Летом 1970 года, когда мы совершали первые прогулки через писательский поселок к косогору и пляжу, то проходили мимо необычной дачи. Она была с плоской крышей и высокой трубой. Архитектор применил некоторые идеи Корбюзье: плоская крыша-терраса, свободный план, ленточные окна во всю стену. На вилле Ля Рош в Париже Корбюзье поднял дом на колонны.

Потом я узнал, что это дача Николая Робертовича Эрдмана. Скончался он в августе 1970 года. Я появился в этих местах в том же году. Мысли об этой даче меня преследовали многие годы. И вот неожиданно мне попался сборник «Николай Эрдман. Пьесы. Интермедии. Письма. Документы. Воспоминания современников». Но чтобы перейти к самой даче, нужно описать, что было в ее окрестностях. Рядом находились два поселка: писательский и Академии общественных наук при ЦК КПСС. К ним можно было идти или ехать по двум дорогам. Пешком от остановки «36-й км» Калужского шоссе или от следующей остановки «Ватутинки». От нее было построено шоссе. Говорят, много усилий в этом деле приложил Самуил Яковлевич Маршак.

Необходимо сказать о неточности самого названия «Красная Пахра». Настоящая Красная Пахра находится через несколько остановок по Калужскому шоссе. Туда увел Кутузов русскую армию после ухода из Москвы. Живущие в поселке «Советский писатель» авторы в своих книгах закрепили это название. Не соответствует ему и название реки. Это не Красная Пахра, а Десна, впадающая в Красную Пахру. Нельзя путать ее с большой Десной.

В 1934 году, после постановления «О строительстве дач для писателей», в Переделкине появилось 30 дач. Вспомним «Мастера и Маргариту»: «Дач всего двадцать две и строится еще только семь, а нас в Массолите три тысячи».

Актриса Елена Кузьмина пишет, что писателям «выделили» какое-то количество лесной «порубки» под дачный поселок. Писатели получили по гектару земли, а в соседнем академическом поселке — по 12 соток. Первыми поселенцами писательского поселка, кроме Елены Кузьминой и Михаила Ромма, стали Самуил Маршак, Константин Симонов, Иван Пырьев и др.

Елена Кузьмина вспоминает: «Появился архитектор Остерман... Рассчитал нам прелестный проект стандартных дач».

Дачи строились несколько лет, и цена их оказалась астрономической. Ромм говорил: «Я чувствую себя голым, но живущим возле довольно паршивых кирпичей». Кузьмина придерживается другого мнения: «Мы воздвигали кирпичные особняки. Это были красивые и изящные здания»^[1].

Кузьминой прописал стройку дачи как лекарство от хворей врач-аллопат. «Вам надо приобрести клочок собственной земли», — сказал он. И Кузьмина, приложив много усилий, вылечилась. Ромм купил рубанки, молотки, гвоздодеры и устроил целую столярную мастерскую и был счастлив, как ребенок.

В поселке Академии общественных наук участки были меньше и дома поскромнее. Наша соседка Вера Сергеевна сказала мне, что они построили дом на деньги, полученные ее мужем за книгу о Фейербахе.

В Пахре писатели назвали улицы аллеями по сторонам света, а посредине была Центральная аллея, академики выбрали цветочные названия: Березовая, Цветочная. В Переделкине не придумали ничего лучшего, чем назвать улицы именами классиков.

Дачи в Пахре

Я не собираюсь подробно описывать участки и дачи, а остановлюсь только на нескольких дачах, о которых написано в интервью и книгах. Достопримечательностью Пахры была дача Людмилы Зыкиной, на которую ходили смотреть толпы отдыхающих в санаториях. Сквозь высокий забор проглядывал верх крыши с железным петушком. «Живут же люди!» — восклицали отдыхающие. У Зыкиной был чуть ли не стометровый салон с белым роялем и анфилада полупустых комнат.

Дочь Юлиана Семенова Ольга пишет о первом доме писателя. Потом он построил еще два одинаковых дома для дочерей. Они стоят в ряд перпендикулярно Восточной аллее. «Гости сидели за длинным грубоватым столом светлого дерева, — пишет Ольга Семенова, — в столовой... в углу стоял высокий бар-стойка, сделанный по чертежу отца, напротив — угловой открытый буфет из сосны... На стене — картина Рабина “Христос в Лианозово”»*.

В кабинете Семенова — камин из серого гранита с латунной загородкой, стол из мореного дуба, окно во всю стену, выходившее в сторону запущенного сада. В узком деревянном шкафу за стеклянной дверью хранились ружья.

Эльдар Рязанов в интервью в «Курантах» в 1997 году рассказал о своей даче. Он ее купил у дочери Елены Кузьминой. Сделал ремонт, перепланировку. На первом этаже — кухня, столовая, холл с камином, терраса с бильярдом, на втором — спальня, комната для гостей и кабинет Эльдара Александровича. Ковры на полу, массивная, удобная мебель. Кабинет Рязанова напоминает музей. Висят картины Михаила Шемякина, стоит керамическая лампа в виде восьмерки с человеческой головой в огромной шляпе-абажуре. Режиссер купил ее у Жана Маре, когда снимал о нем передачу. Рязанов предпочитает жить на даче, а в московской квартире бывает наездами.

Татьяна Егорова вспоминает о первом посещении дачи Мироновых. «Дача. Пахра. Писательский поселок. Здесь живут все знаменитости Москвы... В глубине сада виднеется небольшой одноэтажный дом. Он напоминает дом из сказки “Синяя птица”... Все стены кухни в разноцветных досках... Часы-кукушка... Деревянные столы и стулья с резными спинками... В спальне у родителей иконы... крашеные петухи и матрешки... На камине — стая черных котов, собачки, розовые свиньи, павлины»*.

Денис Драгунский вспоминает, что Юрий Нагибин, его сосед по даче, любил друзей, блеск застолий, природу, рыбалку, охоту. У него с его женой Алисой Григорьевной был красивый дом, полный дорогих старинных вещей, но не просто коллекция антиквариата — продуманный, элегантный, удобный интерьер.

Из дач Академии общественных наук следует отметить несколько домов математика Маслова. Его участок стоит на окраине леса. Среди его построек — остекленная башня. Я называл участок Маслова — Масловкой.

Больше не буду описывать дачи Пахры, чтобы перейти к основной теме повествования — к постройке необычной дачи Николая Эрдмана, к небольшому рассказу о его семье, обычаях, друзьях и последних годах жизни. Но до этого будет маленький рассказ о посещении Пахры группой молодежи из Николиной Горы.

Дача Эрдмана

Вид дачи Эрдмана на фоне обычных писательских построек был чем-то символическим. Она была душой места. Но отношение к ней было разным, иногда отрицательным. Так, актер Владимир Этуш в статье «В духе Шекспира» вспоминает: «Бывал я и на даче Эрдмана, это была несуразная постройка, глупая и претенциозная, покрытая серой штукатуркой, напоминавшая крематорий. Вычурная архитектура здания совершенно не сочеталась с прямыми и ясными линиями творчества Николая Робертовича и складом его души»**.

Анна Масс, дочь друга Эрдмана — Владимира Масса, пишет: «Дом получился, по общему мнению, какой-то  нелепый, не похожий на другие дачи поселка с их обычными для тогдашнего Подмосковья двускатными крышами, плоский, с высоченной трубой как у крематория»^[2].

Архитектор — друг Эрдмана — был знаком с последними достижениями в области архитектуры. И он не стал строить кирпичный особняк. Это подтверждают и высказывания другого жителя Пахры — Зиновия Гердта. «По тем временам, — вспоминает он о даче Эрдмана, — это был крайне экстравагантный дом — на многих уровнях, с подземным гаражом»^[3].

Вениамин Смехов вспоминает о «гигантском окне веранды». Анна Масс пишет об обстановке дома: «Внутри было удивительно красиво! Высокий — до крыши — холл-гостиная с камином, с громадным овальным столом, над которым висела люстра, вся из разноцветных подвесок. Вверх вела узкая ажурная лестница, вся оплетенная декоративной зеленью. На стенах — старинные бронзовые бра, картины, обставленные легкой, изящной мебелью»^[4].

«В начале 60-х годов, — вспоминал Зиновий Гердт, — совершенно не умея противостоять неслыханной энергии своей новой жены — балетной Инны, Эрдман строил дачу». Раньше участок Эрдмана принадлежал писателю Олегу Писаржевскому. Он смог построить только маленький дощатый домик, в котором жил дядя Олега — художник. Он выращивал гладиолусы, на которые любовался весь поселок. Когда Писаржевский умер, Эрдман оставил его дядю доживать во времянке.

Жена Эрдмана — балерина Валентина (Инна) Ивановна Кирпичникова и его теща затеяли строить дом. «Молодая, зеленоглазая, надменная, всегда роскошно одетая, — вспоминает о красавице Инне Анна Масс, — она проносилась по узким аллеям поселка, распугивая собак и пешеходов»^[5]. Инна покупала стройматериалы, договаривалась с рабочими, торговалась. Благодаря ей дом был построен быстро.

Вечер радости и посадки

«Один вечер радости, — вспоминает Белла Ахмадулина, — все же был в этом доме на моей памяти. Нечто вроде новоселья, но Николай Робертович не имел дарования быть домовладельцем. Среди гостей — Михаил Давыдович Вольпин, Андрей Петрович Старостин, Юрий Петрович Любимов»^[6].

Смотря на расчищенный участок, теща Эрдмана Марья Алексеевна говорила о том, что собирается вырастить в саду следующим летом. «Зачем нужно сажать?» — спросил Николай Робертович. «Как же так, — безо всякого юмора отзывалась теща, — разве можно без посадок, когда такая территория?» Эрдман в ответ указал на огромную скатерть. «Зачем возиться, — сказал он, — когда фрукты и овощи уже на столе? Вот для такой территории и хорошо бы без посадок»^[7]. Эрдман указал на рисунок яркой импортной скатерти. На ней за трапезой трудно было отличить свой прибор от нарисованного.

На этой почве Николай Робертович сблизился с Александром Трифоновичем Твардовским, который часто выпивал со своим заместителем Демьяновым, а с Трифоновым Твардовский не только пил, но и купался.

Друг Эрдмана и его соавтор Михаил Вольпин отмечал, что Эрдмана и Масса увлекал «идейный смех: сатирические басни, политическая издевка». За что они и пострадали. Речь его, по словам В.Смехова, это особое заикание, приводящее слушателей в смущение и восторг одновременно. Писал Николай Робертович печатными буквами.

Юрий Любимов вспоминает: «Все знали, что Эрдман — один из самых остроумнейших людей Москвы, но он был необыкновенно молчалив. Вступал он в беседу редко — когда говорил фразу, прервавшую глупость беседы. Парадоксы Эрдмана заканчивались всеобщим смехом»*.

Вторая жена Эрдмана — Наталья Чидсон написала о любви драматурга к классической музыке и балету. «Он, — пишет Чидсон, — был очень пластичен, ловок в движениях. Он высоко ценил красоту движения. Отсюда и его желание хорошо и со вкусом одеваться. Он шил костюмы у лучших портных»**.

Мифы Красной Пахры

Легендарной личностью был Константин Симонов. Я помню его подтянутую фигуру, когда он прогуливался по поселку. По телевидению показывали о нем фильм. Письменный стол. За ним окно во всю стену, видны березы Пахры.

Его отношение к Сталину менялось. Когда ведущий спросил его об этом, он вытащил толстую папку, на которой было написано: «О Сталине».

В фильме говорится, что Симонова волновало то, что он пережил вскоре после начала войны под Могилевом. 25-летний военный корреспондент прибыл туда на пятый день войны. Уже были оставлены Минск и Смоленск. Обороной Могилева занимался полк Семена Федоровича Кутепова. На поле Симонов увидел много разбитых вражеских танков. Он навсегда запомнил наших солдат, после его отъезда погибших на поле брани. В память об этих боях на поле поставили дикий камень. Писатель часто приезжал на это поле и завещал развеять здесь свой прах. И родные выполнили его завет после официального захоронения на Новодевичьем кладбище.

К легендам Красной Пахры можно отнести и пребывание в ней Владимира Высоцкого. Сценарист Эдуард Володарский позволил знаменитому барду поставить домик на своем участке. Его быстро построили при участии академиков.

Эпизод из жизни Высоцкого в Пахре рассказал его друг, поэт Игорь Кохановский, в передаче на радиоканале «СИТИ-FM» в июне 2013 года. В один из летних дней 1977 года он приехал в Красную Пахру по делам и увидел «мерседес» Высоцкого. Высоцкого он застал с Мариной Влади и еще одним человеком, приехавшим к нему по делам. Владимир Семенович так обрадовался другу, что позвал его на заказанную им сауну. Там они пробыли довольно долго, к неудовольствию Влади и гостя.

Володарский то ли ссорился с Высоцким, то ли был недоволен наплывом гостей и разобрал домик. Высоцкий не мог претендовать на что-либо, так как хозяином участка был Володарский. Потом Володарский продал свой участок, где в новом доме провел последние годы жизни знаменитый режиссер Петр Тодоровский. По свидетельствам Николая Бурляева, Петр Ефимович хотел снимать новый фильм, но ему давали только треть бюджета, а остальные средства нужно было искать у спонсоров.

В книге Татьяны Егоровой «Андрей Миронов и я» можно узнать о жизни легендарного артиста и его матери на даче в Пахре. Она рассказывает, как в первый приезд на дачу Андрей вынес и поставил на стол на открытой веранде пятилитровую бутыль рябиновой настойки, уверяя, что «только мама умеет так классически настаивать ее». Так началась эта безумная любовь. Проснулась Таня на рассвете от ощущения счастья. Две розовые сойки сидели в кустах сирени и заглядывали в окно.

В 1967 году, в августе, когда еще цвели флоксы, Егорова с Андреем и Марией Владимировной приехали на дачу. «Походив по саду, — вспоминает Татьяна, — Андрей садился в шезлонг, через пять минут вскакивал, шел под душ... говорил, что ему срочно надо ехать в Москву... Мы оставались вдвоем с Марией Владимировной. Она все время молчала и смотрела на меня в упор»^[8].

С Андреем Татьяна ходила в лес, где однажды они увидели лосей с лосенком. Осенью пошли к реке и танцевали на копии Кузнецкого моста. Для влюбленной Тани Андрей был галантным, красивым и талантливым, но ее поражало сильное влияние Марии Владимировны на сына. Все дни рождения он стремился проводить с ней, причем уезжал к ней, никого не предупредив. Согласно Фрейду, во взаимоотношениях Андрея Миронова с матерью был классический вариант неразрешенного Эдипового комплекса (влечения к родителю противоположного пола). Как правило, он проходит в возрасте 3–5 лет, но бывают исключения, и тогда мама для сына становится главной женщиной в жизни. Мария Владимировна властвовала и над своим мужем. Она называла Андрея и Менакера «мои мальчики».

Марк Захаров рассказывал о том, как друзья Миронова отправились на дачу Мироновых, «где уединились Андрей с Ларисой Голубкиной после женитьбы. Они бегали вокруг дома, изображая привидения, ухаживали, пищали, а Ширвиндт влез в окно и укусил Ларису за пятку».

Прогулки по Пахре

К примечательным местам Пахры относится парк с живописными сосновыми аллеями, ведущими к центральной площадке, на которой в свое время стоял памятник вождю. Потом остался только постамент.

Аллеи парка разной длины. Самая длинная аллея недалеко от академического поселка. Раньше акации на ней сходились вверху и образовывали закрытую живописную дорожку. Самая короткая туевая аллея ведет к детскому санаторию — белому зданию с колоннами. Вторая по длине аллея ведет к санаторию, расположенному на высоком берегу реки. К сожалению, акации на самой длинной аллее со временем погибли.

От здания санатория ведет широкая каменная лестница не в очень хорошем состоянии. На берегу поймы раньше была белокаменная набережная, теперь замененная на металлическую.

Юлиан Семенов, чтобы задобрить дочь Ольгу, уводил ее на тихие аллеи парка, где Симонов ласково здоровался с ней, и, «весело помахав отцу, по-марафонски быстро проходил Бондарев, и можно было погладить овчарку, сыгравшую с Никулиным в фильме “Ко мне, Мухтар!”»^[9].

Другой примечательностью Пахры является остров, к которому ведут три моста. Один из них представляет собой маленькую копию Кузнецкого моста, другой — обычный симпатичный мостик, третий, самый длинный, вел к пионерскому пляжу и большому пионерскому лагерю «Высота», в 90-е годы от него остались развалины. Остров рядом с маленьким мостом и копией Кузнецкого моста имеет беседки-ротонды. Самая красивая ротонда расположена на территории санатория, на высоком берегу реки.

Редкие прогулки и походы за продуктами были к окраинам Троицка, мимо камвольной фабрики, или в военный городок, где были универмаг, кинотеатр, дом быта, в котором можно было сдать в прачечную белье, починить обувь, подстричься. В офицерской столовой еще в 90-е годы можно было недорого и вкусно пообедать.

Живописный вид с обрыва перестал радовать, когда на противоположном берегу настроили много двухэтажных одинаковых дач. Большой интерес вызвал неожиданно появившийся корпус № 1 дома отдыха, оригинальная постройка, приспособленная к изгибам холма так, что номера отдыхающих находятся на разной высоте. Сбоку от корпуса — полукруглая кирпичная стена. Потом я увидел подобное сооружение на фотографии особняка, построенного знаменитым американским архитектором Ф.Л. Райтом в 1910 году. Бывший у нас в гостях архитектор А.К. Дорменко аж присел от изумления, увидев это чудо, неожиданно возникшее за поворотом дорожки. Часто после купания я проходил по пролетам пустующего большого дома наверху холма рядом с парком. Раньше там был кинотеатр. Слева и справа от дома — широкие лестницы. Приятно было пройтись по гулким пролетам этого дома. Потом его отремонтировали и сделали забор.

Кинотеатр, а теперь дискотека, был на территории дома отдыха. Если пройти мимо конторы до домов обслуживающего персонала, то в солнечные дни по вечерам можно было увидеть закат и летящие со стороны Внукова самолеты.

Достопримечательности Пахры

Лев Толстой признавался: «Счастье — это быть с природой, говорить с ней». И в Красной Пахре природа окружала нас со всех сторон. Летом, в бархатный сезон пребывание среди берез, сосен, елей, лип и кленов укрепляет нервную систему. Мы вдыхаем фитонциды, улучшающие настроение, нормализующие сон и работу легких. Лев Толстой написал в дневнике: «Вышел на закат вечером и заплакал от радости, благодарный за жизнь». В Пахре тоже были такие места, теперь испоганенные.

С источником связана моя единственная встреча с Александром Трифоновичем Твардовским, за год до его смерти. Воду тогда набирали на водокачке, и, когда я безуспешно нажимал на рукоять рычага, появился Твардовский: в писательском поселке тоже не было воды.

Александр Трифонович был типичным поэтом — выходцем из крестьянской среды. Тогда было принято отрицать буржуазное искусство. Этим объясняется, что Твардовский не знал о существовании «Василия Теркина» Боборыкина. Городских поэтов, особенно московских, он не любил. Эти мысли промелькнули в моей голове, когда я увидел Твардовского. К нам присоединился Чертков, дача которого находилась напротив водокачки.

Мы пошли на источник. Прошли мимо дачи Маслова через лес. Слева виднелся овраг, по дну которого бежал ручей. Вышли к большой поляне, потом к Машкиной горе (так называется пригорок) и наконец дошли до источника. После возвращения в поселок мы зашли на дачу Черткова. Он был самым необычным человеком в академическом поселке. По обе стороны от дачи Чертков построил два грота, поэтому я присвоил ему имя Гротовик. Над крыльцом его дачи красовались оленьи рога. Внутри дачи стояли фигурки из кореньев и картины хозяина. Запомнилась картина «Вид в Переделкине».

Рядом с источником был красивый мостик. Здесь протекала Черная речка. Так называли ту же Десну, но если у острова она была широкой из-за плотины у камвольной фабрики, то в этих местах она была неширокой.

В конце большого поля был другой мостик. Его разрушили, когда на другой стороне реки возникли корпуса «Госстандарта».

Таковы живописные места Пахры, не говоря уж о лесах за писательским поселком. Для сравнения вспомним о дачниках Внукова, собиравшихся в овраге, а после появления аэропорта слушающих шум самолетов, или знаменитые Снегири с узкой быстрой Истрой и прогулками вдоль дач.

Говоря о грибах, сразу скажу, что я в Пахре ни разу не ходил за ними. Поэтому воспользуюсь воспоминаниями грибников. Кузьмина пишет, что Ромм любил собирать грибы. Для него поход за грибами был праздником. Он «обложился» грибными справочниками на разных языках.

Егорова пишет, что, оставшись наедине с Марией Владимировной, она выскакивала из дома с корзинкой, благо лес был рядом с участком. Татьяна радостно срезала боровики и подосиновики в росистой траве. Увидев полную корзинку грибов, Мария Владимировна с детским любопытством смотрела на них.

«Сегодня у нас будет грибной обед, — говорила я и садилась чистить грибы. Мария Владимировна устраивалась поодаль и, не спуская с меня глаз, смотрела на эту процедуру»^[10].

В 70-е годы грибы росли прямо на участках. Анна Масс пишет о тенистом клинышке леса на участке, где росли опята на толстых ножках, сыроежки, свинушки, подберезовики и красавцы мухоморы.

Одним из мифов Красной Пахры является гибель льва Кинга, жившего с семьей Берберовых. Он жил на одной из дач. Кинг, играя, повалил зашедшего в сад мужчину. Прибежавший на крики милиционер застрелил Кинга.

Когда мы приехали в Пахру, вокруг стоял лес, по которому бегали ежи, по деревьям прыгали белки, и домашние животные встречались с дикими.

Ольга Семенова вспоминает, что однажды, когда ее отец печатал на машинке, через забор перемахнул огромный лось с царственными ветвистыми рогами. Семенов выбежал, заряжая на ходу ружье, но лось, промчавшись мимо истерично лаявших Томми и Долли, перепрыгнул через забор и был таков.

Амазонка Пахры — дочь Юлии Друниной выезжала из гаража на лошади в сопровождении собаки.

У Людмилы Зыкиной, дача которой была крайней на Восточной аллее, любимцами были овчарка Багира и пекинес Мики, у Рязанова — огромный ризеншнауцер Чонкин. Так он назвал его после того, как ему не удалось экранизировать роман Владимира Войновича.

Артему Боровику в детстве Роман Кармен подарил к Новому году котенка. Потом у Артема были водяные черепашки. Их сменил хомяк, потом рыжий сеттер Чарлик и, наконец, огромный мастиф Рюша, ревновавший его к его маме. Рязанов говорил, что, если в его дачу залезут воры, то Чонкин, виляя хвостом, поведет их к столу, где, по его мнению, деньги лежат.

Животные Красной Пахры попали на экран и в литературу. Лев Кинг прославился, сыграв вместе с Андреем Мироновым в фильме Рязанова «Невероятные приключения итальянцев в России». Овчарка из писательского поселка играла в картине «Ко мне, Мухтар!». Виктория Токарева написала рассказ о своем псе Фоме и коте Кузе «Мои врачи». «Это моя семья, — сказала она о своих питомцах». И, наконец, у Эрдмана была огромная дворняга с грустными, как у хозяина, глазами.

Генрих Боровик однажды в шесть часов утра услышал стук машинки и принял это за обычное пробуждение его друга Юлиана Семенова. Каково же было его изумление, когда, выйдя на крыльцо, он увидел на одном из деревьев черного дятла с красной шапочкой. Постоянно снующие синички с белыми щечками и лимонными животиками были нашими частыми гостями. По участку бегали трясогузки.

Реже появлялись любители блестящих предметов — часов, монет — сороки. Юлиан Семенов писал жене: «После работы будем слушать соловьев, поющих в лесу, куда выходят наши окна». Дачники также часто слышали кукушек.

Дача и сад

Некоторые дачники пытаются превратить свой участок в эдемский сад. Многие из них становятся рабами земли. Другие рабы земли целый день проводят на грядках. Редко к ним относятся писатели, философы и историки. Артистка Елена Кузьмина вспоминает, что ее муж — кинорежиссер Михаил Ромм «был лично знаком с каждым посаженным кустиком и цветком, с каждым бутоном и с каждым вылезшим из земли ростком... Я бежала в сад и восхищалась вместе с ним... Ромм никогда не разрешал срезать цветы»^[11], потому что им больно.

«Открылись тюльпаны! — восклицал Ромм. — Появились бутоны на ругозах». «На нашей целине, — пишет Кузьмина, — я вырастила цветущий сад. Я вдруг полюбила землю. Если бы у меня отняли этот пестрый клочок земли, я бы заболела от горя».

Егорова пишет о «плантациях розовых и белых флоксов, благоухающих пред дачей Мироновых. Среди них стоят маленькие голубые елки и кусты сирени».

Анна Масс пишет о яблоне, растрепанных астрах, золотых шарах, подсолнухах, грядках с кабачками и патиссонами, свеклой и морковью. Многие дачники не любят заморачиваться и, как Владимир Андреев и Наталья Селезнева, вместо яблок и кабачков выращивают грибы и ягоды. Но зато Селезнева сделала на участке пруд и утверждает, что он должен быть неглубоким: а вдруг свалишься.

Ольга Семенова пишет, что сад у них был в запущенном состоянии. «В саду в художественном беспорядке росли яблони и анютины глазки, кусты смородины и лютики, китайская береза с причудливо изогнутым стволом и подснежники, высоченные ели и тоненькие клены. Веранду увивал виноград, возле самого дома, под окнами кухни... цвели золотые шары»^[12].

Ольгу потрясла открытая терраса Романа Кармена, посреди которой благодаря прорезанной дыре росла береза. Весной в саду у Кармена цвело множество ароматных нарциссов.

В академическом поселке лучший цветник был рядом с рощицей. Его вырастила пожилая женщина — хозяйка участка.

Хорошая речка или пруд придают дачной жизни особое очарование. В Пахре есть несколько пляжей. Писательский пляж находится за большим лугом, за маленькой копией Кузнецкого моста. С другой стороны к нему можно пройти через дом отдыха за писательским поселком. Пионерский пляж на другой стороне реки. К нему надо идти через остров по самому длинному мосту. Обычно до обеда солнце было на писательском пляже, а после обеда надо было идти на пионерский. Если в 70-е и 80-е годы реку чистили и к тому же много было катающихся на лодках, то в последующее время река стала покрываться тиной, и от нее были освобождены только части реки, где купались люди. Еще одно место для купания было на Черной речке, но так как она была узкой и неглубокой, то и купание было ограничено небольшой длиной дистанции. Правда, на Черной речке можно было купаться и в сентябре, если была теплая погода. К тому же это была уже лесная прогулка.

Река была широкая рядом с островом, потому что она расширялась из-за плотины у камвольной фабрики, а Черная речка — это та же Десна, но в своем естественном состоянии.

Купание у меня связывалось с трудовой повинностью. В Пахре у нас было правило: перед отправлением на пляж спилить березу. Когда мы приехали в Пахру, весь участок занимали деревья, в основном березы, они закрывали солнце.

Несколько лет я ездил к другу в Назарьево. Там тоже перед пляжем надо было потрудиться. Часа два мы пропалывали клубнику, потом вскакивали на велосипеды и через пять минут езды через лес оказывались на высоком берегу Клязьмы. Своеобразие этого купания было в том, что у Клязьмы быстрое течение, и оно уносило купающихся на несколько сот метров. Можно было переплывать реку и стоять на низком берегу реки в камышах, но это быстро надоедало.

Одно время мы купались в Пахре у маленького моста напротив Пионерского пляжа. После купания я любил пройтись по набережной. Тогда она была белокаменной, но после ее разрушения сделали металлическую, проложили вдоль нее огромные трубы, а потом и вовсе загородили, так как это была территория санатория.

Жизнь после смерти

Постепенно умирали писатели, философы и историки, владельцами дач становились их вдовы, дети и внуки. Зачастую они не имеют средств, чтобы содержать большой дом, и живут в медленно разрушающихся особняках. Многие советские ценности были скомпрометированы, но известные писатели не сразу это почувствовали. В воздухе разлита тоска по утраченному...

О последних годах жизни Павла Антокольского рассказала его соседка Анна Масс: «Он сидел в боковой комнатушке внизу, куда его перевели, когда он не смог подниматься по лестнице в свой кабинет»^[13].

В 1969 году в новогоднюю ночь умерла Зоя Бажанова, поэт стал слабеть. Последний всплеск его активности был во время его 80-летия в ЦДЛ.

«Он сидел целыми днями, охватив пальцами голову, и курил, курил, словно желая изолироваться дымом от домашнего хаоса. Тем, кто приоткрывал дверь и заглядывал в комнату, казалось, что он что-то пишет. Но он просто сидел, уставившись в окно пустыми глазами с огромными черными подглазьями»^[14].

Через два года после его смерти умерла его дочь, и началась дележка имущества и тяжба о наследстве.

В июне 1991 года у Юлиана Семенова случился очередной инсульт. Он прожил еще три года в окружении своих родственников. У него отнялась речь.

На похоронах Твардовского в 1971 году власти опасались демонстраций и выступлений диссидентов. Улицы, прилегающие к ЦДЛ, были перекрыты милицией. Только Симонов сказал живое слово о друге, остальные говорили казенные речи. Михаил Шаповалов вспоминает: «Погасла огромная люстра, опустел зал и погрузился в полутьму... и я увидел, как на сцену поднялся Александр Солженицын. Он твердой рукой перекрестил в гробу Твардовского. Потом наклонился и поцеловал в лоб»^[15].

Вырождение и перерождение

Дачные поселки вырождались со всей Россией. Потом, считает Дмитрий Быков, наступило перерождение. В эпоху вырождения люди еще помнят о таких понятиях, как честь, совесть, талант. Постсоветская эпоха отменила русские традиции вообще. Переделкино превратилось, по мнению Быкова, в «чудовищное сочетание лепрозория с бандитским сходняком». Поселок вместе с Домом творчества начал разрушаться. Почему бандиты хлынули в элитные поселки? Быков называет близость к Москве и отсутствие мест на Рублевке. К тому же ценится репутация, или, как сейчас говорят, бренд, места.

Криминальные разборки начались и в Пахре. В 2000 году администрация Троицка продала 12 га леса в окрестностях писательского поселка одной московской фирме под коттеджное строительство. Сделка была заключена с явными нарушениями. Против этой сделки своевременно выступили Эльдар Рязанов, Григорий Бакланов и Нобелевские лауреаты Жорес Алферов и Александр Прохоров. Скандал докатился до президента Путина и попал на контроль Генпрокуратуры. После двухлетних судебных тяжб сделку аннулировали.

15 мая 2003 года был убит мэр Троицка Вадим Найденов. До выборов 1996 года он был главврачом санатория «Красная Пахра». Многие связывают это убийство с земельными вопросами, главным образом с выделением земли под строительство. Жил Найденов рядом с санаторием. Там же и был убит.

На Восточной аллее в одной из дач снимал помещение молодой человек. Однажды утром в 2004 году во двор дачи заехала машина, и парень был застрелен.

«Пахра, — считает Катя Метелица, — место с историей, с именами, можно даже платные экскурсии сюда водить. За эти дачи плелись интриги...

Кастинг был очень жесткий, учитывалось все: амплуа, популярность в народе, происхождение, общественное положение».

Денис Драгунский, бывший соседом Юрия Нагибина по даче, вспоминает, что, когда в поселок повадились воры, он сказал ему: «Слушай, надо рассказать этим ворам, что здесь живут писатели. Объяснить, что писатели пишут книги для их детей! Наверное, они не знают. Наверное, они думают, что тут просто богатенькие живут».

Дача Мироновых находится рядом с лесом. После смерти Андрея Мария Владимировна редко ее посещала. «То и дело совершают налеты на дачу, — пишет Егорова. — Бьют стекла, разоряют дом... На полу — разбитый портрет Андрея... У нее разрывается сердце от всех этих разбоев...»*

Передел собственности и размежевание

Многие дачники Пахры используют доставшийся им гектар земли, предоставляя зажиточным москвичам часть земли. За это им строят новый дом, а земли всем хватает. Увеличивается контингент новых дачников, не связанных с писательской деятельностью, среди них несколько антикваров, певицы, гинеколог. СТАРЫЕ считают их НОВЫМИ, потому что дома они получили не за заслуги, а построили сами, на свои деньги.

Заместитель президента Олимпийского комитета Виталий Смирнов расширил небольшую площадку, в которую упиралась Центральная аллея — переход к дачам Мосисполкома, примыкающим к парку. Он построил дом, а для прохожих оставил проход между двумя заборами.

В академическом поселке остро стоял вопрос о мусоре. Сначала его сносили в овраг и бросали в большую расщелину. При подходе к лесу между дачами была роща в виде треугольника. В середине одной из сторон этого треугольника поставили контейнер. Так как он находился на самом перекрестке, мимо проходили люди, идущие в писательский поселок или гулять в лес. Многие не попали или не хотели бросать мусор в контейнер, и около него накапливается мусор. Этой проблеме было посвящено несколько собраний кооператива. Решение было неожиданным: построить на месте рощицы дом, а для мусора устроили уголок с закрывающейся калиткой. В новом доме некоторое время жил известный экономист Евгений Ясин.

Когда в 90-е годы проходило межевание, выиграли те дачники, участки которых примыкали к лесу. В случае с рощицей пополнили свои владения хозяева дач, примыкавших к ней. В академическом поселке несколько дач примыкали к лесу, а в писательском — половина дач, примыкавшие к лесу. Как обычно, появились новые Лопахины, скупающие участки, строящие дома и перепродающие их.

Заборное мышление

«Новые русские», поселившиеся в писательских поселках, на Рублевке, в Барвихе, любят огораживать свои участки высокими заборами. В документальном фильме немецкой журналистки Ирен Лангеман «Рублевка. Улица счастья» говорится об уходящей в прошлое интеллигенции, уступающей место молодому русскому капиталу.

Идешь между высокими заборами как по коридору. Одни заборы из бетона, другие из железа или досок с острыми пиками, чтобы не могли забраться воры. Новые богатеи строят на купленных у писателей, их вдов или детей участках огромные дома, нанимают охрану, прислугу и нянек для детей и живут в полной изоляции от соседей, заводят цепных псов.

В Америке после войны были построены миллионы двухэтажных домов за городом. Большинство жителей имели машины, и им легко было добраться до работы. Эти дома были огорожены небольшими заборами, через которые можно было перешагнуть. В Германии закон защищает права собственности участков лучше всяких заборов.

Последствия нового, заборного мышления ощущаются на каждом шагу. Ушли в прошлое те времена, когда заборы были не сплошными, поэты и композиторы, философы и историки ходили друг к другу в гости, устраивали литературные чтения, угощали и принимали гостей.

«Оскудение дачи» — мотив повести жившего в Пахре Юрия Трифонова «Обмен». Чеховская дача-усадьба представляла собой соединение аристократизма и демократии, которое и является интеллигентностью.

Первые признаки огораживания появились в 80-е годы, когда стали появляться калитки при входе с улицы, запирающиеся на ночь. На несколько лет загородили высоким железным забором берег острова, примыкающий к санаторию, из-за того, что хотели создать рыбное хозяйство. Ничего, конечно, из этого не вышло, и забор разобрали.

Сегодняшняя Красная Пахра

То, что пленяло нас в первые годы пребывания в Пахре: прогулки к реке мимо дома отдыха к обрыву, откуда открывался живописный вид вдаль, до горизонта, прогулки в лес, мимо источника к Черной речке, возвращение домой через аллеи парка — все это постепенно ухудшалось. Уходили создатели духовной атмосферы Пахры: Александр Твардовский, Юлиан Семенов, Константин Симонов, Павел Антокольский... Эрдман, когда получил дачу, писал скетчи, интермедии и сценарии, в основном к детским фильмам, Любимов назначил его консультантом своего театра, он вел репетиции театра, когда болел Любимов.

Пьеса Эрдмана «Мандат» была поставлена, а постановки «Самоубийцы» он так и не дождался. После его смерти она с триумфом прошла по всему миру. В Пахре Эрдман построил современную дачу, которой мы можем любоваться. Это был последний аккорд его жизни.

К счастью, основатели Пахры не увидели ее падения. Зацвела Десна, и никто из владельцев роскошных вилл на ее берегу не заботится об очищении реки. Последний раз я был в Пахре в 2007 году, и когда в октябре 2012 года я приехал, чтобы сфотографировать памятные места, то убедился, что заборы появились не только вокруг домов. Калитка около дачи Эрдмана на территорию дома отдыха закрыта. Когда я вышел из писательского поселка, то наткнулся на трехметровый каменный забор. Раньше можно было свободно ходить до обрыва и корпуса № 1. Тогда я попытался пройти к берегу реки по соседним улицам, но везде натыкался на надписи «Проход закрыт».

Единственный путь к острову остался у Главного корпуса и столовой. Спускаясь вниз, я, правда, увидел в одном месте открытую улочку. Но меня повергло в изумление закрытие забором пути от копии Кузнецкого моста к писательскому пляжу. Зачем было закрывать от дачников, отдыхающих и гуляющих, огромный луг, непонятно.

Нельзя теперь пройтись и по набережной и подняться в красивую беседку-ротонду. В статье «Заборное сознание» Анна Розэ пишет, что, разрушив железный занавес, мы заменили его заборами на дачах. Это «новое русское конвойное сознание свидетельствует о бескультурье. За глухой стеной забора люди живут как в тюрьме: их не видно, но и они никого не видят. «Новые русские» пускают пыль в глаза не только прохожим, но и самим себе.

В связи с присоединением нескольких сотен дачных товариществ к Новой Москве дачники стали вдвойне москвичами. Много тысяч тонн мусора было вывезено. Начали ремонтировать дороги. Калужское шоссе будет расширено до шести полос в каждом направлении. Дачникам пообещали не трогать их участки под строительство и включили в программу по развитию инфраструктуры новых округов.

В Подмосковье много дачных неэлитных поселков. У Дмитрия Быкова нет соседей-писателей. Бандиты не стремятся в такие поселки. Там нет таких конфликтов и участки меньше по размерам.

Москвичи покупали дачи, чтобы убежать от города, но теперь город приходит к ним. Любые дачные участки государство может изъять. Если земля приватизирована, то собственнику выплачивается компенсация по рыночной стоимости земли.

Почему Лев Толстой не ел ни рыбы, ни мяса, ходил по аллеям босой? Потому что знал, что жизнь на земле — лучшее противоядие против искушений призрачного мира, который окружает горожанина. И такими мелкими кажутся всхлипы обитателей мезонинов, их интриги и театральные романы.

Как-то Эрдман сказал Климентию Минцу: «Когда-то мы часто любовались звездами... Вы помните?» «Еще бы! — ответил Минц. — Полярная звезда... красноватый Марс... созвездие Медведицы... Небеса сверкали!»^[16]

Толстой засадил овраги дубовым лесом. Площадь лесов в Ясной Поляне увеличилась в четыре раза. Ночью сияет Большая Медведица. Софья Андреевна в свое время записала: «Всю ночь Левочка до рассвета смотрел на звезды».

Почему писатели бегут от цивилизации? Не только чтобы вдыхать фитонциды, но и чтобы себя обрести. Кем будут обитатели Новой Москвы? Какие порядки привезут?

Среди несвободы попадаются уголки и минуты счастья. И его я пережил в Пахре. Я тоже смотрел на звезды, любовался закатами, смотрел с обрыва в далекую даль, гулял по аллеям парка и по мостам острова. И я благодарен за то, что судьба подарила это богатство.