«И я буду настойчив»

85 лет назад закончила работу Нансеновская программа помощи вымирающей от голода России

Русский народ имеет большую будущность, и в жизни Европы ему предстоит выполнить великую задачу. Фритьоф Нансен

Однажды побывав на полярных окраинах России во время подготовки экс­педиции на «Фраме», а потом глубже узнав ее в путешествии по Сибири, Фритьоф Нансен не просто глубоко полюбил русский народ, но и, как великий провидец, увидел, что за Россией будущее не только Европы, но и всей планеты. В 1913 году он не задумываясь принимает приглашение русско-норвежского Сибирского акционерного общества быть консультантом в экс­педиции по изучению возможностей транспортных связей с Центральной Сибирью, то есть в прокладке Северного морского пути. В советское время Северный морской путь сыграл исключительную роль в освоении Восточной Арктики и Сибири. Через Карское мо­ре на пароходе «Коррект» Нансен проплыл из Норвегии к устью Енисея. Был момент, когда он буквально спас корабль от верной гибели. В устье Енисея можно было бы закончить оговоренное договором путешествие, но он на катере поднялся до города Ени­сейска, оттуда добрался на лошадях до Красноярска, а потом по железной дороге доехал до Владивостока. На обратном пути Нансен посетил Петербург, где принял участие в обсуждении вопроса об оказании помощи неудачной экспедиции Г.Я. Седова к Северному полюсу. Вернувшись на родину, Нансен написал книгу «По Сибири» (1914), в которой предсказывал: «Наступит время, она проснется, проявятся скрытые силы, и мы услышим слово о Сибири. У нее есть свое будущее. В этом не может быть никакого сомнения». Как бы подчеркивая эту уверенность, он дал книге подзаголовок: «В страну будущего». Кто еще, может, только сумасшедший мог так назвать книгу о России, в то время разоренной, в том числе самими впавшими в беспамятство и беснование русскими?! Надо ли перечислять, что дала России в XX веке проснувшаяся, точнее, разбуженная Сибирь? На ум приходит целая плеяда ученых, мыслителей, писателей... Многие тогда не понимали, как и сейчас не понимают или делают вид, что не понимают, что, спасая Россию, Нансен спасал и Европу, а вместе с ней и весь остальной мир. Многие до сих пор не могут простить ему таких слов: «Русский народ имеет большую будущность, и в жизни Европы ему предстоит выполнить великую задачу». И это он говорил о стране, в то время буквально вымирающей от голода! Нансен безоговорочно поверил в Россию как во всемирную надежду. И когда в нее пришла беда - и беда эта во многом умножалась тем, что некоторые, как и Нансен, видевшие будущность России, в отличие от него, смертельно боялись ее и способствовали этой бе­де, - Нансен, отбросив все свои дела, даже те, которые были для него главными в жизни, пришел России на помощь. Впрочем, спасать русских он начал еще до нашей российской национальной катастрофы. Незадолго до начала первой мировой войны своей книгой, а особенно картой-схемой в ней, он в апреле 1914 года спас выдающегося русского полярного исследователя В.И. Альбанова, штурмана экспедиции Г.Л. Брусилова на шхуне «Св. Анна», ушедшей в Арктику в один год с экспедициями Г.Я. Седова и В.А. Русанова. В.И. Альбанов, ориентируясь исключительно по карте-схеме в книге Ф.Нансена, которую нес с собой как Библию, когда из-за лишнего веса было выброшено все лишнее с затертого льдами судна. Чуть ли не от самого Северного полюса через несколько месяцев по плавучим льдам с матросом Конрадом он выйдет с бесценными научными материалами на Землю Франца-Иосифа, где счастливо встретится с экспедицией, пришедшей на поиски Г.Я. Седова. Это событие останется незамеченным. Вовсю полыхала первая мировая война. Как и миллионы русских, В.И. Альбанов вскоре сгорит в топке гражданской войны: то ли умрет от тифа в одном из поездов отступающей белой армии, то ли погибнет при взрыве поезда, подорванного красными партизанами на станции Ачинск. Но до этого он успеет написать замечательную книгу-отчет о своем беспримерном ледовом походе «На юг, к Земле Франца-Иосифа». она и до сего дня остается малоизвестной в России, зато на Западе не раз переиздана: во Франции, США, Англии, где ее назовут забытым шедевром русской литературы. Наконец это недоразумение, кажется, скоро исправит московское издательст­во «Вече». В начале ХХ века в обескровленной войной и революцией России оказались сотни тысяч военнопленных. В условиях гражданской войны жили они в ужасающих условиях и тысячами умирали от голода и болезней; помимо того, они были взрывоопасным элементом, что потом и случилось с вое­вавшими на стороне Германии братушками-чехами (это к вопросу о славянском единстве), которые, взбунтовавшись в плену, повели себя в России похлеще гитлеровских оккупантов в Великую Отечественную. не говоря уже о том, что спровоцировали гражданскую войну, а затем и иностранную интервенцию. Помимо пленных, в России накопилось около 30 тысяч интернированных. В то же время более 200 тысяч русских пленных - самая работоспособная часть мужского населения страны, можно сказать, генофонд нации, если учесть, что самые лучшие в большинстве своем уже легли на полях сражений! - томились в лагерях военнопленных за рубежами России. Нужен был человек, которому доверяли бы правительства если не всех, то подавляющего большинства по крайней мере европейских стран, в том числе большевики, захватившие власть в России, и которому оказалось бы по плечу такое грандиозное предприятие. Лига Наций решила, что это дело по плечу только одному - великому норвежскому полярному исследователю Фритьофу Нансену. К удивлению всех, Фритьоф Нансен легко согласился, перечеркнув тем самым все свои научные планы. Почему? Потому, во-первых, как я уже говорил, что он возлагал на Лигу Наций, в создание которой вложил часть своей души, великие надежды, что со временем она станет международным инструментом, способным предотвращать социальные и политические катаклизмы, в том числе войны. А во-вторых, в своем решении он был прагматичен: спасая Россию, он спасал и весь мир. С большевиками ему оказалось легко договориться. Нашелся человек вне России, который вдруг взял на себя непосильную для них задачу. И они пунк­туально выполняли взятые на себя обязательства: каждую неделю к западной границе прибывал очередной эшелон с военнопленными. Занимаясь воен­нопленными, Нансен увидел, что на Россию надвигается ужасающий голод. Семь лет войны опустошили стратегические запасы страны, нарушили транспортные коммуникации. 17 миллионов человек и 2 миллиона лошадей были изъяты из сельского хозяйства, блокада большевистской России отрезала продовольственный подвоз извне. А тут еще страшная засуха. Засуха за­хватила территорию размером в полторы Франции, на ней жило 42 миллиона человек, из них 18 миллионов детей. Засуха и голод случались в этих районах и раньше. Но царское правительство, зная об этом, заранее создавало в районах, склонных к засухе, продовольственные запасы и вместе с общественным движением в помощь голодающим, в котором, кстати, активное участие принимал и Л.Н. Толстой, с большими трудностями, но как-то решало эту проблему. Большевики же своей жестокой политикой продразверстки довели страну до катастрофы. Развязав шумную кампанию по помощи голодающим, они начисто выгребали зерно, тем самым организуя новые очаги голода. Так было с крестьянами принципиально русских областей Украины. Там во время выборов в Государственную думу большинство проголосовало не за большевиков, а за кадетов. Большевики до поры до времени скрывали беду, обрушившуюся на страну. Но когда беда страшными масштабами переросла в общенациональную катастрофу, своим рупором они избрали М.Горького, который и обратился за помощью к мировому сообществу. Правда, сам великий пролетарский писатель остался равнодушным к национальной трагедии. Выступив с обращением к мировому сообществу, он спокойненько укатил пережидать беду за границу. Свое отношение к трагедии русского крестьянства он выразил в одном из своих писем, кажется к Бухарину, - что жалеть старорежимного русского крестьянина особенно-то не надо: в результате голода вымрут самые тупые, ленивые, на смену придет здоровое, крепкое, хваткое, образованное поколение. Но и мировое сообщество на обращение великого пролетарского писателя деликатно отмолчалось. Остался неравнодушным к беде только Международный Красный крест. Он обратился опять-таки к Фритьофу Нансену с просьбой взять на себя, как в случае с военнопленными, полномочия Верховного комиссара, на сей раз по оказанию помощи голодающей России. И снова, к удивлению многих, тот не отказался. Нансен обратился к великим державам: «мандат, полученный мною, предлагает апеллировать к правительствам всего мира. И я буду настойчив... Мы должны опередить русскую зиму... Постарайтесь по-настоящему понять, что будет, когда русская зима настанет всерьез, потом будет поздно раскаиваться!» Так называемые великие державы под предлогом нежелания сотрудничать с большевиками ответили отказом. В США пшеница гнила у фермеров, не знавших, куда ее сбыть, а в Аргентине столько скопилось кукурузы, что ею начали топить паровозы. Тогда он обратился к частным лицам. Несмотря на все интриги и противодействия, Нансену удалось организовать и наладить доставку продовольствия в голодающие районы России. Сейчас это кажется невероятным, но первое время это приходилось делать подпольно, при противодействии боль­шевиков. Русская беда на какое-то время объединила многих людей не только Европы, но и Азии и Америки, в том числе тех, кто только еще вчера воевал по чужой воле друг с другом, - они вдруг почувствовали себя единым человечеством. Пожалуй, мир еще не видел такого горячего стремления оказать помощь попавшим в беду. И не потому, что на одну из стран впервые в мировой истории обрушилась такая беда, а потому, что, может быть, впервые на планете появился такой объ­единяющий всех человек. Увы, после Нансена человека такого масштаба и авторитета уже не было. От частных лиц и организаций чуть ли не со всего мира стекались посылки с подарками и денежные переводы. Далеко не всегда представители имущих классов давали больше других. Чаще как раз беднейшие жертвовали свои последние деньги. Один рабочий из Монтевидео прислал все свои сбережения - 12 тысяч песо, француз­ский поэт - 48 тысяч франков, девушка из США отдала все содержимое своей ко­пилки - 341 доллар, квартирный хозяин и друг Нансена со студенческих лет пастор Хольт из Бергена, к тому времени одинокий старик, пожерт­вовал все свои сбережения - 3712 крон. Нансен гордился тем, что Норвегия, где уже в 1919 году был основан комитет помощи голодающей России, со своим малочисленным населением дала больше, чем какая-либо из других стран. Масштабы и результаты деятельности возглавляемой Фритьофом Нансеном миссии были поистине грандиозны. Когда ее работа набрала полную силу, то ежедневно помощь оказывалась почти двум миллионам человек, голодающих в четырнадцати областях России. Нансен сам много ездил по стране, заходил в крестьянские избы, зачастую заставая там только мертвых. Его не останавливала опасность заболеть сыпным тифом, от которого из шестидесяти его сотрудников-добровольцев умерли десять человек. Он много ездил по Европе: Гаага, Берлин, Стокгольм. И везде призывал к помощи. Сам Нансен не получал в миссии никакой зарплаты, он селился в самых дешевых гостиницах, в холодных мансардных комнатах, ездил в поездах третьего класса. Свою речь в церкви в Копенгагене он закончил так: «Никогда не забыть мне смертную тоску в глазах русских детей. Спасите Россию!» Выступление в Лиге Наций с программой помощи голодающим в России вызвало волну клеветнических нападок на Нансена как со стороны западных правительств, так и со стороны некоторых белоэмигрантов, виноватых в трагедии России не менее, а может, и более большевиков. Ведь это они в свое время своей бездарной политикой довели страну до революции. Теперь эти персонажи не могли простить Нансену его сотрудничества с Советами. До вымирающего от голода российского народа им не было дела. Нансеновская миссия помощи голодающим, действовавшая на благотворительные средства, работала в России с сентября 1921 по август 1923 года и спасла от голодной смерти 6,4 миллиона детей и почти полмиллиона взрослых, не говоря уже о том, что миссия учредила много детских домов. По случаю окончания работы Нансеновской комиссии Совнарком принял специальное постановление, в котором выразил ему глубочайшую благодарность, подчеркнув при этом, что он организовал «широкую самоотверженную кампанию за оказание помощи голодающим в Советских Республиках» и вел «неутомимую борьбу с противниками этой помощи». Постановление, подписанное председателем IX Съезда Советов М.Калининым, заканчивалось такой тирадой: «Русский народ сохранит в своей памяти имя великого ученого, исследователя и гражданина Ф.Нансена, героически пробивавшего путь через вечные льды мертвого Севера, но оказавшегося бессильным преодолеть безграничную жестокость, своекорыс­тие и бездушие правящих классов капиталистических стран». Увы, насчет своекорыстия и бездушия правящих классов капиталистических стран товарищ Калинин был прав. Хотя последние слова в большей степени можно было отнести к самим большевистским бонзам. Тот же Калинин, принимая Нансена, демонстративно пил с ним пустой чай, а проводив его, шел откушать в спецбуфет: теперь хорошо известно меню партийных бонз того времени - они ни в чем не ограничивали себя. Примерно в то время был разыгран и сентиментальный спектакль, когда крестьяне пришли спасать Ленина от голода. А тот, тоже демонстративно пьющий морковный чай, отправил их скромные подарки в детдом. В то время, когда тысячи людей в России умирали от голода, большевики по всей стране собирали помощь бастующим английским рабочим. И уже в 1922 году, когда с голодом и с его последствиями до конца еще не было покончено, большевист­ское правительство заявило, что больше не намерено помогать голодающим, чтобы не поощрять лентяев и тунеядцев, и снова начало экспорт хлеба за рубеж, чем вызвало возмущение мировой общественности. Доходило до того, что в одном порту с одного причала разгружали продовольственную помощь миссии Нансена и американской АРА, а на соседнем шла погрузка зерна в Гамбург. Нансен, которого обвиняли в сотрудничестве с большевиками, даже в симпатиях к ним, всей свой сущностью ненавидел большевизм, но ради спасения русского народа он сотрудничал с ними. Он верил в русский народ больше большевиков, строивших будущую Россию, отринув тысячелетнюю историю страны. В недалеком будущем они сведут героические усилия Нансена по спасению русского народа почти на нет, согнав в концлагеря генофонд нации - цвет русского крестьянства, но все равно его великие труды не пропали даром. Фритьоф Нансен мужественно переносил нападки со всех сторон и продолжал свое дело. Он вел работу с дальним прицелом. Сначала надо было утолить голод и остановить эпидемии - этот вид помощи в России так и назывался «Помгол». Затем миссия начала борьбу с последствиями голода и болезней, большевики этот период работы назвали «Последгол». В его задачи входило обезопасить народ от повторения неурожая в следующие годы. Чтобы разрешить эту задачу, нужно было достать машины, трактора, сельскохозяйственные орудия, лошадей и семена, а также строительные материалы. В 1923 году Нансен учредил, частично на свои личные средства (в этом году ему присуждена Нобелевская премия мира в размере 122 тысячи крон и такую же сумму он получил от датского издателя Хр. Эриксена), две сельскохозяйственные станции на коллективных началах: на Украине и в Поволжье. Эти крупные хозяйства должны были, по мысли Нансена, служить примером более рационального способа производства. В 1927 году на базе этих станций было создано два крупных совхоза, один из которых, на Днепре, получил имя Нансена. Важное место в нансенов­ской программе помощи России занимала помощь школам и университетам. Этим делом занимались специально созданные организации «Европейская помощь студентам», «Нансеновская помощь работникам интеллектуального труда». Нансен был убежден, что будущее любой страны зависит от уровня развития науки, а потому считал обязательным создать такие условия, в которых русская наука могла бы развиваться. Но только помощью голодающим деятельность Нансена в России не ограничилась. Огромная часть страны в результате братоубийственной гражданской войны оказалась за рубежом и была абсолютно бесправна, и, как ни парадоксально, часть белоэмигрант­ской верхушки, ослепленная ненавистью к большевикам, всячески мешала Нансену помогать голодающим крестьянам Поволжья, Приуралья, некоторых областей Западной Сибири и Украины. За пределы России оказались выброшенными два миллиона русских. (В прошлом году в Калужской области, под Оптиной пустынью, я встретился с потомственным ураль­ским казаком, который вернулся в Россию аж из Папуа - Новой Гвинеи.) Многие из этих стран сами еще не пришли в себя от мировой войны, другие традиционно были нищими. Были наводнены беженцами Латвия и Эстония, около 30 тысяч российских беженцев было в Финляндии, не меньше 25 тысяч в Чехословакии, 50 тысяч в Югославии, 35 тысяч в Болгарии, около 75 тысяч в Ближней Азии, более всего русских беженцев оказалось во Франции - почти полмиллиона. У большинства из них не было никаких документов, они не имели никакого социального статуса, их перегоняли из одной страны в другую, как скот, без пищи и денег, они были обречены на вымирание. А некоторые правительства принимали постановления вообще не пускать русских. Не говоря уже о том, что в мире не было никакого социального или иного механизма, который мог бы решить проблему, созданную большевистской революцией в России. Никто не в силах был решить на первый взгляд простую, но в то же время практически неразрешимую задачу: дать им право на жительство, на работу. Нужна была облеченная чрезвычайными полномочиями личность с непререкаемым авторитетом. И опять Международный Красный крест обратился к Фритьофу Нансену. И опять он согласился. Он понимал, что истины нет ни у красных, ни у белых. Из нынешнего поколения, наверное, уже мало кто, к сожалению, или, наоборот, к счастью, сможет ответить на вопрос, что такое нансеновский паспорт? А ведь в 20-х годах прошлого века он спас сотни тысяч жизней. Этот паспорт был введен Лигой Наций в 1922 году по предложению Фритьофа Нансена для определения правового статуса беженцев из России. На старый российский паспорт или какой другой сохранившийся документ наклеивалась после уплаты пяти франков марка с портретом Нансена, после чего документ обретал юридическую силу. нансеновские паспорта были признаны 52 правительствами. В дальнейшем их выдавали армянским, турецким и сирийским беженцам. Это был до сих пор не виданный тип паспорта - в сущности, маленькая марка с портретом полярного исследователя, на которой стояла надпись «Societe des Nations». Он представлял несчастным людям право на существование в странах, в которых они по воле судьбы оказались. Я такой паспорт видел в Болгарии, у директрисы Аксаковской гимназии в г. Пазарджик Александры Николаевны Полищук-Оболенской. Документ в свое время, без преувеличения сказать, спас ее отца, бывшего прапорщика белой армии, пробиравшегося с этим паспортом из Турции в Прагу, в организованный по инициативе Фритьофа Нан­сена Русский университет для русских беженцев, и по дороге осевшего в Пазарджике. Подобные университеты и школы были открыты и в других странах. Я видел нансеновский паспорт во Франции, у отставного капитана французской армии Алексея Владимировича Абакумова, внука полковника армии генерала Врангеля, и у племянника капитан-лейтенанта русской артиллерии Мишеля Юрша, потомка древнего литовского рода, до конца дней своих так и не принявшего французского гражданства и оттого имевшего немалые жизненные неудобства. К дочери Нансена, Лив, в Осло однажды подошел таксист, бывший полковник царской армии, оказавшийся племянником композитора Н.А. Римского-Корсакова: «Все мы, русские, благодарны вашему отцу за то, что остались живы». Нансен способствовал возвращению на родину десятков тысяч рядовых солдат белой армии. Ему всяче­ски препятствовали некоторые белые вожди, прежде всего генерал А.П. Кутепов, который, потеряв чувство реальности, мечтал о новом военном походе на боль­шевиков. Фритьоф Нансен был прост, мудр и велик. Он явил собой пример возможности создания международного механизма, предотвращающего войны и социальные катаклизмы. Мир по большому счету оказался недостойным его. Лига Наций, а после нее ООН не стала инструментом, предотвращающим войны, социальные и этниче­ские катаклизмы. По величине, по масштабам содеянного добра (злых гениев хватало с избытком) рядом с Нансеном в XX, а теперь уже и в XXI веке некого поставить. В какой-то степени занимаясь историей исследования Арктики (пытался разгадать судьбу полярной экспедиции под руководством Г.Л. Брусилова на шхуне «Св. Анна», руководил экспедицией по поискам самолета С.А. Ле­ваневского, пропавшего без вести при перелете через Северный полюс из СССР в США в августе 1938 года), я всегда преклонялся перед Нансеном как перед великим полярным исследователем, разумеется, знал и о нансеновской помощи России, но никогда не задумывался, что она может иметь ко мне самое прямое отношение. Некоторые простые, но в то же время великие истины открываются порой случайно. В тот раз я приехал к матери, как всегда, лишь на пару дней. Оказалось, незадолго до ее смерти. Я тогда готовил очередное издание своей книги о В.И. Альбанове «Загадка штурмана Альбанова». В числе других книг я привез книгу Нансена «"Фрам" в полярных льдах». Мать, освобождая стол от моих бумаг для обеда, спросила: - А этот Нансен не имеет отношения к нансеновской помощи в 20-е годы, сразу после гражданской войны? Сначала засуха была, а потом страшный голод. У нас на хуторе до этого не доходило, а в некоторых деревнях мертвых ели, о кошках и собаках говорить нечего. Или, случалось, забредал в деревню чужой и пропадал, а потом только обглоданные кости находили. Отец, вспоминая то время, не раз говорил, что мы выжили тогда только благодаря какой-то нансеновской помощи. Только что закончилась гражданская война, в сусеках пусто, лошадей, всякую другую скотину - красные ли, белые приходили - реквизировали. Мне чуть больше года тогда было, а отец твой, наверное, еще грудным был, а может, бабка Лукерья на сносях с ним была. И только тут меня стукнула запоздалая мысль, что я живу тоже благодаря Нансену, потому как мои мать и отец, родившиеся в 1919 и в 1921 годах, вряд ли выжили бы, если бы не нансеновская продовольственная помощь, дошедшая тогда и до предгорий Урала. Словно читая мои мысли, мать добавила: - Теперь вот думаю: ни он, ни я не выжили бы. И тебя не было бы, и Веры с Юрой. И много кто еще не ро­дился бы... Я прочитал матери отрывок из книги дочери Нансена - Лив: «Мне казалось, что я-то уж знаю, как бороться с зимой, - говорил отец. - Но тяжесть борьбы, идущей в Восточной Европе, превзошла все мои ожидания... Я заранее готов был увидеть страдания, смерть и человеческое горе. Но я не предполагал, что увижу селения и даже целые провинции, где все только и живут в ожидании смерти-избавительницы. Я не был подготовлен к тому, что увижу мужчин и женщин, которые доведены голодом и страданиями до самых черных деяний. То, что мы видели, описать невозможно». - У нас даже портрет Нансена на стене висел, отец вырезал из журнала. Потом кто-то из заезжих посоветовал убрать: иностранец рядом со Сталиным, как бы боком не вышло. Отец, бывало, как немного выпьет, без слез не мог: мало нам было германской войны, так еще три года друг друга колошматили, сосед на соседа, брат на брата шел, довели страну до ручки, а какой-то иностранец после всего этого нас, беспутных, стал спасать от голода. И меня обдала холодом другая мысль: «если бы не Нансен, не было бы сколько-нибудь полноценного поколения призыва 21-го года, которое в 41-м первым приняло на себя удар гитлеровских полчищ. Только три процента из них вернулось с войны, в том числе мой отец, тяжело раненный под Москвой, но благодаря которому выстояли призывники других, более поздних годов и в конце концов победили. Покопайтесь каждый в не столь уж отдаленной истории своей семьи, и окажется, что многие из вас сейчас жи­вут благодаря великому норвежцу. У многих из вас он спас матерей, отцов и дедов: или от голода в России, или вернул их, обреченных на вечное изгнание, на родину, а из-за страха смерти не пожелавшим вернуться в Россию помог выжить там, за ее рубежами. Ради справедливости нужно сказать, что он помогал не только русским, он спасал порой враждующих между собой греков, болгар, турок, сирийцев, евреев. Я не знаю, стоит ли памятник Нансену в Ереване, но он там тоже обязательно должен быть. В 1924 году, когда положение в России несколько стабилизировалось, Нансен, опять-таки отставив в сторону научную работу, поехал в Армению, где занялся изучением возможности размещения армянских беженцев, покинувших турецкую Армению в результате геноцида и мыкавшихся тогда по миру. Снова ему удается пробить стену холодного равнодушия. В первые десятилетия после голода в Советской России власти Нансена официально любили. Его именем называли сельскохозяйственные станции, колхозы, детские дома, но, как правило, только те, которые он сам основывал или которым помогал. А потом начались новые большевистские и иные эксперименты над русским народом. Ко всему прочему, может быть, кого-то всерьез напугали приведенные мной в качестве эпиграфа сказанные Нансеном на весь мир пророче­ские слова о будущем России. Еще в 1930 году Моссовет принял решение установить памятник Нансену в Москве в течение года со дня его смерти. Памятник наконец был открыт, но лишь 18 сентября 2002 го­да. Он установлен в Большом Левшинском переулке (автор скульптуры Владимир Цигаль, архитектор Евгений Розанов) исключительно благодаря усилиям вице-президента общества «Россия-Норвегия» Карла Семеновича Цыха, который на открытии памятника с горечью повторил, что «про Нансена у нас просто забыли». Памятник поставили в скромном переулке (в Москве именем Нансена назван еще проезд в райо­не метро Свиблово). В то же самое время продолжают нести имена палачей русского народа центральные площади и улицы большинства больших и малых российских городов и еще не до конца вымерших. Нансен отрицательно относился к коммунистической партии Норвегии, как и к коммунистической идее вообще. Он принципиально никогда не состоял ни в какой политической партии. Кое-кто его называл даже космополитом. По большому счету, он им и являлся, но только в том единственном, высшем смысле этого слова: будучи истинным гражданином Земли, он любил и страдал по всему человечеству. Например, его назвал космополитом в некрологе, напечатанном в немецком журнале «Вельт­бюне», известный немецкий журналист-пацифист Карл Оссецки, в 1936 го­ду удостоенный, как и Нансен, Нобелевской премии мира (погиб в 1938 году в гитлеровском конц­лагере): «Что стало бы без него с миллионами европейцев в те безумные 1919-1923 годы? Этот норвежец, ставший космополитом, заслужил "нансеновский паспорт" в бессмертие».