К юбилею А.М. Горького

* * *

Ленин отзывался о Горьком как о пролетарском писателе, отразившем революционный подъем масс и связавшем свое творчество с делом партии. Определение «пролетарский писатель» вызвало споры. Кто-то соглашался с Лениным, кто-то, напротив, утверждал, что Горький — писатель мещанский, поскольку, будучи выходцем из мещанской среды, писал преимущественно о мещанстве. В 1928 году даже вышла книга П.С. Когана о Горьком, в которой автор доказывал правоту Ленина.

Сам Горький говорил, что не интересуется спорами критиков о том, «пролетарский» он писатель или нет. Но когда его спросили, как все-таки понимать это определение, кого можно назвать пролетарским писателем, Горький рассказал, как сам понимает слова Ленина. Пролетарского писателя, то есть писателя новой, советской России, отличает ненависть к лентяям и паразитам, пошлякам и подхалимам, ко всему, что угнетает человека извне и изнутри, что мешает его свободному росту и развитию. Такой писатель уважает человека-творца, создателя всяческих благ и поэтизирует труд, воспевает новые формы жизни — без эксплуатации и наживы. Он уважает женщину и ребенка, внушает людям активное отношение к жизни и уверенность в своих силах.

С этой точки зрения Горький, несомненно, писатель пролетарский, а не мещанский, несмотря на то что он действительно выходец из мещанской семьи. Кажется, никто в русской литературе так не ненавидел мещанина, как Горький. Отповеди мещанству посвящена не одна страница его прозы, публицистики и писем, многие из его выступлений направлены против мещанства — позора и несчастья мира. По убеждению Горького, мещанство собрало в себе все худшее, что есть и может быть в человеке, всю мелочность, склочность, бессердечие, себялюбие и лицемерие. Писатель с детства видел жестокость, необъяснимую вражду людей, показное благочестие и дремучесть. Он вспоминал потом, как поражала его разница между книгами и жизнью. Герои книг если и враждовали, то из-за грандиозных разногласий, а преступления совершали, движимые могучими страстями. Вокруг же люди дрались и ненавидели друг друга из-за разбитого окна или перебитой куриной ноги, муж увечил жену из-за пригоревшего пирога или скисшего молока, а дети избивались до полусмерти из-за нежелания жить, как жили старики. Часами обсуждалось подорожание сахара или ситца, а чуть не единственной целью в жизни было жульническое высасывание крови ближнего.

Мещанин, в целом сводивший свою жизнь к питанию, размножению и сну, упорствовал в невежестве и суевериях, предубеждениях и предрассудках. В большинстве своем он предпочитал оставаться малограмотным, проявляя враждебную недоверчивость к знанию и мысли и отстаивая право жить по дедовским заветам и сохранять в незыблемости древний семейный и религиозный уклад. Но и будучи религиозным, мещанин оставался лживым и суеверным, сластолюбивым и развращенным.

И не то было плохо, что каждый хотел жить удобно и красиво, а то, что каждый считал только себя достойным такой жизни, следствием чего становилась жестокая борьба за уютный угол, вкусный кусок и собственное право на власть. Копейка светила солнцем в мещанских небесах, разжигая вражду и зависть и толкая на неприглядные поступки. «Горшки, самовары, морковь, курицы, блины, обедни, именины, похороны, сытость до ушей и выпивка до свинства» — такова была жизнь, которую Горький видел сызмальства, именно так и протекало мещанское бытие. И жизнь эта — куцая, убогая, некрасивая, глупая, жестокая и скучная — рано опротивела будущему писателю. Сначала это вызывало в нем неосознанный протест, выражавшийся сперва озорством, а после — пристрастием к странным, необыкновенным людям, к босякам, каторжникам, лиходеям, блаженным. Но потом протест стал сознательным и нашел свое выражение в литературном творчестве. Так появились «Супруги Орловы» (1897), «Фома Гордеев» (1899), «Мещане» (1901), «Городок Окуров» (1909), «Жизнь Матвея Кожемякина» (1909), «Васса Железнова» (1910)...

Всех этих обывателей Горький видел и знал с детства. Вот сытый, благочестивый отец семейства уличается в растлении малолетних, и жена его, дабы спасти дочерей от позора отца, уговаривает чувственного супруга «принять порошок». А вот другой благочестивый отец семейства, усахаривший трех жен и за невозможность венчаться в четвертый раз отправляет любовницу под венец с сыном и присваивает брачную ночь. Недовольного сына избивает и пускает по миру... «Подвиги» мещанские становились материалом для будущих произведений Горького, давали писателю литературную «пищу». И Горький, вооружившись пером как хлыстом, принялся изгонять этих торговцев из храма жизни. Именно в этом он видел назначение художественной литературы: в изживании людских пороков — зависти, жадности, инстинкта собственности, в уничтожении цинизма, лжи, лицемерия, жестокости, в воспитании нового человека.

Но не только быту и нравам мещан посвящены лучшие произведения Горького. Подобно теме «лишнего человека» в русской литературе XIX века, в творчестве Горького возникает тема «блудных детей». Это молодые люди, отошедшие или оторвавшиеся от своей — мещанской — среды, но не нашедшие применения силам и способностям вне ее. Это мещанские дети, раздавленные и сломленные своими отцами. Таков, например, Фома Гордеев, обличающий Маякина: «Не жизнь вы сделали — тюрьму... Не порядок вы устроили — цепи на человека выковали... <...> Душегубы вы!..» Это конфликт отцов и детей, но не тот интеллигентский конфликт, описанный Тургеневым, — у мещан все иначе. Отец-мещанин, встречая сопротивление сына, нежелание идти дедовской стезёй, стремится сломать непутевого отпрыска через колено, растоптать, изувечить, но заставить быть таким, как надо.

Вспоминая юность, проведенную в Нижнем Новгороде, Горький рассказывал о буйствах Дёмки Майорова — хулигана, вора и шулера. В школе Дёмка задал неудобный вопрос законоучителю и был исключен из школы. Отец, пригласив родственников и знакомых, торжественно выпорол Дёмку до потери сознания. Очнувшись, тот бежал, попался на краже, по этапу вернулся в Нижний. И снова был встречен жестоковыйным папашей, на сей раз сломавшим сынку нос и несколько ребер. Дёмка снова сбежал, уверенно встав на кривую дорожку. И таких, как этот Дёмка, Горький встречал десятки. Наблюдая за этими «блудными детьми», он создал типаж мещанского сынка, описал конфликт поколений мещан. Сам он утверждал, что подобные наблюдения подвигли его сделаться писателем. Одна из корреспонденток Горького обращалась к нему в письме: «Мне 15 лет, но в такой ранней молодости во мне появился писательский талант, причиной которого послужила томительно бедная жизнь». Это верно и по отношению к самому Горькому, жизнь которого с юности хоть и была насыщена впечатлениями, но оставалась «томительно скучной». Так и стал он обличителем мещанства и певцом «необыкновенных» людей — сначала босяков, а впоследствии — революционеров. И те и другие были для Горького людьми, не привыкшими жаловаться на жизнь, а на мещанское благополучие смотревшими насмешливо, но не из зависти, а скорее из гордости, из чувства собственного достоинства.

Как писатель, Горький хоть и был нелюбим некоторыми коллегами — довольно резко о нем отзывались Д.С. Мережковский и З.Н. Гиппиус, И.А. Бунин и В.В. Набоков, — однако еще до революции снискал поистине мировую славу. Его ценили Л.Н. Толстой и А.П. Чехов, в разное время с восхищением говорили о Горьком Р.Роллан и Лу Синь. Необыкновенно точно обрисовала место Горького в русской литературе М.И. Цветаева. В одном из писем по поводу присуждения Бунину Нобелевской премии она написала: «Я не протестую, я только не согласна, ибо несравненно больше Бунина: и больше, и человечнее, и своеобразнее, и нужнее — Горький. Горький — эпоха, а Бунин — конец эпохи...» Он действительно стал эпохой, знаменуя переход от старого к новому. Он не просто родоначальник социалистического реализма, его усилиями появилась литература молодого советского государства, а имя Горького и его творчество соединили русскую литературу XIX века с новой, пролетарской литературой, передав традицию и призвав к сохранению лучшего. Литература служит делу познания жизни, считал Горький, для будущих поколений она сохраняет историю быта, настроений и особенностей своей эпохи.

Но для того чтобы создать новую литературу, надо учиться у русских писателей прошлого. Возьмите все лучшее в прошлом, заимствуйте опыт предшественников — призывал он молодых советских литераторов. Учитесь у Достоевского наблюдать за людьми, чувствовать людей, чтобы оживлять их на страницах своих книг и рассказов, учитесь его артистизму в создании образов. Все персонажи Достоевского говорят каждый своим языком, невозможно спутать Ивана и Алешу Карамазовых по репликам в романе. Учитесь у Льва Толстого пластике, рельефности изображения, способности не просто описывать, но создавать почти видимые картины. Учитесь мягкости, точности и лаконичности у Чехова, стилизации у Бунина, а русскому языку — у Лескова, прекрасно владевшего кондовым русским языком. Учитесь наблюдательности, обобщению, типизации, то есть синтезу отдельных черт, присущих людям одной породы... Русская литература, несмотря на сравнительно недолгую свою историю, настолько уже богата, что способна научить очень многому. Так, например, принято считать, будто Горький испытывал влияние Ницше, был увлечен его идеями и даже подражал немецкому философу. Сам Горький категорически отрицал это, уверяя, что существенное влияние на него оказали только три русских писателя: Помяловский, Глеб Успенский и Лесков.

Но это отнюдь не означает, что Горький призывал замкнуться на себе, уйти в культурную изоляцию. Напротив, изучение мировой культуры, мировой литературы он считал важнейшим делом для молодых литераторов. Более того, учиться, считал Горький, нужно и у врага, если у него есть чему поучиться. Огромную работу проделал писатель, разъясняя советской молодежи, что такое литература, как следует учиться писать, на что в первую очередь обращать внимание и каковы задачи советской литературы, нуждающейся и в новых темах, и в рассказах о людях, раньше остававшихся за кругом писательских интересов. Снова и снова он повторял: учите родной язык, доводите владение им до совершенства. Язык — инструмент писателя, недопустимо писать коряво, косноязычно. Нужно расширять лексикон, учиться облекать впечатления и мысли в простую и яркую форму. Он сетовал, что слишком многие писатели знают язык плохо и обращаются с ним варварски.

Художественная литература — это не просто рассказ о событиях, но их изображение в образах, картинах. Поэтому талантливым Горьким называл того писателя, кто обладает даром наблюдения, сравнения, отбора типического и заключения полученного материала в одно лицо, то есть в литературный образ. Важнейшую роль здесь играет воображение, завершающее процесс наблюдения, изучения и отбора материала. При этом писатель обязан сыграть роль своего героя, побыть временно тем, кого описывает: «...будучи щедрым, обязан вообразить себя скупым, будучи бескорыстным — почувствовать себя корыстолюбивым стяжателем, будучи слабовольным — убедительно изобразить человека сильной воли». Понятно, что такое перевоплощение под силу только развитому воображению.

И если обобщить, два условия необходимы для того, чтобы литературное произведение могло считаться художественным. Это, во-первых, совершенная словесная форма, которую придает простой, точный, яркий и лаконичный язык. А во-вторых, образная передача наблюдений.

Огромное значение придавал он критике, сетуя, что полноценной критики пока просто не существует в советской литературе. И несмотря на то что критиков много, толку от них почти никакого. И вместо того чтобы заниматься текущей литературой, критики, разбившись на группы, выясняют друг с другом отношения, причем «тоном враждебным, перенасыщенным грубейшими личными выпадами». А взаимные унижения и заушения более или менее известных критиков взращивают и среди начинающих такие же дикие, грубые нравы. Литератор как мастер критиков почти не интересует, зато в нем либо ищут приверженца той или иной группы, либо пестуют его «как солдата своего взвода». Все это необыкновенно удручало Горького, много писавшего и выступавшего о критике как о важнейшем направлении. Как было бы хорошо, призывал он, если бы критика давала ежегодные литературные обзоры. Критике стоит учить начинающих писателей краткости, ясности, грамотности, а не выяснять отношения и не дробить литературный мир на группки.

И точно в противовес такой раздробленности, для преодоления групповщины, для объединения сил молодой советской литературы был создан, при участии Горького, Союз писателей СССР. В апреле 1932 года вышло постановление ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций». Постановление призывало «объединить всех писателей, поддерживающих платформу Советской власти и стремящихся участвовать в социалистическом строительстве, в единый союз советских писателей». Устав Союза писателей СССР гласил, что организация объединяет «профессиональных литераторов Советского Союза, участвующих своим творчеством в борьбе за построение коммунизма, за социальный прогресс, за мир и дружбу между народами». В 1932 году был создан Оргкомитет Союза писателей под руководством Горького, и тогда же он возглавил работу по подготовке к I съезду нового союза. 1 июня 1934 года союз выдал первый единый членский билет, обладателем которого стал Горький. А 17 августа он открыл Всесоюзный съезд писателей, где выступил со вступительным словом, докладами и заключительной речью.

Открывая съезд, Горький объявил, что цель нового союза — «организовать литературу как единую культурно-революционную силу», что ни в коем случае не должно и не может отрицать или стеснять разнообразия творческих приемов и стремлений писателей. Эта организация подразумевала не просто благоустройство литераторов, но в первую очередь распределение писательских сил по различным направлениям, то есть организацию работы советских писателей, объединенных с государством одной целью — строительством нового общества. Например, по инициативе Горького и при его редакторском участии с конца 20-х годов стали выходить серии книг «Жизнь замечательных людей», «Библиотека поэта», «История молодого человека XIX столетия», а также труд «История Гражданской войны», серия «История фабрик и заводов». Так вот к работе над этими книгами и привлекались самые разные литераторы.

На I съезде Союза писателей Горький говорил о необходимости изучать свое прошлое. И в написании книг о прошлом должны, по его мнению, участвовать сотни советских писателей. Другими словами, задачей нового союза была работа на благо государства, помощь государству в решении предстоящих и текущих задач — в частности, задачи воспитания и просвещения. Советская литература, по мнению Горького, при всем разнообразии талантов, должна быть организована как единое целое, «как мощное орудие социалистической культуры».

Даже рассуждая о художественной литературе, Горький отметил общую цель членов союза. Речь шла о новой литературе в новом государстве, потому и задачи свои писатели должны понимать по-новому. И если главной темой дореволюционной литературы была драма так называемого «лишнего человека», то новая литература заявила о необходимости представить человека труда и поэтизировать сам труд. Вместе с тем Горький, всю жизнь изобличавший мещанство, призвал не оставлять и эту тему и попытаться создать образ мещанства в одном лице, причем изобразить так же крупно и ярко, как изображены мировые типы Фауста, Гамлета и пр. Мещанские проявления — зависть, пошлые сплетни, жадность, взаимная хула — живы и в писательской среде, и Горький призывал решительно отказаться от этих рудиментов, мешающих общему делу и несовместимых с новыми идеями. Молодое советское государство должно воспитать «тысячи отличных мастеров культуры», и в этом намерении ему должен помочь Союз писателей, организовав всесоюзную литературу «как целое». А это возможно только при очень строгом и беспристрастном подходе к качеству книг, к воспитанию и самовоспитанию советского писателя. В связи с этим он опять много говорил о критике, о ее значении для писателей, признавая, что настоящей честной и профессиональной критики попросту нет — «критика наша неталантлива, схоластична и малограмотна» и все еще показывает слишком много мелкой мещанской злости. Критик не отмечает достоинства и недостатки автора, но либо перехваливает, «если он связан с автором личными симпатиями», либо опускается до «мелких, личных дрязг».

Много говорилось на съезде и о национальном вопросе. Горький призывал писателей учить историю и языки разных народов СССР, заниматься переводами и выпуском альманахов текущей художественной литературы братских национальных республик. И уж конечно ни о какой национальной или любой другой сегрегации не могло быть и речи в ту пору.

Закрывая съезд, в заключительной речи 1 сентября 1934 года Горький воскликнул: «За работу, товарищи! <...> Да здравствует всесоюзная красная армия литераторов!..»

Можно сказать, что с этих слов началась новая эпоха в русской литературе. Новые задачи, новые методы и стили, новые взаимоотношения и подходы, новые требования и масштабы работы. И все это — Горький.

* * *

Нельзя утверждать, что 150-летие А.М. Горького осталось в нашей стране без внимания. Ряд мероприятий были запланированы на март 2018 года в самых разных уголках страны. Городские и сельские библиотеки загодя готовились к выставкам, лекциям и даже к экскурсиям. В Нижнем Новгороде — на родине Алексея Максимовича — прошла реставрация сразу трех музеев. ИМЛИ имени А.М. Горького РАН выпустил несколько книг, так или иначе связанных с жизнью и творчеством писателя. А кроме того, продолжается выпуск его полного собрания сочинений. Стоит сказать, что работа в ИМЛИ над выпуском этого собрания началась еще в 1966 году. С 1968 по 1974 год выходила серия «Художественные произведения» в 25 томах, включающая рассказы, повести, романы, драматургические произведения, а также стихотворения. Серия «Письма» в 24 томах дает самое полное представление об эпистолярном наследии писателя, отразившем как факты его биографии, так и события переломного времени, свидетельства формирования в России нового человека и нового типа сознания. Даже те письма, что публиковались когда-то с купюрами, печатаются теперь полностью. В 2018 году должен выйти 21-й том. В дальнейшем планируется издание серии «Публицистика» в 20 томах.

Юбилей А.М. Горького включен в календарь важнейших международных дат ЮНЕСКО на 2018 год. Кстати, Россия, помимо Горького, номинировала 100-летие со дня рождения А.И. Солженицына и 200-летие со дня рождения И.С. Тургенева и Мариуса Петипа.

Словом, мероприятия, связанные с юбилеем писателя, готовились и в России, и за ее пределами. В Москве к юбилею даже вернули памятник Горькому на площадь Тверской заставы. А глава Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям Михаил Сеславинский в одной из передач на канале «Культура» заверил, что «творчество Горького, его произведения не покрылись нафталином». Чем конечно же очень утешил и успокоил всех любителей отечественной словесности.

Однако по мере приближения юбилея становилось очевидным одно: интерес к личности Горького, к его жизни, творчеству, его влиянию на мировую культуру, даже к обстоятельствам его смерти, в России, на государственном уровне, отсутствует. Вот к А.И. Солженицыну такой интерес есть, к останкам царской семьи, а равно и к загадкам ее гибели, тоже есть. А к писателю, оказавшему влияние на всю мировую культуру XX века и ставшему родоначальником новой, по сути, литературы, имевшему заслуженную всемирную славу и любимому на родине всеми — от школьников до красноармейцев, интереса нет. В подобных случаях российская власть напоминает барчука, который получил огромное наследство, но не знает ему цены и оттого не понимает, как им лучше распорядиться. Впрочем, то обстоятельство, что московский памятник все же вернули на законное место, уже внушает оптимизм и надежду на то, что писателю, которого К.Г. Паустовский называл «совестью, честностью, нашим мужеством и любовью», рано или поздно воздадут должное. Даже несмотря на то, что и творчество его, да и сам образ не близки, а то и откровенно враждебны нынешним правителям России.

Но центральные, и особенно государственные, СМИ к юбилею Горького никаких особенных сообщений не подготовили, информацией о конференциях и обсуждениях жизни, творчества или кончины писателя не баловали. А Следственный комитет Российской Федерации не обещал гражданам проверить версию убийства Горького и наконец поставить точку в этом запутанном и нашумевшем деле. Между тем было бы неплохо, если бы к 150-летию писателя российская власть поспособствовала расследованию и установлению истины. Наверняка такое следствие вызвало бы больший интерес и меньшее раздражение, нежели проверка СКР версии ритуальности убийства царской семьи. Если митрополит Тихон (Шевкунов) уверяет нас, что ничего нельзя игнорировать «при восстановлении полной картины происшедших 100 лет назад екатеринбургских событий», то почему бы не восстановить картину событий, произошедших восемьдесят лет назад в Москве? Тем более что в марте 2018 года исполнилось не только 150 лет со дня рождения А.М. Горького, но и 80 лет завершения процесса по делу «правотроцкистского блока». В марте 1938 года, зачитывая обвинительное заключение, государственный обвинитель прокурор А.Я. Вышинский заявил: «Как установлено следствием по настоящему делу, А.М. Горький, В.Р. Менжинский и В.В. Куйбышев пали жертвами террористических актов».

Тогда, в марте 38-го, обвинялся двадцать один человек, включая Н.И. Бухарина, А.И. Рыкова, Г.Г. Ягоду, врачей Л.Г. Левина и Д.Д. Плетнева, секретаря Горького П.П. Крючкова и др. На заседании суда Крючков и Левин говорили, что поручение убить Горького им дал Ягода. Что будто бы ради сокрытия улик больному вводились обычные лекарства для усиления сердечной деятельности, но в огромных дозировках. По приговору суда виновные были расстреляны, а версия гибели А.М. Горького от рук «кровавых правотроцкистов» утвердилась как официальная. В том же 1938 году вышла книга М.Кольцова «Буревестник: жизнь и смерть Максима Горького». Кольцов называл Горького передовым и крупнейшим борцом за коммунизм и тем самым объяснял, почему огонь «правотроцкистского блока» был направлен именно на писателя. Одновременно Троцкий за границей обвинял Сталина, настаивая, что Сталин всего лишь «слегка помог разрушительной силе природы». Спустя время стали говорить, что Горький умер естественной смертью от болезни легких. Потом Троцкий незаметно ни для кого вошел в моду, в обиход попали ругательное слово «сталинист» и представления о Сталине как о безусловном злодее. Убийство Горького стали приписывать Сталину, якобы опасавшемуся, что писатель расскажет на Западе страшную правду о Советском Союзе. Потом и эту точку зрения отвергли, отнеся все «убийственные» версии к области мифологии и снова согласившись считать, что смерть писателя была естественной — от пневмонии. Но уже в начале 2000-х были впервые опубликованы некоторые документы, вновь заставившие задуматься об убийстве. Другими словами, какого-то единого и обоснованного мнения на этот счет не существует до сих пор. Вот почему участие государства, в частности проверка Следственным комитетом разных версий, помогло бы прекратить споры и установить истину, ведь речь идет об одном из самых влиятельных людей XX века и национальном достоянии России.

Пока же, с учетом недавно опубликованных документов — воспоминаний близких людей, истории болезни, заключения о смерти и пр., о кончине Горького известно следующее. Весной 1936 года писатель жил на даче в Крыму, в конце мая приехал в Москву. Почти сразу он, возможно, простудился. Но не исключено, что заразился гриппом от внучек. С 1 июня он находился на даче в Горках-10, где за ним наблюдали лучшие врачи, в том числе и «кремлевские». Странности начались очень скоро, что отмечает в своих дневниках комендант дома на Малой Никитской И.М. Кошенков.

Во-первых, вскоре после того, как Горький заболел, из дома на Никитской был вывезен его архив — Кошенков пишет, что обычно, когда писатель работал в Горках, ему из Москвы переправляли только поступившие за день письма. Но в тот раз речь шла о десятках, если не сотнях папок, сложенных в беспорядке и наскоро перевязанных веревками. Создавалось впечатление, что кто-то знал: Горький больше в дом на Никитской не вернется.

Во-вторых, смерти писателя явно ждали. Но кто именно и почему — осталось неизвестно. Звонки с вопросами о здоровье Горького поступали круглосуточно, но время от времени выражались неуместные соболезнования. Даже Н.И. Бухарин, бывший в ту пору главным редактором «Известий», то справлялся, куда направить телеграмму, то рассказывал, что в редакцию сообщили о смерти Горького. Слухи о смерти ползли по Москве, и не только в «Известия», но и в другие редакции поступали сообщения о кончине писателя. 8 июня он действительно едва не умер. Во всяком случае, окружавшие его люди были уверены, что помочь ему ничем уже нельзя. Однако Алексея Максимовича вернул к жизни укол камфары, сделанный медсестрой, так что после укола больной даже общался с приехавшими его навестить Сталиным, Молотовым и Ворошиловым. А ведь Сталин приезжал еще несколько раз и как будто хотел о чем-то переговорить с умирающим. Но Горький был настолько слаб, что нужный разговор так и не состоялся.

В-третьих, несколько раз кто-то звонил в дом на Никитской по «вертушке», то есть по правительственному телефону, и, не называя себя, говорил что-то очень странное. Так, один раз незнакомец спросил: «Почему нет у Алексея Максимовича Плетнева? Он — сердечник. Вы это знаете. Кто у вас отвечает за жизнь Горького? А где же любимец Алексея Максимовича Сперанский? Отшили Плетнева?» Совершенно бессмысленный набор фраз, поразивший Кошенкова и добавивший напряжения в атмосферу дома на Никитской. В другой раз неизвестный позвонивший сказал: «Вы что сидите на Никитской? Помогайте!.. Сволочи!» Потом опять кремлевский телефон: «Что, достигаете желанного, подлецы?»

В-четвертых, вскоре после того, как Алексей Максимович слег в Горках-10, там, на даче, началась настоящая эпидемия ангины, из-за чего пошли разговоры о распространившейся инфекции. Заболели и были вывезены в Москву семь человек, после перевозки которых даже продезинфицировали автомобиль.

Все это происходило на глазах у И.М. Кошенкова, и как раз таки эти странные факты дают исследователям основания говорить об имитации естественной смерти Горького. Когда писатель умер, в его клиническом диагнозе значилась, помимо туберкулеза, сердечной недостаточности, бронхопневмонии и пр., пр., пр., еще и инфекционная нефропатия, то есть наличие некой инфекции врачи подтвердили. Вполне вероятно, что это была инфекция, неопасная для молодых и здоровых организмов, но критическая для пожилого человека, страдавшего туберкулезом.

Вспоминается в связи с этим эпизод из «Мастера и Маргариты»: «...по лестнице подымались двое последних гостей.

— Да это кто-то новенький, — говорил Коровьев, щурясь сквозь стеклышко, — ах да, да. Как-то раз Азазелло навестил его и за коньяком нашептал ему совет, как избавиться от одного человека, разоблачений которого он чрезвычайно опасался. И вот он велел своему знакомому, находящемуся от него в зависимости, обрызгать стены кабинета ядом...»

Имел ли в виду Булгаков Горького — неизвестно, но то, что речь шла о расстрелянном в 1938 году Ягоде, — несомненно. Именно Г.Г. Ягода снискал в свое время славу отравителя и «фармацевта», распорядителя лаборатории ОГПУ-НКВД. А кроме того, исследовательница жизни и творчества А.М. Горького Л.А. Спиридонова сообщает о документах, уже после смерти писателя вклеенных доктором Л.Г. Левиным в «Историю болезни Пешкова Алексея Максимовича». Первый документ датирован 8 июня 1936 года, то есть именно тем днем, когда писатель был при смерти и когда о кончине его поползли слухи по Москве. Это не что иное как обращение заведующего консульским отделом СССР во Франции П.И. Бирюкова к начальнику Лечебно-санитарного управления Кремля И.И. Ходоровскому с предложением применить при лечении писателя сыворотку от гриппа, созданную в Париже неким доктором Онг-Гвае-Свяном. Якобы этот голландский доктор китайского происхождения очень симпатизирует Советскому Союзу, на основании чего сыворотку можно использовать без дополнительных проверок, которые к тому же и проводить-то некогда. Сыворотку неведомого китайско-голландского эскулапа доставили в Москву и, по всей видимости, ввели Горькому. И только после смерти писателя, наступившей 18 июня 1936 года, и последующей кремации сыворотку проверили и убедились в ее безвредности. Причем 25 июня доктор Левин приобщил к «Истории болезни...» сведения о таинственной сыворотке, а проверка ее состоялась на следующий день, то есть 26 июня.

Подозрительного и странного в этой истории очень много. И все же остается вопрос: кому понадобилось убийство пожилого и больного писателя? Чем и кому досадил Горький? Кто боялся его настолько, что прибегнул к тайному умерщвлению в духе Екатерины Медичи? И вот тут мы попадаем в область догадок и фантазий, откуда литературоведы и филологи вряд ли без помощи соответствующих специалистов смогут вывести нас в область фактов и знания.

Да, сегодня уже не отрицается, что антисталинская оппозиция действительно существовала и переворот в Кремле готовился. И Горький, как считает, например, филолог А.В. Евдокимов, «был осведомлен о некоторых деталях плана оппозиции по отстранению И.В. Сталина от власти». На следствии Ягода признавал, что заговорщики боялись Горького, что Енукидзе в свое время рассказывал о многочисленных и неудачных попытках оторвать писателя от Сталина и что именно Енукидзе поручил Ягоде подготовить убийство Горького.

Историк Ю.Н. Жуков тоже пишет о серьезных разногласиях и противостоянии внутри партии. Кто-то, например, категорически не принимал сталинскую внешнюю политику: вступление СССР в Лигу Наций, подготовку создания Восточного пакта, то есть воссоздание, по сути, Антанты. Кто-то осуждал подготовку новой Конституции. А Троцкий между тем открыто призывал «убрать Сталина», совершить новую революцию. Но вокруг противостояния власти с оппозицией существовало немало загадок. Например, Жуков пишет о «плотной завесе тайны», окружавшей дело Енукидзе, что, по мнению историка, связано с международной ситуацией, с ожиданиями и планами Советского Союза, с необходимостью поддерживать репутацию надежного политического и военного партнера. Словом, как считает Жуков, «все приходилось подчинять интересам внешней политики».

В ряду прочих гипотез о смерти Горького можно рассматривать и то, что убийство такого видного деятеля было совершено оппозицией именно с целью обвинить и дискредитировать Сталина перед международным сообществом и помешать тем самым проводимой им внешней политике, а заодно и подготовить почву для последующего затем переворота. В то же время Ягода на следствии показывал, что Горький выступал горячим сторонником Сталина и его курса. При свержении Сталина нельзя было бы не учитывать огромного влияния Горького как внутри страны, так и за рубежом. И если бы Горький остался жив, он, конечно, поднял бы голос против оппозиции. А его голос, возможно, прозвучал бы громче других. Словом, при живом Горьком свержение Сталина имело дополнительные риски. К сожалению, показания обвиняемых на следствии не могут по известным причинам служить источником достоверной информации. А потому, повторимся, все это лишь гипотезы и догадки.

До сих пор в деле Горького не поставлена точка. Смерть великого писателя остается по сей день загадкой, только подчеркивающей абсурдность происходящего в России. Вместо того чтобы внести ясность в биографию выдающегося писателя и человека, государство наше ударилось в мистику и мракобесие, проверяя события столетней давности на ритуальность. Вместо того чтобы воздать должное одному из наиболее авторитетных и уважаемых людей ушедшего столетия, одному из организаторов литературного процесса в советской России, определившему ход русской литературы и создавшему новые направления в отечественном книгоиздании, государство возвеличивает сомнительных персонажей, символизирующих для России крах и разрушение. И тем самым только утверждает культ разрушения над культом созидания. Стоит ли потом удивляться...