Рассуждения о творчестве и личности Ивана Андреевича Крылова

13 февраля 2024 года исполнилось 255 лет со дня рождения Ивана Андреевича Крылова

Всякому безобразию есть свое приличие.
А.П. Чехов

Глава первая

Майдан как политическое явление

Череда «цветных революций» началась с «Десяти дней, которые потрясли мир», по выражению Джона Рида, приехавшего в Россию посмотреть на дело рук своих соотечественников, так неожиданно для них, соотечественников, тогда окончившееся.

Цветная череда прошла сквозь XX век и с двенадцатым ударом часов в ночь с 31 декабря на 1 января проследовала прямиком в XXI век.

И что же в новеньком XXI веке?

«Цветная» волна все нарастает. А где, в каком государстве эти «розы, тюльпаны» и иные цветы якобы народных революций завязались не в горьку ягоду-калину, но в сладку ягоду-малину? Чтобы было на радость и бунтовщи... э-э-э... майданщикам и обыкновенным жителям, сиречь обывателям?

Нет, не видно нам нигде майданов-революций, приносящих чудесные плоды. Видно только, что, если не «майданные», а государственные силы оседлают эту мутную волну, только тогда возможно купирование трагедии и перевод ее в вялотекущую форму с надеждой на стабильность. Ну а если не оседлают?

И что это такое — «майдан»? Термин вообще-то означает «площадь».

Википедия любезно сообщает: «Майдан — “ровное, свободное место”, любая открытая площадка, парк или площадь; главная торговая площадь в городе, базар. Майдан — место собраний, сходов у казаков; станичный круг».

Можно сказать — общий сбор на открытом месте.

Майдан — это вече? Нет. Вече — это когда у общества есть крепкая и давняя традиция совместного разумного принятия коллегиального решения только мирным путем. Вот как в Великом Новгороде в старину, да и то...

Майдан — эмоционально спровоцированное агрессивное выступление недовольных разнородных масс без предварительно разработанного ими плана.

Подчеркнем: плана, совместно разработанного именно ими — народными массами.

План майдана обязательно есть у иных, тайных (враждебных этому народу) сил. Силы эти народные массы подталкивают и получают несомненную материальную выгоду в результате буйства бессмысленной стихии майдана. Кровью и слезами заливает тогда площади народ.

«Бессмысленная стихия». Отчего этот образ накрепко связывается у меня с Иваном Андреевичем Крыловым? Да-да. Тем самым добрым «дедушкой Крыловым», автором 236 басен, окрыливших наш язык своими выражениями, пословицами уже.

Бунт, «бессмысленный и беспощадный», в прямом смысле слова казачий майдан, боль, зверства, кровь, «стенка на стенку» ради гипотетического лучшего будущего, ради всеобщих светлых идеалов, якобы ради добра всем, благие мысли при начале и дикие зверства при осуществлении. Это не размышления на основе текущих или уже произошедших событий в Чечне, на Украине, да и в иных странах — новых государствах.

Нет. Это вольный пересказ навязчивой мысли Ивана Андреевича Крылова.

Очевидца.

Мысли, занимавшей его всю жизнь.

Глава вторая

Глубинные смыслы особой басни «Ручей»

Среди своих басен Иван Андреевич неизменно выделял «Ручей».

Ручей в сострадании пастуху, у которого в Реке утонул ягненок, журчит сердито и негодующе на этого «кровавого диктатора и тирана» — Реку. Он ставит в противовес ей чистоту и открытость собственных помыслов. Уверяя, что если бы ему довелось стать Рекой, то уж он бы показал пример честности, гуманности, прозрачности (открытости помыслов) и добра всем!

«Река несытая! что, если б дно твое

Так было, как мое,

Для всех и ясно, и открыто,

И всякий видел бы на тинистом
                                                          сем дне

Все жертвы, кои ты столь алчно
                                                   поглотила?

Я, чай бы, со стыда ты землю сквозь
                                                        прорыла

И в темных пропастях себя сокрыла.

Мне кажется, когда бы мне

Дала судьба обильные столь воды,

Я, украшеньем став природы,

Не сделал курице бы зла:

Как осторожно бы вода моя текла

И мимо хижинки и каждого
                                                      кусточка!

Благословляли бы меня лишь берега,

И я бы освежал долины и луга,

Но с них бы не унес листочка.

Ну, словом, делая путем моим добро,

Не приключа нигде ни бед, ни горя,

Вода моя до самого бы моря

Так докатилася, чиста, как серебро».

Так всех убеждал малый Ручей, но судьба в виде ливней вдруг дала ему силы, и он сравнялся с критикуемой им Рекой! И что же? Как он повел себя? Какое благо принес жителям своих берегов?

Так говорил Ручей, так думал
                                               в самом деле.

И что ж? Не минуло недели,

Как туча ливная над ближнею горой

Рассеялась:

Богатством вод Ручей сравнялся
                                              вдруг с рекой;

Но, ах! куда в Ручье смиренность
                                                          делась?

Ручей из берегов бьет мутною водой,

Кипит, ревет, крутит нечисту пену
                                                        в клубы,

Столетние валяет дубы,

Лишь трески слышны вдалеке;

И самый тот пастух, за коего Реке

Пенял недавно он таким кудрявым
                                                        складом,

Погиб со всем своим в нем стадом,

А хижины его пропали и следы.

Увы, уже не малые жертвы в виде одного ягненка, но тотальные бедствия и многие-премногие смерти и разрушения принес разлив этого не сострадательного и доброго, но только лишь прекраснодушного Ручья.

И Крылов делает вывод, что некоторым «ручьям» лучше власти не давать, не стоит покупаться на их сладкие речи и обличения, веря в их хрустальную честность и чистоту помыслов, ибо смерть и разорение одни будут тебе наградой.

Как много ручейков текут так
                                          смирно, гладко

И так журчат для сердца сладко

Лишь только оттого, что мало
                                              в них воды! —

так восклицает автор, указывая, что «такие ручьи» просто не облечены властью! А если доберутся до власти — держись тогда!

Знание и горечь звучат в этой басне. Она не вызывает даже тени улыбки, она тяжела, как свинец.

Откуда же Иван Андреевич знал это, откуда взял сюжет?

Нам известна дата публикации — 1812 год. А источник этой горькой философии сокрыт в детских годах поэта. В этой басне звенит лично Крыловым выстраданная мудрость и завет народу, плоть от плоти которого был и он сам.

Жизнь каждого из нас всегда разделена на две части: радостно-спокойная и бедственно-активная.

Жизнь обычного, среднего человека вначале течет светлым, радостным ручейком под сенью любящих ив и вётел. Потом, естественно, ручеек впадает в бурную реку взрослой жизни и океан печалей и трудов.

Но бывает и парадоксально наоборот. Детство сразу «так возьмет в оборот», что потом удачи всей жизни не окупят этой ниагары бед, ужасов и несчастий... Согласитесь, хоть и парадокс, но ведь и так бывает. Не правда ли, Иван Андреевич? Вы согласно киваете, Антон Павлович?

Глава третья

Страшное детство Ивана Крылова. Пугачёвский бунт

Да, такой «парадоксальный» человек был Иван Андреевич Крылов (1769–1844).

Для нас, ныне живущих, восстание под предводительством Пугачёва, или Пугачёвский бунт, или война армий Екатерины Великой и армии Самозванца, «воскресшего» царя Петра III, все это быль-небыль. История в дымке романтического тумана и споров историков по каждому шагу. Большинство же из нас представляет себе это время, это эпохальное событие, как ни странно (хоть и весьма объяснимо), только по художественным произведениям. По книгам, картинам...

Вот даже серьезный изыскательский труд Александра Сергеевича Пушкина, такой зримый, весомый, страшный в своих деталях и описаниях, — все равно, именно в силу искренности и пламенного таланта автора, представляет собой в большей степени художественное произведение, написанное с известных позиций автора, который не хотел, не привык и никогда не был беспристрастным в своих суждениях.

Не то Иван Андреевич Крылов. Малолетний участник событий.

Отец его, Андрей Прохорович Крылов, капитан, был мужественный и умелый офицер, выбившийся из рядовых своим талантом и — вот что поражает — ученостью! Он оставил сыну Ивану в наследство целый сундук книг! И это притом что тогда ни младшее офицерство, ни мелкие чиновники или мещане, как правило, книг в доме не держали, ни одной!

О матери своей сам Иван Крылов говорил, что она была женщиной простой и неграмотной, но при этом гениальным и прекрасным воспитателем, она обладала спокойной силой духа и добротой. Немало взял Иван от отца. Но немало мудрости почерпнул и от матери.

Так было угодно судьбе — семья капитана Крылова угодила в самый центр Пугачёвского бунта.

Когда А.С. Пушкину было поручено написать о Пугачёвском бунте и для него открылись все архивы, он воспользовался случаем и привилегией поговорить о тех годах с маститым баснописцем. О чем и как они говорили, мы видим только опосредованно — например, в «Капитанской дочке», где атмосфера передана пугающе верно. Прямых ссылок на слова Крылова Пушкин не дает, не было у него на то разрешения Ивана Андреевича. Слишком закрытым человеком был тот, чтобы распахивать душу всему миру. Но отголоски тех бесед мы слышим в трудах Пушкина.

Вот для большей достоверности и «атмосферности» мы и будем опираться на записи и определения именно из книг А.С. Пушкина. «Восстание Емельяна Пугачёва — народное восстание во времена царствования Екатерины II. Крупнейшее в истории России. Известно под названиями Крестьянская война, Пугачёвщина, Пугачёвский бунт. Имело место в 1773–1775 годы. Происходило в степях Заволжья, на Урале, в Прикамье, Башкирии. Сопровождалось большими жертвами среди населения тех мест, зверствами со стороны черни, разрухой. Подавлено правительственными войсками с огромным трудом».

С этой целью приведем мы и выдержки из исторических записок А.С. Пушкина, дающие читателю полное впечатление о тех событиях и их причинах.

«С самого 1762 года яицкие казаки начали жаловаться на притеснения: на удержание определенного жалованья, самовольные налоги и нарушение старинных прав и обычаев рыбной ловли.

Чиновники, посылаемые к ним для рассмотрения их жалоб, не могли или не хотели их удовлетворить.

Казаки неоднократно возмущались, и генерал-майоры Потапов и Черепов (первый в 1766 году, а второй — в 1767-м) принуждены были прибегнуть к силе оружия и к ужасу казней. Между тем казаки узнали, что правительство имело намерение составить из казаков гусарские эскадроны и что уже повелено брить им бороду.

Генерал-майор Траубенберг, присланный для того в Яицкий городок, навлек на себя народное негодование.

Казаки волновались. Наконец, в 1771 году, мятеж обнаружился во всей своей силе. 13 января 1771 года они собрались на площади, взяли из церкви иконы и потребовали отрешения членов канцелярии и выдачи задержанного жалованья.

Генерал-майор Траубенберг пошел им навстречу с войском и пушками, приказывая разойтиться; но его повеления не имели никакого действия. Траубенберг велел стрелять; казаки бросились на пушки. Произошло сражение; мятежники одолели. Траубенберг бежал и был убит у ворот своего дома... Генерал-майор Фрейман послан был из Москвы для их усмирения с одною ротой гренадер и с артиллерией...

3 и 4 июня произошли жаркие сражения. Фрейман картечью открыл себе дорогу...

Зачинщики бунта наказаны были кнутом; около ста сорока человек сослано в Сибирь; другие отданы в солдаты; остальные прощены и приведены ко вторичной присяге. Сии меры восстановили порядок; но спокойствие было ненадежно.

“То ли еще будет! — говорили прощенные мятежники. — Так ли мы тряхнем Москвою”. Тайные совещания происходили по степным уметам и отдаленным хуторам. Все предвещало новый мятеж. Недоставало предводителя. Предводитель сыскался» (А.С. Пушкин. «История Пугачёвского бунта»).

«В смутное сие время по казацким дворам шатался неизвестный бродяга, нанимаясь в работники то к одному хозяину, то к другому и принимаясь за всякие ремёсла...

Он отличался дерзостию своих речей, поносил начальство и подговаривал казаков бежать в области турецкого султана; он уверял, что и донские казаки не замедлят за ними последовать, что у него на границе заготовлено двести тысяч рублей и товару на семьдесят тысяч и что какой-то паша, тотчас по приходу казаков, должен им выдать до пяти миллионов; покамест обещал он каждому по двенадцати рублей в месяц жалованья...

Сей бродяга был Емельян Пугачёв, донской казак и раскольник, пришедший с ложным письменным видом из-за польской границы, с намерением поселиться на реке Иргизе посреди тамошних раскольников» (А.С. Пушкин. «История Пугачёвского бунта»).

И в этом романе, и в повести «Капитанская дочка» (где, собственно, в бригадире и его супруге мы явственно видим образы обоих родителей Ивана Андреевича Крылова, отца его и мать) А.С. Пушкин описывает страшные зверства того бунта — того «майдана». Страшные последствия для людей и жителей Уральского края.

Но возможны были еще более ужасные бедствия для страны, случись тогда Пугачёву дойти до Москвы.

Россия как государство не удержалась бы. Соседи, давно точившие зубы на богатства Московии, — битые шведы и вездесущая Англия, извечный враг, поляки — разодрали бы Россию, охваченную смутой и лишенную сильной государственности.

«Лжедмитрии» разных видов и типов с утомляющей регулярностью засылались в русские пределы. «Княжны Таракановы» и «Петры Третьи»... Что, появлялись сами собой? Без денежной помощи «партнеров» России? Нет, вы серьезно? Но Бог всем судья.

Иван Крылов, маленький сын героического капитана Крылова, глядел не детскими, но сразу повзрослевшими от ужасов бунта глазами на жуткие последствия возмущений казаков и уральских рабочих, изначально справедливых, но направленных в губительное русло. Подчеркнем к случаю, что половина восставших были башкиры. Это тоже отдельная и интересная история китайского народа.

В том возрасте, когда современные нам дети смотрят мультфильмы и объедаются сластями, капризничают и удерживают обеими руками ускользающее с годами детство, Иван уже познал голод, лишения и прямой ужас неминучей смерти, сам видел смерть повсюду. Эмоциональный шторм того «майдана» захлестнул его детскую душу, раскрыл ему глаза на причины и более всего на следствия, поселил в нем недетскую отвагу и мудрость... Все эти качества проявятся в нем впоследствии. Проявятся очень рано, удивив избалованный столичный Петербург.

Но пока — Оренбург. Осажденный Пугачёвым город. До того капитан Крылов служил при Симонове в Яицком городке (Уральск теперь). Пушкин пишет: «Его твердость и благоразумие имели большое влияние на тамошние дела и сильно помогли Симонову, который вначале было струсил».

Есть в осажденном Оренбурге было нечего. Куль муки стоил 25 рублей! Немыслимые деньги! Во двор залетали ядра из пушек пугачёвцев, осаждающих город.

Активные действия капитана Крылова по защите города были замечены восставшими. Впоследствии в бумагах Пугачёва нашли указания: кого на какой улице повесить при захвате Оренбурга. Там было и имя матери Ивана Андреевича, и его самого, мальчонки...

Рейнсдорп, формально отвечавший за оборону города, был поразительно глуп. Достаточно сказать, что он велел ставить на казаков... капканы!

И только решительные и разумные действия капитана Крылова сумели сплотить и давать отпор казакам до прихода помощи. Однако, как и бывает обычно во всемирной истории, награды отцу Ивана Андреевича не воспоследовало. Спасибо, не наказали за своеволие и неподчинение дурацким приказам начальства.

После подавления Пугачёвского бунта семья Крыловых вернулась в Яицкий городок. Пушкин же записал со слов Крылова, что там по живым страшным событиям завелась меж детьми игра «казаки-разбойники».

Как, впрочем, произошло и много позднее, после Великой Отечественной.

Мальчишки делились на две стороны: бунтовскую и защитников. «И драки были значительны. Крылов Иван, как сын капитанский, был предводителем». Но игра дошла до такого «остервенения», что взрослые немедля ее прекратили (см. Записи А.С. Пушкина от 11 апреля 1833 года).

Капитан Крылов пробовал привлечь внимание к своему бедственному финансовому положению. До наших дней дошло его письмо на имя его генерала с жалобой на то, что, несмотря на его, капитана Крылова, долгую и самоотверженную службу, его обходят чинами и награждениями. Все оказалось тщетным.

Обидевшись на начальство, Андрей Прохорович, бедняк и без связей, вышел в отставку и определился к штатским делам. Служил в должности председателя Тверского губернского магистрата.

Сына своего, восьми лет от роду (по иным источникам — десяти), он тоже записал в чиновники — подканцеляристом в Клязенский уездный суд. Иван начал работать в канцелярии. Ребенок делал вид, что разбирает и подписывает бумаги, а сам читал, пряча книгу на коленях. Повытчик его, человек мрачный, грубый и злой, нередко за то бивал Ивана по голове и плечам, жаловался отцу.

Но и эта относительно спокойная жизнь длилась недолго. Через два года, когда Ивану исполнилось 10 лет, отец его умирает... (Следует указать, что дата рождения Ивана Крылова точно не определена и разные источники дают разброс в два года.)

Нет сомнений в том, что необыкновенная одаренность мальчика, способности его и — уже тогда — начитанность привлекали к нему внимание. Богатые и спесивые помещики Львовы, услышав о необычайном мальчике, приняли его в дом и позволили слушать уроки домашних учителей вместе со своими детьми. (Небезынтересно провести параллель с занимательным романом Марка Твена «Принц и нищий». Там описан английский обычай обучать принцев вместе с одаренными бедными мальчиками для духа соревновательности и для того, чтобы за не выученные принцем уроки наказание нес другой, вызывая сострадание и побуждая принца учиться.)

Иван сумел в нежном возрасте стать взрослым, полностью самостоятельным человеком. Он научился молча сносить унижения «благодетелей», когда ему грубо и высокомерно указывали его место. Он был обречен выполнять мелкие поручения и прислуживать за столом, сознавая в себе пробуждающийся талант.

А настоящий талант — это бремя. Оно давит и требует выхода, его необходимо выплеснуть, проявить, иначе талант задавит тебя.

И вот еще через два года, в возрасте 12 лет (по иным источникам, 14 лет), Иван Крылов совершает Поступок.

Глава четвертая

Чудо-мальчик и екатерининское время

Иван вместе с матерью разработал и, главное, успешно осуществил план, которым мог бы гордиться и взрослый. Он тайно уехал из Твери в Петербург, поступил на службу в петербургскую Казенную палату и нашел себе влиятельных покровителей.

Когда в Петербург пришла депеша из Твери от разъяренного повытчика, в ответ ему было сообщено о счастливых изменениях в судьбе Ивана Крылова. Доподлинно мы не знаем, кто именно оказал покровительство, столь жизненно необходимое мальчику Ивану. Возможно, отец, Андрей Прохорович, прошлыми добрыми делами своими снискал Ивану покровителей в память о нем самом.

Поразительно, но как лебедёнок, увидевший озеро и сразу же признавший в водной стихии свое место и жизнь, так и Иван Крылов «прописался» в драматическом театре Петербурга. Чудо-мальчик драматург покорил столицу и театральный мир! Комическая опера «Кофейница», трагедия «Клеопатра» хоть и не остались в анналах драматургии, однако заставили говорить о себе. Природное остроумие и острословие, поэтическое чутье поспешествовали дружбе мальчика с прославленными актерами и многими выдающимися людьми тогдашнего времени.

Около шести лет театрального упоения порождают к жизни несколько весьма оригинальных драматических произведений авторства Ивана Крылова. Ему заказывают переводы. И заказывает не кто-нибудь, а П.А. Соймонов, директор императорских театров. Тот же Соймонов занимает пост начальника Горной экспедиции. Он же и берет Ивана Крылова к себе на службу. Жизнь вдруг оказывается прекрасной!

Как описать юного Крылова?

Безвестный подросток, практически самоучка, обладающий приятными и весьма деликатными манерами доброго, незлобивого человека, гонимый по жизни своим талантом философа-сатирика, обличителя несправедливости и низменных побуждений человеческой натуры вообще. Да при всем этом обладающий острейшим умом, склонным к убийственному обобщению, находящий такие сравнения, что и толстая шкура тупой спеси оказывается вдруг пробита или весьма уязвлена. У Ивана сразу нашлись и почитатели, и покровители.

Да, покровители, а как иначе без них в конце правления Екатерины Великой? В годы безраздельного управления последнего из ее временщиков — одиозного П.А. Зубова, когда под его влиянием все достижения императрицы чуть не пошли прахом.

Что знаем мы доподлинно о той далекой от нас поре блестящей юности Ивана? О времени, описанном не менее выдающимся обличителем и поэтом, остроумцем А.С. Грибоедовым. Как он сказал?

...не то на серебре,

На золоте едал; сто человек к услугам;

Весь в орденах; езжал-то вечно цугом;

Век при дворе, да при каком дворе!

Тогда не то, что ныне,

При государыне служил Екатерине.

А в те поры все важны! в сорок пуд...

Раскланяйся — тупеем не кивнут.

Вельможа в случае — тем паче:

Не как другой, и пил и ел иначе.

А дядя! что твой князь? что граф?

Сурьезный взгляд, надменный нрав.

Когда же надо подслужиться,

И он сгибался вперегиб...

Как удалось мальчику «не» (незнатному, небогатому, неизвестному) вписаться в подобную картину нравов екатерининского времени?

Свою биографию сам он хранил, как ревнивый скупец хранит сундуки: не отпирая, не делясь.

Глава пятая

Неожиданно «блестящий» круг общения Ивана

Только по воспоминаниям друзей или знакомых можем мы попытаться сложить жизнь человека в тот или иной период его многосложной судьбины. Знакомые Крылова были люди совершенно различные, часто сословно далекие, но удивительно сходящиеся при рассказе об Иване Андреевиче в одном: этот оригинал совершенно сознательно всю жизнь, до самой смерти, прятался за личиной «чудака», подобно тому как в сказке Шарля Перро умирающая мать набросила на свою дочь ослиную шкуру, чтобы до времени защитить ее красоту и талант от ревнивых и злых глаз.

Иван же Андреевич свои задушевные мысли и чувства скрывал за шокирующими чудачествами. Он старательно преграждал доступ любопытствующим в свой внутренний мир и собственноручно творил свой «басенный образ» для потомков. Став, по сути, истинным русским киником, Диогеном. Тем и привлекал внимание власть имущих к своим мыслям, отраженным в нравоучительных, но ненавязчиво морализующих баснях. Не проповедуя насилие, противное ему с детства, исправлял человеческие пороки остроумием и безупречной доказательной логикой.

Из недомолвок и обмолвок мы видим, что круг общения юного Крылова был на удивление светским — юноша был секундантом в кавалергардских дуэлях и со многими сохранил дружбу до конца жизни. Тут следует заметить, что быть приглашенным в секунданты означало исключительную близость и дружбу. А.И. Герцен в «Былом и думах» пишет о своем отце И.А. Яковлеве, что тот уважал Крылова, «что вместе с ним был секундантом на дуэли Н.Н. Бахметьева». Оба, и Яковлев, и Бахметьев, служили в Измайловском полку. Первый стал известным московским барином, второй — генералом. Крылов был дружен и с тремя братьями Татищевыми, и с офицером, впоследствии ставшим прославленным адмиралом Литке. Список имен велик. Признавали, привечали, любили и уважали юного Крылова исключительно за независимость суждений, брызжущий талант стихотворца и непревзойденную благородную отвагу юного сочинителя.

Отвагу, унаследованную от отца его.

Отвагу, проявившуюся в его сочинениях «Почта духов».

Отвагу, в конечном итоге стоившую ему карьеры.

Глава шестая

Юный сатирик-философ

П.А. Плетнёв так характеризовал эти нашумевшие сочинения: «Нельзя читать без удивления писем этих, когда сравнишь с ними сочинения прочих писателей наших в прозе, относящиеся к одному с ними времени, и когда подумаешь, что их писал двадцатилетний молодой человек, выросший в провинции, не получивший ни воспитания, ни даже обыкновенных школьных знаний. Разнообразие предметов, до которых он касается, выбор точек зрения, где становится как живописец, изумительная смелость, с какою он преследует бичом своим самые раздражительные сословия, и в то же время характеристическая, никогда не покидавшая его ирония, резкая, глубокая, умная и верная, — все и теперь еще, по истечении с лишком полустолетия, несомненно свидетельствует, что перед вами группы, постановка, краски и выразительность гениального сатирика».

Некоторые исследователи делают вывод из дат и событий, что молодому сатирику-обличителю, юному «русскому Вольтеру» покровительствовала даже сама княгиня Е.Р. Дашкова, президент Академии наук и литературной Российской академии, под чьей рукой расцветали искусства и науки. А опала Крылова случилась как раз в год оглушительной опалы княгини.

Четырнадцатилетний юноша, оголив шпагу сатиры, рьяно бросился в атаку на человеческие пороки вообще, пороки светского общества, пороки литературы и... лично литераторов. Сколько шуму наделали его журналы «Почта духов» — в них юный автор публиковал якобы послания гнома к волшебнику. В этих письмах читатели находили острые и едкие описания странных и необъяснимых человеческих обычаев, увиденных удивленными глазами рационально мыслящего, пекущегося о всеобщей пользе гнома.

Этот же литературный прием иносказания постоянно применяли и Джонатан Свифт, и Станислав Лем.

Когда низкопоклонничество, рабство или иные устоявшиеся обычаи и уклады общества, привычные до полной их незаметности, вдруг подаются под таким свежим углом зрения, что вся дикость и несуразность явления высвечиваются и оголяются до гротеска, это производит в сознании читающего эффект разорвавшейся бомбы, и на свет проклевывается новенькое изумление и вопрос: как подобное в человеческом обществе вообще могло случиться и как теперь можно с этим жить?

Оглядываясь окрест себя, самолично подмечая уродство устройства жизни, читатель только руками разводит в недоумении...

А юноша, сумевший так перевернуть общественное сознание, каким он был?

Иван Андреевич Крылов, круглолицый и добрый — в мать, в решениях и поступках резкий, отважный, наделенный острым умом — в отца, этими двумя крайностями определил свою дальнейшую судьбу.

Попытаемся хоть немного понять этого необычного юношу.

Из кипящего котла Пугачёвского бунта со всей его свирепостью с обеих сторон, из униженного состояния «никто и звать никак» в провинциальном городке Иван внезапно своей энергией, талантом и волей вдруг оказывается вовлеченным в самую гущу театральной, литературной, да и общественной жизни России. Причем  в столь юные, незрелые годы.

К нему прислушивались, его остроты повторялись в салонах царедворцев, о нем, вернее, о его сочинениях и журналах «Почта духов», «Зритель» и «Санкт-Петербургский Меркурий» сообщают домой в дипломатической почте влиятельные иностранные посланники. Правда, путая Крылова с Радищевым и его «Путешествием из Петербурга в Москву».

Но между двумя сочинителями есть существенная разница. Огромная.

Радищев призывал к бунту! К слому! К буре возмущения!

Крылов же вырос в этом бунте, сломе и возмущении. И вынес твердое убеждение, что этим хорошего не добьешься. Будет только море крови, огня, безумия и бесчинства.

Да полно, есть ли Бог, раз допускаются подобные нечеловеческие муки и страдания... И Крылов втайне, глубоко в душе, изуверился... Но почувствовала это одна лишь много пожившая, чистая старческая душа матери одной из близких знакомых Крылова. Пожилая дама спрашивала у Ивана Андреевича каждый раз — «не изувер ли он», верует ли в Бога?

Нет, внешне он остался добрым православным, но поглядите на его поступки... Вам они ни о чем не напоминают?

Глава седьмая

Философская. Об отчаянии и Диогене Синопском

Если бы корабль «Титаник» нагрузить всеми сочинениями о любви, написанными всеми авторами во все века, то корабль, полагаю, пошел бы ко дну и без айсберга.

Любовь правит и царствует. Каждый живущий хоть раз, но испытал ее живительную власть.

Однако среди важнейших человеческих эмоций есть и отчаяние. И сила его, настоящего отчаяния, бывает не менее силы любви. Рискну допустить, что эта эмоция не всем знакома. Часто люди за отчаяние принимают досаду, зависть, ревность, огорчение...

Настоящее же отчаяние способно проявлять себя в странных поступках, долженствующих показать миру всю неестественность, невозможность примирения с уродливостью реальной действительности. Показать посредством вызывающе-эксцентричного поведения самого отчаявшегося человека.

Не каждый способен на это настоящее отчаяние.

И тут необходимо поговорить о Диогене Синопском (около 412 до н.э. — 10 июня 323 до н.э.), древнегреческом философе, ученике Антисфена, основателе школы киников. Об аскете, превзошедшем эксцентричностью всех остальных философов Древней Греции и получившем прозвище «собака» (киник). И даже упокоен Диоген был под колонной с барельефом в виде собаки. Ему, Диогену Синопскому, мы обязаны строками Ричарда Ловласа, многократно цитируемыми и вошедшими уже в пословицу: «Железные решетки мне не клетка, и каменные стены — не тюрьма...»

Ведь он, Диоген, проповедовал личностную свободу в любых условиях. Главное, по его учению, не потерять себя самого, даже в рабстве, куда он, Диоген, попал после долгого пребывания в Афинах. Но и в рабстве он стал духовным учителем не только детей хозяина, но и самого хозяина, доказав, что сила духа выше юридического статуса.

Нищий мудрец высмеивал богатство и власть, его «выходки» носят легендарный характер.

Как же надо было отчаяться и разочароваться в окружающей действительности ему, идеальному кинику Диогену, чтобы с показным пренебрежением к «ценностям» культурной жизни и «приличий» общества разгуливать голым по агоре, есть на площади прилюдно и с зажженным фонарем в руке, абсолютно бесполезным белым днем, бродить в безуспешных поисках «человека» среди обездушевших людей? Заставляя задуматься, засомневаться каждого в правильности и уместности каждодневной бытовой и мещанской суеты... Чтобы жить всем назло в бочке, доказывая тщету стяжательства — этого кумира людей.

Только взрыв отчаянного возмущения и доведение себя до исступления могло подвинуть человека на подобные крайние поступки! И пусть, возможно, эти поступки в действительности или не были совершены, или совершены были разными людьми, но легенда придает достоверность сложившемуся образу античного философа. Философа, оставшегося в веках и памяти людей тем, что решился несуразностью своих поступков привлечь внимание людей к истинно значимым идеям: нестяжательству, духовности и человечности.

А как нужно было отчаяться Ивану Крылову, который пережил и бегство от казачьих разъездов Пугачёва при отступлении в Оренбург, когда мать спрятала маленького Ивана в корягу, и эмоциональный горький заряд сарказма безвременно умершего отца, столь недооцененного, но понимающего свою истинную роль и значение в защите Оренбурга!

Ему, Ивану, который учился лишь урывками, но за первое свое сочинение попросил заплатить книгами французской классики! Который припал к живительному источнику искусства, театра, литературы! Взлетел на крыльях в ослеплении наивной юности, решив раскрыть всем людям глаза на их неправедное житье! Чтобы те осознали, устыдились и в едином порыве — исправились! Все и каждый!

А ведь если такое произойдет, мечтал подросток, если все увидят злое во Зле и доброе в Добре, то и этого ужаса, народного бунта, не потребуется, оттого что жизнь изменится и станет справедлива ко всем! Ко всем людям!

Так рассуждал Иван.

Глава восьмая

С небес на землю. Опала

И как же жестоко наш идеалист был низвергнут «с небес на землю»!

Первый его журнал прекратил свое существование внезапно на восьмом номере. И вовсе не потому, что не было читателей или подписчиков. Издатель И.Г. Рахманинов прекращает финансирование и увозит типографию в свое имение просто «от греха подальше».

В 1791 году Крылов на паях основывает типографию «Крылов с товарищи» вместе с писателем Клушиным и двумя актерами.

1792 год — издается журнал «Зритель».

В 1793 году — «Санкт-Петербургский Меркурий». Это была эпоха столкновений многих с властью временщика Зубова. По его личному приказу типографию подвергли обыску, изъяли рукопись Ивана Крылова «Мои горячки», которую доставили в руки самому Зубову.

Что же, рукопись прочла и Екатерина Великая, куда уж выше... После чего вызвала Крылова и Клушина «побеседовать». А попросту — выразить монаршую волю и сочинителю, и соиздателю, оплатив «презренным металлом» прекращение ими «вредной для государства» литературной активности.

Клушин согласился на предложенную сумму компенсации и уехал в провинцию устраивать личное счастье.

Крылов же был шокирован. Денег не взял. И оказался в опале.

Причиной столь длительного долготерпения властей в ответ на дерзости юного нравоучителя Ивана Крылова было покровительство ему княгини Е.Р. Дашковой. Причиной молниеносного разгрома «Крылова с товарищи» — ее же опала.

Тут следует сказать о «партии наследника». Сын Екатерины Великой Павел был признанным «российским Гамлетом» со всеми прилагающимися к шекспировскому образу надеждами на его просвещенное правление. Юный Крылов в «Почте духов», описывая двор Великого Могола, говорил о «юноше, вступающем на царство», яро защищая того, несправедливо лишенного своих прав.

Обольщаясь, многие, в том числе и Иван Крылов, видели в Павле совсем не то, что наследник реально представлял собой, но чаяли воплощения надежд на появление поистине просвещенного государя, готового взяться за постройку общества на новых началах, разумных и гуманных!

Иван же Крылов, органически не приемлющий бунт, приветствовал изменение ситуации «сверху» путем просветительства и разумных преобразований. Однако жизнь резко и безжалостно, так, как она умеет, указала юноше на беспочвенность и нереальность его упований.

Разочарование в действенности философских учений для изменения реальной жизни «сверху» приводит Ивана в то самое отчаяние, когда человек готов на поступки, достойные киника Диогена.

С момента ссоры с таким влиятельным и важным сановником, как П.А. Соймонов, директор императорских театров и начальник Горной экспедиции, Иван Крылов прекращает служить на государственном поприще и становится профессиональным литератором на своих хлебах.

Много говорили, что первым поэтом, сделавшим сочинительство единственным источником заработка, был А.С. Пушкин.

Нет, первым был восемнадцатилетний мальчик Иван Крылов. Автор «Моих горячек» не поступился честью, не принял отступных от императрицы, и в один миг оказался лишенным средств к существованию. Вскорости на трон вступает долгожданный Павел I, но Иван Крылов вдруг с горечью осознаёт всю беспочвенность своих упований на новое правление. Без гроша в кармане, но имея на руках мать и младшего брата, Иван в отчаянии решает отправиться в провинцию и заработать.

Ну чем же?

Картами, конечно!

Судить не беремся. Говорят о его крупном выигрыше... говорят о его проигрышах... Но в судьбе молодого русского киника вдруг наступил крутой перелом.

Глава девятая

Добровольная ссылка Ивана. Семья князей Голицыных

Иван Андреевич Крылов уезжает с семьей князей Голицыных в их имение Зубриловку на правах их «раба Диогена». Отбывает в добровольную ссылку. Князь Сергей Федорович Голицын (1749–1810) был богатым вельможей, русский военачальник эпохи Екатерины II, генерал от инфантерии. Жена его Варвара, в девичестве Энгельгардт, приходилась племянницей князю Потёмкину. Здесь, в имении Зубриловка, для того чтобы потрафить весьма своеобразному чувству юмора хозяев, Крылов сочиняет особую пьесу. На сцене домашнего театра Голицыных многократно разыгрывается «трагическая фарса “Трумф, или Подщипа”». Нам, современным читателям, прочувствовать скрытый ее смысл до конца возможно, лишь ознакомившись с романом Пикуля «Фаворит». К этому роману я и отсылаю читателя, желающего более открытых объяснений. Официальный же взгляд литературоведов на эту «фарсу» — насмешка над Павлом I. Насмешка над царствующим императором в то время и указанными опальными личностями? Ну, возможно, хотя и маловероятно. На простой же читательский взгляд в «этой фарсе» иносказательно разыграна история брака самих Сергея Голицына и Варвары Энгельгардт. Чем и можно объяснить многократность постановки и удовольствие, которое супруги от «фарсы» получали.

Все правление Павла I опальная троица проводит в Зубриловке, но по восшествии на престол Александра I князь С.Ф. Голицын снова приближен ко двору и назначается генерал-губернатором в Риге. А вместе с покровителем и Иван Крылов едет служить при нем в Риге.

Разменяв четверть века, познав в столь ранней юности и вершины литературной славы, и пропасти отчаяния киника, Крылов иносказательно очутился перед былинным камнем на развилке жизненных дорог — ему следовало сделать выбор: куда пойти, как жить и чем заниматься. Талант сочинителя не только не угасал в нем, но все более жег и бередил душу.

Мы уже говорили об ослиной шкуре, в которую Крылов рядился всю оставшуюся ему долгую жизнь. А началось это в имении князей Голицыных, когда опальный приживал Иван Андреевич, пользуясь длительным отсутствием хозяев, решил попробовать «жизнь Адама» — таковы были его объяснения. Стал вдруг ходить голый, не стриг бороды и ногтей, не мылся и питался плодами из сада. Не в пору вернувшиеся хозяева застали его в таком звероподобном виде. Приехавшие дамы сильно хохотали при виде непотребного «отшельника» в саду, перепугав того до смерти. Иван Андреевич шустро убежал к себе и вышел к обществу только тогда, когда привел себя в надлежащий вид.

Впоследствии о неряшестве внешнего вида Ивана Андреевича не писал только ленивый. О несуразности и безобразии его быта говорили все знавшие его. Но только дети, которые впоследствии выросли и записали свои детские воспоминания об Иване Андреевиче, в один голос утверждают: «...он казался грязным и неопрятным, но добрая сила и необычайность его натуры заставляли не видеть его внешнего и тянуться к нему настоящему».

Эти воспоминания дают почувствовать громадность Крылова как человеческой личности. Дети, знавшие Крылова, уверяли, что на его фоне другие взрослые просто терялись... Он забирал все внимание себе. И никто и никогда не привел ни одного высказывания Крылова, которое при внешней безобидности не обладало бы скрытым нравоучительным смыслом... Диоген, господа.

И вот после стольких лет литературных исканий наш Диоген — Крылов выбрал свой путь, подходящий именно ему.

Басни.

Успех пришел к нему сразу.

Оглушительный.

И на всю жизнь.

Успех этот сопутствует Крылову и поныне. Ибо эта литературная стезя тяжко выстрадана им и обдумана со всем тщанием гениальной личности. А человек он был необыкновенно одаренный. Хоть и скрывал свои таланты. Прекрасно знал математику, европейские языки, уже в старости выучил древнегреческий, научился играть на скрипке и хорошо знал и любил музыку. Он мог бы избрать себе любое занятие.

Но пошел дорогой Басни.

Попробуем разобраться, почему он сделал такой выбор.

Как мы уже видели, Иван Крылов никогда не искал просто личного успеха, с младых ногтей он определил свою позицию: просветительство и ненавязчивое научение всех людей доброму и правильному через гротескное или иносказательное подчеркивание злого и неправильного в поступках и мыслях людей.

Литература, по его глубокому убеждению, должна существовать только на высоких моральных принципах. Литератор просто обязан быть учителем нравов. Вот такова была твердая жизненная позиция Ивана Крылова с 14 лет и до самой его смерти.

Ради нее, этой высоконравственной позиции, он пренебрег всем личным, эгоистическим, всем тем, что считается от века обязательным для успешной и хорошо прожитой жизни.

Глава десятая

Крылов и Гоцци. Русские «фьябы»

13 февраля 2024 года исполнилось 255 лет со дня рождения Ивана Андреевича Крылова. Он родился (как теперь считают) 13 февраля 1769 года, умер 21 ноября 1844 года. А в 2020 году мы отмечали 300 лет со дня рождения графа Карло Гоцци (1720–1806). Эти два литератора — люди одной эпохи, можно сказать, одного состояния биосферы планеты, одного уровня развития европейской культуры.

К чему это я? А вот к чему. Говоря о Карле Гоцци, мы всегда говорим о народном театре комедия дель арте — театре масок, буффонады, импровизации, грубых простонародных шуток, скудности сюжета, однотипности реакции всем известных масок: Арлекино, Панталоне, Тарталья, Труффальдино... Их было немного. И роль каждого определена одной-единственной чертой характера: плут, простак, прима, герой-любовник, благородный отец... Теперь мы можем определять этот жанр как жанр драматической притчи.

Нам известно, что переводы пьес Гоцци в ту пору в России не осуществлялись, вряд ли молодой Иван Андреевич был с ними знаком, однако в ранних комедиях самого Крылова хоть и не фигурируют маски чистого жанра комедии дель арте, но выглядят его герои точно как эти маски. Как и у Гоцци, персонажи комедий Крылова являются носителями только одной черты характера (достойной или недостойной), и зрителям всегда ясна общая назидательность сюжета.

Вспомним, что на раннепетербургском этапе жизни Крылова громкий скандал из-за конфликта между юным сочинителем и петербургскими литературными кругами (эхо его отразилось и в высшем свете, ибо круги эти тогда вполне пересекались) имел в своей основе то же самое столкновение моралей аристократов и буржуазии, столкновение, приведшее и графа Карло Гоцци к сочинению «презренных» фьяб.

А именно: в обоих случаях имело место возмущение авторов при внедрении новоявленной драматической формы — «буржуазной комедии нравов».

Карло Гоцци сражался против Карло Гольдони и Пьетро Кьяри.

Молодой Иван Крылов повел «недопустимо жестокую борьбу» с литератором и драматургом Княжниным.

И для графа Гоцци, и для Ивана Крылова театр представлялся в большей степени школой нравов, а драматург, соответственно, должен быть «учителем в этой школе». Учителем нации, ни более ни менее.

И если Гоцци победил в ближнем бою, перетянув зрителей Венеции на свою сторону, то все же, увы, он проиграл «в долгую», не сумев утвердить свой взгляд на драматургию в новом, бурно развивающемся буржуазном обществе с его безудержной тягой к антиморали «золотого тельца».

Иван же Крылов изначально потерпел поражение в наступлении на «буржуазную комедию нравов», сразу попав в опалу к старой императрице Екатерине II за свою столь активную сатирическую деятельность, получившую, к слову сказать, достаточную поддержку среди молодежи петербургского высшего общества.

Однако Крылов все же выиграл свою личную битву в конечном итоге! Кто, как не «дедушка Крылов», с тех давних пор и по настоящее время всеобщий учитель России, признанный наставитель в добродетелях и самый известный и действенный обличитель пороков? Разве не его строки мы повторяем по каждому подходящему случаю с колыбели нашей и до старости?

Для того Крылов и избрал путь басни: в них он смог проявиться, как и мечтал! В них он ненавязчиво выступает учителем: добрым и очень любимым детьми, а значит — всем нашим народом и на долгие века.

Глава одиннадцатая

Иван Крылов сочиняет свою жизнь

Выбрав для себя жанр басни, Иван Андреевич, уже умудренный течением своей бурной жизни, наблюдениями нравов, изучив человеческую природу, узнав из книг мысли и опыты многих выдающихся людей, решил, что воспитание детей — верный путь для гуманиста.

Неслучайно ученики Сократа указывали, что философу власти запрещали беседовать именно с молодежью.

И Иван Андреевич решил не повторять ошибок Сократа. Каких?

А не раздражать самодержавные власти своей личностью, своими резкостями, чем он так грешил в юности. Фигурально выражаясь, он надел «ослиную шкуру» добродушного, рассеянного чудака-неряхи.

М.Ф. Каменская так описывает свои детские впечатления:

«Теперь надо рассказать, какой был тогда еще не старый и не дедушка Крылов. Грязный был голубчик, очень грязный! Чистой рубашки я на нем никогда не видала, всегда вся грудь была залита кофеем и запачкана каким-нибудь соусом, кудрявые волосы на голове торчали мохрами во все стороны, черный сюртук всегда был в пуху и пыли, панталоны короткие, как-то снизу перекрученные, а из-под них виднелись головки сапог и желто-грязные голенища...

Да, не франт был Иван Андреевич, и, несмотря на это, ему все смотрели в глаза и чуть на него не молились».

Он окружил свою жизнь анекдотами, которые сам усердно придумывал и распространял. Он положил себе стать эдаким русским добродушным и неуклюжим «медведем», чтобы усыпить бдительность правительства и отвести от себя подозрения в нелояльности. При этом всю силу своего сарказма и сатиры, всю остроту ума своего, чем он так привлек к себе в молодости и которые с возрастом только умножились, Иван Андреевич вложил в басни для детей и юношества.

И они, басни, стали издаваться непрерывным сверкающим потоком.

Не стоит недооценивать цензоров. Некоторые басни были под запретом годы, но Иван Андреевич, пользуясь знакомствами при дворе, умел прочесть эти опальные басни самому императору и, очаровав своим талантом чтеца, снять запрет на печатание.

Иван Андреевич в позе киника был готов на все, лишь бы его «басенные уроки» шли в народ. С 1816 по 1824 год Иван Андреевич написал около 70 басен, выражающих идеи свободы и ненависть к деспотизму. И они приобрели колоссальную известность!

А готов был Иван Андреевич абсолютно на все, только чтобы басни шли в печать без задержек. Поэтому лично ему было не зазорно появиться ряженым на дурацком костюмированном балу, инициированном сестрой императора, великой княжной Еленой Павловной! Причем неуместно ряженным.

В воспоминаниях об этом празднике января 1830 года А.О. Смирновой-Россет сказано так: «Поэт Крылов, Юсупов и длинный Панин в трико, с венками роз на головах были ужасны, и я не думала, что мужчины могут позволить делать над собой такие бессмысленные глупости...»

Желание двора видеть поэта в подобных ролях оскорбляло не одну Смирнову-Россет. Когда много лет спустя, в 1855 году, его упорный злопыхатель Вяземский заговорил о покровительстве Крылову Николая I, И.П. Киреевский отвечал ему: «Крылову точно покровительствовали, но зато и одевали Грацией».

Но, господа, что такое «внешнее» для киника? Пусть их дети, даже злые дети, резвятся, а он будет исподволь писать поучительные и обличительные басни!

«Убеждения нашего поэта, высказывавшиеся в его созданиях, самостоятельны и резки. Крылов умел выразить собственное мнение в самых щекотливых случаях против людей сильных и даже опасных» (П.А. Плетнёв).

«И.Крылов возвел русскую басню в оригинально-классическое достоинство. В каждом его стихе виден русский здравый ум» (А.Бестужев).

Глава двенадцатая

Воспитательное воздействие Крылова на писателей того времени

Но не только подрастающее поколение мягко, исподволь наставлял и формировал Иван Андреевич. То же проделывал он и с писателями-современниками...

Был Крылов одним из самых читаемых писателей, с тиражами басен в десятки тысяч экземпляров. Но на несколько ревнивое утверждение собратьев по перу, что он «точно очень популярен», Иван Андреевич добродушно отвечал: дети, мол, такие люди, что изничтожают все, что им в руки попадает, в тот же час, оттого родителям и приходится покупать все новые книги. Поразительно терпимый и дипломатичный ответ для боевого автора «Почты духов» и «Моих горячек».

Иван Андреевич находился в сосредоточии литературной и общественной жизни России.

Он был свой и в литературном салоне мецената Оленина, и на литературных сходках молодых поэтов-вольнодумцев. Он пишет для «Сына отечества», «Полярной звезды» и «Северных цветов». Его слова напряженно ловили Пушкин, Жуковский, Грибоедов, Мицкевич. С трепетом подходили к нему Белинский и юный Иван Тургенев.

И все они сохранили воспоминания о речах его как о многослойных, запоминающихся, важных и никогда — пустых.

Воспитательное воздействие Крылова на писателей того времени оказалось неизмеримо велико, как и его авторитет.

Среди всех этих ярких и талантливых лиц писателей и критиков за все долгое время нашелся лишь один ненавистник — князь П.А. Вяземский, преследовавший Ивана Андреевича своим непониманием и предвзятостью до самой смерти баснописца. Злые строки воспоминаний Вяземского точнее всего дают портрет его самого, князя Вяземского, а не поэта Ивана Андреевича. Что же, наличие преследователя только подчеркивает человеческий, а не лубочный образ баснописца.

Глава тринадцатая

Бунт черни, бунт дворян

Пережив восстание под предводительством Емельяна Пугачёва, Иван Андреевич ясно определил для себя отношение к бунтам и восстаниям. Он никогда прямо не говорил об увиденном и пережитом, но воспоминания преследовали его, определив для него раз и навсегда дорогу просвещения и воспитания как народа, так и дворянских детей через высокоморальные и образные, весьма доказательные басни его.

Но судьба, криво усмехнувшись, еще раз свела Крылова с бунтом. С «майданом» в прямом смысле слова. С Сенатской площадью.

На этот раз был бунт высшего сословия.

Можно привести отрывок из воспоминаний М.Е. Лобанова.

Эти два литератора были около двадцати пяти лет связаны одним местом проживания (дом при Публичной библиотеке в Петербурге) и одним местом службы (та самая библиотека). Лобанов сам прослужил в ней с 1813 по 1841 год. Соответственно, Михаил Евстафьевич каждодневно виделся и беседовал с Иваном Андреевичем и считал его близким другом. Как же описывает Лобанов поведение Крылова 14 декабря 1825 года?

«В 14-е число, в день страшный и священный для России, поутру, ходя по залам Императорской Публичной библиотеки и радуясь вместе с Иваном Андреевичем о благополучном воцарении императора Николая, вдруг слышим от прибежавших людей о тревоге, нарушившей столь священное торжество. Пораженные и изумленные такою нечаянностью, по естественному любопытству, отправились мы с Иваном Андреевичем на Исаакиевскую площадь. Видели государя на коне перед Преображенским полком, потом прошли по бульвару, взглянули издали на мятежников, и тут-то Иван Андреевич исчез. Вечером того дня, собравшись в доме А.Н. Оленина, мы передавали друг другу виденное и слышанное, каждый новый человек приносил какие-нибудь слухи и известия. Является Иван Андреевич. Подсевши к нему, я спрашиваю: “Где вы были?” — “Да вот я дошел до Исаакиевского моста, и мне крепко захотелось взглянуть на их рожи, я и пошел к Сенату и поравнялся с их толпою. Кого же я увидел? Кюхельбекера в военной шинели и с шпагою в руке. К счастию моему, он стоял ко мне профилем и не видел меня. Я тотчас назад...” — “Ну, слава богу! А ведь им легко было бы схватить вас и силой втащить в их шайку”. — “Да как не легко? А там поди после оправдывайся, а позору-то натерпелся бы”».

Конечно, следует учитывать и год написания этих мемуаров, и желание Лобанова выставить Крылова в лучшем свете, как его, «лучший свет», тогда понимал сам мемуарист Лобанов. Нельзя также отрицать, что Лобанов считал Крылова преданнейшим другом, а сам Крылов в силу выработавшейся замкнутости в друзьях Лобанова не числил, скорее — просто в близких знакомцах.

Тем не менее я склонна полагать, что Иван Андреевич не мог сочувственно отнестись к бунту.

Хотя бы оттого, что был сторонник просвещения, а не революций. Иван Андреевич мог ходатайствовать перед императором за примкнувших литераторов, мог просить о милосердии, как он и делал впоследствии... но горячо одобрять? Нет.

Дорога крови и смертей не его дорога. Его — путь учителя и наставника детей всех сословий.

Глава четырнадцатая

Голуби... Министр народного просвещения

Кто добр поистине,
                            не распложая слова

В молчаньи, тот добро творит.

И.А. Крылов

Глубоко сокрытая частная жизнь Ивана Андреевича открывается потихоньку в найденных воспоминаниях и личных дневниках того времени.

И выходит наружу, что: он тайно и анонимно благотворил многим; он до самой смерти содержал не только мать, но и своего беспутного брата, залезая в долги.

Смерть брата, коего Крылов много лет не видел, повергла поэта в страшное уныние. Надо сказать, что душевные друзья Ивана Андреевича, семейство Олениных, принимали живейшее участие во всех его делах. Особенно мать семейства Елисавета Марковна, добрейшая и участливейшая дама, ласково принявшая Ивана Андреевича под свое покровительство. Она одна из всех имела право на его откровенность. Увидев однажды, что Ивана Андреевича гнетет что-то, она выжидала много дней, пока Крылов не стал приходить в свое нормальное состояние. Затем, «улучив минуту, спросила его:

“Что с вами было, Крылочка? Вы на себя не походили!”

“У меня, Елисавета Марковна, было на свете единственное существо, — отвечал Крылов, — связанное со мною кровными узами, у меня был брат. Недавно он умер. Теперь я остался один”.

Елисавета Марковна постаралась утешить его, и с тех пор разговор об этом предмете никогда не возобновлялся. Искреннее чувство безмолвно...» (В.Ф. Кеневич).

Говоря о Крылове, нельзя обойти тему голубей. Странно ли, но эта тема возникает постоянно, если вглядеться пристальнее в жизнь великих людей...

Пикассо и его голубь мира.

Никола Тесла и его белоснежная голубка, отрада его печальной, одинокой старости... его пророческие слова о ней...

Иван Андреевич не был привязан к какому-либо одному любимцу. Нет. По щедрости своей натуры и мировоззрению он любил всех голубей столицы.

Достаточно привести воспоминания Ф.Г. Солнцева «Из записок “Моя жизнь и художественно-археологические труды”».

Ф.Г. Солнцев так описал попытку семьи Олениных исправить быт Крылова в тот момент, когда Иван Андреевич получил на руки большой гонорар. Добрая Елисавета Марковна уговорила Крылова дать им возможность привести «берлогу» поэта в «божеский вид».

«...Случилось также, что Алексей Николаевич (Оленин) как-то пригласил Крылова к себе на дачу, в Приютино, где пробыл Иван Андреевич довольно долго. В это время Елисавета Марковна с Варварой Алексеевной велели переделать и вычистить всю квартиру Крылова; купили также новую мебель. Как отнесся к такой заботливости Иван Андреевич — мне неизвестно; по когда, недели через две, Елисавета Марковна с Варварой Алексеевной навестили Крылова, то в новоотделанной ими квартире они увидели множество голубей, которые разгуливали по мебели, столам и проч. Елисавета Марковна предпринимала и другие меры к исправлению Ивана Андреевича во внешней неряшливости, но все было напрасно, и его оставили в покое».

Тогда же Олениными куплена была и прекрасная мебель из красного дерева, однако через некоторое время она перекочевала в виде подарка в дом крестника Ивана Андреевича — Федора Адольфовича Оома, чья мать девочкой жила в доме Олениных и служила в Воспитательном доме. Во время наводнения родители крестника Крылова лишились всей своей мебели, и Иван Андреевич тихо и добросердечно отдал им свою.

Голуби были непременным элементом «пейзажа» в квартире Крылова. Он насыпал им зерна на новый великолепный ковер, который после того сразу перестал быть и новым, и великолепным... Но голуби Ивану Андреевичу были явно дороже ковра. И толклись они в комнате баснописца и гурковали ему...

Народная любовь не изменит. Когда пришла пора и гроб Ивана Андреевича 21 ноября 1844 года понесли через весь Петербург на руках до места последнего его упокоения, огромная людская река за гробом напоминала наводнение.

— Братцы, кого хороните? — спросил прохожий у поэта Нестора Васильевича Кукольника.

— Ивана Андреевича Крылова, министра народного просвещения, — ответил Нестор Васильевич.

— Вы ошибаетесь, — возразили ему. — Граф Уваров министр просвещения, а Крылов — баснописец.

— Никакой ошибки нет, — отвечал Кукольник. — Крылов просвещал народ, а Уваров в своих докладах сочинял басни.

И когда, по смерти его, предстал баснописец перед загробным судьей, с него слетела его «ослиная шкура» и взору бессмертных предстал истинный талант поэзии и доброты, любви к людям и желания научить, возвысить души для лучшей жизни, а не погубить их в огне и крови бесплодной бури «майдана».

Представим же последнее слово Константину Батюшкову — «Видение на берегах Леты».

...«Я — вам знакомый, я — Крылов!»

«Крылов, Крылов», — в одно
                                                    вскричало

Собранье шумное духов,

И эхо глухо повторяло

Под сводом адским: «Здесь Крылов!»

«Садись сюда, приятель милый!

Здоров ли ты?» — «И так и сяк». —

«Ну, что ж ты делал?» — «Все
                                                       пустяк —

Тянул тихонько век унылый,

Пил, сладко ел, а боле спал.

Ну, вот, Минос, мои творенья,

С собой я очень мало взял:

Комедии, стихотворенья

Да басни — все купай, купай!»

О, чудо! — всплыли все, и вскоре

Крылов, забыв житейско горе,

Пошел обедать прямо в рай...

Только таким видели современники достойное вознаграждение Ивану Андреевичу за честно и безупречно прожитую жизнь. Помянем и мы его добрым словом.

Глава пятнадцатая

Последствия «майданов» сегодня

Итак, весь ХХ век и грозовое начало XXI века проходят в бунтах, революциях, контрреволюциях, путчах и «майданах».

Злой рок стяжательства гонит человечество в «прямую гущу бурь и вьюг».

И уже не слышны спокойные и разумные голоса просветителей и воспитателей.

Наоборот, СМИ и IT-технологии, сайты и форумы, блоги и платформы соревнуются в праве стать наиболее агрессивными и экстремистскими.

Зомбирование заняло нишу размышления.

И чтение даже короткого текста вызывает раздражение.

Короткие реакции и нервная злобность вытеснили обсуждение.

Идет состязание в краткости оскорбления.

Скоро мы можем перейти на перелаивание.

И тут опять на помощь нам могут явиться краткие и остроумные мудрости Ивана Андреевича. Его или другого баснописца, способного уложить всю премудрость мира в скорлупу стихотворного ореха.

Опять пришло время речевок в стиле Киплинга или Маяковского.

Короткие, отрывистые истины не для размышления — увы, пока не для него. Но хотя бы для руководства ими.

Мы рассуждаем, уже сидя на самом краю «вселенского майдана».

И если не будет всефедерально провозглашен новый лозунг «Учиться, учиться и учиться», наш мир — мир Пушкина и Ломоносова, Крылова и Врубеля, наук, искусств, гуманности и морали — будет потерян в первобытной дикости лающего «майдана».

Так закончила я эссе в 2020 году. С тех пор прошло три года и триста тридцать три события прокатилось, прогремело над нашими головами. Сатанизм со всеми его антигуманными постулатами признан в США одной из государственных религий, Ватикан освятил однополые браки, русскую культуру успешно искореняют на Западе и в искусстве, и в науке. Идет война с памятниками, и переписывается история. Все ближе человечество к переходу на первобытный «лай». И от нас зависит, остановим ли мы эту лаву зла на древних рубежах нашего Отечества или позволим ему уничтожить и наш дом. Мудрые слова Суворова, Крылова, Пушкина, Достоевского — да сколько их, мыслителей и поборников пути добра, — расставили вешки в трясине всемирного либерализма, стремящегося поглотить весь земной шар. Так не собьемся же мы с дороги да пройдем этот путь к добру достойно и уверенно.