Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Стихи из книги «ГУЛ»

Вячеслав Вячеславович Киктенко родился в 1952 году в Алма-Ате. Окончил Литературный институт имени А.М. Горького, семинар Льва Ошанина. После школы работал на производстве: монтировщиком сцены, сварщиком, экска­ваторщиком, а после окончания института — в издательствах, журналах, Союзах писателей Казахстана, России. Автор поэтических книг и переводов, подборок в периодике разных стран. Лауреат литературных премий. Член Союза писателей СССР. Живет в Москве.


* * *
Протопамять, прибоем скликающая,
Ко пределам ты всех прислонишь,
Словно раковина неумолкающая,
Полнясь гулом пустующих ниш...


* * *
Вазочка керамическая,
Веточка историческая,
Весточка призрачных лет,
Сказочка, в общем, лирическая, —
Юрской долины скелет.

В камне, столетьями стиснутом,
В оттиске палевом, пристальном,
Ветвь на столе моем письменном,
Точно на старте атлет
С торсом, в ристалище вписанным,
Вдруг излучится таинственным,
Белесоватым, неистовым
Светом реликтовых лет.

Тмили, томили, печалили...
В камень прожилья впечатали,
Словно бы тени отчаяния,
Нити ветвящихся ген,
А листья как рвались попарно, так
И после старта, секунд, атак
В камень ворвались, как в памятник...

Всех победил этот папоротник,
Бледный, как проторентген,

Под томными, темными склонами,
Под тоннами, под миллионами
Выносов рудных, под стонами
Штолен, забытых на дне,
Известняками изваянная,
Веточка, озеваемая
Змеями, зноями, маями,
Словно бы в медленной магии
Вставших огней в глубине,
Вдруг, колдовски вызываемая,
Вдруг зашумит по весне...

Чушь. Под забоями, сваями
Тишь. Это невосставаемо.
Ни наяву, ни во сне.

...и отдается листва ее
Медленным шумом во мне.


* * *
Мне снилась Ручьевая... и видел я тогда,
Что это ключевая на роспуске вода,
Там шлюзы клокотали, и домик угловой
За узловой считали, за главный ручьевой.
Там скрежетали ржаво колеса, рычаги...
Подлёдная держава вздымала позвонки,
Там отворяли реки, вскрывали полыньи,
Сновали человеки, монтируя ручьи,
А с рупором на скалах стоял над всем один
И мощно матюкал их какой-то господин,
И — засверкал на сколах многоочитый хруст,
И загремело в долах торжественное: «Пуск!..»
И видел я, следящий за роспусками рек,
Что мощи Настоящей не слышит человек,
И понял в миг единый
Кто стать над этим смог,
Один, над каждой льдиной,
Единый только...

...смолк
Шум-гомон.
Ручьевая,
Ключами отзвеня,
Сверкала, вырывая
Огонь из-под огня,
Шла сила зоревая,
Рубином лед граня...

И шла вода живая по жилам сквозь меня.


* * *
Я знаю, когда за полегшей травою
Завоют глухие-глухие метели —
Безмолвные предки во мне этим воем
Выговориться захотели.

Они намолчались в минувшем,
Они развернулись в былинах.
Я слушаю, слышу их души
В распевах туманных и длинных.

Я знаю, мне брезжит здесь что-то иное,
Как все неземное, туманно, тягуче,
Но знаю, что это родное, родное!
Родное, оно неминуче.

Я знаю, что если колючие ветки
Скребутся сквозь камень, ярясь и сутулясь, —
Мои молчаливые предки
Выговориться потянулись.

Я знаю, что все это дико,
Но я напрягаю свои
Суставы,
Тянусь к ним, как та ежевика,
Кладбищ раздвигаю слои,
Тянусь по уклонам, как та ежевика,
Любым переломом, суставом —
                                                            пусть дико! —
По скалам,
                         отвалам,
                                       по древним завалам,
Сквозь мраки, овраги, шурфы, буераки
Вытягиваюсь...
Мои!


* * *
Шестигранною, костяною
Рамкой пущенный сквозь весну,
Нетопырь снует под луною,
Перечеркивает луну.
Черновязи безумная спица,
Тайноклинописи перо,
Полумиф, полузверь, полуптица,
Кошка-мышка, цифра «зеро».
Ворожбы и светобоязни
Наводящий жуть ветеран —
В темной замше палач для казни,
Перепончатый бумеранг,
Ископаемый птеродактиль,
Прошмыгнувший под прессом лет...

Оставляет от мифа редактор
Микрофабулу. Микроскелет.

Вот и всё. Ни зверем, ни птицей
Обозначиться не спешит.
Ужас кружится над черепицей.
Жуть кожевенная ворожит.


* * *
Человек в предчувствии свиданья
Видит сон, туманный, как мираж:
Где-то в самом центре мирозданья
Спит ржаным калачиком мураш,
Спит и видит сон о том, что имя
Всякое означится в огне,
Спит мураш, антеннами своими
Ловит смутный сон о Судном дне.
Ну а божья пчелка, божья птица
Избегут, крылатые, суда?..
Спит мураш, и человеку снится
То, что и не снилось никогда:
Стебель крови в чащах неземного,
Хвощ антенны в земляной норе
И на влажном гребне позывного
Солнышко личинкой в янтаре.
Видит он, что центра у вселенной
Вовсе нет и доложить нельзя
Центру то, что всякою антенной
С ним на связь выходят все и вся...


Единая трофическая цепь

«Трофическая цепь»... какой статут
Всепожиранья, рёва, зова, зыка!
А если проще — все убийцы тут.
Все жрать хотят. Такая вот музыка.

Единая трофическая цепь.
Ягненок травку щиплет в палисаде,
Ягненка волк утаскивает в степь,
А там охотник прячется в засаде...

По кругу ходит смерть в цепи миров,
По солнцу ходит стрелка часовая.
И только жизнь обратно гонит кровь,
Лады блатной музыки надрывая...


* * *
Рачьим глазом зыркнет почка,
Семя высунет иглу
Из колючего мешочка,
Раскаляющего мглу,
И земля во сне услышит,
Различит укол земля,
И очнется, и задышит,
Дым тяжелый шевеля.
Поползут по полю сами
Стебли, выпучив глаза.
И глазами, и усами
Заползая в небеса!


* * *
На отшибе Млечного Пути,
В захолустье, как уж ни крути,
В Солнечной системе, на Земле,
На Соборной площади, в Кремле,
Встретились однажды я и ты.

И возникли русские черты...

И Россия, светом тяжела,
Сплавила до зернышка тела,
А потом взорвала, горяча,
Яблоко у млечного плеча,
И ветвистый вспыхнул свет в горсти
Яблонькой у Млечного Пути...
в Солнечной системе... на Земле...
На Соборной площади... в Кремле...


* * *
В какой цивилизации другой
Размах найдешь такой и стиль такой?
Громадна, горячая, как баба, домна,
Разверстый пах печи ярит полунагой,
Громадный кочегар с огромной кочергой,
И все вокруг так страстно и огромно —
Штыри и дыры, раструбы, огни...
Ты только отстранись и загляни
Из вечности — в музей времен угарный:
Средь архаичных капищ, мертвых трасс
Советский эпос источает страсть,
Как звероящер, вечно авангардный!


* * *
Как я пел, заливал без зазрения
В шебутной пэтэушной тоске
Про экскаватор серебряный
На золотом руднике!

Он пронзает алмазными зубьями
Зоны залежей, скалы круша,
И, рыжьём ослепляя, безумными
Искушеньями сыплет с ковша...

Хохотали ребята с окраины,
Кореша из рабочих трущоб,
Зарывались в мои завирания
И гудели — гони, мол, еще!

И я пел, вдохновясь, про машинное
Отделение, все в зеркалах,
Все карельской березой обшитое,
Бра на стенах, ковры на полах.

И сулил, оборзев, несказанные
Разнарядки, машины с нуля,
Кабаки, пиджаки импозантные,
Леваки на погрузке угля...

А достался изгвазданный хлябями,
Растерявший меж грёз интерьер
Беззаветный трудяга «Челябинец»
Да песком ослепивший карьер.

Дни тянулись кубовые, трудные,
И кривые, видать, зеркала
Завернули не в золоторудные,
Затянули в иные дела.

Променял я и дива карельские,
И высокий, срывавшийся в крик
Рев мотора в отчаянном реверсе
На нечаянный перышка скрип...

И грустится порой мне, и плачется
Сам не знаю, о ком и о чем,
Что за речью, за строчками прячется
И маячит за левым плечом.

Но мерцает из давнего времени,
Все зовет, затонувший в песке,
Мой экскаватор серебряный
На золотом руднике...


* * *
Я не знаю, как тянется пряжа,
Как и многой другой чепухи,
Как из золота, света и сажи
Вьются тонкою пряжей стихи.
Я не знаю, зачем эта плата
За все то, что постигнуть невмочь,
Если полднями плавится злато,
А потом проливается в ночь?
И зачем это все, залитое
Перезвонами рифм над пером,
Если сходит во мрак золотое,
А вытягивается — серебром?
Я не знаю, зачем эта кража
Чьих-то снов, замерцавших едва,
И откуда она, эта пряжа,
И куда они тянут, слова...


* * *
...но этот луч — меж двух берез — у школьного окна,
Зачем всю жизнь он бьет в наш класс? Там девочка одна.
Зачем всю жизнь мой первый класс так больно ослеплен
И взгляд — через плечо — всю жизнь, всю жизнь ошеломлен?
Мгновенный взгляд — украдкой, вскользь, — там девочка одна,
В зеленом платьице, в тени... но — вспышка из окна!
Я не могу туда смотреть, я вспыхну, я сгорю,
Засвечен, выдан, уличен!.. и все-таки смотрю.
Какое там заговорить! Взглянуть, и то нельзя,
Там удивленные ее распахнуты глаза,

Там фартук нежный в кружевах кромешной белизны,
Там перьев литерный набор нездешней новизны,
Пенал и перочистка там, непроливайка там,
Точилка, ластик, карандаш, все чинно, по местам,
Нажим упруг, и сталь остра, ажурны стёжки строк,
И вдруг — пружинящий с пера! — лазурный веерок
И укоризненный, — за что, за что мне? — слезный взор...
Крест-накрест фартук... стёжки клякс... урочливый узор...

Когда б лишь фартук, Боже мой, когда б лишь кружева!
Пока не кончился урок, та девочка жива,
И не летел на красный свет тот страшный грузовик,
И не кричал, закрыв лицо, вчерашний фронтовик,
И не вносил директор весть, и класс не цепенел,
Пока звонок не прозвенел... а он и не звенел.
Он никогда не прозвенит! И луч тот из окна
Все бьет и бьет в несметный мрак... — там девочка одна...
 





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0