Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Петр Великий: российский император или русский царь?

Владимир Юрьевич Малягин родился в 1952 году в Тюменской области. Окончил Свердловское театральное училище и Литературный институт имени А.М. Горького. Драматург, сценарист, прозаик. Главный редактор издательст­ва «Даниловский благовестник», пре­подаватель Литературного института имени А.М. Горького. Автор пьес «НЛО», «Утренняя жертва», «Царство мира», «Птицы», «В тишине», «Отец Арсений», «Император в Кремле», «Карамазовы» и др. Автор книг «Первая исповедь: По­вести об Алеше», «Удивительные истории Петра Петровича», «Жития святых для самых маленьких». Член Издательского совета РПЦ.

К 350-летию со дня рождения Петра I


Сколько будет стоять Россия, столько будут русские люди спорить о роли Петра Великого в истории Отечества. И спектр оценок будет всегда самым широким, почти безграничным — от полного приятия до полного отрицания. И что самое любопытное — хвалить и ругать Петра будут практически за одни и те же его деяния. Только одни будут их приветствовать и славословить, а другие — отвергать и даже проклинать.

И в этом смысле Петр Алексеевич, увы, совсем не исключение, такая разноголосица касается любого великого деятеля русской истории — от просветителя нашего народа равноапостольного князя Владимира до Иосифа Сталина, руководившего нашей Великой Победой над нацистской Германией в ХХ веке. Что уж там говорить, если у нас находятся современные смердяковы, которые упрекают даже безупречного Александра Невского в том, что он не сдался папе римскому и не сделал наш народ католической подстилкой...

А деяния Петра Великого, с которыми он вошел в историю, всегда, со школьной скамьи, были всем нам известны: равнение на Запад в государственном строительстве; начало преобразований всех сфер жизни по европейским образцам; часто насильственная ломка традиционной русской жизни; отдание русских людей в ученики к иностранцам; трата национальных сил на дела, иногда превышающие эти силы, такие, как почти непрекращающаяся война, строительство столицы на северных болотах и создание военного флота; начало светского образования, открытие первых школ — математических, технических, юридических, — приведшее довольно скоро к учреждению первого университета; в то же время — униженное положение Русской Церкви, уничтожение патриаршества и смена его долгим «синодальным периодом»; «всешутейшие и всепьянейшие соборы», пародировавшие соборы настоящие, на которых надо было пить вино до полусмерти, а то и до смерти, ну и так далее и тому подобное.

Итак, именно революционность Петра, осуществлявшаяся во всех видимых сферах жизни, и, более того, революционность внутренняя, онтологическая, экзистенциальная, — это практически никем не оспариваемая грань его личности. Главная грань, благодаря которой Петр и остался в общественном сознании, в летописи нашей отечественной, да и мировой истории.

Но так ли это на самом деле? Неужели только революционность суть Петра? Неужели внутреннее существо этого великого человека было настолько однозначным и прямолинейным? Революционер на троне — и больше ничего?

Чувство исторической справедливости не дает лично мне согласиться с этим вроде бы привычным, но отнюдь не бесспорным, на мой взгляд, утверждением.

Я бы хотел говорить здесь именно о традиционности Петра. О тех его качествах, взглядах, свершениях и поступках, которые ясно свидетельствуют: Петр Великий является прежде всего продолжателем. Продолжателем дела своих предков, продолжателем всех предшествующих веков нашей истории. И особенно русского, российского XVII века. И не стоит забывать, что именно в XVII веке Петр родился и прожил большую половину своей жизни — 28 лет из 52. Именно в XVII веке он сформировался как личность, а это значит — он и был прежде всего человеком XVII века. И этот очевидный факт почему-то постоянно ускользает от нашего внимания. Может, именно потому, что лежит прямо на поверхности? Или потому, что мы плохо знаем и плохо понимаем наш XVII век?


* * *

Но сначала — маленькое отступление о том международном, а точнее, геополитическом положении, в котором оказалась Россия к концу XVII столетия.

Это было странное государство, ежели посмотреть на тогдашнюю его географическую карту. Если принять за его символ двуглавого орла (а он уже был русским государственным гербом с конца XV века, перелетев к нам на Русь из Византии), то орел этот, имея две головы, имел свободным фактически одно крыло — то, которое было расправлено в сторону востока, к Тихому океану. Хотя Дальний Восток и не был нами окончательно пройден и освоен, русские казаки и купцы уже дошли до Сахалина и Курил, взаимодействовали там с местными народами и с японцами, которые в свою очередь разведывали земли, лежащие от них на севере. В общем, нам оставалось только пройти Камчатку и Аляску, что и было сделано вполне успешно в следующем, XVIII столетии.

Но на западном и южном направлениях расправить крыло нашему орлу никак не удавалось. Выхода не было ни к Балтийскому, ни к Черному и Азовскому морям. Россия оставалась запертой в «предбаннике» Европы, и похоже, европейские страны были вполне этим довольны.

Не была этим ни в малейшей мере довольна сама Россия, но все ее робкие движения на запад от Москвы, все поползновения военным путем расширить пространство для жизни встречали организованное и вполне осмысленное сопротивление Польши, Австрии, Пруссии и стоявшего за ними папского престола. А Швеция, имевшая в то время лучшую армию в Европе, и вообще считала, что дело завоевания Московии лишь вопрос времени.

Итак, дисбаланс в геополитическом положении России был для русских царей очевиден, и они пытались его выровнять. Но физических, военных сил окончательно исправить этот дисбаланс не было.

Получается, что в своем географическом и геополитическом стремлении на запад молодой Петр лишь продолжал вековые усилия своих предков, начиная, по крайней мере, с Ивана Грозного и заканчивая своим отцом, Тишайшим Алексеем Михайловичем, который вел многолетнюю войну с Польшей. Наше движение в западном направлении было предопределено, наш выход к морям Балтийскому и Черному был насущной необходимостью для жизни страны, и лишь недостаток сил не позволял нам осуществить эти государственные задачи.

Другая важнейшая сфера, особенно для людей верующих, церковных, — взаимоотношения светской и духовной власти. Петра привычно обвиняют в том, что он не уважал Церковь, отодвигал ее, в лице патриарха, от управления государством, а потом и вовсе упразднил патриаршество как институт.

И это во многом правда. Вот только вспомнить бы: а какими были взаимоотношения царя и патриарха в предыдущее царствование, при батюшке Алексее Михайловиче (о которых Петр был прекрасно осведомлен)? Начавшись с «собинной» (теснейшей) дружбы, эти взаимоотношения — не без помощи заинтересованных бояр — дошли до прямого конфликта, до страшных ссор, до окончательного разрыва между Алексеем и патриархом Никоном. В 1666 году на церковном Соборе, на котором заправлял сам царь, а подпевали ему на все готовые за мзду греческие патриархи, Никона «разжаловали» из патриархов (грубо нарушив при этом церковные каноны) и сослали в ссылку, из которой освободили только по восшествии на престол Федора Алексеевича, старшего сына Тишайшего.

Надо сказать, что царь Петр современного ему патриарха Адриана не судил, не ссылал, а достаточно смиренно ждал его естественной кончины. А то, что он не хотел ни с кем, включая патриарха, делиться властью, вполне объяснимо. Ведь он видел, сколько такая дележка власти принесла стране бедствий и нестроений (беспорядков) всего несколько десятилетий назад.

Итак, отношения Русского царства и Русской Церкви Петр унаследовал от предыдущего царствования и как мог, как понимал пытался все же избежать обострений в этих очень сложных отношениях. (Мне могут возразить: если пытался избежать обострений, то зачем пародировал церковные Соборы? Но тут надо знать обстоятельства: юный и горячий Петр организовал свое «всешутейшее и всепьянейшее» сборище после того, как его даже не допустили на выборы нового патриарха! Это была месть, и месть, надо сказать, действенная.) Но в целом и в отношениях с Церковью мы тоже видим преемственность и продолжение Петром предыдущей линии поведения российских монархов.

Вот что говорит об этом выдающийся русский историк М.П. Погодин: «Вслед за царем Алексеем Михайловичем, при сыне его Федоре, сжигаются торжественно на площади разрядные книги и уничтожается местничество... к которому не смел прикоснуться сам Иоанн Грозный. Ясно ли, что наступила пора преобразований?.. В этом случае нет и тени органического, постепенного развития... Здесь уже слышится, чуется Петр».

Петр был «западником» и все реформы совершались Петром по западному образцу? Да, только начались они не при Петре. При Алексее Михайловиче уже существовали «полки иноземного строя» в русской армии (кстати сказать, царевна Софья продолжала их развивать), и этих полков было весьма немало. И это было осознанное решение наших правителей: в том, что европейски упорядоченное войско лучше воюет, чем традиционное стрелецкое, то, что русским дружинам попросту не хватает дисциплины и организации, Алексей Михайлович имел возможность убедиться многократно. Просто при непоследовательном Тишайшем редко какое дело необходимо доводилось до логического конца, да и конец этот не всегда бывал результативен.

Но это что касается армии. А в быту шли совершенно те же процессы. Боярин Артамон Матвеев, один из знатнейших людей своего времени, например, весь свой дом устроил на «немецкий» манер, включая даже постановку драматических спектаклей, на которые приглашал и самого царя.

Итак, «западничество» не было изобретением Петра или его индивидуальным выбором, оно тоже было продолжением бурных исторических процессов предыдущей эпохи. Требовалось что-то (многое!) менять в русской жизни, подтягиваться до «передовых» наций в технических, технологических и организационных областях — и это все понимали. Но как часто у нас бывает, почти любое действие с нашей стороны теряет свою границу, меру. Почему?

Потому что это склонение в сторону Запада было еще и проявлением одного далеко не лучшего качества русского человека. Это качество хорватский мыслитель XVII века, католический священник и при этом славянофил и горячий патриот России Юрий Крижанич называл чужебесием. Думаю, не нужно разъяснять смысл этого слова, он ясен и так. Бес преклонения перед чужим и унижения себя и всего своего под видом «христианского смирения» — это наш, «русский бес», да простят меня за этот вольный термин. Но откуда он, какими дверями входил прежде и входит сегодня в нашу душу?

А это все продолжение нашей знаменитой всемирной отзывчивости, которую так ценил Федор Михайлович Достоевский. Что ж, отзывчивость дело хорошее, но надо же и вовремя уметь остановиться, чтобы эта отзывчивость не перешла в унижение перед теми, кого мы в данный момент считаем лучше нас! Но не можем мы остановиться вовремя... Не позволяет тоже всемирно знаменитая широта русской души.

Итак, и чужебесие не было только индивидуальным качеством молодого Петра, увы. Тянется оно из XVII столетия, а то и из более ранних веков.

Но что же нам считать именно индивидуальными качествами молодого Петра? Может быть, жестокость, о которой сказано столько горьких, но справедливых слов?

Но вспомним его детство. Вспомним несколько кровавых бунтов стрельцов, подстрекаемых старшей сестрой, царевной Софьей, которая тогда была правительницей и очень желала избавиться от конкурентов в лице младших братьев (и это несмотря на то, что старший из младших, царевич Иван, был из рода Милославских, то есть одной с ней крови). Вспомним, как Петра и брата Ивана, двух малолетних мальчишек, восставшие искали по закоулкам дворца, чтобы убить. Именно с тех пор и осталось у Петра судорожное подергивание лица, посещавшее его во время любого нервного напряжения. Многие ли из нас пережили такое детство, детство под страхом смерти?

Да, Петр мог быть и бывал жестоким. А его отец, Алексей Михайлович Тишайший? Он, будучи весьма благочестивым человеком (и это отнюдь не ирония!), во время церковной службы в храме, заметив, что чтец или регент ошиблись, немедленно подходил и бил по морде провинившегося. Не ошибайся! Учи правила! Не нарушай устава благочестия!

Но не забудем, это был XVII век, и такая грубость нравов вовсе не была даже российской привилегией. Все люди в любой стране были примерно одинаковыми по своим обычаям — широким, грубым, масштабным, жестоким, а иногда — весьма великодушным и благородным.

Итак, и личная жестокость не была индивидуальным качеством Петра, а отражала господствующий дух той эпохи. Общеевропейский дух, о котором нам не стоит забывать, чтобы не впасть в искажение истории.


* * *

Но что же в нем — его? Лично и только его?

Прежде всего то, что он отец своего народа и хозяин своей страны. Да, были отцы и хозяева и до него, каждый монарх был и отцом, и хозяином, сколько его человеческих сил хватало — но эта высочайшая, зашкаливающая степень ответственности за все происходящее (и особенно — непроисходящее!) выделяет Петра из общего славного ряда, ставит его на одну ступень с Владимиром Святым, Ярославом Мудрым, Владимиром Мономахом, Александром Невским.

«Нигде и никогда, — пишет М.П. Погодин, — не покидала Петра мысль об Отечестве; в радостные и скорбные минуты она ободряла его и направляла его действия, и о своей обязанности служить Отечеству чем только можно он говорил просто, без пафоса, как о деле серьезном, но нравственном и необходимом».

Но он не только и не столько хозяином был. Он был еще и работником в своей стране. Сила чувства, сила страсти никогда не позволяла ему быть только организатором и зрителем «процесса». Он, поставив цель, первым же и бросался с топором, пилой или мушкетом в руках, чтобы поскорей эту цель достигнуть. И в этом он был поистине уникальным монархом. Может быть, единственным таким во всем мире. Ну а как должен поступать отец, если видит, что его домашние медлят или не умеют правильно сделать порученное дело? Разве не так же? Разве отец не берет первый в руки инструмент и не подает пример всей семье, которая пока не понимает, что и как делать?

Петр был одним из умнейших людей своего времени (и это при том, что не имел систематического образования). Глядя на нужды России (а их было много, и они известны), он правильно определил причины и поставил единственно верные стратегические задачи. Главной причиной был застой, самоуспокоенность русских людей. Поэтому главной задачей был рывок, быстрое развитие во всех сферах русской жизни. Но рывок не дается легко, и на него никто и никогда не поднимается по своей воле. Рывок совершается только напряжением всех сил нации, через упорные труды, через слезы, боль, кровь и несогласие. Нужна верховная воля, организующая всех и не теряющая из виду главную цель. И такая воля у него была.

Из стратегических задач вытекали задачи тактические. Надо было учиться очень многому. И не только грамоте и математическим наукам. Не только кораблестроению и организации военного дела. Надо было учиться гражданской жизни, гражданственности как принципу. И Петр хотел научить свой народ всему необходимому. Но уникальность его личности была в том, что при этом он сам хотел учиться. Не только учитель, но и ученик на троне — такая комбинация для любого монарха, мягко говоря, не очень характерна.

Вот что говорит об усилиях Петра в деле образования Достоевский: «...единственное, может быть, что только и есть безукоризненного в реформе Петра Великого. Это право на образование установлено им на самом демократическом и плодотворном основании. В этом вопросе Петр Великий сознательно презрел права породы, выдвинул вперед образованного и поставил его выше боярина».

Смешно думать, что на пути Петра не было трудностей и препятствий. Очень многое, если не все, совершалось им не благодаря, а вопреки. Впрочем, это относится к любым свершениям, большим и малым, в жизни почти каждого из нас.

«Но величие человека, — говорит великий историк С.М. Соловьев, — познается не в успехах, а в неудачах, в умении выдержать беду, не пасть духом... в умении поддержать других словом и делом... Фельдмаршал Шереметев разбит, и Петр пишет ему: “Не извольте о бывшем несчастии печальны быть, понеже всегдашняя удача много людей ввела в пагубу, но извольте забывать и паче людей ободрять”».

Петр был прежде всего русским человеком, и сегодня, в эпоху всеобщей и тотальной русофобии, после целого века геноцида русского народа, который стал как будто уже привычным, обычным явлением, мы особенно не имеем права об этом забывать. Он строил свое государство не ради иностранцев — ради русских людей. Поэтому на все важнейшие посты он назначал русских и терпеливо ждал, когда их умения будет достаточно для того, чтобы достигать успеха в любом деле.

Сколько раз ему советовали иностранные «доброхоты» назначать дипломатами от России опытных и искусных в «дипломатичности» европейцев — но он никогда не слушал таких советчиков. И в результате всего через один-два десятка лет русские послы успешно отстаивали русские интересы перед любой европейской силой. (Сравним это с эпохой Александра I и Николая I, когда графа Нессельроде называли «русский министр австрийских иностранных дел», потому что он именно таковым и был. При Петре такого быть не могло.)

И еще про «бессмысленные траты народа» на великих стройках и в больших войнах, в которых (тратах народа) его обвиняют все триста лет очень часто, регулярно. Сухая статистика свидетельствует: с 1678 по 1719 год население России увеличилось с 11 до 15,5 миллиона человек. На 40 процентов за сорок лет! К каждой сотне человек прибавилось еще 40, к каждой тысяче — еще 400. Вот бы нам сейчас такие показатели! Или лучше все же не сравнивать?..

Ну и последнее, что особенно важно для верующего церковного человека. А был ли Петр верующим?

Чтобы ответить на этот вопрос, просто давайте вспомним: а кто основал Александро-Невскую лавру? Кто перенес в Петербург из Владимира мощи великого князя Александра? Эти факты свидетельствуют об одном: Петр по-особому чтил Невского героя; Александр Невский был особенно близок первому российскому императору.

Но почему? Думаю, Петр совершенно осознанно ставил Александра Невского на первое место среди всех русских правителей. (Но не на это ли место поставили Александра Невского несколько лет назад наши современники и соотечественники?) Князь Александр столкнулся в своей жизни с не меньшими трудностями, чем те, с которыми столкнулся спустя четыре-пять столетий Петр. Русь надо было спасать при Александре — Россию надо было спасать при Петре. И это чувство глубочайшего внутреннего родства со своими людьми, чувство глубочайшей ответственности перед народом и страной наверняка роднило души двух великих людей. И Петр это чувствовал.

Александр Невский отдал жизнь за Отечество. Точно так же поступил и Петр, спасая вместе с другими шлюпку с солдатами, стоя по пояс в ледяной ноябрьской воде. Много бы наших царей поступило так же? Наверное, кто-то бы так поступил (вспомним нашего царственного богатыря Александра III, державшего на своих плечах крышу вагона при железнодорожной катастрофе!), но, возможно, так поступили бы не все. Это была простая, бесхитростная христианская смерть — положить душу свою за други своя. А потом были исповедь и причастие, соборование перед смертью. Непостыдная христианская кончина. Так умер император всероссийский Петр Великий...


* * *

Петр был противоречивым, ярким, страстным, неординарным человеком. И именно потому никак не мог быть идеальным. И не мог быть святым, ведь его задачи были насквозь мирскими — государственными, политическими, военными. Он должен был сделать Россию великой державой — и он это сделал. Рисуя собственноручно план Петербурга, новой столицы, он твердо знал, был уверен, что это будет столица не просто еще одной рядовой обычной страны — а империи. Новой империи, которой прежде еще не бывало на карте мира. Новой великой Российской империи. И каждый из нас, кто хоть раз побывал в этом городе, городе Петра, до глубины души ощутил и ощущает это имперское величие северной столицы.

Петр, может быть, интуитивно знал важную вещь: человеку для счастья обязательно нужно ощущение величия своего Отечества! Да, настоящее счастье очень часто бывает трудным, но от этого оно не перестает быть счастьем. А ощущение ничтожества своей страны может быть очень удобным, уютным даже — но не приносит счастья (во всяком случае, для нормальных людей, а не наследников многочисленных иуд, которые вряд ли вообще имеют Отечество). Этот странный закон был открыт и высказан еще мудрейшими древними греками и за две с лишним тысячи лет не изменился ни на йоту. Именно Петр I и дал нам, русским людям, подлинное ощущение нашего исторического величия.


* * *

Это было время больших, ярких, самостоятельных людей. Они создавали свое Отечество — Россию — не мелким ювелирным резцом, а топорами и заботились не столько об отделке, сколько о фундаменте и крепости стен и кровли.

Хочу закончить словами о Петре I Владимира Васильевича Вейдле — эмигранта, поэта, историка культуры, выдающегося русского мыслителя: «Он многое в России покалечил и многое окостенил, но в самом главном он успел — как не слишком заботливый хирург, ничего не спасший больному, кроме жизни».

Мне кажется, нам не стоит этого забывать.

Да что там не стоит — мы просто не имеем права это забывать, если не хотим быть Иванами, не помнящими родства.

2022





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0