Этнизация исторического знания

Общей тенденцией, характерной для постсоветского исторического знания, является его резкая радикализация. Переписанная «новая» история в национальных республиках приобрела ярко выраженную этническую окраску, в связи с чем мы говорим об этнизации исторического знания, о сложившемся в 90-е годы его специфическом ракурсе —этническом историзме, формирующем историческое сознание у граждан постсоветских государств, что имеет далеко идущие социальные и политические последствия. Рассматриваемое постсоветское историческое знание выполняет сервильные функции: оно обслуживает интересы новых властных элит и по-своему понимаемые национальные цели.

Характерной особенностью государств, появившихся на месте разрушенного Советского Союза, является написание ими «новой» истории, а точнее, «новых» историй, «своих», отдельных для каждого государства. Эти истории в большинстве случаев утрачивают общие черты. Они пересматривают века совместного проживания, по-иному расставляют акценты. Новая идентичность строится на отрицании общей советской идентичности, общих завоеваний, горестей и побед.

Классовые, социальные, политические факторы, действующие в истории, отошли на задний план. На первый план вышли факторы этнические. Стало считаться, что только «национальный» историк может создать реальную историю своей страны. При этом «национальный» трактуется как «этнически свой».

«Новая» история призвана сплотить нацию и укрепить государство. Ничто не сплачивает нацию лучше, чем наличие общего врага. Поскольку новые государства получили независимость так просто, буднично, без борьбы, без чьего-либо сопротивления, как вообще никогда не бывало в истории, потребовались мифы о том, что они вырвали свободу у притеснявшей их России и русских, что их собственная история, преодолевающая «окраинный синдром», знатнее и древнее, чем это считалось ранее. Историческое знание выполняетсервильные функции: оно обслуживает интересы новых властных элит и по-своему понимаемые национальные цели.

При всей неоднородности и противоречивости в историческом знании в новых независимых государствах можно выделить устойчивые тенденции и характерные особенности.

Первая, и главная, особенность— его этническое основание.

Вторая особенность: антироссийская направленность, поиск образа врага.

Третья особенность: пересмотр галереи великих личностей и памятных дат.

Четвертая особенность: героизация собственного прошлого, удревнение своей истории и поиск корней среди древних цивилизаций.

Отмеченные особенности можно проиллюстрировать конкретными примерами, характеризующими историческое знание в отдельных государствах.

Украина

Наибольшей радикализации историческое знание подверглось на Украине. В середине 90-х в учебной литературе четко сформировалось идеологическое обоснование этнозащитного механизма как основы, на которой строится украинская государственность. Это идеологическое обоснование включает представление о существовании якобы многовековой традиции развития украинской государственности, начиная с Киевской Руси. Весь исторический процесс рассматривается с позиций борьбы за государственность в терминах «потеря — обретение». В этом контексте провозглашение независимости Украины в 1991 году трактуется как главный итог и главная цель, к которой украинский народ шел почти тысячу лет.

Специфика построения исторического знания, формируемого украинской учебной литературой, — в отталкивании от российской истории и в ее тотальном отрицании. И это вполне понятно, так как сформировать отдельную украинскую историю можно, только насильственно отодрав ее от российской, искусственно разделяя то, что было нераздельным. Сопротивляться мощному культурному влиянию России, а также исправить «психологические комплексы» украинцев возможно, только отрицая оптом все, что исходит от России.

Крайняя степень негативизма характерна для оценок влияния русского языка и русской культуры. В учебниках во второй половине 90-х годов появились специальные разделы под названием «Русификация». Характерно название вопроса из экзаменационного билета по истории Украины: «Русификаторское наступление тоталитарной державы на духовность украинского народа в 70-х — начале 80-х годов». Такие же формулировки присутствуют и в методических пособиях для выпускников школ. Характерно, что если прежде термин «русификация» в историческом знании на Украине использовался только применительно к политике царского правительства, то в новых, постперестроечных учебниках этот термин непосредственно характеризует советскую национальную, языковую и культурную политику. Для большего эмоционального воздействия на школьников в учебники перекочевал публицистический термин «духовный Чернобыль».

Советская Украина в учебниках приобретает образ колонии. Украинский советский партийный аппарат трактуется как колониальная администрация, обслуживающая интересы оккупационного режима и московских верхов. Проводится мысль о том, что прогрессивное развитие Украины и украинцев происходило не благодаря, а в значительной степени вопреки русско-советскому влиянию, что украинским ученым и писателям, в своих произведениях сохранявшим яркий национальный колорит, приходилось творить в крайне неблагоприятных условиях.

Характерной чертой современного исторического знания на Украине стала тенденция подмены понятий классовых, социальных, политических — на этнические. Обвиняются не политические режимы — тоталитаризм, коммунизм, — а «русские», якобы несущие ответственность и за «духовный Чернобыль», и даже за неблагоприятную демографическую ситуацию на Украине⁹.

Т.Гузенкова приводит мнения некоторых украинских ученых о том, что новая концепция истории Украины уже создана. Ее главные составляющие: Киевская Русь есть государство украинского народа; освободительная война и народная революция середины ХVII века создали Казацкую державу; национально-освободительное движение привело к украинской революции 1917–1920 годов и к возникновению государства Украинская Народная Республика (УНР); Октябрьская революция 1917 года трактуется как большевистский переворот, а события 1917–1920 годов не как гражданская война, а как военно-большевистская экспансия в Украину.

Если государственность Украины восходит к временам Киевской Руси, то современные украинцы, как ее «последователи и потомки», имеют право, опирающееся на тысячелетнюю традицию, на «свое» независимое государство. Далее логика такова: если Киевская Русь — украинское государство, то это позволяет опровергнуть мнение о себе как о «негосударственной» нации и избавиться от комплекса «младшего брата», поскольку в их интерпретации «младшие» уже не они, а русские.

Конечно, многие профессиональные историки не разделяют таких политизированных трактовок ранней украинской истории и этногенеза украинцев, но показательно, что единственная на Украине газета, посвященная исторической тематике, — «Iсторiя Украiни», редколлегия которой состоит из ученых Института истории Украины, публикует подобные радикальные версии под рубрикой «В помощь учителям истории».

«Новое» историческое знание на Украине не едино, приведенные трактовки вызывают там общественные дискуссии, инициированные чаще не учеными, а политиками. Так, в 1996 году двое народных депутатов Украины (историки по образованию) направили официальный депутатский запрос о необходимости изъятия учебников для 10–11-х классов, созданных украинскими учеными Ф.Турченко, П.Панченко, С.Тимченко, поскольку в этих учебниках содержатся «целенаправленная ложь, искажение исторических фактов, фальсификация прошлого Украины».

Составной частью переосмысления истории стала героизация прошлого Украины. Статус «выдающихся национальных деятелей» присвоен князьям Киевской Руси, украинским гетманам И.Мазепе, П.Орлику, а также украинским политическим деятелям ХХ века М.Грушевскому, В.Винниченко, С.Петлюре, С.Бандере. В 1995 году учреждены награды современной Украины — орден Богдана Хмельницкого и орден Ярослава Мудрого (!).

Деяния каждого из названных лиц стараниями энергичных украинских историков получили новую трактовку. Так, антипольская освободительная война под руководством Б.Хмельницкого имела целью не воссоединение Украины с Россией, а, оказывается, создание собственного национального государства. Само название «освободительная война украинского народа» заменено в текстах на «украинскую национальную революцию 1648–1676 годов».

Учебники истории объясняют детям, что Украинская повстанческая армия под руководством Степана Бандеры к 1943 году «освободила от немцев большинство городов Украины», что «включение Крымского полуострова в состав Украины было попыткой переложить на ее плечи моральную ответственность за выселение татарского населения и вынудить взять на себя ответственность за восстановление хозяйственной и культурной жизни полуострова». Это цитата из учебника истории для пятого класса, рекомендованного Министерством образования Украины.

В этом же учебнике сообщается, что голодомор 1932–1933 годов был организован Москвой специально — чтобы «подавить волю украинцев к независимости». О том, что тогда же страшный голод разразился и в Поволжье, и в Казахстане, — ни слова. С этой оценкой многие украинские историки согласны. Они даже «предполагают», что голод в Поволжье и Казахстане преследовал те же цели. Уже несколько лет ющенковские эмиссары обращались в ООН с просьбой о признании голодомора 1932–1933 годов геноцидом украинского народа. Но эта международная организация пока признала голод 30-х годов «трагедией Украины и других республик бывшего СССР». Такая редакция явно не устраивала прежнее украинское руководство, под давлением которого в стране законодательно ввели санкции за публичное отрицание голодомора. Зато откликнулся парламент Литвы и в 2005 году принял желаемую резолюцию о «голодоморе на Украине», где сказано, что «сталинский тоталитарный режим проводил сознательный тщательно спланированный геноцид народа Украины». Пропагандистская работа ведется и в старой Европе: в октябре 2007 года во Французской национальной ассамблее зарегистрирован законопроект о признании голодомора 1932–1933 годов геноцидом украинского народа.

Профессиональные историки Укра­ины в 90-е годы оказались вовлеченными в крайне политизированный процесс «поиска корней». Этот далекий от научного поиск проходил в ожесточенной борьбе с «хранителями советских традиций». Появилась масса резонансных публикаций, призванных стимулировать интерес широких масс к собственному прошлому, не важно, придуманному или реальному. Солидные журналы и газеты начали публиковать рассказы о так называемых «украх», которые несколько тысяч лет назад дали название Украине; о том, что трипольские племена, жившие на территории Украины в период неолита, создали первую в Европе письменность, которую потом использовали финикийцы. Дело дошло до публикации журналом «Вiсник НАН Украiни» (НАН — Национальная академия наук) книги Ю.Канигина «Путь ариев», автор которой — доктор экономических наук — вполне серьезно утверждал, что украинцы являются прямыми потомками индоевропейских ариев, которые обладали «духовным совершенством…» и прочими достоинствами.

Таким образом, дискурс этнического историзма стал главенствовать в современном историческом знании Украины, поскольку именно он соответствует политическому заказу высшего руководства страны профессиональным историкам. В исторической науке создается новая историческая мифология, включающая представления о том, что украинцы — очень древний этнос, что украинская нация существовала еще в эпоху Киевской Руси, что национальная государственность была уже в середине ХVII века и т. д. Историческое знание, заполненное новыми историческими мифами, конструируется по новым конъюнктурным лекалам.

Сами украинские историки, анализируя изменения, происходящие в историческом знании в их республике, подтверждают его сервильную функцию. Они полагают, что «в условиях ухудшающегося экономического положения, политической нестабильности и социальной незащищенности этнический историзм помогает интеллигенции и значительному числу украинцев самоопределиться и сориентироваться в быстро меняющихся жизненных реалиях».

В целом можно говорить о том, что к концу 90-х годов в украинском историческом знании произошли концептуальные трансформации, содержанием которых стали радикальный украинский национализм, доминирование идеи самостоятельной украинской государственности и отвержение прежнего интеллектуального багажа.

Казахстан

Особенностью историографии пост-советских государств является установка, что только «национальный» историк может создать реальную историю своей страны. При этом «национальный» трактуется как «этнически свой». История Казахстана до недавнего времени писалась «не казахами». Читаем: «Все письменные источники по истории древнего и средневекового Казахстана — это взгляд людей, почти всегда не принадлежащих к этим народам… Это не дает возможности сравнить… события с восприятием непосредственных участников или лиц, полностью разделявших те культурно-бытовые ценности либо ведущих тот образ жизни, который вели кочевники».

Несмотря на то что вклад российской востоковедческой школы в создание истории Казахстана признается как исключительный (это труды Н.А. Аристова, Б.Бартольда, В.В. Вельяминова-Зернова, С.П. Владимирцева, Н.Красовского, А.И. Левшина, А.Ф. Рязанова и др.), их трактовки носят «экстраспективный» характер. В общественном мнении бытует убеждение, что «настоящая» история казахов раскрыта не до конца либо она имеет не всегда правильную трактовку.

Как пишет казахский исследователь, сегодня «эмоциональное начало в освещении конкретных исторических событий преобладает над основами научного поиска. С распадом СССР начался процесс формирования «своей», независимой истории. Он был замешан на преодолении некоего «комплекса» кочевничества, осознания того, что в прошлом мы были какими-то не такими, как все. Уникальность кочевничества в массовом сознании порой ассоциировалась с «варварством», «отсталостью». И нам во что бы то ни стало надо было доказать, что мы не такие, что у нас вполне респектабельное прошлое, насыщенное проявлениями массового гуманизма». «Доказательством» активно занялись представители всех социальных и гуманитарных наук: в середине 90-х годов в Казахстане распространенной темой диссертационных работ была история кочевничества, трактуемая не иначе как история «номадической цивилизации».

Историческое знание в современном Казахстане представляет собой достаточно пеструю палитру: от мифологем, в которых обосновывается, что саки являются прямыми предками казахов и что Чингисхан был именно казахом (К.Данияров), — до сохраняющейся «старой» советской профессиональной исторической школы. Столь же неоднозначно и массовое историческое сознание, отражающее неоднородность современного казахстанского общества. Исследователь пишет, что «отношение казахского коренного населения к истории Российской империи варьируется от резко отрицательного… до полного безразличия». (Примечательна авторская шкала оценок: не от отрицательного к положительному, а от отрицательного к безразличному.) «Русскоязычная часть населения в большей степени идентифицирует себя с общероссийской историей». Советский период также оценивается по-разному. Для казахов «эти годы наполнены страданиями и жертвами и одновременно связаны со сменой культурно-хозяйственного уклада, обретением пусть мнимой, но государственности». Для казахстанских русских «это период не только массовых репрессий и господства командно-административной системы, но и период, когда они принадлежали к так называемой титульной нации, когда у них не возникало проблем с языком, а было ощущение национального комфорта». Мы не комментируем оценки цитируемого автора, которые не всегда отличаются корректностью, нам важно показать, как сегодня оценивают ситуацию сами казахстанские историки.

Галерея великих исторических личностей в Казахстане также претерпела изменения. Она пополнилась именами казахских ханов, баев, деятелей партии «Алаш», представителями репрессированной казахской интеллигенции. Антигероями стали атаман Ермак, советские партийные деятели Ф.Голощекин и Г.Колбин. Единственное, что не подверглось ревизии, это отношение к Великой Отечественной войне, и в этой связи сохранение Дня Победы в числе государственных праздников, что, как мы знаем, характерно не для всех постсоветских государств.

Подобно украинским историкам, казахские вбрасывают в массовое сознание мифологемы о том, что якобы в сталинский период целенаправленно истреблялась только казахская национальная интеллигенция, что голод 1932–1933 годов был «специально» организован с целью полного уничтожения казахского этноса. Собственный сюжет — целинный — также трактуется негативно: освоение целинных и залежных земель якобы не дало никаких значимых экономических выгод, но привело к полному выветриванию плодородной почвы на обширных территориях и что центр намеренно проводил политику сохранения экономической отсталости Казахстана, развивая только сырьевые и добывающие отрасли экономики.

Общей чертой для постсоветских государств является также то, что официальная власть активно влияет на развитие исторической науки, считая ее одной из главных составляющих идеологического воздействия на население. Как пишет казахский исследователь, с точки зрения правителей, «история представляет собой все­таки в большей степени некий прикладной инструмент, нежели независимую отрасль знания». Но поскольку изменились задачи, стоящие перед властью, то и в историческом знании стали преобладать новые категории: вместо классовой борьбы и пролетарского интернационализма — национальная независимость, государственность, национальные интересы; вместо формации — «номадическая цивилизация» и т. д. И хотя президент Н.А. Назарбаев еще в начале 90-х годов провозгласил принцип «центризма» как исторической позиции, призвал «хранить память, крепить согласие» для сохранения единства неоднородного казахстанского общества, — в официальной историографии и в массовом историческом сознании «центризм» достигается пока с трудом.

Грузия

Историческое знание в современной Грузии включает широко распространенные в массовом сознании представления о древних традициях национальной государственности, восходящей к эпохе эллинизма. Древнегреческий мифологический цикл о путешествии аргонавтов по Эвксинскому понту в Колхиду, о золотом руне и волшебнице Медее, как пишется, «по всеобщему убеждению», отражает реальные эпизоды взаимодействия предков грузин с греками, а Колхидское царство Айэта представляет собой первое национальное грузинское государство. Вероятно, что с этого царства грузины ведут отсчет своей государственности. Об этом свидетельствует то, что уже на официально-государственном уровне в 2000 году отмечался 3000-летний (!) юбилей грузинской государственности. «Дата была установлена на основании “научного консенсуса”, к которому пришли виднейшие грузинские историки, посчитавшие, что названная дата вполне соответствует историческим реалиям». Подобного рода датировки являются скорее не историческими, а политическими. Совершенно очевидно, что профессиональные грузинские историки, «освящавшие своим авторитетом решение юбилейной комиссии под председательством Э.Шеварднадзе, действовали в соответствии с ярко обозначившимися общественными ожиданиями». «История должна соответствовать текущему моменту» — таков ключевой тезис, характеризующий подход к интерпретации истории в современной Грузии.

Историческая оценка российско-грузинских отношений в различные периоды дается скорее как негативная. Тезис о том, что присоединение к России спасло Грузию от неминуемой гибели, от поглощения Османской империей и Сефевидским Ираном, сегодня оспаривается. Пишется, что «двухсотлетнее господство России» «отодвинуло Грузию назад на пути мировой политики». Грузинский историк Д.Стуруа пишет, что «все, чем гордится сегодня цивилизованная Грузия, было, во-первых, задолго до Романовых, а затем уже — только после них».

Наиболее резкие оценки относятся к советскому периоду. (При этом неприятие тоталитарного советского правления сочетается с исключительным «приятием» одного из его лидеров — И.В. Сталина.) Советский период характеризуется в таких терминах, как «исторический провал», как время, нанесшее «непоправимый урон» этнополитическому и этнокультурному развитию страны. Официальная Грузия по решению гамсахурдиевского Верховного Совета исключила из перечня государственных праздников не только 7 Ноября, но и 9 Мая. День Победы не удалось «реабилитировать» и в последующих Верховных Советах. Парламентарии аргументировали свою позицию тем, что, по их мнению, грузины — бойцы Советской армии боролись за какую-то другую страну и за интересы другого строя.

Антироссийская и антирусская риторика современной официальной истории сочетается с возвеличиванием национального культурно-исторического опыта и подчеркиванием его «мирового значения». Утверждается, что «начавшееся вхождение Грузии в лоно международной политики» в качестве самостоятельного субъекта основано на том вкладе, который внесла страна «в сокровищницу общечеловеческой культуры». При этом исторические и культурные достижения России оцениваются как гораздо менее значимые, на фоне которых виден «очевидный приоритет» Грузии и грузин «как страны и народа с более древними традициями государственности», с укорененностью христианства, «более богатой портретной галереей деятелей национальной истории и культуры, более яркой и выразительной этно­культурой».

В учебниках «История Грузии» (10-й, 11-й классы) Россия представлена в качестве империи, проводившей захватническую политику в отношении своего соседа. Оценка действий России в разные периоды грузинской истории практически не меняется. В школьном пособии, изданном в 2003 году, делается простой вывод: «России, как и любой другой стране, стремящейся к захвату земель, не нужна была единая и сильная Грузия». Далее рассказывается о том, как в течение XVIII–ХIX веков Россия подчиняла себе отдельные царства и княжества на территории Грузии, устанавливая военно-оккупационный режим. Авторы пишут о российской колониальной политике, вследствие которой Грузия потеряла свою государственность. Представители царского дома Багратиони преследовались, автокефалия Грузинской православной церкви была ликвидирована, проводилась демографическая и социальная экспансия. На территорию Грузии были намеренно переселены представители других национальностей. «Руководители российской колониальной политики хорошо понимали, что представители других национальностей, проживающие в Грузии, всегда будут опорой России», — заключают историки.

Аналогично оцениваются действия России и в период новейшей истории Грузии. В учебнике для старшеклассников цитируется текст «Акта государственной независимости Грузии», который был принят 9 апреля 1991 года. В нем, в частности, говорится о том, что «в 1921 году Советская Россия грубо нарушила грузино-российский мирный договор 1920 года и путем вооруженной агрессии совершила оккупацию признанного ею же грузинского государства, за чем последовала его фактическая аннексия». В акте сказано также, что «весь период нахождения Грузии в составе СССР был отмечен кровавым террором и репрессиями... Пишется, что скрытая война против Грузии продолжается и сейчас. Ее цель — остановить движение Грузии к свободе и демократии...»

История, трактуемая в соответствии «с текущим моментом», питает современную официальную грузинскую идеологию, использующую для обоснования избранного руководством страны западного вектора развития антисоветизм и явную русофобию. Все это меняет профессиональное историческое знание, ведя его по пути десциентизации.

Армения

Практически полное отсутствие русофобии и россиефобии является отличительной особенностью сегодняшнего состояния исторического знания в Армении. Пожалуй, еще только в Белоруссии мы встречаем эту же редкую особенность.

Среди тем, преобладающих в армянском историческом знании, — четыре основные: древность и исключительность армянской истории и культуры, первородство армянского христианства, геноцид армян 1915–1922 годов и, конечно, карабахский конфликт.

Осознание армянами своей культурной миссии восходит к церковной историографии Средних веков, создавшей образ христианского народа во враждебном окружении. «Избранность» и «исключительность» армянского народа подпитываются осознанием того, что Армения очень рано приняла христианство — в 301 году н. э., но уже в V веке, после Халкедонского собора, догматика Армянской апостольской церкви разошлась с догматикой почти всех других существовавших в то время христианских конфессий. Это породило устойчивый исторический миф, гиперболизирующий образ и место армянской культуры и армян «как единственного цивилизованного народа, окруженного дикарями».

Историческое знание привлечено также к решению политических проблем — в частности, к обоснованию права Армении на Карабах. Доказательство автохтонности армян на спорной территории, в котором участвует академическое сообщество ученых, является подтверждением права на территорию. Эти же мотивы нашли отражение и в учебной литературе. В учебниках истории акценты перенесены от «комплекса геноцида» на формирование прочного сознания автохтонности, величия армянской истории и культуры, что способствует нормализации общественного сознания.

Белоруссия

В Белоруссии есть некоторое число историков, для которых характерно негативное прочтение истории рос­сийско-белорусских отношений, что, кстати, свидетельствует о наличии свободы слова в стране. Присутствуют темы критики «москвоцентричной истории», встречается попытка «удревнить» историю белорусской государственности и начать ее с Полоцкого княжества как якобы самостоятельного и независимого от Киевской Руси государства. Но это лишь единичные публикации. В отличие от других государств, здесь это не тенденция.

Белорусские учебники по истории, как правило, дают сбалансированную оценку российско-белорусских отношений. Исключительно уважительное отношение сохраняется к совместной борьбе белорусов и русских (а чаще — всего советского народа) в годы Великой Отечественной войны. В отличие от многих других постсоветских государств, в Белоруссии нет никакой войны с памятниками и могилами. В отношении советской эпохи преобладают взвешенные оценки, с признанием для Белоруссии существенных приобретений, в том числе территориальных.

За древнерусским государством — Киевской Русью — признается ведущая роль в этногенезе белорусского этноса и его культурно-исторического развития. Несмотря на длительное влияние польского и литовского факторов, в историческом знании страны, насколько можно судить по литературе, сохраняется идея славянского единства при высокой степени этнической толерантности.

В целом лицо современного исторического знания в Белоруссии определяет умеренность критического настроя, компромиссность в оценках проблемных ситуаций и самодостаточность белорусского этнического самосознания, не нуждающаяся для самоутверждения в поиске врага.

Молдавия

В Молдавии сегодня изучают не собственную историю, а историю румын. Общих постулатов несколько: все, что связано с Румынией и румынами, идеализируется, с Россией же — негативизируется. Все трактуется в соответствии с этой примитивной схемой. Например, маршал Антонеску, которого Гитлер лично благодарил за радикальное решение еврейского вопроса, оказывается большим либералом и демократом. Вторая мировая война препарируется соответствующим образом. Так, в учебнике «История румын. Новейшее время» сказано, что молдаване из Транснистрии (так называют Приднестровье в Кишиневе) подвергались «гнету русских». Румыния оказалась в одной связке с Гитлером, «находясь между двумя империями, лишившись поддержки западных стран. Таким образом, она становилась возможным объектом нападения как со стороны СССР, так и со стороны других соседних стран, территориальной целостности стала угрожать реальная опасность».

Латвия

Со времени восстановления независимости Латвии было издано несколько учебников по истории, и тема взаимоотношений Латвии и России не могла не быть отражена в этих книгах. Согласно программе, утвержденной Министерством образования и науки Латвии, Россия рассматривается лишь в контексте мировой истории и «очень фрагментарно». При описании времени, предшествующего Второй мировой войне, акцент в учебниках делается не на Мюнхенских соглашениях, а на пакте Молотова — Риббентропа. Помимо нового школьного учебника истории, в прибалтийской республике вышла «История Латвии. XX век». Несмотря на то что эта книга предназначена «для широкого круга читателей» и не является обязательной для изучения в школах, многие учителя, особенно в школах с латышским языком обучения, проводят уроки на ее основе. Издание сразу же заслужило скандальную славу ввиду неоднозначности своего содержания. Период с 1940 по 1991 год называется в книге «оккупационным», а легионеры СС объявлены «борцами за свободу своей страны».

Эстония

Эстонский учебник истории для начальной школы о событиях 1939–1940 годов рассказывает так: «17 июня 1940 года в Эстонию прибыло более ста тысяч красноармейцев. Народ глядел на марширующие войска молча. У многих в глазах стояли слезы. Не оставалось никаких сомнений: Эстония оккупирована чужеземной армией». Пятиклассникам в Эстонии говорят и о «принудительном договоре о советских военных базах», и об ультиматуме 16 июня 1940 года, и о «насильственном» включении Эстонии в состав СССР, и о том, что «сразу же после прихода советских войск в Эстонии начался политический террор». Восемь столетий отношений между Эстонией и Россией в учебниках рисуются как постоянная череда войн и нашествий, в которых маленькая Эстония всегда выступала стороной страдающей. За перечислением сожженных городов, убитых крестьян, разоренных хозяйств в сознании эстонского школьника вырисовывается многовековой конфликт и формируется убеждение, что геополитические и культурные корни этого конфликта никуда не исчезли.

Естественным выводом, целенаправленно сформированным в мозгах людей, усвоивших такую историю, является требование призвать к ответственности «эту ужасную Россию». На это с готовностью реагируют власти. Так, правительство Латвии готовится выставить России счет за годы коммунизма. Для подсчета «ущерба» создана специальная комиссия с ежегодным бюджетом в 200 тыс. латов (400 тыс. долларов). К 2010 году они должны определиться с суммой. Пока же называется предварительная сумма в 60–100 млрд долларов, в то время как весь государственный бюджет Латвии составляет в долларовом эквиваленте примерно 5 млрд долларов.

Претензии других прибалтийских стран оказались скромнее. Литва требует от РФ 20 млрд долларов компенсации «за ущерб, нанесенный советской оккупацией». Эстония ограничилась 4 млрд.

Азербайджан

В очередь за компенсациями от России встал и Азербайджан. Депутаты азербайджанского парламента в точности следуют примеру прибалтийских стран и предлагают создать комиссию для подсчета суммы компенсации, которую Россия должна выплатить Азербайджану «за ущерб», нанесенный во времена СССР и даже Российской империи. Называют сумму в 1 млрд долларов. Депутатов поддерживают и местные политологи, считающие, что Россия должна расплатиться и за бакинскую нефть, «благодаря которой СССР выиграл Великую Отечественную войну».

Аналогичные претензии выдвинула Грузия, претендующая на 5 млрд долларов и еще на 1 млрд — за ущерб, нанесенный военными базами РФ грузинской природе. Список можно продолжать.

Приведенные примеры переписывания истории показывают использование постсоветскими государствами целого ряда методических приемов и технологий, безот