Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Москва, Киев, далее — везде...

Николай Алексеевич Головкин — поэт, прозаик, публицист — родился в 1954 году в Ашхабаде (Туркмения), в семье потомственных моск­вичей. Окончил Туркменский государственный университет имени А.М. Горького, Институт повышения квалификации работников куль­туры и ГИТИС.
Печатается с 1968 года. Автор книг «Поэтическое излучение» (1994), «Свет в конце тоннеля: Лирический дневник “репатрианта” о Времени и о Судьбе» (1999) и др.
Лауреат Международного Рубцовского конкурса «Звезда полей» (2010). В 2012 году руководил Первым Международным фестивалем поэзии (Владимирская область).
Член Союза писателей России, член Союза театральных деятелей России, член Международного клуба православных литераторов «Омилия».
Живет в Москве.

К 125-летию со дня рождения
К.Г. Паустовского


«Думаю, Ваш удел, Ваша настоящая поэзия — в прозе...»

Тончайший стилист, мастер чеканной прозы, Иван Алексеевич Бунин, как утверждают критики, был очень скуп на похвалы.

В 1947 году Паустовский неожиданно получил письмо от того, кого никогда не переставал считать своим любимым учителем. Штемпель на конверте — парижский: «Дорогой собрат, я прочитал Ваш рассказ “Корчма на Брагинке” и хочу Вам сказать о той редкой радости, которую испытал я: если исключить последнюю фразу этого рассказа («под занавес»), он принадлежит к наилучшим рассказам русской литературы. Привет, всего доброго. Ив. Бунин. 15.09.47».

Как же попалось на глаза Бунину, который незамедлительно отозвался добрым словом, это произведение Паустовского?!

До Парижа, как оказалось, дошел журнал «Вокруг света», популярный не только у нас, в Советском Союзе, но и на западе. В этом журнале, еще до выхода в свет первой книги автобиографической повести Паустовского «Повесть о жизни», была напечатана одна из ее глав — «Корчма на Брагинке».

А тридцать лет назад, в переломном для России 1917-м, Костя Паустовский осмелился послать на отзыв самому Бунину, которого читала вся Россия, 19 стихотворений. Тогда он видел себя именно поэтом.

И Иван Алексеевич ответил неизвестному молодому автору, причем ответил на удивление быстро. В его письме были слова, которые могли обидеть, но, к счастью, не обидели его будущего «дорогого собрата»: «Думаю, Ваш удел, Ваша настоящая поэзия — в прозе...»

Так сбылось предсказание Бунина, обладающего редкой прозорливостью и чутьем: поэзией Паустовского стала его проза.


«Муза дальних странствий»

Константин Георгиевич Паустовский родился в Москве в последний день весны 1892 года.

Семья Константина Георгиевича часто переезжала. В детстве и юности он жил и в Киеве, и в других городах Малороссии и центральной России, возвращался в Москву, и вновь жизненные обстоятельства звали его в дорогу.

Менял профессии; очарованный «музой дальних странствий», набирался впечатлений, которые потом очень пригодились на писательской стезе.

Когда Паустовский стал журналистом и писателем, география его поездок еще больше расширилась — он объездил почти весь Советский Союз, позже, уже хорошо известный за рубежами Отечества, бывал во Франции и Италии, Англии и Болгарии...

«...Почти каждая моя книга — это поездка. Или, вернее, каждая поездка — это книга...» — напишет писатель в своей автобиографии.


Феномен Паустовского

Главным умением и достоинством писателя, по мысли Паустовского, было «искусство видеть мир».

Вдохновение неизменно дарила ему природа. Но завораживающие ее описания в его произведениях — вовсе не самоцель для мастера. Через состояние природы Паустовский всегда пытался объяснить самое сокровенное в человеке — состояние души.

Именно так, по мнению Константина Георгиевича, можно было воспеть национальный характер, раскрыть мировоззрение, показать богатства родного языка.

Он не раз возвращается к мысли о том, что «образность и волшебность (по словам Тургенева) русского языка неуловимым образом связаны с природой, с бормотанием родников, криком журавлиных стай, с угасающими закатами, отдаленной песней девушек в лугах и тянущим издалека дымком от костра...».

Писатель видел основную цель своей работы в сохранении и приумножении богатств родного языка, а потом преподносил их как дар своему читателю.

Ему были доступны знание огромных возможностей слова, умение вскрывать нетронутые языковые богатства, почувствовать и передать поэзию, щедро рассеянную вокруг нас.

Паустовский считал, что «многие русские слова сами по себе излучают поэзию, подобно тому как драгоценные камни излучают таинственный блеск».

Паустовский — автор произведений разных жанров: романы, повести, пьесы, очерки, сказки, эссе, статьи... Однако в любви чаще всего писатель признавался к небольшому по объему, но нелегкому жанру — жанру рассказа.

В его творчестве именно рассказу принадлежит центральное место (да и крупные произведения у писателя построены по мозаичному принципу!). Константин Георгиевич добился здесь особенно больших успехов, блестяще продолжая традиции в этом жанре И.С. Тургенева, А.П. Чехова, И.А. Бунина, других мастеров русского классического рассказа.

«Обойденный» всеми государственными премиями и наградами, «доктор Пауст» (так некогда первым назвал Константина Георгиевича Эммануил Казакевич, по аллюзии с легендарным героем Гёте», и как потом мастера нередко называли другие — и коллеги, и ученики в Литературном институте, и читатели!) тем не менее стал поистине живым классиком.

Что же породило феномен Паустовского?!

В 60-х годах прошлого столетия для многих советских читателей, на которых не действовали «идеологические инъекции», Константин Георгиевич был не только мастером слова, но и, что, безусловно, так важно в писателе, эталоном порядочности.

Когда в 1963 году в Советском Союзе проводился опрос о самом читаемом в нашей стране писателе, таковым, к радости его почитателей, был назван Паустовский.

Незаметно из выдающегося русского писателя, жившего в советскую эпоху, Паустовский стал величиной европейской и мировой культуры.


«Вторая родина»

К югу от Москвы, на стыке трех областей — Владимирской, Московской и Рязанской, раскинулся такой притягательный, по словам писателя, край лесов, озер и тихих речек.

Эту удивительную страну Мещёру, которую он открыл, Паустовский называл своей второй родиной. Сюда писатель приехал впервые в 1930 году. Здесь он жил и работал (с перерывами, один или с друзьями-писателями — А.Гайдаром, Р.Фраерманом и др.) больше двадцати лет.

В Мещёре было все, что привлекало писателя с самого детства: «глухие леса, озера извилистые лесные реки, болота, заброшенные дороги и даже постоялые дворы».

Здесь, по словам Константина Георгиевича, он прикоснулся к народной жизни, к чистейшим истокам русского языка.

«Самое большое, простое и бесхитростное счастье я нашел в лесном Мещёрском краю. Счастье близости к своей земле, сосредоточенности и внутренней свободы, любимых дум и напряженного труда. Средней России — и только ей — я обязан большинством написанных мною вещей», — признавался Паустовский.

После публикации в 1939 году повести «Мещёрская сторона», которую высоко оценила критика, Паустовского стали называть «лучшим пейзажистом в современной литературе».

Так, Александр Роскин считал: «Многие произведения Паустовского — произведения живописи. Их можно было бы вешать на стену, если бы только для подобных картин существовали рамы и гвозди».

И действительно, пейзажи в «Мещёрской стороне» впору сравнивать с классическими образцами, в том числе с Левитаном, во многом благодаря творчеству которого Паустовский «живописал словом, как кистью»: «Путь в лесах — это километры тишины и безветрия. Это грибная прель, осторожное перепархивание птиц. Это липкие маслюки, облепленные хвоей, жесткая трава, холодные белые грибы, земляника, лиловые колокольчики на полянах, дрожь осиновых листьев, торжественный свет и, наконец, лесные сумерки, когда из мхов тянет сыростью и в траве горят светляки».


«Крупинки золотой пыли...»

«Всегда следует стремиться к прекрасному» — этими словами Оноре Бальзака Константин Георгиевич предваряет «Золотую розу», одну из самых своих знаменитых книг, которой зачитывались и многие советские интеллектуалы разного возраста и профессий, и школьники моего поколения, раздумывающие о выборе жизненного пути.

Своеобразной «увертюрой» к «Золотой розе» стал рассказ-притча «Драгоценная пыль».

Получив в одном из колониальных походов тяжелое ранение, Шамет, бывший солдат, возвращается домой, во Францию. Да не один, а с очаровательной крошкой Сюзанной, с которой очень сдружился во время долгого пути на родину. Его бывший полковой командир попросил отвезти к тетке дочку — он воспитывал ее один, без жены.

Неожиданно незамысловатая солдатская байка о золотой розе, которую Шамет рассказал Сюзанне и которая, по народной молве, приносит счастье, стала смыслом дальнейшей жизни двух этих столь разных людей. Оба поверили в сказку!

Жан Шамет стал парижским мусорщиком. Многие годы он изо дня в день кропотливо просеивает пыль, собранную им в ювелирной лавке. И все для того, чтобы сделать счастливой Сюзанну.

В конце концов Шамет смог из ювелирной пыли добыть крупинки золота, а затем отлить из драгоценного металла розу.

Так кропотливо, вдумчиво работал и мастер лирической, философской прозы Паустовский: «...каждая минута, каждое брошенное невзначай слово и взгляд, каждая глубокая или шутливая мысль, каждое незаметное движение человеческого сердца, так же как и летучий пух тополя или огонь звезды в ночной луже, — все это крупинки золотой пыли. Мы, литераторы, извлекаем их десятилетиями, эти миллионы песчинок, собираем незаметно для самих себя, превращаем в сплав и потом выковываем из этого сплава свою “золотую розу” — повесть, роман или поэму».

Тема литературы и искусства, рано вошла в творчество Константина Георгиевича.

И Максимов в «Романтиках», и Берг в «Блистающих облаках», и Гарт в «Черном море», как мы видим, поглощены размышлениями о литературе, судьбе писателя и его ответственности перед своим талантом.

Рядом с ними — созданные Паустовским в биографических повестях образы Лермонтова, Кипренского, Левитана...

Да, они, возможно, субъективны: показаны такими, какими видит их автор. Но эти образы — живые, яркие, запоминающиеся, поэтому и ныне привлекают внимание читателей.

Настоятельной потребностью собрать воедино, как «крупинки золотой пыли», мысли о творчестве и поделиться этим неисчерпаемым богатством с читателями и была рождена «Золотая роза».

Ярко проявляется здесь гражданская позиция автора: «Голос совести, вера в будущее не позволяют подлинному писателю жить на земле как пустоцвет и не передать с полной щедростью всего огромного разнообразия мыслей и чувств, наполняющих его самого».


«Повесть о жизни»

В одном из главных произведений мастера — автобиографической «Повести о жизни» он осмысливает не только свою судьбу писателя, но и переломные для нашей страны события вековой давности — Февральскую и Октябрьскую революции...

Революционные события застали москвича, начинающего журналиста Костю Паустовского в Первопрестольной.

Символично, что спустя годы, после Великой Отечественной, Константин Георгиевич, писатель уже широко известный в нашей стране, будет работать над «Повестью о жизни» в Крыму.

Именно отсюда после трагического противостояния в годы Гражданской войны многие наши соотечественники отправятся в эмиграцию.

Паустовский искренне объясняет, почему он остался в стране, раздираемой Гражданской войной: «Это — дело совести. Я считаю, что никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя бросать свою страну. И свой народ...»

Выразительные названия шести частей «Повести о жизни» — «Далекие годы» (1946), «Беспокойная юность» (1954), «Начало неведомого века» (1956), «Время больших ожиданий» (1958), «Бросок на юг» (1959–1960), «Книга скитаний» (1963) — помогают нам, читателям, представить, как складывалась жизнь Константина Георгиевича, его писательская судьба на тернистых дорогах-этапах отечественной истории.

«Без чувства своей страны — особенной, очень дорогой и милой в каждой ее мелочи — нет настоящего человеческого характера. В те годы, во время моей службы на санитарном поезде, я впервые ощутил себя русским до последней прожилки» («Беспокойная юность»).

В «Беспокойной юности» Паустовский определил цель и смысл своей деятельности кратко и точно — найти отзыв в душе читателя: «В каждом сердце есть струна. Она обязательно отзовется даже на слабый призыв прекрасного».

Все его книги, как камертон, настроены на эту «струну».

Осенью 1917 года мать и сестра Паустовского жили на хуторе Копань под Чернобылем, куда он и отправился.

«Я ехал через Киев. Он, так же как и Москва, ключом кипел на митингах. Только вместо “долой!” и “ура!” здесь кричали “геть!” и “слава!”, а вместо марсельезы пели “Заповіт” Шевченко и “Ще не вмерла Україна”...» («Начало неведомого века»).

Своей исповедальностью «Повесть о жизни» близка к таким произведениям русской литературы, как «Жизнь Арсеньева» И.А. Бунина или, скажем, «Детство», «В людях», «Мои университеты» А.М. Горького.

«Повесть о жизни» была номинирована на Нобелевскую премию.

Не сложилось!

Премия была вручена не Паустовскому, а Шолохову...

Итак, к началу 60-х годов Константин Георгиевич выпустил уже шесть книг «Повести о жизни». Хотел продолжать работу дальше, но...

Мы так и не увидели новых книг, где могли бы прочесть о путях-перепутьях писателя в годы Великой Отечественной, об «оттепели», альманахе «Тарусские страницы», заграничных поездках — да мало ли о чем еще важном и интересном, на что «муза дальних странствий» вдохновляла «доктора Пауста».


Очарованный Тавридой

Паустовский и Крым... Судьба тесно связала писателя с этим великим «кораблем-полуостровом», который в нынешнем году отмечает третью «Русскую Весну» — возвращение в родную гавань.

«Прелесть крымской земли, — писал Константин Георгиевич, — раскрывается для иных медленно, исподволь, но завладевает надолго, навсегда. И каждый, кто побывает в Крыму, уносит с собой после расставания с ним сожаление и легкую печаль, какую вызывает воспоминание о детстве и надежду еще раз увидеть эту полуденную землю».

Очарованный легендарной Тавридой, Константин Георгиевич искал здесь «покоя, размышлений и поэзии».

Паустовский признавался: «Я понял, как прекрасна эта земля, омытая одним из самых праздничных морей земного шара...»

Следуя любимому девизу: «Жить нужно странствуя», — Константин Георгиевич в разные годы вновь и вновь приезжает в Крым.

Впервые он оказался на «райской крымской земле» в четырнадцать лет.

Свои детские воспоминания об этой поездке писатель описал в «Повести о жизни» (книга «Далекие годы», глава «Пустынная Таврида»): «...после Ялты с ее пышной набережной Алушта показалась мне скучной. Мы поселились на окраине, за Стахеевской набережной.

Каменистая земля, пахучие заросли туи, пустое море и далекие Судакские горы — вот все, что окружало нас в Алуште. Больше в Алуште ничего не было. Но и этого было достаточно, чтобы я постепенно примирился с Алуштой и полюбил ее...»

Спустя годы, в 1924-м, молодой писатель Паустовский в рассказе «Лихорадка» так изобразит Алушту: «...в Крыму Миронов жил около Алушты в пустынной даче на берегу.

Был сентябрь. Желтели магнолии, на коричневых сухих виноградниках весь день лаяли привязанные у шалашей собаки. Доносились гортанные голоса сторожей, и снова в осенней тишине, в неторопливых днях блистало море, шуршали на пляже крабы, и ржавые водоросли путались в ногах. Вода стала жгучей и крепкой, как йод...»

Во время Первой мировой, в 1916-м, Паустовскому второй раз довелось побывать в Крыму. Он посещает Бахчисарайский дворец, осматривает Чатыр-Даг, Чуфут-Кале.

Тогда же, в Крыму, Паустовский начинает писать свой первый роман «Романтики», работа над которым продолжалась почти 20 лет. «Романтики» были опубликованы лишь в 1935-м.

Основной мотив этого романа — судьба художника, который стремится преодолеть одиночество, — впоследствии встречался во многих произведениях Константина Георгиевича.

В 1933–1934 годах Паустовский живет в Севастополе, собирает материал для книги о Крыме, его истории, природе, быте. В 1936 году работа над повестью «Черное море» была завершена.

О Севастополе, куда он хотел даже переехать и поработать сторожем в Херсонесе, Константин Георгиевич написал и произнес великое множество возвышенных и вдохновенных слов.

Так, в «Беспокойной юности» его «Повести о жизни» читаем: «Мне пришлось видеть много городов, но лучшего города, чем Севастополь, я не знаю...»

На несколько лет тихим пристанищем Паустовского стал Старый Крым, где в 2005 году открыт музей писателя.

Теперь ежегодно, в последнее воскресенье мая романтики из разных «городов и весей» собираются здесь на свой слет «Соранг» — так называется один из рассказов писателя, написанный в 1932 году.

В нынешнем, юбилейном году в Доме-музее Паустовского, как и по всему Крыму (да и по всей России широко празднуется эта дата!), проводится и много других интересных встреч, мероприятий.

Именно в Старом Крыму, по утверждению Константина Георгиевича, он нашел «место, где хотелось остановить время, чтобы не терять ощущение молодости».

В Старый Крым его привело в 1934 году (впервые!) желание поклониться могиле Александра Грина, увидеть его домик, помочь вдове писателя Нине Николаевне.

Они много лет переписывались. Вот отрывок одного из писем Константина Георгиевича к Нине Николаевне: «...может быть, еще попаду в Старый Крым, — для меня этот городок полон какой-то особой привлекательности после того, как в нем жил Александр Степанович...»

Этот писатель-романтик оказал сильное влияние на формирование духовного мира молодого Паустовского. Именно ему Нина Николаевна с полным доверием передала все архивы мужа.

Год спустя, летом 1935 года, Паустовский второй раз приезжает в Старый Крым. В то время он работал над версткой повести «Черное море».

Глава «Сказочник», посвященная Александру Грину и месту его последнего приюта, и глава «Горная роса» повести «Черное море» создавались под впечатлением поездок в Старый Крым в 1934–1935 годы. С 1936 года Константин Георгиевич участвовал в спасении домика Грина в Старом Крыму.

Интересно, что и прообразом главного героя «Черного моря» — писателя Гарта (наряду с главами, непосредственно посвященными Грину!), по мнению некоторых критиков, стал опять-таки Грин.

Однако Н.Н. Грин придерживалась несколько иного мнения. Гарт, по ее словам, — это синтез фигур Грина и Паустовского.

Более продолжительным было пребывание Константина Георгиевича в Старом Крыму в 1938 году. Здесь он провел май–июль. Тогда, в мае 1938 года, он писал: «Весь Старый Крым в цвету, в распустившихся орехах и каштанах... неправдоподобный воздух, очень душистый, мягкий и прозрачный. Здесь очень хорошо работать в саду».

В 1950 году Грин, уже посмертно, обвинялся советской критикой в «буржуазном космополитизме».

Однако в 1956 году усилиями Константина Паустовского и Юрия Олеши романтик был возвращен в литературу, и сразу его произведения стали издаваться миллионными тиражами, переводиться, с огромной скоростью распространяясь в мире.

Вспоминаются широкоизвестные слова Константина Георгиевича: «Если бы Грин умер, оставив нам только одну свою поэму в прозе “Алые паруса”, то и этого было бы довольно, чтобы поставить его в ряды замечательных писателей, тревожащих человеческое сердце призывом к совершенству».

В своей статье «Жизнь Александра Грина» Паустовский писал: «...Грин создал в своих книгах мир веселых и смелых людей, прекрасную землю, полную душистых зарослей и солнца, — землю, не нанесенную на карту, и удивительные события, кружащие голову, как глоток вина. Мир, в котором живут герои Грина, может показаться нереальным только человеку нищему духом. Тот, кто испытал легкое головокружение от первого же глотка соленого и теплого воздуха морских побережий, сразу почувствует подлинность гриновского пейзажа, широкое дыхание гриновских стран».

В творчестве писателя нашла отражение тема Великой Отечественной войны. Суровым испытаниям, выпавшим на долю крымской земли и ее защитников, посвящены рассказы «Бриз», «Снег», «Робкое сердце»...

Крым вдохновил мастера лирической прозы и на написание рассказов «Умолкнувший звук», «Встреча», «Черноморское солнце», «Песчинка», «Морская прививка», «Парусный мастер», «Синева», а еще — романов «Дым отечества», «Блистающие облака».

Дом творчества писателей имени А.П. Чехова в Ялте — одно из любимых мест Паустовского в Крыму. В 1935–1936 годах, а затем после Великой Отечественной Константин Георгиевич здесь частый гость.

В основе его рассказов «Заметки об Александре Малышкине, Аркадии Гайдаре», «Потерянный день», «Горсть крымской земли» и других — впечатления от некоторых из ялтинских встреч и бесед со своими коллегами, друзьями, с кем довелось вместе отдыхать и работать.

В рассказе «Заметки об Александре Малышкине, Аркадии Гайдаре» есть такой любопытный эпизод: «Поздней осенью 1936 года я приехал в Ялту и застал там Малышкина. Был вечер, но на следующий день ранним утром Малышкин разбудил меня и повел в горы — такова, говорил он, была придуманная им традиция — водить всех только что приехавших в горы».

Паустовский запомнил «синее влажное утро», которое «с трудом пробиралось сквозь осенний туман. Желтые дубовые заросли стояли в росе...».

Малышкин, по словам Паустовского, «следил за выражением моего лица и вдруг засмеялся — он был рад, что ему удалось еще одному человеку показать этот утренний мир. В эту минуту он был проводником по прекрасному, он приобщал меня к этой приморской осени и был счастлив, что и это робкое солнце, и горы, и терпкий воздух, и гул невидимого прибоя, бившего в берега, что все это до меня “дошло”, что еще одному человеку он смог передать хотя бы частицу тех чистых и ясных представлений, какими он жил в те дни».

В рассказе «Горсть крымской земли» Паустовский вспоминает, как зимой 1935 года они гуляли с Владимиром Луговским по пустынной Массандровской улице в Ялте (он ее очень любил!), разговаривали о поэзии, как поэт написал стихотворение о листике клена: «...было пасмурно, тепло, дул ветер. Обгоняя нас, бежали, шурша по мостовой, высохшие листья клена. Они останавливались толпами на перекрестках, как бы раздумывая, куда бежать дальше. Но пока они перешептывались об этом, налетал ветер, завивал их в трескучий смерч и уносил...»

Да и сам этот рассказ Константина Георгиевича как стихотворение в прозе: «...ничто — ни лиловый пожар Эгейского моря, ни розовеющий мрамор и алые олеандры Эллады, ни синий сказочный воздух Сицилии, ни золотая тусклая дымка над бессмертным Парижем, — ничто не только не может приглушить нашу память о своей стране, но, наоборот, доводит ее до почти болезненной остроты...»

В 1939 году, находясь в Ялте, писатель записал в дневнике: «Самое тяжелое в наши дни — это стремительный рост пошлости».

Легко представить, какой была бы его реакция ныне!

В декабре 1966 года в Ялте Константин Георгиевич написал рассказ «Дорога Генриха Гейне», где вновь, как и в 1939-м, дает бой пошлости, бой всему, что ненавистно, — против идеалов мира и добра: «...пошлость обладает могучим свойством проникать под самые крепкие черепные коробки и разрастаться в ядовитые лишаи. Чем дальше, тем больше пошлость затопляет землю мутными волнами.

Пошлость — удел недалеких и самодовольных людей.

На Капри я встретился с явлением, которое было не только пошлостью, но и оскорблением всему расстилавшемуся вокруг прекраснейшему миру. Дело тоже было в названии. Но в каком!

<...> Остров пересекала с востока на запад — от гавани Марина-Гранде до гавани Марина-Пиккола — выбитая в скалах дорога.

<...> Дорога имени Круппа! Одного из величайших убийц, фабриканта “стальной смерти”, сносившей тысячи голов простым щелчком осколка...»

Паустовский предлагает спутникам, итальянцам и русским, которые тоже в ужасе от названия, вместо имени немца-убийцы дать дороге другое название — имя немца-поэта: «...мы решили назвать Дорогу именем Гейне за удивительные стихи, похожие на его искрящийся взгляд <...> за его беспокойное сердце...»

Писатель, страдающий в последние годы жизни астмой, заявил о своей гуманистической позиции тем не менее во весь голос — с «высокой трибуны». Он опубликовал «Дорогу Генриха Гейне» в журнале «Вокруг света».

Последним произведением Константина Георгиевича, так уж, видно, было угодно судьбе, стал именно этот рассказ, написанный в Крыму.

Так Гейне, поэт-романтик XIX века, передал творческую эстафету Паустовскому, «последнему романтику XX века».

Сегодня, в эпоху подмен, расчеловечивания человека в человеке, литературу и искусство атакует постодернизм.

А терроризм пытается окончательно взорвать хрупкий мир на планете и развязать Третью, а скорее уже Четвертую мировую.

И все же хочется верить, что новые, агрессивные «измы» не одержат верх над старыми добрыми — романтизмом, реализмом, гуманизмом...

И не будет проложена новая «дорога Круппа».

Поразив — сердце!


Тарусские страницы...

Особое место в жизни и творчестве писателя наряду с Мещёрой и Крымом занимала и Таруса.

С этим тихим, маленьким приокским городком средней полосы России связаны его поэтические эссе и новеллы «Уснувший мальчик», «Городок на реке», «Избушка в лесу», «Наедине с осенью», «Ильинский омут»...

Константин Георгиевич обосновался здесь в середине прошлого века, в 1954-м, провел 13 своих последних лет, творчески плодотворных, счастливых.

Паустовский приезжал сюда из суетной Москвы, жил с семьей все лето и работал порой до поздней осени, «до белых мух». Как гимн звучат слова писателя: «Я не променяю Среднюю Россию на самые прославленные и потрясающие красоты земного шара. Всю нарядность Неаполитанского залива с его пиршеством красок я отдам за мокрый от дождя ивовый куст на песчаном берегу Оки или за извилистую речонку Таруску — на ее скромных берегах я теперь часто и подолгу живу».

В 1955-м было приобретено полдомика в небольшом тупичке (улица Пролетарская, д. 2) над крутым скатом к речке Таруске, потом к нему были сделаны пристройки.

Уже через несколько лет на пустыре рядом с домиком радовал глаз настоящий сад. Здесь теперь открыт музей писателя.

В саду по-прежнему самозабвенно поют соловьи. Бывать здесь — волнующее душу наслаждение.

А вот и любимое место уединения мастера — беседка! Константин Георгиевич просыпался на заре, раньше всех, обходил сад, внимательно наклоняясь к каждому растению.

Затем он садился работать в беседке, чтобы не беспокоить спящий дом изматывающим кашлем. А когда просыпались домашние, то первым делом говорил жене: «А ты знаешь, Таня, настурция сегодня расцвела...»

От дома Паустовского хорошо видна белая церковь в Бёхове на другом берегу Оки — рядом с нею похоронен великий русский художник Василий Дмитриевич Поленов.

Отсюда, из «тарусской обители» писателя, можно отправиться вдоль берега Таруски к Ильинскому омуту, существовавшему на земле, вероятно, с незапамятных времен, — новелла Паустовского сделала это место знаменитым на весь мир: «Одно из неизвестных, но действительно великих мест в нашей природе находится всего в десяти километрах от бревенчатого дома, где я живу каждое лето. Я думаю, что слово “великий” применимо не только к событиям и людям, но и к некоторым местностям нашей страны, России... То место, о котором пойдет рассказ, называется скромно, как и многие великолепные места в России: Ильинский омут... Оно не связано ни с какими историческими событиями или знаменитыми людьми, а просто выражает сущность русской природы. В этом отношении оно, как принято говорить, “типично” и даже “классично”.

Такие места действуют на сердце с неотразимой силой. Если бы не опасение, что меня изругают за слащавость, я сказал бы об этих местах, что они благостны, успокоительны и что в них есть нечто священное».

Концовка этой новеллы стала хрестоматийной: «Нет, человеку никак нельзя жить без родины, как нельзя жить без сердца!»

Писатель пользовался уважением и любовью местных жителей, стал первым почетным гражданином Тарусы. Он словно принял на себя негласное нравственное обязательство заботиться об этом уголке русской земли.

Паустовский отдал много сил бытовому благоустройству калужской глубинки, сохранению исторического лица города.

Знаменитый альманах «Тарусские страницы», который он «пробил», и поныне — свидетельство свободомыслия и культурного возрождения милой его сердцу «глубинной России».


«Мы — потомки Пушкина...»

Писатель, долгая творческая жизнь которого не всегда была гладкой, скончался 14 июля 1968 года в Москве.

Константин Георгиевич завещал похоронить его на городском кладбище в любимой Тарусе.

В день похорон, несмотря на то что бушевала гроза, буквально весь город вышел на улицы проводить мастера в последний путь. На глазах людей были слезы. Вот и небеса не сдержались — заплакали. Вся природа оплакивала своего певца.

«Петухи взлетели на крыши, приветствуя шествие своими возгласами, яростно размахивая пестрыми крылами, — вспоминала пианистка Мария Юдина, — куры клохтали, гуси гоготали в полном трансе, собаки, кошки носились промеж толпы, силясь постичь непостижимое событие... Похороны состоялись не только как всенародные, но и было в них истинное вселенское величие Руси, хоронила Паустовского — вся тварь... все творение Божие...»

Место, где находится скромная могила Паустовского, было выбрано самим писателем. Отсюда, с высокого холма, окруженного деревьями с просветом на реку Таруску, он словно смотрит в вечность.

«Любимые всегда кажутся нам бессмертными», — утверждал Константин Георгиевич. К «доктору Паусту», по-прежнему одному из самых любимых и читаемых русских писателей, с полным правом можно отнести его слова о Чехове: «Он был не только гениальным писателем, но и совершенно родным человеком. Он знал, где лежит дорога к человеческому благородству, достоинству и счастью, и оставил нам все приметы этой дороги».

Паустовский — прививка от того нездорового, что начало укореняться в нашем обществе в «эпоху подмен», в трагические «нулевые».

Как тут не вспомнить его письмо-завещание, которое заканчивается большой душевной болью за будущее России: «...мы жили на этой земле. Не давайте ее в руки опустошителей, пошляков и невежд. Мы — потомки Пушкина, и с нас за это спросится».

Видел бы он нас сегодня!

А что, если и вправду видит?!

Простите нас, Константин Георгиевич!

Огорчаетесь?

Сердитесь?

Жалеете?

Хотите помочь? И по-прежнему помогаете своим ярким, авторитетным писательским словом, не меркнущим, как 31 мая, в день Вашего рождения, закат над Окой...





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0