Очередное морозное мартовское утро, уже которое по счету этой холодной весной, вновь не обещало никаких откровений в перемене тоскливого настроения...

Нахохлившиеся, озябшие от долгого ожидания пассажиры, втянувшие головы в плечи под упругими порывами колючего ветра, торопливо всасывались в распахнувшиеся двери электрички.

Андрей вошел последним в неотапливаемый вагон. Не найдя свободного места, прислонился к косяку двери, максимально отжавшись от прохода. Быстрым взглядом скользнул по череде безразличных глаз и синих носов, разнокалиберным частоколом торчащих из-под шапок и натянутых до бровей капюшонов.

За окошком замелькали привычные картинки нагло затянувшейся зимы, упорно не желающей покидать гостеприимные подмосковные просторы.

Сняв перчатки, Андрей раздраженно вдавил в уши задубевшие на холоде «бананы». Запустив руку в глубокий нагрудный карман, ухватил кончиками пальцев миниатюрный «сониковский» мобильник.

— Выбросить бы тебя давно, да плеер жалко, — пробурчал сквозь зубы по привычке.

Напряженно всмотрелся в затертый до полупрозрачности крохотный экранчик, в ответ на нажатие кнопки ярко высветивший на голубом фоне белую «гребенку» FM-диапазона.

«Не поймаю с двух раз — перейду на треки!» — твердо решил для себя, привычным жестом скользнув пальцем по шершавому стеклу. Движок поиска шустро побежал снизу вверх, перебирая зубья «расчески» с нанизанными на них радиостанциями, постепенно замедляя ход и остановившись наконец-то в середине шкалы.

В ушах с неиссякаемой энергией хронической диареи затрещали нетленные «перлы» модного болтуна-радиодиджея.

«Бодро трепется, но мелко. Как хрен об ляжки на бегу. Однако же не все потеряно. У меня есть еще одна попытка», — подумал Андрей, мазнув по экрану пальцем и уже внутренне приготовившись опять слушать свои любимые, «затертые до дыр» записи «польскей музыки розрывковэй» и немецкого «ост-рока» прошлого века.

На этот раз движок остановился в небольшой выщербине гребенки.

«Опять засада, здесь и станций-то никогда не было», — уже приуныл было Андрей, как вдруг вкрадчивый голос молодой женщины, зазвучавший из наушников на загадочном, непонятном для него языке, заставил его интуитивно напрячься и прибавить звук.

«По лингвистике языка — какой-то странный симбиоз испанского и индейского кечуа^[1]», — машинально отметил Андрей. Короткая трель щелкающих кастаньет на заднем фоне, больше похожая на предупреждающие звуки гремучей змеи, только подтвердила его догадку о латиноамериканском сюжете предстоящего музыкального рассказа.

Начальная интригующая интонация слегка хрипловатого короткого речитатива на фоне задумчивых, низких скрипичных звуков виолончели, обещающая поведать чью-то интимную таинственную историю, незаметно, почти без паузы, сменилась лиричным вступлением.

Легкие удары по клавишам фортепиано в окружении мягких гитарных аккордов вели неспешное повествование о зарождающемся чувстве первой и несмелой любви двух юных сердец где-то там, в гуще влажных тропических лесов.

Легко парящие в воздухе и невесомые звуки рояля, взмывающие ввысь и вновь опускающиеся на землю, деликатно сопровождаемые нежными струнными переливами влюбленной гитары, обвивающими и оберегающими, рождали картину светлого романтического свидания на берегу широкого и прозрачного ручья амазонской сельвы. Сказочное, сладкоголосое журчание индейской пан-флейты на втором плане только усиливало и подчеркивало волшебство впечатления...

Андрей, как зачарованный, позабыв о времени и пространстве, целиком погрузился в разворачивающуюся перед ним картину.

Голос солирующего фортепиано звучал все громче и ярче, гитара пела все настойчивее и требовательнее, мягко обволакивая и уже не отпуская...

Чувства все разрастались, становились смелее...

Первое признание...

Шелковое, ласкающее шуршание перкуссийных плавно переходило во все более усиливающуюся, нетерпеливую дробь ударных...

Кульминация любви...

Торжественный голос фортепиано постепенно перетекал в гладкую, повествовательную обыденность, подчеркнутую размеренными ударами клавиш, незаметно насыщаясь тягучими нотами контрабаса, наполненными тревогой и сомнениями, сменившимися страстной, полной надежды и любви молитвой беременной индианки, обращенной к небесам, о даровании счастливой судьбы будущему младенцу.

...Амин ки люва лиа гуар тартар,
тэй на тэрван, каи ля еле, теи насан... —

пылко и проникновенно молила индианка.

Андрей невольно передернулся. То ли от холода, то ли от охватившего его переживания за героев разворачивающейся перед ним драмы.

И вдруг, как чудо, как улыбка ангела, сошедшего с высоты небес: учащенный ритм трепетного женского сердцебиения наполнился веселыми триолями пан-флейты, словно стайка тропических попугайчиков, подпевающей тихому голосу счастливой матери, ласково убаюкивающей рожденного ребенка под нежный аккомпанемент гитарных переборов... Светлая, жизнеутверждающая музыка насыщала через наушники продрогший вагон теплом тропической сельвы...

Композиция закончилась.

Андрей очнулся от оцепенения, вытер вспотевший лоб. Удивленно посмотрел по сторонам.

Лица окружающих показались ему необычайно дружелюбными, и даже синие носы, сменившие окраску на ярко-оранжевую, выглядели теперь приветливо и задорно...

Выходя из вагона, еще раз оглянулся.

Маленькая девочка, сидевшая на коленях молодой смуглолицей мамы, ласково улыбнулась ему в ответ. Чистой детской улыбкой.

Улыбкой ангела, сошедшего с высоты небес.