете на архив?!

Прошло же всего...

Когда вся эта масса соберется здесь...

Все! — мелькнула строгая и ясная мысль.

В следующее мгновение на его плечо легла чья-то рука.

Это был Астерикс.

— Астерикс! — крикнул царь, мгновенно придумавший выход из жуткой ситуации. — Послушай, ты же все помнишь!

— Я думал — теперь необязательно.

— Вот теперь-то как раз обязательно!

— Что мне делать?

— Поговорить, поговорить с ними, с каждым, дорогой! Прямо сейчас и начинай.

— С кого начинать?

— А бери, знаешь, его, — на глаза попался Помпадур, — с него начинай!

Астерикс набрал в грудь воздуха:

— Помпадур, главный постельничий князя и верховный лакей особых и интимных поручений.

Помпадур, стоявший, схватившись за голову, у тюрьмы, обернулся в сторону башни и закричал:

— Тише!

— Словом его величества царя царей удостоверяется владение скоростными железными дорогами Барселона — Париж, и Милан — Неаполь, океанским круизным лайнером «Коста Конкордия», кондитерскими Палермо... — перечисление шло еще некоторое время и заканчивалось очень красиво: — А также сингапурским зоопарком!

На центральной площади Вавилона стояла не гробовая, а загробная тишина. Народ теснился у основания башни и гипнотизировал открытыми ртами стоящих наверху.

И народу на площади понемногу прибывало. Скверные вести разносятся, видимо, мгновенно.

— Кто следующий? — спросил громко Астерикс.

Снизу раздался многоголосый рев. Его величество ущипнул оратора в районе пояса, тот ойкнул.

— Сначала всех наших, Черчилля, маршалов, Буншу.

— Понял.

— Я скоро вернусь.

Его величество помчался вниз по ступенькам, на него никто не обратил никакого внимания, даже сквозь толпу он пробрался не без труда. Когда он бежал вниз по тропе, ему все чаще попадались крестьяне, и получалось у его величества что-то вроде слалома в живом, пыхтящем потоке.

Свернул в сторону маленького холма, где началась его убудская жизнь. На этих дорожках озабоченных крестьян было меньше, но все равно попадались. И мужчины, и женщины. Параша, наверно, тоже бы мчалась, когда бы не роды. Кстати, что он ей-то отписал? Что-то было, но не припоминается. Тьфу, одернул он себя, не хватало еще самому начать к этому относиться всерьез. Вообще, положение комическое, так мог бы себя чувствовать Александр Дюма, к которому явился Эдмон Дантес с претензией, что в ящике аббата не оказалось сокровищ.

Ладно, усмехнулся сквозь сбивчивое дыхание его величество, ребенок не будет нищим; если это будут алименты — то царские.

Внутри все гремело от небывалого вида радости: отец, он отец!

На Парашином холме никого не было. Только старуха у костровища. Кстати, удивительно похожая на шарахнутую палкой в Вавилоне. Особая порода огнепоклонных ведьм?

Так, Параша, видимо, вон там. Никаких звуков не слышно. И к лучшему. Продвинутый во многих отношениях, Денис на дух не переносил моду на совместные роды. Они ведь не пишут, что тридцать процентов мужчин теряют сексуальное чувство к супруге, увиденной в таком развернутом состоянии.

Он не успел... да, ничего не успел и увидел вышедшую из хижины Парашу с младенцем, укутанным в маленькую копну ароматной травы. Вот откуда народное вранье про «нашли в капусте». Мадонна с младенцем. Есть какие-то чувства к пухлой, как бы чуть заплывшей в полутранс мамаше?

Ни капли.

А вот ребенок!

— Мальчик? — спросил он, одновременно прокашливаясь, горло горело от отцовских чувств.

И тут произошло странное. Параша перехватила ребенка, разломила ком травы и определила пол ребенка. До этого что, не поинтересовалась? Родовой шок? В себе ли она?

Это был мальчик.

Его величество осторожно протянул к нему неуверенные, трепетные руки. А вдруг не отдаст? Он готов был на все, чтобы взять ребенка себе. Что с ним делать, он еще даже не начинал задумываться, но твердо решил — мальчик будет с ним, и ради него... Дальше в душе царя начиналось просто рычание на эту тему. Все будет снесено: и мучения, и препятствия...

Параша легко, если не вообще с облегчением отдала ему мальчика. Денис впился в него лихорадочным взглядом. На губах ребенка застыл довольно большой пузырь — выдутая слюна. Истерическое отцовское чувство тут же возвело этот ничтожный факт в ранг чуть ли не высказывания.

— Ты хочешь к папе? — Его величество прижал головку мальчика к своему виску, уверенный, что в этот момент передает ему возвышенный строй царской мысли и ослепительные планы их совместного великого будущего.

— Скажи ему, — сказала Параша.

Ах, да, он вспомнил о ритуале, им самим введенном на Убуди. Он открыл рот — и понял, что спешить нельзя. Да, все это чушь, игра и все такое, но не по отношению к его сыну. Тут нельзя дурачиться.

Его величество сделал шаг в сторону от Параши, прижимая мальчика к груди.

— Скажи ему! — Параша вдруг утратила все признаки дебильной умиротворенности, коровьего отношения к жизни, вся как-то обострилась и налилась злой, активной силой.

Он сделал шаг вперед:

— Чего ты от меня хочешь?

— Скажи ему.

— Что бы я ни сказал, он будет царь.

— Ты — царь, — отмахнулась Параша в том смысле, что нельзя обещать мальчику уже занятое место.

— Ну, не царь, король!

— Король?

— Это не имя! — вскрикнул его величество, еще не хватало, чтобы его сын стал налетчиком.

— А какое имя?

Вслед за словом «король» в сознании любого человека европейской культуры рефлекторно следует имя Артур.

По глазам Параши было видно, что какое-то имя дать сейчас все равно придется.

— Артур, моего мальчика зовут Артур.

Вынужденное имя показалось Денису удачным: и незаурядно, и не слишком экзотично. Только не забывать, что это будет его ребенок, а не ребенок Убуди.

Параше звучание имени понравилось, а может быть, и просто факт, что имя есть, но тут же на лице появилась тень нового требования. Его величество мудро усмехнулся:

— Чего тебе еще?

— А где он будет жить?

— Во дворце.

— В каком?

Все-таки она баба, обыкновенная баба, с бабской заботливостью о потомстве. Это открытие и раздражало, и грело одновременно.

— Адрес хочешь знать? — Его величество откровенно веселился. — Улица Заворотнюка, дом шесть, квартира восемнадцать.

Его величество поднял голову, склоненную к родному, посапывающему в траве человечку, чтобы сказать какие-то слова Параше, нужно же что-то. Все же была в ней какая-то... конечно, красавицей не назовешь, но определенная грация... и можно даже употребить слово «индивидуальность» по отношению... Набор особенностей, не доходящий все же до уровня личности... Вот как в собаке: никогда нельзя сказать, сколько в данном конкретном звере от породы, сколько от пожившей именно с тобой особи.

Эта «особь» на данный момент была полностью довольна жизнью.

— Для себя ничего не хочешь? Например, журнал «Вог», «Шанель» номер шесть?

Параша, решительно развернувшись, пошла вон с холма. И ушла. Так ни разу не обернувшись. И было не понять, поняла, что отец ребенка издевается, или нет.

Его величество посмотрел на старуху у костра, и ему показалось, что та поглядывала на него с сожалением. Черт побери, чего только не покажется человеку с подвижной психикой и с фактически подброшенным ребенком на руках.

Когда его величество с мальчонкой наперевес вернулся в столицу, процесс восстановления национальной памяти был в самом разгаре. Астерикс был мокр от пота и пошатывался, держась за скользкие от пота перила. Усилия памяти выматывали не меньше, чем полевые работы на жаре. У подножия башни еще толпилось с полсотни человек, но все угрюмое простонародье с отдаленных хуторов.

Маршалы и прочая придворная рать были обслужены и готовы к воплощению царских идей.

— Ну что, мы оставим просто вот так то, что они нам сделали? Простим Председателя?!

Они признались, что поведением инженера Ефремова возмущены, и принялись разбирать корявые копья и кривые луки и строиться в неровные строи.

Да, когорта еще та. Но идти надо, и прямо сейчас. По пути в столицу его величество завернул к смотровой платформе и забрался на нее, не выпуская копну с сыном из-под мышки. Лодка покачивалась на плаву, удивляя и размером, и оснасткой. Председатель готовился к нешуточному плаванию, в лодку грузили припасы: корзины с фруктами и вареным рисом и гроздья баклажек с водой. Он что, месяц собирается плавать? Несколько пар весел. Кто-то идет с ним или просто запас?

Как бы там ни было, чем обильнее и тщательней подготовка, тем страшней и яростней будет разочарование. Встречать и вязать на берегу придется Председателя, впавшего в бешенство.

«Почему ты так уверен?» — спрашивал Денис его величество и уходил от ответа.

Его величество переложил сына из-под одной руки под другую:

— Сейчас мы пойдем и ударим, грохнем по этим протухшим колхозным турусам! Мы свяжем всех нукеров и клевретов Председателя, и никто не помешает нам взять под свою власть весь остров!

Ему и самому речь эта казалась слишком размазанной в воздухе и не бьющей в сердце. Ничего такого, о чем бы мечталось его маршалам, в Колхозии не водилось. Награду они надеялись получить из другого источника.

— После победы я хорошо поговорю с каждым, и каждый услышит от меня много нового, и мы запишем на новой поляне все до последней буквы. Мы будем беречь эту центральную резервную поляну как зеницу и синицу в руках.

Эти слова вдохнули в шеренги бодрость.

Он готов был отдать команду «шагом марш!», но тут к нему сбоку подкатил господин главный колхозный диссидент.

— А, Йорик.

За ним теснилось десятка полтора приспешников.

— Так, берите копья и в строй.

Они были согласны, но только после того, как Астерикс... Пришлось пристраивать их без очереди. Это вызвало немалое волнение в рядах простых баранов, послышались даже недовольные голоса — что блат, что кумовство, что двойные стандарты...

Тем не менее армия пополнилась, и самой боеспособной частью его величество полагал как раз перебежчиков: им-то отступать некуда. Он спросил у Йорика: может, он и какие-нибудь тайные тропы знает в святая святых центральной верфи в обход засад, о которых говорил Афраний, или ему что-нибудь известно про тайники Председателя? Нет, ни Йорика, ни его единомышленников даже и близко не подпускали к государственным секретам.

— Хотели даже наказать, когда узнали, что наше зерно уходит к тебе, государь, и стали нас называть отцами голода.

— Почему же не наказали?

— Надо было строить тюрьму, а рук не хватало даже на лодку. Отложили на потом.

— Никакого «потом» у него не будет!

Его величество засунул за пояс две квадратные бутыли скотча, захваченные на всякий случай, и во второй раз был готов отдать решительную команду, но тут обнаружилось, что как-то ожили и стали проявлять признаки некой не вполне понятной жизни новоприбывшие. Они неказисто, но упорно продирались сквозь толпу жадных крестьян у основания башни и норовили оказаться поближе к строю маршалов и придворных. Явно чувствовалось, что их манит сам дух военной организации, они находятся в подсознательном плену строевого обаяния. Такое впечатление, что некий взвод вышел из мучительного окружения на неизвестной войне и теперь обретает себя у подножия Вавилонской башни.

— Погрузка идет полным ходом, — шепнул на ухо царю очередной вестник Афрания.

Времени для выяснения деталей не было, и его величество велел выдать новобранцам оружие. Они брали его охотно, но неловко, что можно было понять — вдруг у них была в крови привычка к автомату Калашникова, а не к плохо сделанному луку?

— За мной! — возопил царь царей и быстрым шагом, прижимая к правому боку Артура с привязанной к нему баклажкой молока и вздымая левой рукой короткое копье с по-настоящему острым наконечником, помчался вперед. Гаремные леди, скучая, глядели им вслед.

Почему надо захватить именно верфь?

Во-первых, потому, что там наверняка торчат все его негодяи техники — и Туполь, и Ползун, и Черепан, и политическая головка с Никитой, Горби и Молотом. Товарищ инженер устроил себе столицу прямо в мастерской, что большое удобство для атакующей армии. Лишенное своего льва и всех наиболее упертых козлов, остальное баранье стадо упираться не станет.

Его величество сидел на смотровой площадке, войско расположилось кругами вокруг мощного раздвоенного ствола.

Лодка даже с такого расстояния производила впечатление. Понятно, на что товарищ инженер потратил столько времени. На мачте с перекладиной, по имени, кажется, рея, как раз крепился ловкими любимцами Председателя парус. Сплетенный из удивительных убудских трав, надо полагать. Натягивались канаты для управления парусом. Корзины и мешки с провиантом были уже на борту.

Взгляд его величества переместился на воинов, творцов будущей победы, и внутри стало как-то мрачнее. Эти сволочи ведут себя так, словно делают ему одолжение. Продажная рвань, глубина их патриотизма и сила верности престолу измеряются только количеством даров, который может извергнуть рот монарха. Другое дело, что резервуар даров неисчерпаем, но все равно досадно. Хоть бы на гран искренней привязанности! Да он бы материки дарил истинно верным!

А эти — вообще.

Имелись в виду примкнувшие призраки. Они оставались еще по большей части голышом, временами замолкали, словно проваливаясь ощущениями в свое прошлое, и возвращались оттуда в сопровождении непонятных рычащих и хлюпающих звуков. Осознав, где находятся, начинали медленно щелкать челюстями и совершать умеренно хватательные движения.

Красавцы! Орки спросонья.

Надо бы с ними поговорить, что ли.

Оставив Афрания на верхней стреме, его величество съехал к войску. Через полчаса он был в состоянии, близком к отчаянию. Новобранцы то понимали его, то вдруг переставали понимать, то были готовы рвать и метать, то их клонило прикорнуть. Он едва не приказал прогнать их обратно или куда угодно, чтобы не мешались под ногами.

— Царь батюшка, — позвал Афраний.

Опять взобравшись на платформу, царь царей увидел сцену прощания. Председатель не стал ждать следующего утра и решил стартовать после обеда. Человек сорок толкают его лодку по медленно углубляющейся отмели в сторону равнодушного океана. Он стоит в травяном плаще, от солнца вестимо, и прощается до слез с соратниками.

Значит, никто с ним не уходит. Никого нет в лодке. Колхозные убудцы ничем в этом смысле не отличаются от вавилонских: боятся океана, в воду только по щиколотку.

А это еще что?!

Все-таки не один!

Петроний!

Проклятый перебежчик, тайная душонка, видимо, глава племени каких-то особых местных уродов, решил стартовать с товарищем Ефремовым к берегам имеющейся где-то реальности. Залез в лодку, держится за борт, оглядывается как безумный.

И еще не все!

Его величество увидел в толпе толкающих Парашу. Вот объяснение многих странностей. Впрочем, каких странностей, ерунда. Товарищ инженер отнесся к девушке по-человечески. Она обрела товарищей, влилась в большое дело. Параша-рабфаковка. От слова «фак»!

— Ты знал об этом, Афраний?

— Конечно, — сразу все понял тот. — Наших там до десятка. Убегали работать на верфи. Тайно.

— Почему?

— Загадка. Убегали со своей едой. Еще и с собой брали.

— Что он им обещал?

— Ничего.

— Идейные идиоты!

Афраний промолчал.

— Почему ты не докладывал?

— Я думал, вы знаете. Все знали.

Лодка качалась на волнах.

— Как называется?

— «Достигающий цели».

Его величество нервно улыбнулся. Название ему невольно понравилось. Названия сбываются. Не в этом случае!

Провожающие так закричали, что стало слышно и у платформы.

— Я знаю, что делать, — сказал его величество.

Афраний никак не отреагировал, можно было подумать, что ему все равно.

— Он устанавливает весла!

Его величество одним глазом посматривал вверх, в сторону зоркого Афрания, другим сверлил физиономии сидящих перед ним в набыченных позах бойцов «новой гвардии». Они поглядывали на него мутно, тяжело, из такого подлобья, что в другой ситуации царь царей отступился бы. Но сейчас ему нужны были хотя бы временно верные и решительные рейнджеры. Стоявшая в сторонке смущенной стайкой «старая гвардия» явно не подходила для прорыва, только для подхвата.

— Он начал грести!

Его величество подошел к сидящему с правого края страшному на вид человеку с квадратной головой и звучным движением отвинтил пробку с квадратной бутылки.

— Ну, пан гладиатор, причастимся?

Он успел заметить, эти твари охотно глотают, что ни предложи: и апельсины, и кочерыжки, и сырую рыбу. От вискаря не откажутся. Только не надо перебарщивать с дозой. Достаточно одной перевернутой пробки.

Выпил.

Ничего не произошло?

Нет, произошло, словами не определишь. Парень внутренне как бы скрепился и продернулся смыслом. Со вторым произошло то же самое. Истратив до половины литровки, его величество обошел весь строй.

— Он плывет!!!

Так, еще немного — и можно их будет поднимать.

Сзади сбивчивое дыхание подбежавшего человека. Царь обернулся — Астерикс, на котором нет лица. Мокрый от пота, да еще, кажется, с примесью народной слюны.

— Еле сбежал, — сообщил архивный червь и рухнул.

— Дайте ему колы, — велел его величество и показал на корзину, что стояла под деревом.

И в этот момент понял, что ему делать.

— Он плывет, Афраний?!

— Он плывет! Все дальше и дальше!

Царь царей ткнул пальцем в сидящего ближе других из хлебнувших из бутылки.

— Ты у меня, — он поглядел на бутылку, что держал в руке, — начальник Скотланд-Ярда.

И произошло, что называется, чудо. Мужчина как-то управился сам в себе и встал, демонстрируя внезапную гордость и значительность своей позой.

Его величество им даже залюбовался. И прозвучавший голос впечатлял:

— Имя!

— Имя, а имя... Лестрейд!

Тот отошел на пару шагов, обдумывая свое новое состояние.

— Ты начальник Главного разведывательного управления. Генерал ГРУ. М-м, Иван Петрович Сидоров.

Та же реакция.

— Ты командир Иностранного легиона. Ален Делон.

— Тебе — пятый флот ВМС США, ты — Майкл Джордан.

— Корова с теленком выпрыгнули из лодки и плывут к берегу!

— Ты руководитель Ми-6 Уэйн Руни, а ты Ми-5 — Джон Терри!

Его величество осторожно взяли за предплечье. Это был уже расслабившийся Астерикс.

— Можно, я не буду все это запоминать?

— Пошел вон! Не тебе. Ты будешь начальником Агентства национальной безопасности. Майк Тайсон. Нет, не ты, а вот ты. Ты тоже не обижайся — тебе Моссад, хорошая должность. Михаил Ботвинник.

— Куры вылетели с лодки, клетка привязана к лапам, а они ее несут по воздуху.

— А он плывет?

— Он плывет, и он уже далеко!

— Ты начальник Корпуса стражей исламской революции. Фирдоуси ибн Руси.

— А я?

— А ты армия самообороны Японии. Мисима... м-м... Хонда.

Справа какое-то нестроение — один из монстров вцепился в горло другому.

— Стой, стой, я тебе сказал, убери руки, ты начальник ВДВ генерал... Калугин. А ты — командир Кантемировской дивизии полковник Собчак.

Его величество потряс головой, сам удивленный словесному мусору, летевшему из нее.

— Все, за мной! пробил наш час! видите эту рощу? прямо сейчас мы должны ее захватить и связать всех, кого там найдем. Кто будет сопротивляться — бейте.

Уже на бегу его величество раздавал разных мелких слонов.

— Тебе — Сигуранца.

— Это имя?

— Ну, да, румынское гестапо или вроде того. Впрочем, браток, лучше бери Хезболлу. И зовись Наджибулла.

Край суперохраняемого леса приближался.

Его величество оглянулся. Афраний размахивал руками, но что означают эти сигналы, было не понять. Отсюда с опушки нельзя было разглядеть, что делается с кораблем. Афраний должен заметить место, куда он пристанет.

Подбодренная алкоголем и щедрой информацией рать с треском веток и бодрящим гиканьем входила в бор.

Сын тихонько захныкал под мышкой царя, его величество снял с пояса переносную крынку с молоком, но питаться потомок не собирался.

— Идем, сынок, повоюем. Да ни один Александр Македонский не участвовал в битве в возрасте неполного дня!

Окончание следует.