Исторические миниатюры

Манч! Манч!

Первые проблески моего сознания — в плацкартном вагоне поезда...

Нынче железнодорожные путешественники, рассекающие российские пространства на «Сапсанах» и «Ласточках», с трудом могут представить те послевоенные вагоны, которые тащил пыхтящий дымом, сыплющий искрами паровоз; представить оглушительный перестук колес, скрип полок, сидений, окон в деревянных рамах, лязг позвонков вагонных сцепок и удары круглых литавр буферов; представить скрежет и свист тормозов, когда эти звуки, сливаясь в симфонию дальней дороги, будоражили мой младенческий слух и навсегда впечатались в память.

У Александра Блока есть стихотворение «На железной дороге», где, на мой взгляд, гениальному поэту удалось сжать великий роман «Анна Каренина» до девяти строф. Но об этом можно порассуждать в другое время, а сейчас к месту вспомнить вот эту строфу:

Вагоны шли привычной линией,
Подрагивали и скрипели;
Молчали желтые и синие;
В зеленых плакали и пели.

Мне трудно вообразить, как выглядели внутри «вагоны желтые и синие» в начале прошлого века, но вот «зеленые», в которых «плакали и пели», думаю, были такие же, как описанные мною послевоенные. Только песен в них я не слышал.

С Курского вокзала орловский поезд отправлялся поздно — перед полночью, — и меня, уже безмятежно спящего на руках отца, бережно клали на тощий матрасик вагонной полки — мама везла двухсполовинойлетнего сыночка к бабушке и дедушке.

Паровоз «Феликс Дзержинский» тянул из Москвы до Орла подрагивающие и скрипящие вагоны всю ночь.

Вагонное тепло за ночь выдувало через многочисленные щели: дуло в окна, предрассветные сырые струйки завагонного ветра холодными язычками слизывали сон, разлепляя вздрагивающие веки...

И вдруг поезд начинал тормозить — стон, скрип, лязг, шипение, какие-то удары, пронзительный гудок паровоза и потом хриплый, громкий, будто из преисподней, карк:

— Скуратово!

Этот голос окончательно выталкивал мое сознание из уютного, безмятежного сна, я беспокойно шарил рукой, ища маму, которая, к счастью, находилась рядом, и прятал голову между ее теплых грудей.

Непонятное слово «Скуратово» взрывало сознание.

Много позже у Велимира Хлебникова прочел: «...слова умирающего Эхнатэна “Манч! Манч!” вызывали почти боль; я не мог их читать, видя молнию между собой и ими».

Вот — слово вызывает молнию! Да, так, это возможно, когда определенное сочетание гласных и согласных звуков вызывает удар, взрыв мозга.

Но почему же так пугало меня слово «Скуратово»? Видимо, слияние нескольких обстоятельств: внезапное прекращение ритмичного перестука колес, торможение в пространстве моего тела, непонятные визг и шум, предрассветный озноб, чужой голос проводницы — все это усиливало воздействие слова, и самого по себе загадочного и страшного.

А может быть, родной язык хотел меня о чем-то предупредить? Но о чем?..

Скурат, или шкурат, — слово западнославянское и имеет несколько значений. Но по смыслу близко и связано с кожей, шкурой. С польского можно перевести как «кусок содранной кожи».

Главный опричник Ивана Грозного, потомок польских мелкопоместных дворян Бельских Григорий оставил в памяти народа, да и в истории России, такой кровавый след, что о Малюте Скуратове-Бельском слагали легенды одну зловещее другой. Чего стоит лишь такая — об удушении подушкой митрополита Московского и всея Руси святителя Филиппа...

А что же слово «Скуратово», ворвавшееся в мое сознание в детстве? Как оно связано с Малютой? А прямо и связано: царь Иван Грозный даровал главному опричнику за верную службу сельцо в степи, оно и до сих пор носит имя палача.

На станции Скуратово поезд стоял долго, не менее получаса. Паровоз «Феликс Дзержинский» отпыхивался белым паром, потом в него заливали воду, потом, проткнув утренний предрассветный туман мощным гудом-рыком и простучав чугунными сцепками, дергал состав с места.

Возобновленное движение убаюкивало, и я опять проваливался в черную бездну сна.

Но вскоре поезд опять тормозит, повторяется стоп-симфония, и преисподний голос коротко выстреливает:

— Чернь!

Я вздрагиваю и ползу к маме. Из бездны. И слышу ее ласковый голос:

— Просыпайся, сыночек... Пора, пора... Орел скоро...

— А бабушка с дедушкой встречают? — спрашиваю я заплетающимся спросонья языком.

— Обязательно! — прижимает она меня к себе и гладит голову.

И я успокаиваюсь...

Но и до сих пор Скуратово не оставляет меня в покое.

Здесь сохранилось трехэтажное каменное здание вокзала — памятник архитектуры 1870 года, в котором в начале 50-х годов прошлого века был установлен памятник... В.И. Ленину и И.В. Сталину. Памятник сразу же стал главной достопримечательностью поселка: возле него проводились торжественные мероприятия, детей принимали в пионеры. В 60-е годы, во время так называемой «борьбы с культом», из композиции убрали Сталина, а в начале двухтысячных по инициативе жителей памятник восстановили в первоначальном виде — Сталина вернули...

И как тут не вскрикнуть за Гоголем: «Русь, куда ж несешься ты? Дай ответ. Не дает ответа...»

А не замерла ли ты, Русь, на станции Скуратово? Не здесь ли осадили птицу-тройку?

Куда конь с копытом, туда и рак с клешней

В апреле месяце 1729 года у Кристиана Августа Ангальт-Цербстского, губернатора прусского Штеттина, супруга Иоганна Елизавета счастливо разрешилась от бремени девочкой. Назвали дочку София Августа Фредерика.

Фикхен — ласково звали дома шаловливую, веселую и весьма смышленую девочку. Немецкое уменьшительно-ласкательное «Фикхен» переводится на русский как «Маленькая Фредерика».

Родители, конечно, замечали, что растет у них не совсем обычный ребенок, но и предположить не могли, что маленькая Фредерика превратится в Великую... Екатерину, императрицу российскую.

Кто разгадает судьбу? Или Промысел Божий...

По-разному можно относиться к российским монархам, взгляд на историю субъективен, а отсюда меняется и угол зрения. История России в изложении Татищева отличается от истории, написанной Карамзиным. Но сравнение двух-трех-четырех «историй» оставим специалистам.

Вот недавно по телевизору показали художественный фильм «Екатерина», возбудив в очередной раз внимание к русской истории. Зрителю показали набор известных клише: сильная женщина, слабые, никчемные мужчины, интриги, любовь, адюльтер и тому подобная «санта-барбара».

Но внимание мое привлек не фильм, а книга Сергея Николаевича Кологривова «Новонайденный труд Екатерины Великой», изданная в Москве в 1910 году.

Сергей Николаевич Кологривов, ученый, историк и писатель, служил архивариусом в Архиве Министерства императорского двора.

Так вот он обнаружил в архиве Кабинета его императорского величества драгоценный и доселе неизвестный в печати труд Екатерины Великой под заглавием «Выписки из шести томов Блакстона, толкователя Аглицких законов».

Государыня подробно изучала все шесть томов «аглицкого законоведа» и свои замечания записала в большую тетрадь на 385 (!) страницах. Записи велись ею на французском языке (вот тут ликует русофоб: в русской императрице не было ни капли русской крови!), но были записи и по-русски. Правда, смысл записей, на каком бы языке они ни были написаны, замечателен и нам удивителен: английские учреждения, как считала Екатерина, получили свое начало от славян!

Приведу лишь несколько ее замечаний.

«Начало слова “барон”, мнится, взято от слова “бары” или “бояры”. Англия населена и завоевана была Саксонцами, кои отрасли Славян, и Нурманами, пришедшими из Севера, а они Славянское начало имели или с иными смешаны были, и так слово “барон” не без вероятия начало свое иметь может, как выше было сказано, от “бары” или “бояры”».

«Великое множество Славянских слов находится в названии городов и урочищ, как то, например: город Куско, город Гатимало и пр., и быть может, что Англия и сама Америка Славян имела законодавцами, отчего и сходство в учреждениях».

Блакстон в одном месте говорит об Англии: «Un pays aussi considerable et bien peuple que L'Angleterre» (Такая большая и густонаселенная страна, как Англия), на что Екатерина Алексеевна написала: «Куда конь с копытом, туда и рак с клешней». Если Англия pays considerable et bien peuple, что же будет пространная Россия, в которой в двадцать лет к девяти миллионам людей прибыли до тринадцати миллионов, итого — четыре миллиона? (то есть в России на четыре миллиона населения больше, чем в Англии. — А.С.)».

Тут надо заметить, что эпистолярное наследие Екатерины Великой огромно, перо ее не знало устали. «Как можно провести день, не написав чего-либо!» — говаривала императрица, в которой не было ни капли русской крови...

Прощай, немытая Россия

В какой «смердяковской» глумливой либеральной голове родились строки: «Прощай, немытая Россия, / Страна рабов, страна господ...» и т.д., не хочу цитировать весь опус, чтобы не осквернять ни свою душу, ни душу читателей. Скажу лишь, что в рукописях М.Ю. Лермонтова такого «стихотворения» нет, да и быть не могло. Сие придумано и вытащено на щит неким революционным демократом XIX века, а уж большевики XX столетия вбили его, как гвоздь по шляпку, в школьную программу — октябрята и комсомольцы наизусть учили. Как же, поэт обличал «кровавый царизьм»! Не ведаю, учат ли «это» нынешние школяры?

Однако не на пустыре трудился «смердяков» — сеял свои ядовитые плевелы в почву вспаханную. Один П.Я. Чаадаев сколько борозд взрыхлил своим философическим плугом, да и А.И. Герцен плечом к плечу рядом шел, а поодаль, чуть раньше, бороздил путешественник А.Н. Радищев.

Александр Сергеевич Пушкин ответил и им, и нам. Из письма П.Я. Чаадаеву:

«...Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже удельные усобицы — разве это не та жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов? Татарское нашествие — печальное и великое зрелище. Пробуждение России, развитие ее могущества, ее движение к единству (к русскому единству, разумеется), оба Ивана, величественная драма, начавшаяся в Угличе и закончившаяся в Ипатьевском монастыре, — так неужели все это не история, а лишь бледный полузабытый сон?

А Петр Великий, который один есть всемирная история! А Екатерина II, которая поставила Россию на пороге Европы? А Александр, который привел нас в Париж? И разве не находите вы чего-то значительного в теперешнем положении России, чего-то такого, что поразит будущего историка? Думаете ли вы, что он поставит нас вне Европы? Хотя лично я сердечно привязан к государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора — меня раздражают, как человек с предрассудками — я оскорблен, — но клянусь честью, ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, какой нам Бог ее дал».

Значит, совсем другую историю России видел, знал и ощущал наш великий поэт! Какую же?

А вот:

«За столом князь говорил только о моей родине и, когда разговор коснулся Петра I, сказал, что Россия должна быть благодарна Петру, ибо он создал наше государство. Я отвергла это утверждение и возразила, что такую репутацию создали ему иностранные писатели, во множестве приезжавшие тогда к нам; именно они из тщеславия провозгласили Петра творцом возрожденной России в надежде и самим приобщиться к его мнимой славе создателя. Задолго до рождения Петра I Россия покорила Казанское, Астраханское и Сибирское царства. Русь победила наиболее воинственный народ, известный под именем Золотой Орды, обладавший неисчислимым количеством золота и украшавший им свое оружие. Искусство Древней Руси находило убежище в монастырях, где по сей день хранятся шедевры живописи, созданные в то далекое время. Наши историки оставили больше рукописей, чем все европейские, вместе взятые.

— Уже 400 лет назад, князь, — прибавила я, — разрушенные Батыем церкви были покрыты мозаикой.

— Однако, княгиня, вы не учитываете, — сказал Кауниц, — что все-таки именно Петр приблизил Россию к Европе и мы о ней узнали лишь с этого времени.

— Великая держава, князь, с такими источниками богатства и возможностями, какими располагает Россия, не испытывает нужды приближаться к чему-либо. Страна, столь изобильная и хорошо управляемая, как мое отечество, сама притягивает к себе все, что ей угодно. Если о России ничего не знали в те времена, о которых говорит ваша светлость, то вы извините меня, если я заключу, что это лишь доказывает невежество либо беспечность европейских государств, незнакомых со столь огромной страной. Но чтобы доказать вам, что я не испытываю никакого предубеждения против царя Петра, хочу чистосердечно изложить свои суждения относительно этого необыкновенного человека. Он был гениальным деятелем, его стремление к совершенству не знало предела, но полное отсутствие воспитания позволило его пылким страстям возобладать над разумом. Вспыльчивый, грубый и деспотичный, он со всеми без различия обходился как с рабами, удел которых — постоянное страдание. Невежество не позволяло ему понять, что большинство новшеств, насаждаемых им с помощью насилия, со временем привились бы мирно, путем обмена, торговли и примера других стран. Если бы он не ценил столь высоко все иностранное, то не уничтожил бы бесценные особенности характера наших предков. Он не ослабил бы непреложность законов и уважение к ним, если бы не менял их так часто (даже свои собственные). Он подорвал основы Уложения своего отца, заменив их деспотическими законами, часто им самим же отменявшимися. Он уничтожил почти полностью свободы и привилегии как дворян, так и слуг, которые раньше могли обратиться в суд в случае крайнего притеснения. Петр ввел военизированное управление, которое, безусловно, является самым тираническим. Из мелкого тщеславия заслужить славу созидателя он торопил постройку Петербурга самыми жестокими средствами: тысячи рабочих погибли в болотах, а дворяне разорялись, вынужденные предоставлять крестьян на строительные работы и обязанные возводить для себя в Петербурге каменные дома, независимо от желания иметь их. Он построил адмиралтейство, хотя уровень воды в Неве настолько низок, что на верфях сооружают лишь корпуса военных судов, которые затем с великим трудом и расходами заключают в камели и по мелководью перетаскивают в Кронштадт, — Петр не должен был этого делать, зная, что большие и сильно нагруженные корабли не смогут дойти до Петербурга. При Екатерине II город увеличился в четыре раза, здания стали намного роскошнее, и все это без насилия, поборов, не вызывая никаких неудовольствий.

Я заметила, что мои слова произвели впечатление на князя. Однако, желая продолжить спор, он сказал, что все же это, должно быть, замечательно — видеть монарха, работающего на верфи.

— Уверена, что ваша светлость не может говорить это серьезно, ибо вам известно, что время государя слишком дорого, чтобы тратить его на работу, которую мог бы выполнить и простой рабочий. Петр I мог привлечь не только плотников и строителей, но и адмиралов. Он работал в Саардаме плотником, пренебрегая государственными делами и калеча русский язык голландскими терминами, которыми буквально начинены все его указы, относящиеся к морскому делу. У него не было никакой необходимости посылать дворян за границу изучать ремесла садовников, кузнецов, шахтеров и так далее, поскольку каждый дворянин с удовольствием предоставил бы трех или более крестьян, дабы обучить их этим ремеслам.

Князь Кауниц переменил тему разговора, чему я была весьма рада, поскольку мне не хотелось высказывать ему всего, что я думала о Петре».

Эти строки взяты из беседы нашей Екатерины Романовны Дашковой (1743–1810) с канцлером Австрии Венцелем Кауницем (1711–1794).

О деятельности Екатерины Романовны Дашковой, первой и единственной в мире женщины — директора Академии наук (вот и в этом Россия оказалась впереди планеты всей), можно рассказать много интересного, но мне, филологу, близок такой штрих в ее научной биографии. В Петербурге в 1789–1794 годах был создан и опубликован «Словарь Академии Российской». Он включал в себя 43 257 слов. Словарь был составлен в короткий срок, в течение 11 лет (для сравнения: «Словарь Флорентийской академии» создавался 39 лет, а Французская академия выпустила свой словарь через 59 лет), и явился первым толковым нормативным словарем, положившим начало русской лексикографии, став поистине памятником российской культуры XVIII века. Впоследствии, уже в 1806–1812 годах, материалы словаря вошли в состав «Словаря Академии Российской, азбучным порядком расположенного».

Екатерина Романовна принимала самое активное участие в составлении, определении структуры и издании уникального труда. Она поддержала своим авторитетом Д.И. Фонвизина, отстояв мысль об этимологическом принципе построения словаря; таким образом, слова в «Словаре Академии Российской» были систематизированы по общему корню, от которого происходили, что было осуществлено впервые и поэтому первоначально, при обсуждении концепции словаря, вызывало споры среди членов Российской академии. По предложению Е.Р. Дашковой для составления словаря создали три отделения: «грамматическое», «объяснительное» и «издательное» (сама Е.Р. Дашкова вошла в состав второго отделения, заседания которого проходили большей частью в доме президента Российской академии (Английская набережная, дом 16). В работе над словарем сотрудничали не только профессионалы-языковеды и известные писатели Д.И. Фонвизин, Г.Р. Державин, Я.Б. Княжнин, но и ученые-естествоиспытатели И.И. Лепехин, Н.Я. Озерецковский, астроном С.Я. Румовский, математики П.Б. Иноходцев, С.К. Котельников, историк M.M. Щербатов, а также особы духовного звания, отбиравшие и толковавшие слова из книг духовного содержания...

Двенадцать лет Е.Р. Дашкова успешно руководила Российской академией наук.

Вот и думаю я, и настаиваю на этом, что быть всегда первой — судьба России. И крест ее!

Смердяковых бы отмыть...

Цвет реки времени

Я сидел в архиве и перелистывал подшивки реутовской районной газеты «Большевистский путь» за тридцатые годы.

Подшивки, словно машина времени, переносили меня в прошлое — в период «великого перелома». Тысячелетнюю православную Россию ломали через колено: остатки замордованных крестьян сгребали в колхозы; рабочих, собранных в дома-коммуны и квартиры-коммуналки, приучали к новому быту; православную веру пытались заменить новой — верой в светлое коммунистическое будущее. Перед глазами мелькали лозунги и призывы: «В поповский праздник — все на работу!», «Ликвидировать грязь и тараканов в рабочих казармах!», «Поваров-воров — к ответу!»...

А вот заметка «Пионеры в борьбе за посевную»:

«Школьники деревни Дятловки ввиду глубокого прорыва колхоза в весеннем севе организовали демонстрацию по деревне с требованием к отцам и матерям о ликвидации прорыва. Среди целого ряда плакатов, призывающих к выходу на работу, был плакат следующего содержания: “Требуем от правления колхозникам Маслову А., Гусеву Степану, Козлову Ивану и Хренову Сергею не давать ни одного грамма продуктов как прогульщикам и лодырям”.

Требования ребят подействовали». Подпись-псевдоним «Иванов».

Или «Беспризорная лошадь»: «Худший пример обезлички тягловой силы можно наблюдать в Новомилетском колхозе. Дело дошло до того, что лошадь попала к единоличнику Воронову Ф. Ни председатель колхоза, ни заведующий хозяйством до сего времени не могут узнать, как могла колхозная лошадь попасть к единоличнику». Подпись-псевдоним «Свой».

Ну лошадь-то можно понять. Думаю я, вернулась она к своему хозяину, потому что никак не могла смириться с тем, что вдруг загнали ее в холодный сарай с другими такими же несчастными животинками и держали впроголодь.

Еды не хватало и людям. Не только крестьянам, но и рабочим.

«Дать решительный бой кулацким разговорам»: «Картошка, капуста, лук, огурцы, морковь, помидоры. Все эти овощи имеют большой удельный вес в питании каждой семьи. Вот почему партия и правительство в этом году (в 1934-м. — А.С.) во весь рост поставили вопрос о развитии индивидуального огородничества и обеспечивают для этого самые благоприятные условия.

Но на “Крафте”, Чичеринке, Меховой, Саввинке еще не закончили землеустроительные работы, не указали рабочему, где и какой ему отведен участок. Рабочие не обеспечены и семенами.

На меховой фабрике находятся людишки, которые не только ничего не делают, но еще и болтают, причем эта болтовня вредная, кулацкая. Помощник директора фабрики Гуреев распускал слух, что земля для каждого рабочего будет стоить 140 рублей.

Рабочие стали отказываться от земли.

Без кулацких разговоров не обошлось и на заводе “Крафт”. Классовые враги разнесли слух о том, что рабочим для огородов будет дана самая худшая земля и что за нее будет взиматься налог...»

И что удивительно — нам, из нашего XXI века, все близко и понятно: говорю о дачных участках на неудобьях, о дачной амнистии и налогах, о «бесплатном газе» до каждого дома...

Слава богу, что за разговоры пока не «раскулачивают», а заботы остались те же!

И вдруг среди заметок о вывозе навоза на поля, бесхозных лошадях, яростных пионерах, тараканах, атакующих рабочие казармы, натыкаюсь на заметку, в которой рассказывается о том, что принято правительственное решение о прокладке ветки от Москвы до Ногинска для шаропоезда инженера Ярмольчука.

Что за шаропоезд? Кто такой инженер Ярмольчук? Прожив почти всю жизнь рядом с Горьковской железной дорогой, я никогда о нем не слышал!

В конце заметки читаю: «Мы подробно рассказали об изобретении советского инженера в номере нашей газеты от 22 апреля 1934 года».

Перелистываю подшивку назад — неужели пропустил? — перелистываю, перелистываю и... не нахожу этого номера. Его — нет!

Нужно ли говорить о том, что, вернувшись домой, я тут же погрузился в Интернет? Вот из Википедии:

«Николай Ярмольчук родился в 1898 году в деревне Любань Ровенской обл. Украины. Работал монтером на Курской железной дороге в Москве. Член ВКП(б), участник подавления Кронштадтского мятежа 1921 года.

Учился в МВТУ и МЭИ, первым в мире изобрел скоростной электропоезд оригинальной конструкции (шаропоезд), со скоростью движения до 300 км/ч, а также лотковый путь для скоростных поездов (позднее стал применяться для поездов на воздушной подушке); резиновое покрытие колес поезда (применяется в поездах метро); обтекаемые формы вагонов и электровоза, аналогичные современным; аэродинамические тормоза, впоследствии нашедшие применение в самолетах.

Ветеран ВОВ, участник битвы на Курской дуге (1943). Воевал в составе 4-го Украинского фронта, воинское звание инженер-капитан.

Умер в апреле 1979 года после продолжительной болезни в возрасте 80 лет.

Общественная деятельность:

В 50-х годах вел кружок юных конструкторов в Бауманском Доме пионеров Москвы, разработавших универсальную модель шаропоезда для езды по дорогам с любым покрытием. Работа была представлена на Всемирном фестивале молодежи и студентов в Москве.

Семья:

Брат Сергей Григорьевич Ярмольчук. Племянница Софья Сергеевна Ярмольчук».

Одинокий гений прожил долгую жизнь. Он наш современник, а я/мы ничего о нем не слышали.

Мы с восхищением и завистью смотрели на современные скоростные японские поезда; я/мы знаем почти всю биографию инженера Илона Маска, но на вопрос, кто такой инженер Николай Ярмольчук, едва ли получим сразу ответ, ну разве кто-нибудь из узких специалистов Министерства путей сообщения припомнит, что да, был такой чудак, который пытался заменить рельсы на бетонный желоб и пустить по нему поезд со скоростью 300 километров в час. Но у него ничего не получилось...

«У него», инженера Николая Ярмольчука, как раз все получилось! Он даже построил действующую модель своего шаропоезда. Хотя это была лишь модель, в ней могли помещаться и пассажиры — по два в каждом вагоне, правда, в лежачем положении, расположившись на клеенчатых подушках. Корреспондент журнала «Знание — сила» Д.Липовецкий, совершивший поездку в шаропоезде, так описывал свои ощущения: «Когда я влезал в узкий вагончик и готовился к опытному пробегу по трехкилометровому кольцу, откровенно говоря, меня мучили сомнения и даже страх. Мне казалось, что поезд должен соскочить с лотка на быстром ходу, что он обязательно перевернется, произойдет что-то неожиданное и скверное. Но ничего такого не случилось. Мягко и чуть заметно покачиваясь, без грохота и обычного в поездах железного перестука колес шаропоезд глотал пространство. На кривых он самопроизвольно наклонялся, сохраняя равновесие. Одетые в резину шары бесшумно вертелись, унося вперед железную змею с огромной скоростью».

В Наркомате путей сообщения идею инженера поддержали и решили соединить промышленные районы Подмосковья новой веткой от Москвы до Ногинска. При наркомате даже организовали отдельную группу специалистов для разработки и внедрения скоростных поездов. Правда, возглавил разработчиков не Николай Ярмольчук, что было бы логичным, а Нахман Овсеевич Белоцерковский. Я, конечно, не знаю, как руководил Нахман Овсеевич группой разработчиков, но в 1938 году его расстреляли как врага народа. А группу разработчиков скоростного электропоезда просто распустили, чертежи шаропоезда сдали в архив.

Как видим, идея создания скоростного поезда владела Ярмольчуком всю жизнь. Однако советское государство разрешило реализовать ее лишь в 50-е годы в кружке пионеров-конструкторов Бауманского района.

Невольно задумался: что же помешало гениальному инженеру осуществить свой замысел? Слабое развитие материально-технической базы? Но перед войной тяжелая промышленность была уже достаточно хорошо развита. Без сомнения, Великая Отечественная помешала, потом космическая эпоха с небывалым успехом рассматривала уже другие скорости. Что нам скорость какого-то поезда в 300 километров, когда вокруг Земли запущен первый в мире спутник!

Однако Николай Ярмольчук не сдавался: он даже пытался попасть на прием к А.Н. Косыгину, — предсовмин изобретателя не принял.

Судьба, как говорят на Руси. Вернее — не судьба...

Я вернулся в архив — время «великого перелома» вновь затянуло в водоворот.

«Новомилетская ветлечебница находится в самом антисанитарном состоянии. Полы гниют, штукатурка отваливается. Ветфельдшер Филиппов поставил свою корову в помещение аптеки. До двух десятков кур находятся на лестнице. Этим безобразиям нужно положить конец. Галкин».

«Хулиганы наказаны»: «За последние 1–2 месяца на Измайловской и Саввинской фабриках заметно распоясались хулиганы. На Саввинке особо отличаются хулиганы — братья Смирновы. Не так давно Смирнов С. тяжело ранил в голову активного комсомольца Лазаревича. 9–10 марта над хулиганами был организован показательный процесс. Подсудимый Смирнов С. приговорен к 10 годам лишения свободы, его брат Петр — к 2 годам».

Я листаю коричневатые страницы газет — их цвет напоминает мне цвет воды в озерах и речках Мещёры — она настояна на торфяных отложениях, которые получаются в результате распада прошлой органической жизни.

Цвет реки времени...

Калитка небесная

Моя бабушка всю послевоенную жизнь свою ждала с войны среднего сыночка: вот вернется, вот откроет калитку, закрытую им за старшим — Петром, забрали которого на Финскую еще в тридцать девятом.

Через нее, калитку эту, и средний, и младший уходили...

Живехонькие вернулись Петр в сорок пятом из Берлина и младший Володька с Дальнего Востока. Вернулись да привели еще и молоденьких женушек.

Калитку хорошо видно из окна кухни — в Чистый четверг бабушка вымыла окна, а теперь замешивала на кухонном столе тесто для куличей.

А вдруг... скрипнет калитка и войдет он, Герман, сынок средний, — похоронки-то не было.

Старший брат Петр пытался что-то узнать в военкомате — сказали, пропал без вести красноармеец Герман Степанович Сизухин.

Но жила и теплилась надежда в душе у матери: «Господи, разве так может быть?! Без вести... Ангел весть бы принес — окна-то чисто вымыла».

Вдруг скрипнула старая калитка. Вздрогнула бабушка, поправила очки и поглядела во двор... А на калитке внучата катаются — вот и скрипит старая калитка. Ах, не оторвали бы, пострелята! Грозит бабушка белым, в муке, пальцем.

И настает праздник праздников — Пасха.

Мы прибегаем к бабушке на чисто прибранную, вкусно пахнущую ванилью и печевом кухню.

— Христос воскрес! — кричим с порога.

— Воистину воскресе! — отвечает бабушка, троекратно целуя каждого, а сама нет-нет да и взглянет в окно, на закрытую калитку. А вдруг...

И вот недавно, случайно наткнувшись в Интернете на сайт «Подвиг народа», я, повинуясь какому-то внутреннему голосу, заполнил, почти не надеясь на ответ, строку поиска: «Сизухин Герман Степанович».

Чудо произошло! Наш родной дядя не пропал без вести, а умер в августе 1943 года от ран, полученных в бою за Синявинские высоты. И медалью «За оборону Ленинграда» был награжден он накануне, в июне.

Умер от ран... в 21 год!

Эту весть не мог я уже сообщить ни бабушке, ни братьям его — все собраны они в Царствии Небесном.

Но мы, племянники, так любившие покататься на старой калитке, пока живы. Правда, в доме бабушкином теперь другие владельцы, и они по нынешней моде обнесли дом сплошным железным забором, и нет в нем калитки.

В Салтыковке у железнодорожной станции к 40-летию Великой Победы был сооружен мемориал павшим воинам — жителям поселка, а в 2006 году рядом с мемориалом заложили храм Почаевской иконы Божией Матери. И в 2018 году, ровно через 75 лет после гибели нашего дяди, в новом храме провели первый молебен. Будто скрипнула и открылась калитка небесная и на родную землю вернулся наш дядя Герман Степанович Сизухин — именем на граните.

Воистину воскрес!

О чем молчит Царь-пушка

Еще из позапрошлого века либералы кажут нам кукиш: дескать, символами России являются Царь-пушка, которая никогда не стреляла, и Царь-колокол, который никогда не звонил.

Нынешние «правдорубы» сей кукиш взасос лобзают и слюнявят. А зря! Нет чтобы в историю-то заглянуть.

Ко времени вступления на пре-стол Ивана Васильевича Грозного (в 1530 году) русская артиллерия по силе и мощи не уступала артиллерии западноевропейских стран, а в некоторых видах и превосходила ее. Запомним, что так было в начале царствования.

А уже через двадцать восемь лет, к началу Ливонской войны, русская армия и по численности, и по вооруженности превосходила армию любого государства Европы!

Взяв Казань на Востоке, Иван Васильевич начал пробивать выход к Балтийскому морю. На пути стояли Литва и Ливония.

Вот что писал посол Иоганн Кобенцль своему государю Максимилиану II: «В Москве в двух только местах хранится две тысячи орудий. Некоторые так велики, широки и глубоки, что рослый человек, в полном вооружении, стоя на дне орудия, не может достать его верхней части». Далее Кобенцль передает рассказ некоего немца, который присутствовал в 1563 году при осаде Полоцка, когда троекратный залп русской артиллерии снес стены крепости: «Гром от орудий был столь ужасен, что небо и земля, казалось, готовы были обрушиться».

Тогда, на первом этапе Ливонской войны, наступление русских войск было весьма успешным. Европа пришла в ужас от мощи московитов и взялась объединяться: Литва с Польшей образовали Речь Посполитую, к ним подгребли с другого берега Швеция с Данией (нам сегодня ничего не напоминает?), и борьба за выход к Балтийскому морю затянулась почти на четверть века.

Царя нашего Ивана Васильевича прозвали Terrible — Ужасный. Еще бы не ужасный, когда мог он в одночасье выставить двухсоттысячное профессиональное, хорошо вооруженное, непобедимое войско.

Однако «коллективный Запад» того времени (впрочем, как и нынешний) зашел к московитам с тыла и запустил в Кремль «пятую колонну», обнаружив благодатную почву в ущемленных боярах (сегодня — олигархи). Идеолог боярства Андрей Курбский писал: «...писарям русским князь великий зело верит, а избирает их ни от шляхетского роду, ни от благородна, но паче от поповичей или от простого всенародства...»

Потянулись обиженные бояре (нынешняя элитка) за границу, сбежал в Литву и сам Курбский (по-нашему — Ходорковский, который, правда, «письма» свои, сообразно времени, шлет по ютубу).

И «коллективному Западу» с помощью «гибридной» войны удалось продвинуть свои границы до Пскова и Смоленска. В официальной истории считается, что Ливонская война окончилась победой Запада в 1583 году.

Народ же и новый, формирующийся класс дворян всецело поддерживал царя, и, говоря современным языком, «дефолт» в России от затяжной войны не случился. Укреплялось войско, расширялись границы Московии. Строились новые города, стрельцы вооружались новым оружием, наряду с пушками, пищалями, мортирами отливалось в Пушкарской слободе и множество колоколов для строящихся по всей Руси храмов. Литейное производство было налажено во многих русских городах.

В Москве литейщики располагались у стен Китай-города, у реки Неглинки, — там, где ныне «Детский мир», Кузнецкий Мост и Лубянская площадь. Недалеко от этого места, на Никольской улице, появилась первая русская печатня Ивана Федорова. В те времена печатник должен был быть еще и литейщиком, потому что шрифт для печати книг отливался. Могу предположить, что именно здесь, на берегах Неглинки, отлили шрифт для первой печатной русской книги «Апостол» (1563–1564). Не забудем, что шла Ливонская война и литейщики трудились денно и нощно, оснащая оружием огромную русскую армию. Но нашлось время и для шрифта!

И не тогда ли познакомились два русских Мастера — первопечатник Иван Федоров и литейщик Андрей Чохов? Скорее всего, отливая свои шрифты, приглядывался первопечатник к работе Андрея Чохова, отливавшего свои знаменитые пушки.

Шестьдесят лет трудился Андрей Чохов, укрепляя русскую армию мощным оружием, а православные храмы и звонницы — уникальными колоколами.

Закончилась Ливонская война, загадочно почил в Бозе Иван Васильевич Грозный, бояре заваривали очередную смуту...

Но в Пушкарском приказе Андрей Чохов деятельность не сворачивал, понимая, что России, несмотря ни на что, слабеть нельзя.

Восшедшему на русский престол сыну Ивана Грозного Феодору Иоанновичу наш Мастер подарил такую пушку, которой ни в Руси, ни в других землях еще не бывало. Нарекли пушку — Царь.

Именно она и стоит доныне в Кремле, та, «которая не стреляла». Рядом с ней лежат несколько огромных ядер — вот ими-то она действительно не стреляла, потому что задумана не для ядер, а для стрельбы «дробом» и обладала огромным поражающим эффектом.

Царь-пушку установили в самом конце Красной площади, поближе к москворецкой переправе, чтобы отпугнуть крымчаков и не дать им переправиться через реку.

И я уверен, что если бы войско крымского хана только сунулось на переправу, а Царь-пушка произвела пару-тройку залпов, то крымский хан войска своего обратно не дождался бы!

Трудился на Никольской улице и Иван Федоров, печатая русские книги. Да не всем это нравилось, особенно писцам, у которых хлеб отнимал он своей печатней. «Не от Государя, но от многих начальник и священоначальник, которые на нас зависти ради многие ереси умышляли», — писал о своем положении Иван Федоров, вынужденный из Москвы уехать, не устояв против напраслин и интриг. Обосновался во Львове, где в конце жизни своей придумал и изготовил шестиствольную мортиру со съемными стволами и даже демонстрировал свое изобретение в Вене, при дворе императора Рудольфа II.

Но и Москва не осталась в долгу. В Пушкарском приказе Андрей Чохов отлил стоствольную (!) пушку, которую установили на берегу Москвы-реки, примерно там, где ныне Москворецкий мост. Вот и получается, что «выходила на берег Катюша» еще 500 лет тому назад...

Как же захватывающе интересна и поучительна история русской артиллерии! Впрочем, как и судьба двух русских Мастеров.

Один — Иван Федоров — изготовил в конце жизни на чужбине шестиствольную мортиру, другой — Андрей Чохов — уникальный колокол «Реут», который и ныне украшает кремлевскую звонницу и радует слух православных божественным звоном.

И подумал я, что лет через пятьсот потомки наши — стайка любопытных школьников — будут прохаживаться вокруг выставленного в Кремле «Сармата», недоумевая — отчего он не стрелял? зачем его сделали? просто для красоты? И перейдут к следующему экспонату — нестрелявшей Царь-пушке, его прапрапра... бабушке.