«На другой день после присуждения премий я встретил в сберкассе на Лаврушинском Михалкова. Он приехал туда только затем, чтобы вручить девушкам в сберкассе по коробке конфет. Вот как надо уметь жить! Был он приветлив и демократичен, предложил подвезти меня на машине, сделав при этом крюк, звал заходить, расспрашивал о здоровье». Слова эти принадлежат Юрию Трифонову и относятся к 1970 году, когда Сергей Михалков был удостоен Ленинской премии за стихи для детей. Знаменитая сберкасса в Лаврушинском переулке стала местом неожиданных (так же как и неизбежных) встреч деятелей советской культуры, приезжавших сюда «снимать деньги с книжки». А снимать было что — средства поступали аккуратно благодаря существовавшей в СССР системе авторских отчислений, позволявших жить, а не выживать. Зайдя в эту сберкассу, если очень повезет, можно было оказаться в одной очереди с композитором Дмитрием Шостаковичем и даже с французским философом Жан-Полем Сартром. Тем писателям, что жили в знаменитом доме в Лаврушинском переулке, было весьма удобно. Но Сергей Михалков обитал по другим московским адресам, куда мы и отправимся.

Тема «Сергей Михалков и Москва» еще не стала объектом полноценных исторических и краеведческих исследований, потому не грех уделить ей должное внимание, тем более что в архивах хранится немало интересных и ярких свидетельств эпохи. К тому же самый главный литературный герой Сергея Владимировича — милиционер дядя Степа — жил в столице, охраняя покой ее обитателей... Евгений Шварц писал: «Михалкова я встречал раньше мало и ненадолго. На этот раз я его рассмотрел. В первый момент встречи поразил он меня сходством с генералом Игнатьевым. Кавалергардский рост и выражение глаз — и отчаянное, и хитроватое, и хмельное, и сонное. Основное впечатление — приятное. Талантливости» (запись в дневнике от 18 января 1945 года). Михалков тогда приезжал в Ленинград читать свою пьесу «Смех и слезы».

Кавалергардский рост поэта действительно выделял его среди коллег, делая удобным объектом для карикатуристов. В Российском государственном архиве литературы и искусства я долго просматривал содержимое большой пухлой папки с шаржами и карикатурами Иосифа Игина на Сергея Михалкова. Листов тридцать! На кальке и ватмане, цветные и черно-белые. Игин неизменно рисовал его с длиннющими ногами, чуть ли не как у цапли, и острым-острым носом, будто от Буратино. Карикатур множество. Вот одна забавная — в пальцы драматурга и автора пьесы «Раки» вцепился огромный красный рак, а вот он с лисой на плечах и в поварском колпаке держит блюдо с раками. А вот шарж с эпиграммой, намекающей на исключительную его плодовитость:

Он пишет много, как никто,

Без лишнего трюкачества,

Но часто забывает, что

Количество не качество.

Эпиграмма сопровождает и другой шарж:

Шекспира обгоняя вскачь,

Другим он может быть в пример

Не по количеству удач,

А по количеству премьер.

Автор стихов — Александр Рейжевский.

Вот Михалков молодой, вот старый, в очках, без них, в пиджаке и совсем голый, в виде Самсона, разрывающего пасть не льву, а крылатому коню Пегасу. А вместе с водой из фонтана разлетаются его многочисленные книги. Здесь же и ироничный стишок Михаила Светлова:

Михалков Лопе де Вега

Обогнал за полчаса:

Пишет вся его телега

Все четыре колеса...

А появился на свет Сергей Владимирович Михалков на Волхонке... Дом этот стоит по сей день, торцом выглядывая на Боровицкий холм. Здание построено в 1911 году по проекту архитектора И.И. Кондакова как доходный дом Михалковых, представителей знаменитой дворянской фамилии. Это не единственный дом на Волхонке, принадлежавший им когда-то. На протяжении XIX века в домах, владельцами которых были Михалковы, жили писатель П.И. Мельников-Печерский, артистка Малого театра Н.А. Никулина, автор проекта храма Христа Спасителя архитектор К.А. Тон. В 60-х годах XIX столетия в здешних владениях находились известный на всю Москву книжный магазин и публичная библиотека-читальня Ушакова.

Стоит сказать, что достижение довольно больших высот в советской элите выходцами из дворян, сохранение ими практически такого же положения, какое занимали их предки в царской России, факт не единичный, и пример Михалковых здесь не одинок. Вспоминается семья Образцовых: отец — дворянин, инженер-железнодорожник, ставший академиком, генералом, сын — народный артист СССР, сталинский лауреат. Или семья Абрикосовых — конфетных магнатов до 1917 года: после революции многие представители этой семьи сумели принести не меньшую пользу родине, среди них и известный хирург, и народные артисты, вахтанговцы, и академик, лауреат Нобелевской премии, получивший, правда, эту премию, уже будучи наполовину гражданином США. Список дворянских фамилий, пригодившихся советской власти, можно продолжать и дальше...

Обратимся, однако, к уроженцу Волхонки дворянину и Герою Соцтруда С.В. Михалкову: «Я, гражданин бывшего Советского Союза, бывший советский писатель Сергей Владимирович Михалков, родился в царской России, в городе Москве, 13 марта (28 февраля по старому стилю) 1913 года. Первые свои шаги сделал в доме 6 по улице Волхонке, что неподалеку от Кремля. В старом справочнике московских домовладельцев сказано: “Волхонка. Дом 6. Домовладелец Сергей Владимирович Михалков (брат моего деда). Строительная контора С.Маршак”. Странное предзнаменование, связавшее эти две фамилии спустя двадцать лет! Помню, как няня Груша водила меня гулять в Александровский сад, к храму Христа Спасителя...»

Добавим, что однажды няня не усмотрела и выпустила коляску с малышом из рук. Коляска покатилась с горы вместе с ребенком, оказавшимся на редкость везучим. Вероятно, Бог хранил его: некий бородатый мужик поймал коляску. Правда, после этого происшествия маленький Сережа стал немного заикаться. Но главное, что ребенок остался жив — это стало первым счастливым случаем в его судьбе. Уже через много лет Сталин в шутку скажет Михалкову: «А вы не заикайтесь. Вот я Молотову сказал, чтобы он не заикался, он и не заикается больше». Вероятно, Вячеслав Молотов боялся Сталина сильнее, нежели Михалков, потому заикание у поэта так и не прошло.

Род Михалковых ведет свое происхождение от «варяга» Михалко Ивановича, поехавшего в Московию из Литвы в начале XV века. Отцом будущего поэта был выпускник юридического факультета Московского университета Владимир Александрович Михалков, мать — представительница еще одного дворянского рода, Ольга Михайловна Глебова. Актер Петр Глебов, исполнитель роли Григория Мелехова в фильме Сергея Герасимова «Тихий Дон», приходился Сергею Михалкову двоюродным братом.

Михалковы жили на четвертом этаже, а другие квартиры сдавались внаем и приносили немалый доход. Здесь родились и два брата Михалкова. «Средний брат, Александр, был, как он выражался, “технарь”, окончил энергетический техникум и транспортный институт, увлекался краеведением, печатался в “Вечерке”, написал книжку об истории московского купечества, чье дело служило и после революции. Он участвовал в войне, умер в 82 года. Младший брат, Михаил, издал автобиографическую повесть “В лабиринтах смертельного риска”. Михаил побывал в немецком концлагере, откуда бежал, руководил партизанской группой, отмучился пять лет в Лефортовской тюрьме и в лагере под Рязанью. Оправдан, награжден орденом Славы за подвиги на войне. Через много лет после лагеря вышли сборники его стихов», — рассказывал Сергей Михалков.

Воспитывала братьев Михалковых уже другая няня, немка Эмма Ивановна. Благодаря ей братья стали не только свободно говорить по-немецки, но и читать в подлинниках Шиллера и Гёте. Русскому языку и Закону Божьему учил их сельский священник отец Борис.

В древнем дворянском роду Михалковых сыновей часто называли именами Сергей и Владимир. На иконе Спас Нерукотворный, находящейся в музее Рыбинска, есть надпись: «Сим образом благословил сына своего Сергей Владимирович Михалков 29 августа 1881 года. Этот образ принадлежал стольнику и постельничему Константину Михалкову — четвероюродному брату царя Михаила Федоровича Романова». Есть в музее и другая семейная икона, написанная в середине XVII века предком Сергея Владимировича Михалкова.

Учитывая многовековой «дворянский» стаж Михалковых, неудивительно, что крестным Сергея Владимировича стал генерал-губернатор Москвы Владимир Джунковский, назначенный незадолго до рождения своего крестника товарищем министра внутренних дел и командиром отдельного корпуса жандармов. В 1925 году, когда Михалкову было двенадцать лет, он побывал у крестного — тот жил на Беговой улице, д. 4. Джунковский и рекомендовал маленького поэта издателю детских книг Гавриле Фомичу Мириманову, между прочим, бывшему царскому полковнику, «маленькому щуплому старичку с козлиной бородкой, в толстовке». Как пишет сам Михалков, «старик уважительно принял меня в частном издательстве на Гоголевском бульваре, д. 7, дал три рубля. То был мой первый авторский гонорар. Оставленную для просмотра рукопись вернул». Издательство Мириманова в условиях НЭПа стало крупнейшим не только в столице, но и во всей Советской России. Свернули НЭП — кончилось и издательство, а следы Мириманова теряются где-то в 1930 году. А крестного Джунковского расстреляли в 1938-м.

Так совпало, что недалеко от Гоголевского бульвара (до 1924 года Пречистенского), на той же Волхонке, некогда жил и работал великий русский художник Василий Иванович Суриков, дочь которого вышла замуж за Петра Петровича Кончаловского — известного советского живописца. В свою очередь уже дочь Кончаловского — поэтесса и переводчица Наталья Петровна Кончаловская станет женой Сергея Владимировича Михалкова. Быть может, удачная женитьба была очередным счастливым случаем, какие не раз потом будут встречаться в судьбе поэта.

А что же с «родительским домом» Михалковых? Пережив более или менее благополучно советское время, он неожиданно оказался в центре архитектурного скандала в 90-х годах ХХ века. В 1999 году здание надстроили шестым этажом и двухъярусной мансардой, что вызвало справедливый гнев московской общественности. Оказывается, надстройка появилась без соответствующей проектно-разрешительной документации, в режиме самостроя. Подрядчика обвинили в нарушении режима охранной зоны Кремля, оштрафовали и предписали снести построенное.

В 1927 году семья Михалковых покидает Москву вместе с отцом, серьезно увлекшимся промышленным птицеводством, и едет в Пятигорск, где Сергей в 1930 году оканчивает школу. Из Пятигорска он шлет стихи в литературные журналы, получая одобрительные отзывы. В 1928 году его произведение впервые публикуют в одном из серьезных периодических изданий. В 1930-м, семнадцати лет, он уезжает в Москву, где живет его тетка. «Больше всего ты любишь писать стихи. Попробуй свои силы. Учись дальше. Попробуй вылечиться от заикания. Работай над собой. Может быть, со временем из тебя что-нибудь и выйдет. Но главное, чтобы из тебя вышел человек!» — напутствует его отец.

За три года Сергей Михалков будет не только осваивать литературную стезю, но и никак не связанные с ней профессии — разнорабочий на Москворецкой ткацко-отделочной фабрике, помощник топографа в геолого-разведочной экспедиции в Восточном Казахстане и в изыскательской партии Московского управления воздушных линий на Волге. Отец успехов сына не увидит — он умрет от туберкулеза в 1932 году. Не пройдет и заикание...

«С 1933 года, — вспоминал Сергей Михалков, — я стал более или менее часто печататься в столичной периодике. Опубликованная в “Огоньке” песня “Марш эскадрилий” была неожиданно перепечатана “Правдой”. К этому времени относится начало моей долголетней дружбы с такими выдающимися мастерами советской эстрады и театра, как Рина Зеленая и Игорь Ильинский. В их исполнении впервые зазвучали со сцены и по радио мои стихи для детей». Это сегодня можно самому прочитать свои стихи и выложить аудиозапись в Интернет, а тогда наибольшую популярность приносили авторам именно чтецы, с эстрады пропагандировавшие поэтическое творчество не только классиков литературы, но и современников. Ныне такой профессии — чтец — почти не осталось. Есть актеры, иногда выступающие с поэтическими программами, но таких чтецов, как Яков Смоленский, Всеволод Аксенов, Дмитрий Журавлев, уже нет. Так что выбор Екатерины Васильевны Зеленой (это не псевдоним!), известной уже в ту пору актрисы и чтеца, для Михалкова стал удачным. Она, если можно так выразиться, специализировалась на детском репертуаре.

А встреча с Риной Зеленой случилась на теннисном корте Водного стадиона «Динамо», том самом, куда сегодня можно доехать на метро, а тогда на автобусе или трамвае. Рина Зеленая вспоминает, что к ней подошел «очень длинный, очень молодой человек», протянувший ей тоненькую тетрадку со своими стихами. Заикаясь, без всякого смущения Михалков сказал: «Я хочу, чтобы вы со сцены читали мои стихи». Стихи ей пришлись по душе, как и сам автор: «Я повернулась к нему, увидела симпатичное молодое лицо, вылезающие из коротких рукавов старенького пиджака длинные руки». И стала Рина Зеленая читать стихи Михалкова на концертах — в рабочих клубах, в парках культуры и отдыха. Она читала, а автор часто сидел в зале, «слушал свои стихи, неустанно восторгался ими и отчасти немного — мной».

Частым гостем он стал и дома у Рины Зеленой: «По утрам раздавался телефонный звонок, и в трубке длилось молчание. “Это вы, Сережа? — спрашивала я. — Идите к нам”. Он приходил. Моя мама кормила его». Голод не тетка. «Каким я был в двадцать три года, — вспоминал Михалков, — когда только-только входил в писательскую среду? Бедным и беззаботным, ездил по Москве на велосипеде, гулял в сандалиях на босу ногу и без устали сочинял стихи». В том числе и о Москве. Например, о Зацепе, где в то время, вероятно, и жила Рина Зеленая. Не зря в стихотворении «А что у вас?», сочиненном как раз в 1935 году, Сергей Михалков пишет:

— Всех важней, — сказала Ната, —

Мама — вагоновожатый,

Потому что до Зацепы

Водит мама два прицепа.

Наевшись, они шли в театр, на очередную репетицию, «а друзья шептали: “Опять твой длинный сидит в зале!” <...> Если репетиций не было, мы ездили в пустых трамваях — мой любимый транспорт не в часы пик, — ходили по выставкам или просто помирали со смеху, рассказывая друг другу любые истории. А вечером, после спектаклей, шли в Жургаз. Михалков съедал шесть штук отбивных. Платила я: ведь я получала зарплату, а он еще нет. Мне казалось, что он всегда был голодный, потому что очень длинный и худой», — рассказывала Рина Зеленая в 1981 году.

Под словом «Жургаз» имелся в виду популярный в ту пору ресторан на Страстном бульваре, д. 11. В 30-е годы здание занимало Журнально-газетное объединение (а заодно и редакция журнала «Огонек»), а при нем работал ресторан Клуба театральных работников. Это заведение общественного питания послужило Михаилу Булгакову (наряду с рестораном в Доме Герцена на Тверском бульваре) основой для собирательного образа ресторана Дома Грибоедова. Поедание отбивных в Жургазе продолжалось больше года. Потом Рина Зеленая познакомила поэта в Колонном зале Дома Союзов с еще более популярным Игорем Ильинским, и «только я Михалкова и видела: с тех пор он писал для Ильинского».

И хотя Рина Зеленая хорошо читала стихи Сергея Михалкова со сцены, а ее мама вкусно готовила, женился он на Наталье Кончаловской в 1936 году. А в альбоме актрисы остался экспромт:

Отныне, Рина, я готова

Делить с тобою Михалкова.

На что неизвестный автор сочинил ироническое продолжение:

Я благодарен был бы бесконечно,

Когда б вы мне сумели разъяснить:

Его вы собираетесь делить

Продольно или поперечно?

Остроумно.

Новое место работы детского поэта располагалось по адресу Пушкинская площадь, д. 3. «Меня зачислили, — продолжает Сергей Михалков, — на внештатную работу в отдел писем редакции “Известий”. Здесь я впервые встретил ставшего на многие годы моим близким другом молодого, но уже популярного писателя и фельетониста, доброго, умного, талантливого Льва Кассиля. На всю жизнь останется для меня примером этот чудесный человек, один из зачинателей советской детской литературы. Он был вторым браком женат на дочери великого русского певца Леонида Собинова, Светлане, и в их доме всегда царила неповторимая атмосфера счастья, любви и творчества. Лева Кассиль вел семинары молодых писателей, и многие литераторы должны быть ему благодарны за бесценные советы и помощь». Дружили Кассиль с Михалковым и в более поздние годы. Жил Лев Абрамович в проезде Художественного театра, в д. 5/7, с 1947 по 1970 год.

Там же, на Страстном бульваре, Сергей Михалков занимается в литературном объединении при журнале «Огонек». В 1935–1937 годах учится в Литературном институте. А в 1935 году в журнале «Пионер» впервые опубликована поэма «Дядя Степа», уже в следующем году включенная в первый сборник его стихов. В 1936 году выходит и самостоятельное издание, снискавшее огромную популярность у читателей, и маленьких, и больших. А в 1939 году главный герой поэмы получит мультипликационное воплощение. В дальнейшем появятся продолжения — «Дядя Степа — милиционер» (1954) и «Дядя Степа и Егор» (1968). Самого автора также не раз будут сравнивать с его героем, называя дядей Степой. В 1937 году Сергея Михалкова принимают в члены Союза советских писателей, ему нет еще и двадцати пяти лет. Он становится заметной фигурой — молодой, да ранний. Стихи из него сыплются будто из рога изобилия. И ведь хорошо запоминались — с этим не поспоришь...

Талантливой молодежи в СССР всячески старались помогать — и это правда. Начинающих поэтов искали повсюду: в заводских многотиражках, в самодеятельных литобъединениях. Но одной молодости, чтобы улучшить жилищные условия, мало. Требуется еще и везение. В июне 1936 года Сергей Михалков вновь вытянул счастливый билет, когда газета «Известия» напечатала его стихотворение «Светлана», посвященное студентке Литинститута — «высокой, статной девушке с большой русой косой за плечами», как описывает ее сам автор, встретивший однажды предмет своей страсти в Центральном доме литераторов на улице Воровского (ныне Поварской): «“Хочешь, я посвящу тебе стихи и опубликую их завтра в «Известиях»”? — обратился я к ней, зная заранее, что стихи мои уже стоят на полосе очередного номера газеты... Я поспешил в редакцию, успел заменить название стихотворения и вставил имя девушки в текст стихов. Наутро в “Известиях” вместо “Колыбельной” появилось мое стихотворение “Светлана”». Находчиво.

Кто бы мог предполагать, что в этот день товарищ Сталин будет особо пристально читать газету? Возможно, что поэтические строки заставили вождя прослезиться — ведь у него тоже была Светлана — «Сетанка», любимая дочка, рано оставшаяся без матери. Михалкова пригласили в ЦК ВКП(б) на Старой площади, сообщив, что стихи понравились вождю: «Товарищ Сталин поинтересовался условиями вашей жизни. Не надо ли чем помочь?» Странно, что Иосиф Виссарионович сам не позвонил — он ведь любил поболтать с писателями, то Булгакову позвонит, то Пастернаку... Итак, чем помочь советскому человеку? Странный вопрос. При всех вождях помощь требовалась с жильем.

Так Сергея Михалкова и привела судьба (а точнее, неуступчивая студентка Светлана) на улицу Фурманова, д. 3, где стоял один из первых писательских кооперативов Москвы. Здесь под одной крышей поместились Булгаков, Мандельштам, Ильф, Габрилович. Последний делил с Булгаковым балкон. Однажды он вышел подышать воздухом и увидел на балконе Булгакова. На вопрос, чем Михаил Афанасьевич в настоящий момент занят, тот ответил: «Да так, пишу кое-что». Это был конец 30-х годов, когда в этом доме создавался роман «Мастер и Маргарита». Сегодня нет уже ни улицы Фурманова, ни самого дома, а есть Нащокинский переулок.

Предвижу вопрос: а что написал Булгаков о Михалкове? Учитывая, что Булгаковы жили внизу, а Михалковы над ними, наверное, нелицеприятность какую-нибудь. А как же иначе — писателю вечно мешают соседи сверху, топающие и галдящие (иногда, правда, шум от соседей вызывает прилив вдохновения, как это случилось с рассказом Чехова «Свадьба»). Но нет! 25 декабря 1938 года Елена Сергеевна Булгакова отметила: «Миша пошел наверх к Михалковым, с которыми у нас на почве шума из их квартиры (вследствие чудовищной нашей стройки) началось знакомство. Они оказались очень приятными людьми. Он — остроумен, наблюдателен, по-видимому, талантлив, прекрасный рассказчик, чему, как это ни странно, помогает то, что он заикается. Она — очень живой, горячий человек, хороший человек». Наталья Петровна Кончаловская была настолько обаятельным человеком, что вот о ней-то как раз остались исключительно положительные отзывы.

Обе семьи друг другу понравились. Общение стало нередким и перешло в дружбу домами. «Вчера к нам пришли Михалковы. Засиделись поздно» (27 декабря 1938 года). А 1 января 1939 года молодой сосед сверху пришел поздравить автора «Мастера и Маргариты» с Новым годом. Следующая заслужившая внимания встреча произошла 22 марта 1939 года в Центральном доме литераторов: «Прелестно ужинали — икра, свежие огурцы, рябчики, — а главное, очень весело... Потом встретили Михалковых и с ними и с Эль-Регистаном пили кофе. Эль-Регистан рассказывал интересные случаи из своих журналистских впечатлений, а Михалков говорил, как всегда, очень смешные и остроумные вещи. Миша смеялся... до слез». Смешить до слез он умел, даже Сталина однажды рассмешил. «В определенных трагикомических обстоятельствах я так умел обыграть свое заикание», — признавался поэт. А вылечиться от заикания так и не удалось, несмотря на обращения к врачам...

«Партия Сталина — совесть моя», «Слава партии родной!», «С нами ленинский ЦК!» — эти строчки также сочинены Сергеем Михалковым. А вот его тесть и изумительный художник Петр Кончаловский (учившийся когда-то в Париже, член объединений «Бубновый валет» и «Мир искусства») старался подальше держаться от советской власти, так сказать, соблюдать нейтралитет. И когда его просили написать портрет Сталина, он находчиво отвечал, что по фотографиям работать не привык. Зато Всеволода Мейерхольда Кончаловский изобразил с удовольствием, создав его знаменитый «лежачий» портрет с собачкой за год до ареста режиссера, в 1938 году. Ныне «знатоки» утверждают, что живописец словно предчувствовал гибель Мейерхольда, вложив в его образ весь кошмар сталинской эпохи.

Ну, не знаю, обладал ли Петр Петрович даром ясновидца, но то, что взять и посадить могли тогда любого, — это было понятно даже ежу, коих немало водилось в калужском имении Кончаловских Бугры.

«Творческая непринужденность, насыщенная искусством атмосфера дома Кончаловских, где частыми гостями бывали композитор С.Прокофьев, пианист В.Софроницкий, писатели А.Толстой, Вс. Иванов, Илья Эренбург, скульптор С.Коненков, артисты Иван Москвин, Борис Ливанов и многие другие выдающиеся современники, во многом способствовали творческому развитию Натальи, да и меня, вращающегося в этом обществе», — вспоминал Сергей Михалков. Вращение в кругу лучших представителей творческой интеллигенции происходило в мастерской Кончаловского на Большой Садовой улице, в д. 10, да-да, в том самом доме с «нехорошей квартирой» Булгакова! Но как тесен мир! А когда в 1937 году семье художника дали квартиру на Конюшковской улице, близ зоопарка, общение переместилось туда. В 1943 году Петр Петрович написал интересный портрет своего зятя — в военной форме, с сыном Андреем.

С середины 30-х годов Сергей Михалков стал своим человеком не только в семье Кончаловских, но и в издательстве «Детская литература», крупнейшем в СССР, выпускавшем миллионы книг для детишек. У некоторых дома до сих пор бережно хранятся книги с маркой «Детгиз» на обложке. А находилось издательство в Малом Черкасском переулке, д. 1. «Здесь я свел знакомство и завязал дружбу с неуемным и легендарным, самым юным командиром полка времен Гражданской войны — Аркадием Гайдаром. Здесь в коридоре издательства я впервые был представлен тогда уже популярной детской писательнице Агнии Барто и почтительно пожал руку познавшему тайны природы волшебнику слова Михаилу Пришвину», — пишет Михалков.

А что сам «волшебник слова»? 3 февраля 1939 года Михаил Пришвин записал в дневнике: «Собрание деятелей “Детиздата”. Маршак счастлив. Чуковский, как получивший “ордер” степенью ниже Маршака, заболел. Торжествующий Михалков». О чем это Михаил Михайлович? О развернувшейся среди советских писателей гонке за орденами. Самуил Маршак и Сергей Михалков за произведения для детей удостоились орденов Ленина, а Корней Чуковский — всего лишь Трудового Красного Знамени. Михалкову еще и тридцати не было, а точнее, всего двадцать пять лет. Было отчего торжествовать: орден Ленина считался в СССР наивысшим; чтобы получить столь весомую награду, да еще в столь молодом возрасте, нужно было обладать какими-то невероятными способностями. Или фантастическим везением, потому Пришвин так часто и употребляет по отношению к Михалкову слово «счастье». Например, 8 марта 1944 года Пришвин пишет: «Сравнивая с другими свое положение в Советском Союзе, я должен признать себя счастливым больше всех (даже и Михалкова)». Да, вот уж счастье привалило, как говорят в народе.

В 1941 году баловня судьбы нашла еще одна награда — Сталинская премия второй степени за стихи для детей. Это было первое присуждение именных премий отца народов, потому и значение его не сравнимо с последующими, когда спустя десять лет было не сосчитать и четырех-, и даже пятикратных лауреатов — так их было много. А 22 мая 1941 года Сергей Михалков был приглашен в Кремль, на прием по случаю вручения Сталинских премий. «По окончании приема ко мне подошел человек в штатском и предложил последовать за ним, — вспоминает Михалков. — Мы прошли через Георгиевский зал и очутились в небольшой гостиной. Здесь уже находились писатели А.Корнейчук, Н.Вирта, кинорежиссер Г.Александров с Любовью Орловой. Помнится, был еще С.Герасимов с Тамарой Макаровой. Нас принимал Сталин». Вождь предложил всем вместе посмотреть кинокартину «Если завтра война».

А после киносеанса состоялась краткая беседа: «Я в разговор не вступал. Впервые видел я Сталина так близко, что мог дотронуться до него рукой. Этого было для меня достаточно. Тем временем Жданов сел за рояль. Начались танцы. Воспользовавшись паузой, Сталин подошел к роялю и сказал что-то Жданову. Тот улыбнулся и заиграл частушечную мелодию. Сталин вполголоса, но так, что я его хорошо слышал, пропел несколько нецензурных русских частушек».

Спустя месяц началась Великая Отечественная война, и многие московские писатели надели гимнастерки, отныне их адресом станет номер полевой почты...

Окончание следует.