Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Свет и тени

Татьяна Некрасова родилась в Молдавии, в Бельцах. Училась в Кишиневском политехническом институте на электрофизическом факультете. Инженер-системотехник, аналитик информационных систем, редактор сайта «Термитник поэзии».

Публиковалась в «Зарубежных задворках», «Белом вороне», «Арионе».

Финалист литературного конкурса «Заблудившийся трамвай» (2013).

Живет и работает в Кишиневе.

еще заметочка

немедленные ангелы трубят —
кто разбирает громы их и писки?..
проснуться наконец, прийти в себя,
не отразив (не отразившись в) близких,

и внутрь залить, закинуть что-нибудь,
и день деньской дудеть в иные трубы —
кто различает долю и судьбу? —
пока что приблизительно и грубо,

и так же грубо в старый сон плашмя,
где гром и писк уже неразличимы:
немедленные ангелы шумят,
подыскивая к следствиям причины —

однажды научившись различать,
еще бы помнить собственное имя —
в конце концов, в начале всех начал
и в кратких промежутках между ними.


а я и рада

не потому, что не с кем говорить,
а потому, что долго и некстати,
и слов нерастворимый аспирин
пощипывает дёсны обстоятельств.

вот не на что отвлечься, хоть убей,
растянут вдох, а выдох смят безбожно —
который желторотый воробей
подмят цензуры когтем осторожным? —

да, глупый риторический вопрос —
не потому, что некому ответить,
а просто все как будто не всерьез
на этом свете,

и можно жить, в себя не приходя,
катаясь райским яблочком по блюдцу —
не потому, что скажешь — улетят,
а потому, что все равно вернутся.


себе не нужен

человек не знает, что делать с собою, и курит, курит,
жалуется на жизнь собаке, кошке, молчащему телефону,
тратит последние деньги на несъедобный
паштет и смотрит, смотрит в экран, ничего не видя.
полжизни уходит на пробужденье,
полжизни — попытки заснуть, и только.
ждет, что придут и научат, спасут и примут.
стоит ли мыть посуду? где взять денег до счастья?
будет ли что-то после


необратимое

я дышу к тебе неровно потому что теплокровна
аж глаза закрыла словно надышаться не могу
ты живи как жил не бойся не грозит тебе геройство
у меня такое свойство чтоб ни другу ни врагу
никакого беспокойства кроме облачка у губ

и значенья не имеет то как дышишь ты ко мне и
как от инея немеют губы тех кто дышит мной
это просто это осень это листья бьются оземь
никого никто не бросил все равно в глазах темно
потому что в той же позе дышишь мною ровно но
грезишь о метаморфозе


перемена участи

а дело-то не в том, что все равны,
а в том, что каждый не равнее прочих.
и смотришь на себя со стороны,
как будто ловко голову морочишь,

и смотришь на других, как на других —
не более иных, чем прочий равный.
и стыдно было б не подать руки
тем, кто беспечным равенством отравлен.

что остается? быть еще равней —
живой и, безусловно, несравненной —
и в голове моей поет сирень,
приветствуя благую перемену.


касание

когда на парковой скамейке,
от солнца теплой и живой,
лег на засвеченные веки
листочек розовый и клейкий,
как пальцы феи дождевой,

вдруг поняла, что в свет и тени
настолько мы погружены,
что выдох твой меня заденет,
будь хоть за тридевять и девять,
и оправдания смешны.


по секрету

голова болит —
стеклянная битая,
оловянная мятая,
деревянная колотая,
в темечке пробка,
лоб толоконный —
шатаюсь от ветра пьяная,
у пьяных свои законы

море им по колено,
лужа по горло,
даром что не вино,
знаешь, в этой вселенной
край неба слегка надорван,
за краем другие звезды и поздний вечер
и сердцу легче,
но голова болит все равно


невинное

мы были просто счастливы тогда —
так неприлично счастливы, так остро,

что чудеса случались, как вода,
как солнце — радость и любовь — как воздух,

что даже уставали от чудес
и света, и избытка кислорода —
ослеплены и бездыханны без
последствий, угрызений, отворотов,

что, бытом век спустя заземлены,
скорей уже растения, чем духи,
тепла и света просим у весны —
тогда и вспоминаем друг о друге.


что сказать и умолчать о чем

и чего обыденного ради —
пары-тройки дней со-бытия —
друг на друга стоило бы тратить
откровений редкий матерьял?

радуется взглядам и объятьям,
говорит «мое» — молчу, хотя
точно знаю: дали поиграть и
отберут, как только захотят:

пасочка, ведерко и песочек,
грабельки — ну как же без того…
а он держит, отпускать не хочет
то, что на мгновение «его».


мнимое

туча ходит, места не находит,
я хожу, себя не нахожу —
как взаимосвязано в природе
все — во всем космическая жуть.

мне б в себя прийти, а ей — пролиться,
а пока лишь маяться и ныть —

глянь в предгрозовые наши лица,
подивись, как беззащитны сны,
как глаза распахнуты незряче,
как дышать стесненно и темно…

туча пролилась дождем горячим
а меня и не было давно


я вас любил любовь еще о боже

липовый жар, город ворочается во сне,
чешутся нос и щеки, розовые от пуха,
душно, а ты прижимаешься все тесней,
дышишь неровно в ухо

что же, пока мы живы, можно переиграть,
по узелкам изнанки представить картину мира:
слышишь, земля трясется? — к Магомету идет гора,
небо уже затмила

не слышишь, а там — громы и молнии —
                                  встретились, разошлись,
вылилось — пролилось — затопило и нас по крышу,
ни земли, ни неба — тысячи звездных лиц
ближе и ближе

со временем жар спадает, просыпаешься в никуда,
солнце мягко обводит лицо и плечи,
кто ты, что ты? — огонь, воздух, земля, вода
и обнять некого, нечего


отпускающее

лежать в рассохшейся лодке кажется даже плыть
за облаками за теплым ленивым ветром
сумерки скрадывают углы
берега шелестят и это пройдет и это

проходит сладкое забытьё лежим
новорожденные в деревянных ладонях лета
зная все ни о чем не помня только догадываясь что живы
отражая друг друга: и эта пройдет и этот


лето на носу

навести мосты? пересохла давно река,
рыба гоняет по берегу рыбака:
в плавниках крючки, удочка на плече,
и мячики, мячики
в Танечкином зрачке.

кукушка гадает, ветер гоняет пух,
облака громоздятся глыбами друг на друга.
лопух у тропы разросся и, кажется, чуть опух —
ветру не колыхнуть забитое пухом ухо.

левый бы глаз прищурить, правый бы глаз прикрыть —
слушать и слушать и не дышать почти что:
катится дальний гром с дальней сухой горы,
но как-то все тише, тише,
больше уже не слышу.

зато
мошки-комарики пляшут в густой тени,
неблагодарный зритель, танцоров гоняю веткой,
никуда не спешу — просто считаю дни
и мячики, мячики в реку кидаю метко.


неочевидное

другая гладит по-другому
не хуже и не лучше но
она с другим тобой знакома
и все внутри напряжено

непоправимо но привыкнешь
попробуешь еще одну
да много их других нелишних
всего лишь руку протянуть

кусочничать чего бы ради
и распадаться на куски
казалось бы ну что тут гладить
изгиб изгиб еще изгиб

казалось бы но оказалось
что ни одной не повторить
то как та самая касалась
до просветления внутри


фантом

и снова ни полслова в простоте,
который год не вспоминаю, кто я,
кому, за что, с чего бы вдруг и где
и перед кем оправдываться стоит.

а жизнь проста, прекрасна и проста,
а смерть проста, прекрасна и ужасна,
и эти простота и красота
безжалостны ко всем, не обижайся —

да, мы с тобой давно вовлечены
в перемещенье грез калейдоскопных:
я — просто так, а ты — за мной, в ночных
непроизвольных, как зевок, синкопах.

и это счастье не передарить,
не упростить, пока себя не вспомню,
а там и ты, мой свет, перегоришь,
прекрасным и ужасным переполнен.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0