Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

У засечной черты

Евгений Николаевич Головин родился в 1961 году в Москве. Окончил вуз по военно-юридической специальности. С 1983 по 2002 год состоял на военной службе. Вышел в отставку в звании майора.
Живет в Москве. В журнале «Москва» публикуется впервые.

В течение семи лет автор собирал, составлял, складывал эпизоды из жизни российских гардеробщиков, и результатом стал многостраничный и многосложный гранд-опус. По ходу повествования выяснилось, что серость, невыразительность и неприметная обыденность служителя крючка и петельки только кажущаяся, на самом деле личность работника раздевалки не так проста, в его трудах кроется особенный смысл, а неприкосновенное обиталище гардеробщика полно загадочных явлений.
 

Определенно они сохранили старинные традиции обслуживания и свою рафинированную культуру, которая отчасти размывается влиянием новейшего времени, а также новостями из-за бугра о том, что умные механизмы скоро вытеснят их отовсюду, повсеместно сживут гардеробщиков со свету. Пропадет, исчезнет, канет в лету само понятие «гардеробщик», и в словарях русского языка оно будет с припиской «устаревшее». Тысячелетняя история такого вида деятельности человека прервется без всякой надежды на возобновление. О гардеробщиках как о людях особого склада начнут забывать, а через поколение о такой профессии будут знать только историки и археологи.

А действительно, пока они существуют среди нас, что мы знаем и о чем догадываемся, когда пристально и сочувственно смотрим на неутомимого одёжного деятеля, коменданта тряпичной кладовки? Мир старого гардеробщика обширен, глубок и непознаваем. Сотни людей за одну только смену пред ним являются, его касаются и исчезают. Он видит лица, глаза, руки, прижав к себе, почти обняв, носит их одежду. Вешает в том месте, где в ожидании хозяина ей будет покойно. Может, вы замечали, что облачения своих подопечных гардеробщик относит в разные места? И это при том, что есть свободные вешалки рядом, а он почему-то некоторые убирает в дальний конец. Конечно, не все гардеробщики обладают осознанной повышенной чувствительностью, но на интуитивном уровне многие из них ощущают невозможность нахождения каких-то вещей рядом друг с другом. Таким образом, они предотвращают столкновение антагонизмов, развитие конфликтов, борьбу вещественных сил и взаимное заражение. Своей полезной и добросердечной деятельностью гардеробные интенданты сохраняют в своей каптёрке равновесие, тишину и гармонию.

В момент раздевания (процесс до некоторой степени интимный) с полным доверием мы разоблачаемся перед гардеробщиком, отдаем ему часть своего «я», заключенное в одежде, нами носимой. Право же, каждый из нас в глазах проницательного гардеробщика выглядит как Аполлон Бельведерский, поскольку только он, привещественный разоблачитель, может видеть человека сквозь оставшуюся на нем одежду. Иногда становится заметно, как от смущения гардеробщик не знает, куда девать глаза. Закончив дела или завершив отдых, мы вновь возвращаемся в его тихий уголок (по-старинному куток или закутье), а он как будто только вас и ждал: встает навстречу, хотя вы еще не приблизились, позой, мимикой и жестами выражает желание вам послужить. Он мягок, уступчив, кроток нравом и сердцем добр. Приняв из его заботливых рук свою одежонку, мы невольно проникаемся симпатией к старому доброму гардеробщику. Но редко когда благодарим, а если и буркнем себе под нос «спасип...», то скорее только как собственники, вернувшие свое имущество обратно. По извечной суете в городах, мы тут же, лишь отшагнув от гардеробной стойки, сразу и забываем о мимолетно возникшем теплом чувстве к постороннему человеку, который, может быть, в данный момент грустными глазами провожает нас до двери.

Своими эмоциями, менталитетом и всякими эзотерическими силами мы воздействуем на гардеробщика в момент передачи своего верхнего белья, и он понимает нас больше, чем мы себя сами. Но хорошие чувства к незнакомым людям у нас проявляются редко, по общественному этикету они кажутся неуместными. А вот плохое всегда готово выплеснуться в пространство вокруг себя и тем разобидеть ближайшего человека, отравить окружающий мир, поколебать гармонию Вселенной. Так, любой водитель на ошибку и помеху другого отвечает злым гудением. Редко когда тот, кому помешали, понимающе улыбнется и жестом покажет, что не сердится. Напротив, обиженный, проклиная другого водителя, враждебной руганью казнит его, но при этом заражает и свой автомобиль, корёжит свою психику, рвет оболочку собственной ауры и по закону циклической кармы притягивает к себе неприятности. Хотя ему и кажется, что он абсолютно прав, уверен, наверное, еще и в том, что наводит на дорогах порядок. Во всех случаях, когда мы сами нарушаем дорожный или нравственный кодекс, легко находим себе оправдания и быстро себя за это прощаем. А другого так и застрелить не жалко. Обруганный и угнетенный водитель (если только он не гардеробщик) в следующий момент передаст инфекцию злого чувства другому человеку, а тот — третьему, и так она циркулирует меж нами. Враждебность и неприязнь множится, усиливается и со всех сторон обратно к нам возвращается! Редко кому удается со спокойным достоинством пережить обиду и погасить в себе мстительное чувство, не дать ему дальнейшего хода. Это ведь труд для души и сердца — сдержать свою гневливость, а излить чашу неприязни так легко и почему-то иногда приятно. И если бы не эти люди — в основном священники, философы и гардеробщики, — то жизнь в нашей стране давно бы стала кромешным адом. Глядя на нашу зряшную возню, толкотню и копошение, нелюбезное обращение и невнимание друг к другу, печалуясь и скорбя, духовное лицо из любой конфессии скажет о нас так: небратолюбие.

Несколько дней кряду дома и на работе, а особенно в долгом транспорте я взвешивал и оценивал все то, что рассказал мне сосед-гардеробщик, теперь, наверное, полноправный, хотя и не активный член нового союза. С того дня я поставил себе за правило каждый вечер посещать два-три присутственных места, где имеются гардеробные залы, которые бы работали в позднелетнее время. Я сдавал свою ветровку или плащ и прохаживался в холле, как будто кого-то ожидая. Изучая работу гардеробщиков и их самих, я исподволь следил за ними и украдкой записывал. Очень часто в моей голове музыкально всплывали строчки стихов нашего классика: «Он не вышел ни званьем, ни ростом; не за славу, не за плату, на свой, необычный манер-р-р...» Но о прямолинейности канатоходца не могло быть и речи. Пристально и в то же время несколько отстраненно я наблюдал за ними, стараясь ничего не упустить. Поначалу пытался понять закономерности перемещений работников гардеробного узла от прилавка к вешалкам и обратно, а также постигнуть порядок, по которому происходит заполнение раздевалки. На месте делал наброски, а дома рисовал детальные схемы, но никакой геометрической системы выявить так и не смог. Отметил лишь то, что равноправильный развес одежды производится, по-видимому, в соответствии с эстетическими воззрениями работника, очень индивидуальными и весьма своеобразными. Цвет, модель и фасон, а главное — вес, скорее всего, влияют на компоновку пространства, но как и что на первом плане, оставалось для меня непонятным. Очень возможно, что многоопытные, видавшие виды гардеробщики и гардеробщицы на интуитивно-историческом уровне руководствуются главным принципом древнерусских зодчих: «красота и мера» и вкупе с этим — «простота без пестроты». Но большего постигнуть не получилось. Мое бесцельное пребывание привлекало внимание персонала, и несколько раз меня просили по-хорошему покинуть заведение, хотя я ничего предосудительного не делал. И чтобы пониже спины не появились отпечатки чужих ботинок, я добровольно и спешно ретировался сам. Но там, где некоторое время удавалось продержаться, я внимал, подмечал и впитывал. Таким вот образом мне удалось немного пополнить свой багаж знаний о жизни гардеробной в совершенно различных учреждениях: и в коммерческих, и в бюджетных, и в больших, и в маленьких.

На ту пору случались у меня короткие поездки по городам и весям нашей Родины, и, помимо служебных целей, я преследовал сугубо личные. Таким образом, отрывистые и скудные факты, собранные мною в многодневных походах по местам дислокации гардеробщиков, а также опыт прежних лет, хотя и были недостаточны, все же создали мне определенное представление. А с учетом рассказанного соседом в своем воображении я нарисовал, как выражался ликвидатор Гоцман, картину маслом.

Итак... Несмотря на пожилой возраст, почти все они достаточно подвижны, легки на подъем и даже проворны. Но руки у них отнюдь не грабастые, а просто ухватливые и крепкие. Не стремятся каждый раз садиться на стул или плюхаться в кресло, когда есть свободная минутка. Тихонько слушают радио, женщины иногда что-то вяжут. Одни в перерывах между снятием и повешиванием проводят время в раздумьях и созерцании, другие почитывают книжонки или всю смену разгадывают один кроссворд, третьи передвигают по панели номерные жетончики, выкладывая замысловатый пасьянс. Мобильную связь не жалуют, каким-то образом обходятся без сотовых телефонов. В минуты задумчивости их глаза становятся печальными и глубокими, в них как будто проявляются вся мировая скорбь и несбыточная надежда. Сфотографировать эти неуловимые моменты, я полагаю, было бы совершенно невозможно. А вот художник с мольбертом, работая на натуре или по памяти, мог бы запечатлеть их не выразимые словесно лица, хоть для истории, хоть для музея. Никогда, ни раньше, ни в эти дни и недели, я не видел гардеробщика куняющего. Видимо, чувство ответственности не позволяет им хоть на минуту забыть свой долг. Не замечал на лице гардеробщиков боль, усталость и муку от постоянных трудов и продолжительного дежурства. Похоже, что все личные трудности ими терпеливо переживаются в глубине души.

Это внутреннее напряжение подтачивает здоровье давно уже не молодых людей. Твердый закон их жизни — не бросать свой пост, какие бы потребности или нужда с острой силою их ни одолевали, до последнего ждут смены или подкрепления, регулярно глотают таблетки. Приглядчивы. Прислушливы. Чувствительны к резким запахам. Но внешне это почти незаметно. Под покровом индифферентности скрывается внимательность к мелочам. На интуитивном уровне фиксируют те или иные качества и свойства, акцентируя внимание на самых необычных и слабопроявленных. Когда же клиент возвращается за своим скарбом, они узнают его именно по этим, ранее отмеченным, особенностям одежды, частям тела, манерам, движениям рук, мелкой моторике пальцев. Молчаливо-вежливы. На вид как будто безмятежны. Но на доброе слово приветливо и коротко что-нибудь ответят или улыбнутся. Если ребенку или инвалиду трудно подать одежду, то безропотно и охотно тянут ее через парапет на себя. Держат нос по ветру. С грустным достоинством преодолевают конфликтные ситуации. На грубость отвечают сдержанностью, на чрезмерную требовательность — спокойствием. На злое безответные, на доброту приветные. Перебравшего буяна терпеливо успокаивают, полицию стараются не привлекать.

Способность ничему не удивляться, сохранять невозмутимость, реагировать на все бесстрастно, даже как бы равнодушно, умение маскировать свои чувства, когда в душе все кипит и плавится, распространенная и похвальная черта наторелого в своем деле гардеробщика. Но в двоедушии его никто не упрекнет, знающие люди вполне понимают, что такова эта уникальная служба: хоть не опасна, но трудна. А вот если вместе с ними дежурит усатый мурлыка, обычно мохнато развалившийся на панели, то из своего скудного содержания подкармливают и его. Как могут обустраивают свое гнездышко, планомерно и тщательно расставляют предметы личного обихода. Во всех случаях во внутреннем быту гардеробщика, в его скворечнике, должен быть тайничок для хранения мелких и чем-то дорогих предметов. Без нужды из своих владений не выходят, так как чувствуют себя увереннее и защищеннее именно там. Вместо этого в своем замкнутом пространстве регулярно совершают променад, трогая и проверяя реквизит, оценивая качество развеса.

Многие из них не по долгу службы, а по врожденной домовитости примечают степень старения служебного имущества, его пригодность для дальнейшего использования. Огорчаются, если износ вешалок, жетонов и элементов декора бросается в глаза, нарушая тем самым эстетический вид. А если обветшание и повреждение инвентаря существенно превышает норму, то это, как им кажется, создает опасность распада и позорит гардеробную службу. Сопереживают крючку, не имеющему своей бирки, изустно или письменно через третьих лиц докладывают обо всем об этом своему начальству. Но иногда, когда подвертывается случай, перешагивают условности субординаций и сообщают о непорядках высшему руководителю, который, дойдя до своего кабинета, уже забывает, что впопыхах и на бегу ему промямлил сверхзаботливый гардеробщик.

Тот или иной вешальщик, по старому обыкновению, имеет в запасе комплекты подвижных игр — шашки, нарды или лото — и держат их в надежде на благоприятную обстановку. Не чуждаются они и азартных игр, но только в самой легкой форме, а интерес в них завсегда копеечный. Кстати, эти игры должны быть такими, чтобы на время отлучки его партнер никак бы не мог смухлевать. В отдельных же случаях, когда совсем ничего нет, жетончики с вешалок используются как фишки на рисованном от руки поле, но кубики у каждого должны быть непременно. Перекатывание их в кармане халата — обычное занятие скучающего гардеробщика. С раннего утра, заняв оборону у своего рубежа, такой игрун в ожидании партнера напряженно смотрит на дверь, от нечего делать загадывает желание на первого входящего. А от того, кто войдет — мужчина или женщина, стар или млад, сотрудник или гость, — зависит его исполнение. Но счастья от угадывания обыкновенно не приваливает.

Многие ступившие на гардеробную стезю имеют в прошлом заслуги и в доверительном разговоре что-нибудь да предъявят. При удобном случае могут блеснуть нерастраченными способностями или проявить себя в специальной области знаний. Так, гардеробщик — любитель русской словесности, недовольный невежливым обращением посетителя, припомнив диалог Пушкина с Далем, небрежно бросит его бекешу на панель и, полуотвернувшись, скрестив на груди руки, неудовольственно скажет: «Возьмите ваш... выползень

Отдельная история со служебным котом, состоящим при гардеробной на довольствии у своего патрона. Когда мохнатый бездельник, спрыгнув с жесткого ложа, укладывается на теплое гардеробное кресло, его старший друг и покровитель уже не садится, а терпеливо ждет пробуждения своего питомца. Сам же он мягкой кошачьей походкой (чтоб не беспокоить), с заложенными за спину руками дефилирует вдоль бортика. В такие моменты, когда я это созерцал, гардеробщик любой раздевалки казался мне котом ученым, что «ходит по цепи кругом», и он также, не выходя из своего лукоморья, мог бы интересно и о многом нам поведать. Например, о том, что зависть есть печаль о благополучии ближнего, она словно моль сечет одёжу, и гардеробщики дорогих заведений, памятуя об этом, отчаянно, хотя и не всегда успешно, борются с этим чувством. Или же о том, как иной человече прожил достойную жизнь, но быстро состарился, отгорел, выветрился нравственно и физически. И только здесь, в гардеробной уединенной среде, он обретает должный покой, второе дыхание, ощущает новый аромат жизни. Ощущая себя хозяином положения, обозревая и обихаживая свое раздевалище, промычит, невольно цитируя старые тексты: «Многое мне позволительно, но не все полезно». Но с этим, конечно, можно поспорить.

Под настроение расскажет и про то, как ежедневно и завсегда из тесного мирка своей квартирки он переходит в унылый мирок своей раздевалки, чтоб один против всех поминутно вступать в поединок. При этом он испытывает радость победы над противником, овладевая его амуницией, и горечь поражения, когда добытые с трудом трофеи приходится отдавать без всякого боя. Но, как они твердо считают, надо всегда быть благодарным за то, что у тебя есть, а не горевать о том, чего у тебя нету, — во всяком случае, доброе братство лучше богатства. Природные гардеробщики, гардеробщики от Бога, укорененные на своих местах и в своих правильных, проверенных привычках, придерживаются того правила, что помнить нехорошее в отношении себя надобно ровно столько, сколько оно длится, и не более того. На этих отрывистых принципах от веку строилась и строится гардеробная служба. Но услышать эти поучения из уст суемудрого гардеробщика может не каждый, а чтоб понять всю глубину и справедливость всех этих слов, нужно самому быть человеком гардеробного духа.

Не для всех очевидно, но именно и только в гардеробной сфере услуг в ожидательно-созерцательный период можно успешно пестовать ростки новой духовности. Ко всему этому надо добавить, что исходная точка наблюдений-рассуждений у каждого гардеробщика своя, пути, методы и средства очень индивидуальны, и их сочетание в каждой личности неповторимо. Тот из нас, кто ему искренний поспешник и сочувственник, своим духовным зрением может проследить за тем, как утренний, ссутулый гардеробщик, похожий отчасти на букву «Г», всякий день, совершая восхождение, скорбным заобычным путем, шаркообразной, лапчатой походкою следует на изволок, к своему особому, обособленному, возвышенному и даже, может быть, к горнему месту. И на вершине его многотрудных дел, в точке приложения физических и нравственных сил он, окруженный людьми и вещами, все равно остается одинок. Потому-то только кот, единственный и верный друже, завсегда его ждет и немного утешает старого служаку. И каждый раз его провожает, с подоконника глядя в окошко, когда тот, закончив работу, ковыляя, уходит в закат.

По мнению коренного, истового, прожженного гардеробщика, каковые у нас то и дело встречаются, по суждению гардеробщика-самородка, промыслителя и тайнописца, ежели духовные силы иного работника уходят на обслуживание страстей (соблазны, присвоения, зависть, мстительность), то положительных результатов в главном деле у него не будет. А тем более счастья ему никогда не добиться. Когда же время на исчерпе и иссякает поток жизнетворческих сил, каждый, кто подходит к границе своих возможностей, встает перед чертою, за которой уклонная дорога ведет в неизвестность и тьму. И только в общественных раздевалках, в пространстве, отделенном перепонкой, неофит гардеробного дела может погрузиться в необычную для себя ойкумену, обрести там новые силы, постигнуть свежие смыслы, прознать для себя что-то более важное. А если он добросовестный и внятливый выученик, то сердцевиной его деятельности могут стать новые принципы, которые ему внушил предшественник: разделенных совокупи, мятущихся умири, плачущих утешь, страждущих успокой, жаждущих напои. Самому же при этом надобно быти благонравным и доброохотливым, а смирение и терпение, по понятию просветленных раздевальщиков, победоноснее, чем перекор.

Нельзя, конечно, говорить, что гардеробная жизнь распорядителей сдаваемой одежды проходит в захватывающих переживаниях, но чувства, которые в нем густятся, пробивают брешь в обыденности и ведут его по пути необычных прозрений. Однако и они, как будто пришедшие свыше и независимые от внешних обстоятельств, могут быть спутаны или даже сметены излишне требовательным, придирчивым, навязчивым клиентом. А догадки и идеи, высказанные гардеробщиком вслух, нередко подвергаются насмешкам, прикрытым сомнительным юмором, что является для него куда как досадливым и очень обидным. В раздерганные мельчайшими делами дни (хождения, поиски, переносы, консультации, перепалки) невозможно сосредоточенно обдумать главное, поразмышлять о вечном, притаенно и раздумчиво поговорить с кем-то из присных. Встречая и провожая годы, во всем протяжении времени, предощущая разгадку какого-то тайного смысла, он может получить стойкое ощущение жизненной полноты, за что благодарит судьбу и участь, которая со стороны представляется незавидной. Все это выглядит очень странно, кажется преувеличением, а учитывая примитивный склад работника, однообразность операций и обсерённость быта (имеется в виду цветовосприятие), даже и фантастикой. Но это только тем, кто еще не погрузился в эту тему и не работал гардеробщиком ни дня. «Чем больше мы живем, тем больше умаляется житие наше», — с сокрушением измаянной души скажет вам гардеробный конфидент. А за стаканчиком доброго вина (летом густого, прохладного, зимою благоуханного, теплого) разговорчивый, сердечный гардеробщик может рассказать-поведать и о других трудностях и грустностях своей работы. Но разумеется, далеко не обо всех.

Внимательно присматриваясь, я замечал, как давно немолодой гардеробщик, отягощенный множеством хронических болезней, кургузыми, подагрическими пальцами колупается, стараясь захватить плохо видимую, слишком короткую или ускользающую петельку. А если ее нет или она рваная, то недовольственно ворчит, но все-таки принимает и вешает за воротник, а потом не раз, скрипя больною поясницей, поднимает одеяние с пола. Иногда можно видеть, как в конце беспокойного дня, сгорбившись за невысоким барьером, преломив горбушку черствого хлеба, он жует его всухомятку, потому как термос давно опустошен и запить кусок, который с трудом лезет в горло, нечем. Отрада у гардеробщиков только в денежных подачах, хоть случайных, хоть редких, хоть самых маленьких. Но условия получения бонусов от благодарных посетителей за свои услуги во всех местах, где я побывал, самые разные, да и чаедарственных господ по нынешнему времени не так уж и много. В замкнутых гардеробных системах их возможности ограничены. Но ловкачи, не выходя за барьер, перекидывают пальтишко через стойку и помогают попасть в рукава. В тех гостиницах, ресторанах и клубах, где есть простор, в их арсенале существенно больше способов и приемов для оказания клиенту уважения и чести. Одев его, изящными движениями рук, почти не касаясь поверхности щетками, обмахивают воротник, рукава и плечи. Эта услужливая суета всякому дает приятное ощущение повышенного уважения и собственного значения. Соответственно, преисполненный чувства признательности, он в меру своей предусмотрительности и щедрости вознаграждает расторопного гардеробщика. С удовольствием получают заслуженный, но весьма скромный гонорар. Что в общем-то в порядке вещей, ведь честно заработанное не осуждаемо. Греет душу и теплая благодарность незнакомца. Так, в ежедневных трудах и заботах, прилагая ум и сердце к своему ремеслу, а глаза и руки к номеркам и одеждам, добывается нехитрое гардеробное счастье. Таковы у них грустные радости каждого дня.

Наблюдая все это со стороны, я вдруг стал догадываться, что в этих символических обмахиваниях и оглаживаниях имеется высший и таинственный смысл, никем до сих пор не понятый. Гардеробщики-то знают, но никогда не промолвятся. Смею предположить, что чистят они вовсе не одежду, в которую с трудом просунули подвыпившего человека, а его ослабленное биополе, поврежденную ауру или бог знает что еще, излучаемое данным материальным объектом вокруг себя. Проницательные и опытные гардеробщики интуитивно чувствуют контуры полевой структуры человека и мягко заглаживают ее прорехи. Эта их полезная деятельность в тонких невидимых сферах никогда и никем по достоинству не оценивается и не изучается. А сами они, даже в ущерб своему благополучию, предпочитают помалкивать.

Не приходилось видеть обиженных, которые старались, но не получили за свою работу чаевых, но никакая безблагодарственность не должна удерживать от добродеяний. Иной начитанный гардеробщик, считая философию застольной наукою, декламирует стихи и прозу из наследия Козьмы Пруткова: «Добродетель превосходит самоё себя, когда служит и не просит награды». Но с этим согласны далеко не все работники одёжно-шляпных приемных пунктов, считая, что труд на благо личностей должен быть вознаграждаем.

На памяти только такой случай отчаянной борьбы за премию. Активный, распорядительный, сноровистый и манерный одевальщик респектабельного места взялся подробно обслужить богатую клиентессу, телесно крупную, тушистую даму. Побегав вокруг нее кругами, исполнил нужное дело, затем, семеня рядышком, препроводил ее до выхода и торжественно открыл створку. При этом одною рукой и всем тельцем он удерживал массивную дверь, а другую выставил «лодочкой», слегка затрудняя тем самым проход. Однако же почтенная мадам ничем его не удостоила, возможно полагая, что этот хлопотун не вышел за рамки естественных услуг. Больше того, «лодочка» была опрокинута, а гардеробщик бесцеремонно приплющен невнимательной теткой в проеме. С неоправдавшимся расчетом получить, несолоно хлебавши, напрасно разбросавши бисер, поглаживая больное место, он понуро возвратился в свое стойбище. Захлопнув за собою калитку, грустно-утешительно пролепетал: «Не поимел, но хоть согрелся».

В ареале, где проходит деятельность гардеробщика, есть своя эстетика, поэтика и наука, которые для полного понимания никому пока не доступны. Если антураж помещения, где совершается взаимообмен вещей и энергий, вполне заметен и очевиден, то работа одёжного специфиста едва ли может быть постигнута сразу и вдруг. Каждый акт обслуживания — это неповторимое сочетание слов, поз, движения рук, выражения глаз и подаваемого номерка. Нечеткий очерк губ гардеробщика, густая сетка морщин также меняются и говорят нам о многом — например, об усилии, прикладываемом к грузу, или о неполном удовольствии от контакта.

Таким образом, поверхностные и случайные наблюдения могут что-то приоткрыть любопытствующим, но глубокое постижение его действий доступно лишь очень немногим. А они, наши черезпанельные товарищи, не желают ни с кем делиться и тайну свою уносят с собою. Одна сторона их личности как бы освещена, вполне удобопонимаема, другая же — темнейшая половина луны, которая от нас всегда сокрыта. Маловозможно, чтобы такие персоны были снедаемы сверхэгоизмом и самомнением, но нельзя сбрасывать со счетов, что некоторые замкнутые натуры руководствуются правилом древних: «узнай — постигни — утаи». В народе же на этот счет рекут так: «Умалчивать истину — значит зарывать золото в землю». А тайна, спрятанная под сурдинкой, определенно какая-то есть, и всем, кто хоть немного в курсе дела, еще яснее хочется об этом прознать и лучше все пообщупать.

Но ведь не каждому дано это постигнуть! Да и не всякий способен воспринять язык другой реальности, а уловить тончайшие вибрации кубической сферы, где гардеробный медиум оперирует, тем более. В своей замкнутой геометрической системе он мысленно упражняется в построении тех или иных теоретических схем, составляет и формулирует различные софизмы. Все причастные к гардеробному сервису муссируют, к примеру, вот такой: обслуживание самым медлительным штатным гардеробщиком всегда быстрее и эффективнее работы там спортсмена-пятиборца или бегуна, если бы они вздумали с ним посоревноваться. А попробуйте-ка, как иной гардеробщик-самородок, гардеробщик-мудродел, силой своей интуиции порешать задачу о квадратуре круга, известную нам с древнегреческих времен. Для сугубого пространства гардероба она особенно актуальна, не то что зеноновский парадокс про Ахиллеса и черепаху, который они давно уже расщелкали. Но сведений о том, что кому-нибудь из них удалось построить равновеликий окружности квадрат, пока что нет, и винить в этом надобно самих себя, а не гардеробного геометра, который и готовальню-то при себе не всегда имеет.

Вместо того чтоб не шумя самообслужиться и, не прихватив чужого, тихонечко уйти, мы без конца его теребим и отвлекаем: возьми-подай-принеси. И это в то время, когда изболелое его сердечко, изгвожденное невзгодами, житейскими неуделами и гардеробной суетой, мечтает о безмятежности, тишине и покое. А сердце, как удалось неожиданно выяснить, у многих из них почему-то считается центральным органом чувств, органом духовного промысла, и к снятию кардиограмм служивые лица гардероба относятся весьма и весьма скептически. Представление о сердце как о насосе, который только и делает, что гонит кровушку по организму, чрезвычайно упрощенное, механистическое, если не сказать примитивное, главное же его назначение мало кому ведомо. Гардеробщик тоже ведь перемещается по каналам-проходам, старается не создавать закупорок и гонит свежий материал на новые места, а отработанный выводит за пределы. Но это для него не основное. Сердечная функция прокачки, конечно, важная, но все-таки побочная, поскольку с этим может справиться любая мышца, которой это будет поручено. А вот быть средоточием ума и духа, энергетической точкою, источником мудрости, генератором самых глубоких идей может только оно. В сердце, по мнению древних мыслителей, получивших прикровенное знание свыше, почивает дух человеческий! Сердце — это горнило воли и чувств. А мозг, он только регистратор и распределитель приходящих отовсюду импульсов. В Священных наших Писаниях о сердце человеческом как об органе познания и восприятия духовных воздействий говорится множество раз, а в 55 томах В.И. Ульянова (партийно-государственная кличка — Ленин) ни разу.

Иной забарьерный приказчик прикладывает к поданному жетончику добрый взгляд, хорошее напутствие или, что тоже бывает, подкидывает парадоксальную идейку, которую не сразу можно распонять, а надобно ее еще оценить да взвесить. А хорошенько обдумав, невольно подивишься остроте языка и взгляда гардеробного функционера. Участвуя в обменных операциях, мы подвергаемся выборочному сканированию со стороны работника невидимого фронта, мягкому его облучению и энергетическому прощупыванию, но это чрезвычайно редко замечаемо, потому как делается неявно, кратковременно и исподволь. А если кто-то сверхчувствительный после контакта в гардеробной вдруг обратится с претензией к тряпичному манипулятору, то тот легко сможет отпереться и не признать, что тайком прощупал биополе посещенца, покопался в его субстанции, в невещественном отношении обобрал, откачал из него какие-то силы. Материальных следов ущерба в таких случаях не бывает; из карманов ничего как будто не пропало, пуговицы все на месте, лоскуток нигде не отрезан. Так что тень на плетень не очень-то и наведешь.

Дремотно-бдительное состояние, в котором он порою пребывает, и внешний вид его, вроде б прикорнувшего, говорят как будто о забвении начал. Но, против ложных впечатлений, это совершеннейше не так. Рецепторы гардеробного дрёмы обострены, дрожат, вибрируют, трепещут и сповсюдно, уловляя колебание полей, фиксируют и обрабатывают относимые к нему сигналы. Единственный упрек к такому гардеробцу — слишком медленный отзыв на внешние раздражители. Но это может быть следствием житейской мудрости, которая гласит: не торопись выполнять приказание (поручение, обязанность, долг), ведь может статься так, что необходимость в нем, в том числе и в результате промедленья, сама собою отпадет! Это своего рода гардеробно практикуемая форма избежания, которая позволяет сочетать этикетный минимум с элегантным манкированием функций.

Как бы там ни было, главное свойство всех общественных раздевалок — партнерские отношения сторон, непричинение вреда, вежливость и помощливость по отношению друг к другу. Не здесь ли наличествует гармоничный мир взаимных угождений, лишенный антагонизма и свирепой борьбы до победы, когда противник уязвлен, поражен и подавлен? Напротив того, с умилением и тихой радостью мы можем видеть уважение и предупредительность, начатые одним и подхваченные другим, перетекание услужливой улыбки за борт и ответное чувство снисходительной благодарности. Иногда все пространство пребывания заполняется энергией обожания и блаженства, возникает краткий, но запоминающийся сердечный порыв навстречу друг другу, явно ощущаются и благорастворенные воздуха. В достопамятные времена могли сказать про это — лепота и благовидимость. Но с сожалением заметим, что энергетическое взаимодействие у гардеробной стойки, наполненное самыми лучшими чувствами, слишком скоротечно и не оставляет приятных следов на сколько-нибудь долгое время. Отвернувшись от служителя и тут же позабыв о нем, посетитель уносит только свой скарб, оставляя гардеробщика у разбитого корыта опять не оправдавшихся надежд.

Иной посетитель не ахти каких достижений, но страдающий снобизмом подает чаевые не как искреннюю признательность за усердие, в возмещение трудов и на бедность, а показательно, демонстративно, лишь своему тщеславию, что является, по разумению добропомошливых гардеробщиков, качеством грехоповадным. Эта подача, сделанная напоказ, с отчетливым самовозгорждением, с ожиданием рассыпчатой благодарности, не доставляет удовольствия ни зрителям, ни получателю, ни Тому, Кто недреманно следит за всем этим. Ведь Бог не Ермошка, видит немножко! К нетленным сокровищам фиктивного благодавца эта рублево-копеечная «жертва» не прибавляет ни-че-го, и в благодеяния сия бездобродетельная лепта ему не засчитывается. Конечно, обиженный высокомерьем, гардеробщик может и отвергнуть такое подношение, в сердцах высказать душевно-наболелую обиду, с моральной высоты положения сделать ему даже и выговор. Но, смиряя себя, получив-приняв подачу, говорит сам себе, похваляя за выдержку: много раз я раскаивался в словах своих, но в молчании никогда! И, стряхнув опаленные перья, продолжает обслуживание.

Атмосфера благости и умиротворения — ценное качество гардеробных мест, но вместе с этим встречаются и гардеробный вампиризм, и посетительский кащеизм. И чтоб не дразнить гусей из стана социальных психологов, а также идиллически настроенных ценителей гардероб-обслуживания, не буду распространяться насчет этих понятий. Гардеробщики же в ответ на брошенный укор обижаться на меня не станут, а, вероятно, придумают какую-нибудь кару. Но по скоротечности контакта и по ограниченности возможностей, особенно когда клиент свое забрал и отошел на безопасное расстояние, постараются хотя бы не заметить.

Бывает, что иной добродеец вручает гардеробщику ассигнацию большого номинала, поскольку другой в тот момент у него не оказывается, а вознаградить расторопного служителя требуют долг, традиция и обстановка. Но ведь не знает, чудак, что давать сдачу с чаевых у наших одевальщиков не принято! Получив крупнокупюрно, любой из них сделает вид, что это в порядке вещей, для дателя сущий пустяк и размениваться на мелочи им обоим не стоит. Тем более начинать препирательства, затевать расчеты, на глазах у публики шуровать деньгами. А чтоб упредить возможные намеки, просьбы и докуки, прихватчивый работник прилавка всем видом показывает ему, не знающему принципов гардеробно-кассового обслуживания, что ловить здесь больше нечего, — «спасибо, дорогой», и ступай проваливай! Но если фиговый благодатель наседает и настаивает, то хитрюга раздевальщик с обиженным видом демонстративно вываливает на стойку гору монет, среди которых и давно устаревшие, и скрупулезно начинает отсчитывать сдачу. И просителю-посетителю с горчайшим чувством недовольства приходится отказываться и уходить.

Но есть и совсем необычные проявленья. Как паучок, внешне малозаметный, слитый с общим фоном и будто бы ни к чему не причастный, он сидит в своем зауголье и, условно раскинув тенёта, предвкушая, стережет, когда залетит к нему жданная «жертва». Состояние неподвижности, бдительность и чуткая ко всему настороженность — естественные качества гардеробного человека-паука. Сложивши мохнатые лапы, но держа наготове вострое жало, он готовится прихватить и «попить кровушки» из того, кто потерял жетон и слезно будет просить вернуть свое имущество на веру. Сетями условностей, угроз и предписаний он оплетает попавшего в паутину его компетенций, и несчастному уже несдобровать. Буквально на глазах, доселе мелкий насекомый превращается в грозного паука-крестоносца и качает сколько можно из попавшего в беду соки психических сил. Трепыхающаяся жертва, отчаяние несчастного лишь раззадоривает нашего скорпионщика. Нанизанный на жало упреков, угроз и последствий, ужаленный и уязвленный эдаким «кровопийцей», посетитель, чуть отпущенный, вырывается из административно-гардеробочных пут, и часто даже не оставив достаточной компенсации за утерянный инвентарь. А гардеробщик-паутинщик, гардеробщик-тарантул, как следует напитавшись темной энергией, укладывает и прячет свое жальце до другого случая. И снова он в темном омуте. Про такого только и сказать: речами тих, а сердцем лих. Утешение лишь в том, что это явление редкое.

Конечно, разумеется, бесспорно, в наши кризисные дни попадаются разного рода персоны — и мрачнейшие типы, и забавнейшие шутники, и функционеры с отрицательным обаянием, и неохотные деятели этого подвижного ремесла, да и многие другие, весьма оригинальные личности. В гардеробных невысокого пошиба, непритязательных иль захолустных, встречаются работники одёжных перемещений, которые на вид чудаковаты, простоваты, отчасти подозрительны, хмуры, как-то отрывисты и угловаты. Приглядевшись, можно заметить, что в соотношении голова — тело они не очень соразмерны, но ежели сказать прямее — отъявленно дисгармоничны. Психиатры и патологоанатомы определяют таковых как гидро- и микроцефалы. Но под кепкою-«аэродромом» или береткою на два размера большей, да в мешковатом, вкривь застегнутом халате, за барьером-перестенком не всегда можно их распознать и по-медицински точно квалифицировать. А публике в общем-то и дела нет — лишь бы побыстрее подавал и не путал номера жетонов. Да и будет с него.

Во всех инструкциях, положениях и регламентах работник раздевалки причтен к категории рабочих, но в то же время он относится и к младшему обслуживающему персоналу. Принять такое обстоятельство, когда возрастной, заслуженный сотрудник вдруг оказывается в числе самых младших, можно только с той поправкою, что многие из пожилых постепенно впадают в детство. А изгаляется над ним начальство как только может. Извечный принцип валить все на стрелочника должен быть, по их мнению, подкреплен строжайшими установлениями. В его истерзанной служебной папке, на которой он частенько режет ливер, ворох каких-то приказов, указов, памяток, записок, графиков, циркуляров, таблиц, распоряжений. Повсеместно он обязуется знать и соблюдать Конституцию, Конвенцию о правах ребенка, какую-нибудь из Европейских хартий о правах человека и животного, а кроме того, но не исчерпываясь этим, эвакуационные выходы, пожарные правила, действия в режиме ЧС. Отдельно инструктируется по поводу взаимодействий с явными представителями секс-меньшинств, которых по наблюдению приглядчивых гардеробщиков становится все больше, хотя биологическим путем они воспроизводиться вроде бы не могут. Чуя носом верхний ветер, гардеробщики-традиционалисты стараются действовать осмотрительно, сдержанно и даже уважительно по отношению к таковым, но на близкие контакты с этими персонами никогда не идут. С собакой ляжешь — с блохами встанешь, говорят они втихомолку, мотая на ус услышанное и прочитанное.

И все это отнюдь не выдумка, сказанная для красного словечка. Достаточно пролистать и бегло ознакомиться с ведомственным нормотворчеством в отношении нашего одёжного распорядителя. Но даже при самом большом обилии документов у любого работника вещественных дел всегда найдутся свои дополнения, которые он печатно или рукописно располагает на парапете или пристенке. Они будут приклеены на видное место, повешены и даже поставлены в рамку. И эти его дополнения, уточнения, пояснения призваны только к тому, чтобы ограничивать порыв сдатчика действовать по своему усмотрению, наобум и кое-как. А вся тяжесть ответственности, взгроможденная ворохом инструкций на гардеробщика, этим его самодеятельным подзаконным актом частично перекладывается на клиентуру. У хитрого солдата и рукавица граната!

Техническое оснащение гардеробных нынче новая мода, но только не такое, чтоб ему чем-либо помочь или дать облегчения. Избоку, в стороне, у смычки панели со стенкой, теперь ставят небольшое электронное табло с кнопками, на которых одна кислая мина, другая постная, а третья с дурноглупою улыбкой до ушей. Любой, кто прошел двухэтапный цикл обслуживания, может оценить работу гардеробщика, выдать ему своего рода аттестацию. Это дисциплинирует работника приемного пункта, заставляет его подтянуться, взбодриться, наклеить на лицо улыбку, совершить наилучшим образом то, для чего он сюда и поставлен. Когда же клиент отходит, улыбка тотчас сползает с лица вешальщика и лицо становится похожим на первую кнопку. Дело в том, что у посетителей, не затруднившихся дать оценку, пропадает стимул оплачивать усилия гардеробщика, поскольку обоснованно считается, что участие в электронном голосовании отменяет или заменяет выдачу в натурально-денежной форме. И когда такое устройство ставят, — а бывает, что и вкупе с видеоконтролем (чтоб не нагонял себе плюсов), — гардеробщики с присвистом процедят: дело швах!

Продолжая практические исследования, я несколько раз четко фиксировал, как тот или иной вешальщик с сожалением на лице и с радостью на сердце штрафовал потерявшего жетон, который вскоре ему приносила уборщица или официантка. В веселых заведениях они часто оказываются в эпицентре беспокойных событий. Личные конфликты (обычно из-за дам), выяснение отношений и даже драки загулявших гостей по какому-то неизвестному закону притяжения перемещаются на площадку перед гардеробом. Гардеробщик в таких случаях не по инструкции, не по приказу, а по зову сердечному исполняет несвойственную ему функцию угомонителя, увещевателя и усмирителя конфликтующих сторон. Какого бы возраста посетители ни были, все они обращаются к гардеробщику, вмешавшемуся в пьяный конфликт, называя его «отец» или, по-провинциальному, «батя». И это очень символично и правильно. Вмешательство авторитетного для обеих сторон нейтрального и беззлобного «отца» помогает восстановить равновесие сил: обиженному он дает некоторое удовлетворение, принимая его агрессию на себя и жалобно прося за обидчика, непреклонного же оскорбителя уговаривает на активное примирение, взывает к его совести. После деятельного вмешательства не полиции, которая неохотно едет на такие дела, не охраны, которая часто ведет себя трусливо, а именно гардеробщика острый конфликт частенько заканчивается братанием. При этом только минуту назад смертельные враги идут в обнимку угощать друг друга, моментально забыв и причину конфликта, и своих дам, и доброго отца, их помирившего. А он, проглотив внеочередную таблетку, качая седой головою, грустными глазами провожает их до бара. И в целом, и в многочисленных частностях можно сказать, что гардеробщик нашего Отечества — муж благонамеренный и добродельный, богатый терпением и усердием, обслуживает нас, чего бы это ему ни стоило, а после долгой смены, едва держась на ногах (в основном от усталости), влачится до своей хаты.

Вместе с тем очевидны и недостатки работы гардеробных смотрителей, впрочем не очень частые. Отдельные работники, как замечено, не слишком функционально соответствуют: хилому трудновато перетаскивать, толстому неудобно передвигаться, ленивому невмоготу морально. Некоторые непонимающе всматриваются в поданный номерок, разглядывают его как самую большую загадку, а потом долго бродят с биркой вдоль вешалок, разыскивая одежду посетителя. В качестве возможного оправдания такой медлительности и нерасторопности могу предположить, что, лупясь на число и мусоля жетон, они оценивают его подлинность, а цифры на вешалках у них не по порядку, а разбросаны хаотически, и найти нужную даже интегральному математику, такому, как отшельник Перельман, было бы отнюдь не просто. Иные работают по старинке: получают одежду, идут вешать, снимают номерок и возвращаются вручать его владельцу. Большинство же гардеробщиков держат их в кармане или на внутренней полке и, взяв одеяние, тут же выдают произвольную бирку, успев запомнить цифру буквально на лету. Посетитель, таким образом, не ждет, когда его повесят, а сразу идет по делам. Те же, для кого производительность труда и эффективность действий не пустые звуки, добиваются максимальной результативности тем, что, получая номерок у одного, тут же, еще не остывший, отдают его другому, который протягивает одежду на сдачу. Таким образом, за один проход гардеробщик-рационалист обслуживает сразу двух посещенцев, и я бы назвал это гардеробочным эквилибризмом.

Но есть и кое-что почище. Высоким достижением сервисной службы раздеваний может быть названа ситуация, когда посетителям предлагается на выбор взять один из жетонов, лежащих цифрою вверх на панели выдач (это видено мною в Центре мануальной терапии). По умолчанию допускается вытянуть любой из них — понравившийся, с чем-то совпадающий или «счастливый». При этом взятчику необходимо произнести вслух принятый номер и показать его гардеробщице. Именно гардеробщице, поскольку только они используют такой способ перехода к полному самообслуживанию. Этим самым они облегчают себе лишние хлопоты, а у посетителей стимулируют самодогадливость. А это качество всегда необходимо пациенту, когда, к примеру, врач протараторит назначения, а в конце промолвит: «Вы пропейте всё, а там посмотрим». Так вот, в указанном методе при правильном исполнении начального акта у любого гардеробного лица происходит активизация сразу двух рецепторных систем — и зрительной, и слуховой, что снижает вероятность дальнейшей ошибки, хотя и полностью не исключает ее. Этот стихийно сложившийся элемент взаимодействий (самовзятие жетонов) находится на грани строгих предписаний, но еще не нарушает их, и начальствующие над гардеробом лица (как правило, в белых несвежих халатах) могут лишь подозрительно коситься, ожидая случая, когда бы можно сделать полноценный нагоняй. Мужчины-гардеробщики, опасаясь похищений номерков и споров о престижности цифровых значений, такого у себя не допускают. Но как? Как «продвинутые» гардеробщицы выходят из положения, когда, дойдя до нужного крючка, видят его занятым или отсутствующим? При этом перед глазами растерявшейся гардеробной матроны стоит одно число, в голове звучит другое, а пациент с искомой цифрою уже удалился...

А ведь не только из-за подобных ляпов, промахов, просчетов, но и в силу личных предпочтений, а также обихода гардеробных дел многие из одёжно-номерковых деятелей используют методы точных наук. Подмечено, что некоторые из них — сторонники употребления четных чисел при развешивании, другие используют нечетные номера вешалок, третьи благоволят к простым величинам, что требует моментальной оценки увиденной цифры и проверки ее на делимость. Но в основном гардеробщики являются приверженцами натурального ряда и развес производят от меньшего числа к большему, что тоже отражает математический подход, пусть даже невзыскательный, пусть даже примитивный. Да сама упорядоченность и пронумерованность гардеробного пространства побуждает любого из них применять арифметику и алгебру, к тому же и эффективность своей работы в конце дня они оценивают по шкале прибылей и убытков. Логарифмическую линейку при этом не применяют, но держат ее для проформы, для комплекта или чтоб в нужный момент достать ее и, подвигав визиром, поднапустить себе ученой важности.

Отрицать, таким образом, невозможно, что наука даже и здесь скользким змием из-под глыб вползает в его бытование. Бывшие теоретики, эмэнэс и руководители направлений, распластанные по жизни пороками и сошедшие на дно, в перерыве разных дел по старой памяти вычисляют показатели, величины, параметры, коэффициенты и ведут им сумбурный учет. В частности, КПД гардеробной работы рассчитывается из усилий принятия, шагов перемещения и высоты повеса. Этот коэффициент максимален, когда легкая куртёнка вешается не сходя с места, с простым разворотом торса, и минимален, когда тяжеленную шубу приходится относить в дальний конец, по пути преодолевая сопротивление развислых одежд. Сила трения в его формулах принимается как данность и учитывается отдельным символом. При тесной двусторонней коммуникации фактор взаимоприятия личностей тоже может оказывать влияние на этот показатель, но в какой степени культурно-психологическая рецепция сторон повышает или понижает его, известно только проницательнейшему, математически подкованному, физически обусловленному порубежному деятелю одёжной приемки. Почасту ж так бывает, что сокровенное и потайное из него не вытянешь и клещами. Такой гардеробщик, такой специфист вполне оправданно для себя решает, что, приближаясь к какому-то открытию, необходимо до поры хранить расчеты в секрете.

Но все-таки такие экзерсисы в гардеробном деле редкость, гораздо обычнее исполнение простейших функций, не отягченных заумными формулировками, псевдонаучными выкладками и сомнительными заключениями. И как в гражданском обороте за главной вещью следуют ее принадлежности, так и в раздевально-одевальной работе есть присущие ей нюансы, неведомые равнодушно зевающей публике. По устоявшемуся из века в век правилу гардеробщики учреждений завсегда и повсеместно непременные доглядчики, на неписаных обязанностях которых — наблюдать, фиксировать и кому нужно сообщать. Ни в каких документах эта повинность, это бремя, этот допфункционал не прописывается, словесно-инструктивно он вроде бы не понуждается, но такая назначенность является естественным продолжением основных обязанностей, и отвертеться от этого нет никакой возможности. А вот если у него в подругах уборщица, которая по зернышку приносит ему вести с разных мест, то о том, что творится в заведении, он имеет самое полное представление. Когда на отрывистых и регулярных встречах его кореша, дворник и сторож, похрустывая огурцом или редиской, выкладывают свои соображения и свежие впечатления, они невольно и очень кстати добавляют новые мазки в картину внешних обстоятельств. Таким образом, как самое информированное лицо, регулярный, штатный, реестровый гардеробщик и обязуется докладывать о положении дел своему начальству. Однако это нарушает его спокойность и благодушество, ставит даже на грань отчаяния, потому как со вздохом и вздрогом он вспоминает едкую народную присловицу о том, что доносчику полагается первый кнут! Да и перед товарищами как-то стыдно-с. В моральную помощь такому страдальцу с раздвоенной душой от нас приговорочка: будь приметлив, да не будь изветлив, то бишь не моги доносить, обвинять, клеветать. И вот так, в борьбе противоречий, проходят его служба и двойная жизнь.

Но все же, несмотря на муки потрепанной совести, он должен следовать гардеробному этикету, сохранять спокойствие, сосредоточенность и невозмутимость, действовать по предписанному и как ни в чем не бывало. А те, кому присуща природная или приобретенная склонность выведывать и высматривать, имеют в арсенале запас дежурных вопросов и вопросиков, которыми они прощупывают всякого, в ком видят подозрительность или неясность.

Все несовершенства и проблемы раздевально-одевальной работы не бросаются в глаза и с лихвой уравновешиваются должным прилежанием, ответственностью за свое дело, но также и естественной внимательностью к происходящему на другой стороне. И науськивать таковых специально не надо. Под маской равнодушия и делового спокойствия скрываются напряженность и бдительность. В некотором отношении он считает себя обязанным следить за тем, что происходит на арене людских копошений. Приметливый и зоркий гардеробщик, даже если веки приспущены, а взгляд как будто попритух, насквозь видит пройдоху и проныру, желающего приобщиться к чужому фуршету, а также и тех, кто намерен проскочить без приглашенья либо ищущего, где бы что-нибудь свиснуть. Поймав такого на прицел, гардеробочный приглядчик становится преображен. Строгий, властный, непреклонный, как уездный капитан-исправник (только что не хлопает себя плеткой по голенищу), наделенный будто бы контрольными функциями, выбравшись из своего придела, возьмет такового за пуговку, притянет к себе и скажет с расстановкою: «Ты, человече, жнёшь, где не сеял, и собираешь, где не рассыпал. И пока тебя не высекли, поди-ка ты, братец, вон!» И тому приходится покориться и быстро-быстренько унести свои ноги.

В истории гардеробных деяний бывали случаи, когда, вовремя сориентировавшись, многоопытный и хитрейший Одевал Раздевалыч, насупив брови, сумрачно говорит проходимцу с чужим жетоном: «Этот номер у вас не пройдет!» — и, ухватив его за холку, из всех сил дует в свисток.

Характер службы любого борца за вещественный порядок требует от каждого из них полной самоотдачи, а иногда и жертвенности. Само по себе очевидно, что гардеробщик в своем учреждении самая ранняя птаха. Когда бы кто ни заявился, полагая, что будет тут первее всех, наш застоечный брат, как правило, уже на месте. Улавливая в глазах пришедшего немой вопрос, несколько туманно и неизвестно на что надеясь, скажет ему так: «Кто рано встает, тому Бог подает!» А что ему в сей день перепадет, обломится, достанется, ничуть никому не известно, разве что старший начальник за промах, ошибку или «потерю нюха» как следует его взгреет, распистонит или даст ему «на орехи». Но может случиться и приятное — гостинец, трофей, обильная подача. Вот чтобы познать радость выздоровления, нужно заболеть и занедужить, а чтоб обрадоваться малой толике подношений, надобно долгие года нуждаться. Для полной объективности и в похвалу нашему исконному гардеробщику добавим, что самоугодие и чревонеистовство никому из них не свойственны, хотя исключения, вызванные внешними обстоятельствами, конечно же бывают. Такова живая картина их служебного быта. Эти незаметные и терпеливые люди, как мне кажется, исключительно добры и на плохое никогда не решатся. Наблюдая за ними в течение отмеренных сроков, я проникся дополнительным уважением к этому поблекшему цвету нации.

Составив себе мнение и утвердившись в своих выводах, я позвонил своему веселому и неутомимому братцу Валери, путешественнику и доброделу. Со всеми возможными похвалами в адрес изучаемого контингента и с подобающим случаю пафосом я рассказал ему обо всем увиденном лично и услышанном от соседа. А также о том, что намерен создать эпохальный труд с предварительным названием «Судьба гардеробщика». Он терпеливо выслушал, в принципе согласился и поддержал, но немножко отрезвил меня, поведав историю о личном, недавно приобретенном опыте общения с одной гардеробной бестией. А дело было так.

Вошед в холл больницы, он увидел небольшую очередь у гардеробного прилавка: ждали отошедшего работника. Тем временем подходили все новые и новые люди с номерками и одеждой. Шли минуты, ожидающим они казались часами, и очередь начинала глухо роптать, затем уже открыто выражать свое недовольство в разные стороны, чтобы хоть кого из обслуживающего персонала достать своими претензиями. В регистратуре не реагировали, охранник молчал, другие служебные лица, проходя мимо, совсем не обращали на очередь внимания. Началось громкое возмущение. Действительно, все разумные сроки ожидания давно прошли, люди заполнили почти весь холл, и вскоре очередь на раздевание надо было бы занимать на улице. Стали звонить в администрацию, требовать гардеробщика в хозотделе, цеплять даже уборщиц. Реакция персонала казалась необъяснимой! Они сочувственно принимали претензии, но натурально и фигурально разводили руками — ничего поделать не можем, ждите, придет. Некоторые смельчаки пробирались в запретную зону гардероба за своей (впрочем, точно неизвестно) одеждой и уходили, рассчитавшись с ним жетонами. Но в этот стихийный процесс, отвалившись от входной двери, встрял охранник. Он встал у гардеробной калитки и прекратил самообслуживание. Ситуация стала совсем тупиковой. Гардеробщика так и не было. Внутренний охранник в чрево учреждения в верхней одежде никого не пропускал. Отдельные хитрецы упаковывали свою одежду в пакеты и, обманывая его бдительность, проходили внутрь больницы. Но таких было немного. Пришедшие с улицы могли хотя бы погулять, чтоб не нервировать ни себя, ни других. А многие из тех, кто только пришел за своей одеждою, не могли уже ни присесть, ни облокотиться — все стулья и стены были заняты. Презрение гардеробщика к своим обязанностям выражалось еще и в том, что он не оставил никакой, даже символической, пусть обманной, записки, объясняющей его уход и определяющей хотя бы приблизительные сроки возвращения. Горько было осознавать свою оплеванность. Общество бурлило и клокотало.

Но братец Валери и здесь не уныл. Он предложил идею циклического обмена. Номерки уходящих менять на одежду только что пришедших, и таким образом процесс захода-выхода продолжился бы без участия гардеробщика. Его идею, однако, не одобрили, больше того, посмотрели на него как на штрейкбрехера, поскольку, вместо того чтобы поддерживать всеобщее возмущение, он соизволил вышучиваться, снижал, так сказать, градус раскаленных страстей. В какой-то момент все затихло, но в воздухе стало тревожнее; возможно, что многие набирались решимости взять штурмом баррикады гардеробной с единственным ее защитником. Шаг был бы слишком смелый и отчаянный. Так, с незначительных бытовых конфликтов, и начинались все известные нам революции прошлого. Катализатором бунта мог стать любой дерзкий выкрик, истеричный вопль или бросок смельчака на охранника. И вот в сгустившейся атмосфере тревожного ожидания, в предгрозовом затишье где-то вдалеке послышались быстро приближающиеся, липко шлепающие шаги, и все поняли: это она! Еще не видя, многие догадались: в ноге на шерстяной носок, в дырявых тапочках, шаркающей кавалерийской походкой идет гардеробщица. Следом за ней возмущенное море людских страстей поднимало грозную волну, сравнимую с цунами, готовое накрыть маленькую, сухонькую женщину в черном халате и утопить ее в темных водах своей ненависти.

Но не тут-то было! Уловив настроение сборища, она остановилась, обернулась навстречу негодующей публике, и — о чудо! — девятый вал негодования, гонимый людским раздражением, вдруг замедлился, завис, стал распадаться, съёживаться, а бурлящий гребень его превратился в мелкие водяные брызги отдельных претензий. К ногам смелой женщины мощная волна подкатилась лишь слабыми плесками совсем незначительных упреков. Она знала свою силу и, возможно, правоту, и никто из близко стоящих не посмел обрушиться на нее так, как первоначально намеревался. Волны обошли ее стороной, а глухой скандальный ропот поднимался там, докуда она еще не добралась. Кто-то, еще не почувствовав ее могучей силы, вдруг истерично начал кричать, и толпа, волнообразно подхватывая, стала бурливо клокотать, ругательствами воздавая ей по заслугам. Но и это ее не смутило. Она стала проходить вдоль расступившихся рядов и тщательно высматривать наиболее активных оппонентов. Передние ряды высказывались, но не громко и не остро, она не обращала на них внимания. Общий гул она игнорировала в принципе. Но, встретившись взглядом с наиболее яростными своими врагами, она тут же громко и отчетливо им отвечала в том же тоне, но значительно грознее. Братец мой, описывая поведение переменчивой толпы и этой необыкновенной женщины, говорил, что совершенно не помнит того, что выкрикивала гардеробщица возмущенным людям. Помнит только то, что она во всех своих возражениях была категорична и более убедительна. Складывалось впечатление, что пришедшие сами во всем виноваты. Так, неторопливо пройдя по коридору расступившихся людей, она заткнула рот всей очереди! И теперь, иногда даже вставая на цыпочки, она высматривала в толпе недовольных, на кого бы еще можно было обрушить свой праведный гнев. По какому-то необъяснимому закону эмпатии некоторые из тех, которые вот только что желали морально убить виновницу своих задержек, теперь стали сочувствовать ее хлопотным обязанностям, символической зарплате, невозможности спокойно пообедать или сходить в туалет. Никто не захотел занять ее место, которое могло бы стать вакантным в любую минуту! Охранник сдал пост, и она не спеша вошла в свой загончик. Закрыла калитку на щеколду. Окинула взглядом вешалки. Что-то под прилавком поправила. Опершись двумя руками на барьер, она строго посмотрела на призатихшую массу и, почти не разжимая губ, спросила: «Ну, кто следующий?» Желающих с ней поспорить больше не было, и она стала проворно принимать и выдавать одежду. Толпа вскоре растворилась, и воздух очистился.

Вот такую историю, идущую вразрез с моими мнениями и представлениями об этих замечательных людях, рассказал мне мой братец. Не верить я ему не мог, но и сказать, что это явление слишком распространенное, я бы, конечно, не стал. Этот эпизод показал мне, что я далеко еще не все знаю о предмете своего исследования, и подвиг меня на то, чтоб я продолжил поиски новых фактов их жизни и деятельности. Иногда мне казалось: что-то неуловимо важное утекает от моего внимания, знаний все равно недостаточно, какими бы случаями ни пополнялся мой багаж, а масонская скрытность гардеробного сообщества никогда не позволит ни мне, ни кому-нибудь другому познать все, что они в себе затаивают.

Я обратился к естественному источнику информации — влез в паутину электронной Сети. Там я ожидал прочесть научные статьи психологов, трактаты психоаналитиков, очерки криминалистов о делах и судьбах гардеробщиков. Но ничего такого не было и в помине. Моя твердая уверенность в том, что это люди преимущественно добропорядочные, подтверждалась полным отсутствием фактов их участия в громких преступлениях, каких-либо известных афёрах или банальном буянстве на борту самолета. Исключением мог бы стать гардеробщик Прохоров — жулик и барыга, пособник воров Доцента и Митяя, но это персонаж все-таки киношный, хоть и списанный с действительности тех лет. Прохвост Ручников преступной связи с кем-либо из гардеробщиков Большого театра не имел, иначе Глеб Жеглов накрыл бы их обоих.

Я вбросил призыв в несколько форумов на животрепещущую для меня тему, но ответом было или молчание, или ёрничанье форумчан в мой адрес, либо пересказ известных анекдотов в виде случаев, бывших с авторами. Да и анекдотов-то, совсем не смешных, раз, два и обчелся. Один — как женщина в поликлинике, увидев гардеробщика в белом халате, по наивности подумала, что это врач, и по его совету разделась, а он, не будь дурак, воспользовался ее простодушием, учинил в своей каморке непотребство. Другой про то, как оборотистая торговка в холле учреждения устроила распродажу тряпья (обычное явление 90-х годов) и в запарке продала чужие вещи из гардероба. Еще и такая история: возмущенная неслыханной мужниной щедростью в отношении гардеробщика, жена начала было его пилить и чихвостить, но он, отведя ее в сторонку, сказал: «Да ты взгляни, какую он мне шубу дал!» Современный анекдот был о том, как молодой человек, получив номерок с цифрою 404, стал беспокоиться, что уже не получит свою одежду обратно, поскольку гардеробщик с полным основанием может заявить: «Ошибка. Ваш номер не найден!» На удивление, нашлось изрядное количество пошленьких стишков поэтов Интернета, пауков Всемирной паутины, где главным или побочным героем был наш фигурант, и основное в этих виршах — ехидство и насмешка над ним. Они словно сговорились и плетут вокруг него какие-то сети!

Другие истории, связанные с гардеробщиками, с претензией на правдоподобность, были самые необычные. Бывший студент МГУ рассказывал, будто бы один гардеробщик брал деньги за поступление в университет, а если кандидат не проходил, то с извинениями их возвращал. От главной магистрали он, таким образом, сделал некоторый отвод. Его бизнес, основанный на теории вероятности, какое-то время процветал, затем гардеробщика вынудили подать в отставку, поскольку его деятельность компрометировала порядочность администрации, которая свои обещания выполняла твердо.

Событием из ряда вон можно считать деятельность гардеробщика «Мосфильма», в течение многих лет предлагавшего начинающим актрисам за небольшие, в сущности, уступки содействие в продвижении их кандидатуры на какой-нибудь фильм. Ссылаясь на то, что он стоял у истоков и его здесь все знают, к тому же был на короткой ноге с Эйзенштейном, убеждал будущих «звезд», что сможет открыть им вожделенные пути и указать дорогу к славе. Факты успешной протекции в сообщениях не приводились, но участие в массовках этот гардеробщик-волокита, гардеробщик-ловелас обеспечивал искательницам обходных вариантов почти всегда. Не добившись от него обещанного, но попав в номенклатуру дежурных статистов, девицы утешались только тем, что «с паршивой овечки хоть толику шерстки». А гардеробщик-киновед уже занимался отбором новых кандидаток.

Внештатный корреспондент какого-то издания сочинил заметку про диковинный талант, родившийся в гардеробной среде, но в газете она проскочила незамеченной. Тогда он сделал видеорепортаж и выложил ролик в интернет. С должным пиететом и восхищением было рассказано о том, что в городе Сасово Рязанской области живет и вяло процветает медалистка соревнований, чемпионка мира по метанию ножей. Когда-то она была инженером, затем стала работать гардеробщицей в бассейне своего города. Именно на последнем месте работы она и поняла свое настоящее призвание, а мастерство отточила в перерывах между приемом и подачей. При бассейне имеется спортзал, и ей есть где развернуться после смены. В подтверждение зрители могли видеть тренировочные броски ножей и топоров гардеробщицы, а также завоеванные ею кубки и медали. К слову сказать, использовать как мишень расправленные на стене чужие одеяния она никогда не решалась.

Копаясь в информационных массивах, я рассчитывал найти мемуары или неизданные записки завзятых и склонных к писанию гардеробщиков, но ничего такого не выудил. Лишь в исторической хронике начала ХIХ века обнаружилась запись происшествия, зафиксированного дворянином Булгаковым: «На Петровскомъ театре происходила репетиция во время обеда; гардероб-мейстеръ напился, пошелъ со свечёю в гардеробу, заснулъ, от свечи загорелись платья». Что сталось с виновником: был ли он уволен от должности и выпорот на конюшне или пешком отправлен по Владимирской — не упоминалось. В газетном репортаже конца того же столетия рассказывалось об изловленной одесской банде, взявшей методы шантажа и грабежа контрабандистов, а при непокорности не гнушавшейся убивать живых людей. Организатором криминальных событий признавался скрывшийся от правосудия гардеробщик театра-варьете.

Правда, мелькнул еще один привет из прошлого. В киевской газете 20-х годов века уже двадцатого нашлось сообщение о том, что средь бела дня был тяжко ранен и ограблен гардеробщик оперного театра и по совместительству известный в городе валютчик Сергей Кабанов, по кличке Кусок. В статье подчеркивалось, что неизвестные, отобрав у потерпевшего денежный сверток, поживились весьма преизрядно. Переходный случай к современности такой. На основе дневника гардеробщика Чертоплюева, работавшего до революции в московском ресторане «Яръ», режиссеры театра русской песни поставили мюзикл. И теперь на спектакле так весело, как было в допрежние времена в знаменитой ресторации. Но самого дневника я не обнаружил. Ну и уж совсем современный эпизод, далекий от уголовных деяний, был о том, как работники Эрмитажа разыскивали рассеянный после революции гарнитур Николая I и последний стул нашли в гардеробе питерского театра, — но об этом чуть позже.

При дальнейших поисках обнаружилось подозрительное Всероссийское общество гардеробщиков, зарегистрированное «ВКонтакте», но ни активности, ни содержательности за весь период наблюдений у них так и не возникло. Другое дело сайт «TheVyshка.ru» — независимое медиа о студенческой жизни разных вузов. В преамбуле торжественно задекларированы принципы инициативности, свободы, перфекционизма, оптимизма и внимания к деталям. И вот как раз последний пункт сподобил редакцию на то, чтоб анонсировать серию статей под названием «Невидимая вышка». А посвящено это тем сотрудникам НИУ ВШЭ, которые всегда рядом, но никогда не замечаемы, — тривиальным, затасканным, избитым, банальным, обыденным гардеробщикам этого вуза. Однако, несмотря на порыв, за три года прозябанья сайта выдавлена только одна, без проработки в глубину, статейка по этой теме. Содержание ее составили рассказцы гардеробного пролетариата: и новопринятых, и старослуженных. Любопытственный момент заключался в том, что почти все каптенармусы этого заведения имели высшее образование, и, предваряя беседу, они сразу об этом заявляли. Право же, не стыдно было бы присваивать таковым звание «гардеробный бакалавр» и вместо старых, ношеных халатов выдавать им «академические регалии»: мантию и шапку с кисточкой на левом боку. По свидетельству институтских гардеробщиков, главная проблема раздевалок всех корпусов — суматошная среда и регулярно забываемые вещи, но только с тем оттенком, что они не присваиваются другими студентами, а отдаются дежурному вешальщику для возврата потерявшему. Это общее свидетельство всех опрошенных. Другие сюжетцы. Девушка у раздевалочной стойки долго и безуспешно искала свой пропуск, затем вывалила содержимое сумочки, заняв при этом половину гардеробной панели, но все было тщетно. И, несмотря на скопище однокашников, только гардеробщик пришел ей на помощь, указав на то, что пропуск-то она держит в руках. Гардеробщицу с одного здания перевели в другое, и она поделилась восторгом от вида и удобства крючков на новом месте. Во время пар одна гардеробная дама, по ее признанию, разучивала скороговорки вслух, говоря интервьюеру, что это очень полезно, так как тренирует память, мышление, речь и позволяет быстро отвечать на претензии клиентов. Другая, самая из всех активная, когда студенты на лекциях, разучивала танцы в одёжных проходах. Когда это были вальсы, кавалерами выступали мужские длиннополые пальто или солидные ватерпруфы, значительно реже курточки или ветровки. Почти всем гардеробуполномоченным нравится общение с молодежью и то, как девушки-студентки прихорашиваются у большого зеркала в прихожей. Задолго до начала занятий сверхзаботливые гардеробщицы усердно их протирают, принося из дома специальные средства и тряпочки. Экономный завхоз института это дело вполне одобряет. Стихийно сложившееся правило для забытых вещей такое: в течение дня гардеробперсонал держит их у себя, затем сдают в администрацию, наутро вывешивается объявление. А через срок невостребованное отдают на хранение ключнице. Такая должность есть в помянутом институте, что весьма и весьма доброхвально, да и завхозу есть кем покомандовать.

Нижеописанная ситуация не относится к высококультурным заведениям столицы, но в других местах регулярно возникает. С высоты распрожитых лет, на птичьих правах воспитателя, назидателя и мудродея тот или иной гардеробец берется вдруг судить-корить молодых людей за поведение, манеры, одежды, высказывания. С души воротит такого наставника, когда он видит татуировочную мазню на руках, ногах и шеях. К пущему его неудовольствию, все упреки и замечания, сказанные им прилюдно, не достигают цели, скрипучие упреки-поучения неизменно пропадают втуне. Самое вежливое, что ответят запанельному блюстителю нравственности: ахал бы, дядя, на себя глядя!

В какой-то момент из бездонных глубин интернета вдруг выплыл чудный рассказец некой Е.Долгопят «Гардеробщик», но заявленный персонаж умер уже в третьем абзаце, и повествование продолжилось реминисценциями. Однажды как будто повезло: обнаружился специальный блог «Гардеробщик» с пространной программной и пояснительной преамбулой. Но там, кроме призыва сливать информацию о них самих и их делах (тайных и явных), ничего больше не было. Никакого объяснения для восьмилетнего существования этого блога, созданного аж в 2009 году, в январе месяце, я не нашел. Но может, его создали сами гардеробщики, с тем чтобы хоронить все важные о себе сведения? Вдруг мне представилось, что существует подпольный орден гардеробщиков под названием, например, «Черные беретки», отпочковавшийся от какой-нибудь масонской ложи, который ведет тайную борьбу за неизвестные перспективы. Создав такой сайтоблог, они целенаправленно выявляют опасных знатоков, которым надо было дать исписаться, чтоб они самозаглохли, а также болтливых изменщиков в своих рядах, которых нужно было выявить и нейтрализовать. Получается, что корпоративная тайна у гардеробщиков охраняется очень строго, а много таинственного до сих пор не раскрыто и здесь может быть не все чисто. Пожалуй, это дело нужно поручить нашему русскому Шерлоку Холмсу — господину Хинштейну. Где он сейчас обретается, каким делом занят? Не послать ли нарочного на Моховую?

Нашлось в Сети репортажное, несколько эпатажное описание одного из самых редких и необычных феноменов — явления шаровой молнии. В статье рассказывалось, как в ясный морозный день она влетела в гардероб института физики. А непосредственно перед этим гардеробный кот сорвался с места и как ошпаренный кинулся по коридору, едва не сбив с ног уборщицу. Еще раньше в здание института зашел погреться дворник, все утро чистивший на территории снег. Далее было вот что. Гардеробщик вдруг почувствовал неладное и, сдав пост у стойки озябшему дворнику, отправился в глубину своего бокса — посмотреть, что там шипит и шебуршится. У окошка на уровне подоконника он увидел жарко светящийся шар размером с детский мячик. Он медленно плыл по воздуху и угрожал попалить все вокруг себя. Несмотря на его огненно-пламенный вид и с шипением отскакивающие искры, высокой температуры гардеробщик не почувствовал — возможно, потому, что его самого в этот момент бросило в жар. Надо было что-то делать, но язык словно присох, ноги одеревенели, и бедолага вешальщик лихорадочно соображал, где у него лежит огнетушитель. После первого шока он с трудом стал собираться духом, но еще пребывал в глубоком ступоре и не мог полноценно двигать членами. Но!.. Препобеждая страх мужеством, оцепенение — силой воли, а желание бежать — научным интересом, он стал вести наблюдение. Более того, оживившись и следуя непременному долгу в любых обстоятельствах сберегать чужое имущество, гардеробщик очень осторожно приступил к делу. По мере продвижения огнедышащего шара он, крупно дрожа и волнуясь, аккуратнейше, не делая резких движений, снимал пальто и шубы с его предполагаемого курса, обеспечивая тем самым беспрепятственный и безопасный пролет раскаленному шару. Как мог гардеробщик даже корректировал полет огненного сгустка, предупредительно раздвигая перед ним висячие одежды, с тем чтобы неявно, но неотклонимо направлять его путь в сторону выхода из гардеробной, пожароопасной среды. Так они, шаг за шагом, поворот за поворотом, изломанным непредсказуемым путем продвигались к цели. Гардеробщик также внимательно следил за тем, чтоб не пересекать медленно гаснущий шлейф маленькой кометы, который постепенно охлаждался и тух, превращаясь в дымок и опадая пеплом. У самой калитки в поле зрения попал огнетушитель, и до него уже рукой было подать, но сделать явно недружественное действо по отношению к пламенеющей гостье (обрызгать ее пеною) гардеробщик все-таки не решился. Одной из причин этого, по всему вероятию, была его неуверенность в полной исправности штатного огнегасителя, так как несколько последних лет он использовал его для колки орехов. Приблизившись наконец к бортику, летающий объект не воспользовался открытой настежь калиткой, а, немного взяв вверх и чуть задев панельку, плавно перелетел через препятствие.

Но непосредственно перед этим опять случилось необычайное. Дело в том, что в любой день и во всякое время в вестибюле института всегда толпился народец, а в этот момент во всем предгардеробном пространстве, кроме дворника, не оказалось никого! А ведь среди людей могли быть и наверняка были причастные к исследованию такого рода явлений, не говоря уже о том, что свидетельская база была бы расширена и воспоследовавших затем сомнений и проверок было бы значительно меньше. Но промысел судьбы оказался таков, что борьба с шаровой молнией легла на плечи гардеробщика и его закадычного друга дворника. Этот последний все еще ёжился у входа и отдувал свои замерзшие на морозе пальцы. Когда маленькое яркое солнце, только показавшись в первых рядах одежд, озарило его испуганное лицо, дворник струхнул так сильно, что хотел было, как гардеробный кот, унести поскорее ноги. Но, видя самоотверженные и искусные маневры своего товарища, выпроваживающего огненный объект из гардеробной, быстро собрался и сделал лучшее, что мог, — открыл и заклинил входные двери на улицу.

Еще один престранный факт предшествовал этим событиям. Непонятно зачем и почему, дворник, зайдя погреться, не оставил лопату на улице, а занес ее в помещение, чего прежде никогда не бывало. Цепочка таинственных событий, таким образом, началась раньше появления шаровой молнии и с ее исчезновением не окончилась. И вот когда сгусток опасной энергии перевалил через борт, а гардеробщик, ослабленный и мокрый, уже едва стоял на подкосившихся ногах и с трудом держался руками за стойку, дворник, его старый, проверенный товарищ, принял эстафету и с помощью лопаты попытался выдворить нежелательный летающий объект на улицу.

Удивительности продолжались. Шар, сколь дворник его ни толкал и ни шлепал лопатою, мало поддавался внешнему воздействию, а если и сдвигался, то вел себя как мяч на воде: с плавными качками возвращался в исходное положение. Поразительно и то, что при небольшом давлении лопатою он упруго сопротивлялся, но, когда дворник, держась за черенок, наваливался всем своим весом, плазменный сгусток просачивался через ржавую дырку полотна и вновь оказывался на свободе, не изменив ни своей формы, ни выбранного направления в сторону лабораторного отсека. (Впоследствии выяснилось, что он стремился туда, где как раз и пытались искусственно воспроизвести и изучить феномен шаровой молнии.) Однако оказалось, что махание лопастью лопаты возле самого шарика несколько сдвигало его воздушными волнами в сторону желаемого направления, и хитрый дворник этим воспользовался. Но силы борца от интенсивных движений быстро иссякли, а результат был мизерный. Уже отчаявшись и слабея, отважный работник метлы и лопаты как последнее средство применил крепчайшие выражения по адресу непокорного шара, да такие, что даже видавший виды гардеробщик жмурился и фыркал. И это, по мнению дворника, высказанному им на следствии, сыграло важнейшую роль в истечении плазменного сгустка на улицу, где он, завернув за ближайший угол, благополучно схлопнулся. Сразу после этого стали собираться люди. Первые еще шмыгали и водили носами, отмечая ионизацию эфира, а один сотрудник ехидно спросил гардеробщика, не взорвалось ли в его запасах шампанское. И через несколько минут никаких следов ни в воздухе, ни на полу уже не осталось. Отчасти и потому, что, откуда ни возьмись, вдруг налетела уборщица и лихорадочно стала протирать повсюду пол и спрыскивать аэрозолью.

Гардеробщик с трудом оправился от шока, вытерся чьим-то мохеровым шарфом и шлепками ниже поясницы выпроводил поломоечную подругу из своих владений. На шатких ногах подобрёл к стойке и кое-как приступил к своеобычному делу. Но действовал чрезвычайно рассеянно, хотя и весьма старательно. Некоторые заминки возникали тогда, когда с поданным ему жетоном он подходил к пустым крючкам и перевешанные, спасенные им вещи приходилось искать в других местах. Как он реагировал на ропот недовольства, не сообщалось. Дворник тоже постепенно очухался, но долго не выходил на улицу, так как чувствовал, что все исподнее, особенно панталоны, у него мокро и надо было хоть немного пообсохнуть. Вряд ли они знали высказывание академика Капицы о шаровой молнии как о форточке в другой мир, заглянув в который человек может в одночасье прозреть, сойти с ума или претерпеть смертные муки. Когда же энергетическое и эмоциональное равновесие было восстановлено, они, посовещавшись, доложили обо всем начальству.

Начальство, как бы оправдываясь за подчиненных, между делом сообщило ученому секретарю. Тот спустился вниз, произвел опрос и осмотр, затем экстренно созвал коллегию. Ученые тоже осмотрели место происшествия, даже и с приборами, но нигде не обнаружили никаких следов, кроме темной полоски на гардеробной панели, где, по уверениям раздевальщика, шаровая молния перевалила через барьер. К тому времени падавший снег засыпал все возможные следы на улице. Образовали комиссию с участием администрации, поочередно вновь заслушали свидетелей, устроили перекрестный допрос, составили краткий протокол. В процессе следствия к каждому внимательно присматривались, чутко принюхивались, хотели даже отправить их в ведомственную клинику на сдачу анализов, но друзья, чего-то убоявшись, наотрез отказались от дальнейших испытаний. Единство мнений высокой комиссии было лишь в том, что руководителям надо тщательнее следить за порядком и лучше проверять своих подчиненных. Таким образом, тайна наших отважных фигурантов, по-видимому, будет унесена ими с собою, а наука лишилась, можно сказать, еще одного достоверного факта.

Это происшествие текстуально и даже с фотографиями было выложено в Интернете одним из тех, кто косвенно был причастен к этим событиям. Я его закрепил в закладках, с тем чтобы мои бытописания о жизни и судьбах гардеробщиков всегда имели должную основу. Но необъяснимым образом рассказ исчез и из моих закладок, чего раньше никогда не бывало, и из Сети, где я его обнаружил. Так что документальное повествование, мелькнувшее и тут же растворившееся, смело можно соотнести с появлением-исчезновением в таинственном гардеробном пространстве шаровой молнии.





Сообщение (*):

Е.П.

19.03.2020

Будет ли продолжение?

Надежда

02.04.2020

Тема сама по себе оригинальна, навеяло что то из "Покровских ворот". Окунулась во что-то тёплое из юности.

Дарья

22.05.2020

Очень хорошее произведение, читается на одном дыхании. Рассказ, как мне кажется, не закончен, есть ли у автора продолжение?

Владимир

19.09.2020

Удивительная тема исследования. Всё казалось-бы известно, но... . Хорошее и доброе погружение в истоки социума. Удачи автору и продолжения темы.

Влад

06.10.2020

Жизнь, какая она есть. Меняются местами события, даты, люди. Но отношения между людми- тема неисчерпаема. Колоритные зарисовки, однозначно продолжения.

Владимир Витальевич

10.10.2020

Согласен с автором во многом, но готов поспорить о благонамеренности этих людей.

Николай

29.11.2020

Рассказ понравился. Хочется отметить своеобразный язык автора. Читая рассказ, невольно вспоминаешь Нагорную проповедь из Евангелия (Матф.гл.5). Объемные психологические портреты героев произведения, их внутренний мир заставляет читателя задуматься о своем поведении в критических ситуациях и отношении к окружающим нас людям, проявлять к ним больше терпения и любви.

Комментарии 1 - 7 из 7