Нефтяное государство

В Азии Если нефтяные доходы велики, а население относительно мало, то правительство имеет возможность создать гражданам своей страны райскую жизнь. Отменить плату за бензин и коммунальные платежи. Положить каждому родившемуся младенцу на банковский счет крупную сумму, дабы, став взрослым, он использовал ее для обучения за границей. И обеспечить всех граждан хлебными и нехлопотными должностями. Так живут люди в знаменитых нефтяных эмиратах Персидского залива. Там у всех граждан высокий уровень жизни, а черную работу выполняют эмигранты (обычно из Ирана или Пакистана). В обмен же на это государство требует самую малость — отказа от участия в политической жизни. Многие списывают недемократичность монархий залива на исламскую традицию: дескать, население этих стран настолько религиозно, что готово слушаться абсолютных монархов, выполняя требования религии. Но на деле это не так. Абсолютная монархия значительно меньше укоренена в исламской, чем в христианской традиции. За века христианские юристы и теологи разработали представление о священной власти монарха. В исламских странах подобная концепция прижилась значительно хуже. И единственной причиной, по которой абсолютные монархии расцвели в государствах залива, является нефть. Нефтяные княжества в большинстве своем занимают незначительную территорию. Это связано с политикой европейских колонизаторов. Для них нефть всегда была жизненно важна, именно поэтому они сыграли ключевую роль в становлении нефтяных эмиратов. Обычно сценарий был следующим. От крупного государства оттяпывали кусок с драгоценными нефтяными месторождениями. Потом находили местную княжескую семью (а князей в те давние годы было множество), договаривались с ней — и новое независимое государство возникало на карте. Не сразу, конечно, постепенно, ведь на первых порах они были зависимы от своих могущественных спонсоров. Например, Кувейт долгое время существовал как вассал Великобритании. В постколониальную эру он, конечно, получил независимость. В нефтяном государстве правительство не зависит от налогов подданных. Демократия в Европе возникла из представления о том, что правительство не может вводить новые налоги без согласия управляемых. Постепенно правительство согласилось не только не вводить налоги без согласия подданных, но и принимать законы по совету с ними. Люди получили доступ к политике, которая прежде была уделом аристократов. Постепенно, шаг за шагом они заставили отступить монархическую власть, тесно связанную с феодалами, собственниками земли. Сначала удалось добиться участия в законодательной власти, а затем и контроля над исполнительной. Но в государствах, богатых нефтью, в этом нет нужды. Доходы от сырьевого экспорта настолько велики, что правительство гораздо богаче, чем граждане, и потому не зависит от сбора налогов. Финансово зависит не столько правительство от своих подданных, сколько сами подданные — от правительства. Ведь именно оно делится с ними доходами от нефти, тем самым делая им одолжение. Ведь доходы эти возникают не из производительного труда всего населения страны, а как будто падают с неба. Правда, граждане могут восстать, чтобы потребовать справедливого дележа нажитого правительством имущества. И тут на помощь приходит подкуп. Правительство создает своим гражданам более высокий уровень жизни, чем тот, который они имели бы, будь государство демократическим. И граждане соглашаются. По сути, речь идет о выплате правительством взятки всему населению страны. Как же так, спросит придирчивый читатель, о взятках может идти речь только тогда, когда совершается должностное преступление. Но гражданин — такая же должность. У гражданина есть не только права, но и обязанности. Но как раз эти-то права покупает правительство нефтяного государства. В итоге граждане коррумпируются и развращаются собственной властью. Добровольный отказ от свободы в обмен на экономические преференции приводит страну к диктатуре. Для стран Персидского залива диктатура реализуется в психологически привычной форме монархии. Но не надо думать, что это традиционная арабская монархия. Нет, это механизм нефтяного государства, скрытый за привычным европейскому взору экзотически-монархическим фасадом. Разумеется, столь счастливым является настоящее далеко не каждое нефтяное государство. Монархии Персидского залива могут позволить себе тотальный подкуп населения. В самом деле, они относительно невелики. В Саудовской Аравии, крупнейшей нефтедобывающей стране мира, проживает лишь 25 млн человек. В Кувейте и того меньше — всего миллион. Доходы от нефти дают возможность обеспечить их всех. Не так, однако, бывает в тех случаях, когда население страны больше, чем нефтяные доходы. Бывает так, что большая нефть не в состоянии обеспечить сверхвысокий уровень доходов всем. Что же происходит тогда? В Америке А тогда общество распадается на две неравномерные части. Одна из них получает свою долю в доходах от сырьевого экспорта и живет припеваючи, на уровне стран первого мира. Другая по уровню жизни находится в третьем мире и едва сводит концы с концами. Не правда ли, знакомая картина? Классическая экономическая теория капитализма гласит, что богатство от верхних слоев капиталистов должно перераспределяться вниз и таким образом постепенно делать богатым все общество. Однако в условиях расколотого общества сырьевого типа это не так. Дело в том, что та часть, которая живет на уровне первого мира, обычно потребляет услуги и товары, заказанные в этом первом мире, и вовсе не нуждается в услугах сограждан, которые живут в мире третьем. Это создает раскол в политической структуре подобного общества. Богатый и зажиточный класс отрывается от остального общества и закрывается. Перескочить социальную пропасть между двумя мирами становится невозможно. Богатые живут неплохо — по меркам европейского или американского среднего класса, имеют свои квартиры, а то и виллы, бедняки же ютятся в «фавеллах». Это вызывает яростную классовую борьбу, в которой на стороне богатых выступают их традиционные защитники — армия, полиция и суд, а на стороне бедных — левые радикалы. Если мы взглянем на карту мира, именно в таком режиме постоянно живут такие нефтедобывающие государства, как, например, Венесуэла. Для них характерен высокий разрыв между богатыми и бедными. И постоянная драка между двумя классами за доходы, получаемые от продажи нефти. Правда, наиболее умные представители правящих классов в подобной ситуации обычно понимают, что раскол чреват гражданской войной или длительной смутой, в результате которой могут проиграть как имущие, так и неимущие. Они ищут способ объединить расколотое общество. И лекарство находится быстро. Обычно это популизм и связанный с ним поиск внешнего врага. Правитель, приходящий к власти в таком обществе, должен время от времени находить выход протестной энергии низших классов. Возмущение с верхушки имущего класса переносится на зарубежного противника. Классическим примером здесь является политика венесуэльского лидера Уго Чавеса. Получая огромные доходы от торговли нефтью с США, Чавес именно США клянет на чем свет стоит, изображая их источником всех бед своей страны. Он помогает Кубе и ее лидеру Фиделю Кастро, он создает антиамериканские альянсы в Южной Америке. Естественно, США не остаются в долгу. Они и их сторонники среди имущего класса Венесуэлы неоднократно пытались свергнуть Чавеса, которому удавалось избегнуть политического поражения только по причине высокой популярности в широких народных массах. Популистская антиамериканская риторика нравится простому народу. И богатые, и бедные одинаково испытывают патриотические чувства, видя, как их правитель легко оставляет с носом всем надоевшего «дядюшку Сэма». А значит, имущественный раскол в обществе забывается, сглаживается. Глядя на победы правительства, бедные забывают, что они бедны, и испытывают одни и те же чувства с богатыми. Впрочем, скажем в оправдание Чавеса и ему подобных правителей, что обычно они не только стараются действовать популистскими методами, но и реально пытаются облегчить положение неимущих слоев в своих странах за счет перераспределения в их пользу доходов от экспорта нефти. Но в отличие от нефтяных эмиратов, здесь денег на всех не хватает, и потому речь идет скорее об облегчении социальной болезни, но ни в коем случае не о ее исцелении. Кроме того, для популистского режима характерны громадные траты на внешнее представительство. На помощь Кубе, на перевооружение армии Чавес тратит громадные суммы, которые, конечно, могли бы пойти и на помощь бедным. Но единство нации, достигнутое за счет популистской политики и риторики поиска врага, неизмеримо дороже социальных программ. Потому бедным приходится терпеть. Разумеется, подобные популистские режимы нестойки. Они сильно зависят от рейтингов лидера. А лидер — понятное дело, от мировой конъюнктуры, от цен на нефть. Чуть только «черное золото» падает в цене, как неожиданно выясняется, что притока денег, которые только что щедро тратились на политическое противостояние с ненавистными США, на перевооружение армии и на социальные программы внутри страны, начинает катастрофически не хватать. Режим, еще вчера похвалявшийся сбросить Америку в тартарары одним легким движением руки, неожиданно останавливается в растерянности. Громкая популистская риторика стихает, и правитель, еще вчера непобедимый, неожиданно оказывается перед лицом вполне реального военного переворота. В Европе Единственным примером нефтяного государства и одновременно развитого общества является Норвегия. Несмотря на то что она крупный экспортер нефти, в ней сохраняются западная демократия и права человека. Многие указывают на Норвегию как на благой пример, как на символ того, что классической судьбы нефтяного государства можно избежать. Однако в действительности это не так. Норвегия сначала превратилась в развитое капиталистическое общество, лишь потом в ней нашли нефть. Это означало, что политические структуры страны уже были достаточно развитыми для того, чтобы выдержать удар и переварить поступающие в страну бешеные нефтяные деньги. Норвежцев мировая пресса прозвала «голубоглазыми шейхами», а сами они оказались в первых рядах мировой борьбы за экологию. Но главное даже не это. Норвегия — небольшая страна, расположенная в Европе и являющаяся членом НАТО. Америка, которой принадлежит лидерство в Североатлантическом альянсе, никогда бы не позволила, чтобы небольшая европейская страна, находящаяся к тому же в опасной близости от Советского Союза, превратилась в сырьевую диктатуру или нефтедобывающее королевство. Поэтому норвежцы могли спать спокойно — их развитую демократию защищают от крушения американские вооруженные силы и собственная благоустроенная политическая система. Впрочем, даже в Норвегии сырьевая ориентация экономики внесла свои коррективы в развитие страны. Речь идет прежде всего о том, что Норвегия остается одной из немногих западноевропейских стран, не вступивших в единую Европу, наряду с Исландией и Швейцарией. Норвежцы опасаются поставить свои нефтяные богатства в зависимость от брюссельской бюрократии. И они правы: бюрократы будут мешать существованию развитого нефтяного государства, требовать либеральных реформ. Потому Норвегия остается вне пределов ЕС, на периферии союза, входя лишь в так называемую Европейскую ассоциацию свободной торговли — альтернативный ЕС союз, созданный когда-то Великобританией. Последняя, впрочем, покинула его в начале 70-х, и он представляет ныне конгломерат разрозненных государств, вяло сотрудничающий с единой Европой. Если бы не нефть, норвежцы, скорее всего, вступили бы в ЕС точно так же, как это сделали соседние страны — Швеция и Финляндия. СССР на нефтяной игле Россия уверенно шла к созданию нефтяного государства многие годы. Началось все даже не в 90-е, а в конце 60-х. Тогда перед советским руководством встал вопрос, что делать с громоздкой и неэффективной советской экономикой. Переводить ли ее постепенно на рыночные рельсы или «оставить как есть»? А как быть, если неэффективная экономика даст сбой? Знаменитые косыгинские реформы, проводимые советским руководством, были шагом к рыночным отношениям. Планировалось перевести предприятия на хозрасчет. Но к несчастью, в Сибири была обнаружена нефть. Советская власть получила передышку: экспортируя в Европу нефть, можно было получать столь нужную для СССР валюту, а на нее — закупать товары народного потребления, не особенно задумываясь о модернизации промышленности. Так Советский Союз не выдержал искушения нефтью и пал. Многие утверждали, что в основе решения советского руководства сделать ставку на нефть лежит трезвый расчет. Дескать, все равно через пару десятилетий ученые изобретут новые виды энергии, например откроют термоядерный синтез. Тогда нефть уже будет не нужна. Так почему бы напоследок, пока она еще в цене, не пощипать жирных буржуев, не заставить их поработать на благо советского правительства? Если такие планы и были, они не осуществились. Советское руководство просчиталось. Развитие науки в конце XX века резко затормозилось. Если начало этого великого столетия было полно научными открытиями, то на конец приходится в лучшем случае их массированное внедрение в производство. Открытия, переворачивающие мир, перестали делаться. Наука стала рутиной. А Советский Союз подсел на сырьевую иглу. Она позволила СССР безболезненно пережить великий нефтяной кризис начала 70-х, когда арабские шейхи отказались поставлять нефть Западу. Больше того, не связанный обязательствами перед арабами, Советский Союз самим фактом своего существования смягчал кризис, ибо поставлял нефть в Европу в самые трудные времена. Вместе с тем кризис подтачивал Советский Союз, оборудование старело, гигантский слой научных работников, созданный под ускоренную модернизацию, мучился бездельем и все больше и больше превращался в очаг антиправительственной фронды. Советское руководство охотно вкладывало получаемые от нефти деньги в расширение своего влияния во всем мире, в финансирование дружественных режимов. Но советская промышленность и наука постепенно теряли конкурентоспособность. Нефтяному государству они были, в сущности, уже не нужны и лишь идеологическая необходимость, требование строительства коммунизма, немыслимого без развитой науки, заставляли СССР содержать эти полуубыточные шарашки. Так могло бы продолжаться очень долго. Однако слабость СССР была замечена в Америке. Крайне правые круги США сочли, что советская экономика стала достаточно слаба, а американская достаточно сильна для того, чтобы навязать СССР политическое и экономическое противостояние, которое Советский Союз неминуемо проиграет. К власти в Америке пришел Рональд Рейган, который начал осуществлять эту доктрину. Нужно сказать, что советские вожди понимали, что снижение цен на нефть может оказать негативное влияние на советскую экономику. Потому они держали Европу в «заложниках». Логика была следующая: если цены на нефть начинают падать, громадная советская армия в Европе приходит в движение и мгновенно занимает территорию европейского экономического сообщества, после чего оно волей-неволей будет вынуждено покупать нефть по тем ценам, которые ему укажут. Как указывают многие источники, рейгановское правительство учло это обстоятельство. Ему удалось навязать Европе «Першинги» — тактическое ядерное оружие, которое было способно вызвать локальную ядерную войну. Иначе говоря, если советские войска придут в движение, их можно будет уничтожить с помощью «Першингов». СССР нес бы потери, но глобальной ядерной войны не возникло бы. Европой США могли пожертвовать. Естественно, самим европейцам эта идея страшно не нравилась, они всячески стремились не допустить появления американских ракет на своей территории, но американцам удалось выкрутить руки европейским правительствам, прежде всего западногерманскому, и они дали свое согласие. Это позволило провести главную операцию — снижение цен на нефть. Легендарный директор ЦРУ Кейси договорился с Саудовской Аравией, и она залила нефтяной рынок «черным золотом». Резкое падение доходов от нефти повлекло за собой падение доходов советского бюджета. Еще вчера могущественное государство оказалось на грани экономического коллапса. Конечно, дело было не только в падении цен на нефть. Американцы попытались навязать Советскому Союзу дорогостоящую гонку вооружений, пугая СССР так называемой программой звездных войн. Попытки соревноваться с ней вели к ненужным расходам. В условиях высоких цен на нефть это было бы возможно. Но после того как цены упали, в СССР началась перестройка. Как видим, она имела твердые экономические основания: зависимая от нефти сверхдержава просто не могла содержать инфраструктуру господства по всему миру — своих сателлитов, свои вооруженные силы и базы в разных частях мира, наконец, с грехом пополам кормить свое население. Горбачев попытался сохранить СССР с помощью политических уступок, разменять политику перестройки и улучшения отношений с Западом на кредиты. Но практика показала, что Запад охотно давал деньги лишь на утилизацию советского наследия. Горбачеву пришлось столкнуться с протестом как раз тех социальных слоев, которые не были нужны стране с точки зрения построения нефтяного государства. Действительно, огромное количество ученых и интеллигентов нужны индустриальной державе для того, чтобы развивать промышленность. Больше того, наука в определенный момент сама становится на промышленные рельсы и превращается в важный фактор производства. Советские интеллигенты были убеждены в собственной значимости. Так оно и было в рамках логики индустриальной державы. Но с точки зрения существования нефтяного государства все они казались никчемными паразитами. Коммунистическое государство просто покупало их лояльность, предоставляя неплохо по советским меркам оплачиваемую работу в разного рода НИИ. Советская интеллигенция не понимала этого. Она просто полагала, что государство недостаточно хорошо к ней относится, не отдавая ей надлежащего первого места в государственных и культурных делах. Между тем с точки зрения государственной пользы интеллигенция занимала слишком большое место в советском обществе. Уже к концу 70-х — началу 80-х она оказалась не нужна и постепенно маргинализовалась. Пение под гитару, растянутые свитера, бороды, походы, все те милые черты, за которые мы привыкли уважать советскую интеллигенцию, на самом деле были чертами впадения в маргинализацию, в гетто. Советская интеллигенция перестала производить и стала петь песни. Пока у коммунистической власти были деньги — ее не трогали. Как только деньги кончились, интеллигенция стала основным оппозиционным отрядом, который привел к власти правительство Бориса Ельцина, выступившее могильщиком знаменитой советской «прослойки». С крахом Советского Союза уходит в прошлое и вся его инфраструктура. Неожиданно становятся ненужными армия, наука, образование, высокие технологии — все то, что поддерживало СССР в рабочем состоянии в качестве сверхдержавы. Нефтеориентированная экономика Советского Союза сгнила изнутри. Редкий и поучительный пример — мощное индустриальное государство, оказавшись перед лицом проведения жизненно необходимых политических и экономических преобразований, попросту струсило, согласившись на брежневский застой. Такова была воля советских элит, выбравших спокойную жизнь на нефтяной игле и тем самым запрограммировавших «доживание» Советского Союза в качестве ведущей мировой державы. На смену СССР пришла Российская Федерация, которая, однако, обладала все теми же родимыми пятнами нефтяного государства, что и ее прародитель Советский Союз. Российская Федерация как нефтяное государство В России инфраструктура сырьевого государства стала выстраиваться с конца 90-х. Крах Советского Союза был вызван, как мы уже говорили, резким снижением цен на нефть в 80-е годы. Цены сохранялись на невысоком уровне все 90-е и стали расти, по иронии судьбы, в 1998-м, знаменитом своим дефолтом. Именно тогда начала изменяться и структура российского общества. Напомним перипетии тех дней. После падения правительства Кириенко Борис Ельцин назначил исполняющим обязанности председателя правительства Виктора Черномырдина. Его же кандидатура была выдвинута на пост премьер-министра для утверждения Государственной думой. Однако это решение оказалось неудачным. Власти ожидали, что возвращение «крепкого хозяйственника» Черномырдина к руководству страной вызовет энтузиазм в народе: как же, вместо «киндер-сюрприза» возвращается испытанный руководитель. Однако общественное мнение вполне логично возложило на Черномырдина ответственность за ситуацию в экономике, пострадавшей от дефолта. Ведь именно он возглавлял правительство в предшествующие пять лет. В итоге Государственная дума, опираясь на общественное мнение, дважды отклонила кандидатуру Черномырдина. Борис Ельцин имел право, согласно Конституции, в случае третьего отказа парламента в утверждении премьера распустить Думу и назначить досрочные выборы. Поскольку это могло привести к власти оппозицию и нарушить устойчивость режима, Ельцин решил пойти на компромисс. На пост председателя правительства была выдвинута кандидатура министра иностранных дел Евгения Примакова. Дума ее одобрила. Правительство Примакова — вершина развития российской политической модели. Первый и единственный раз за многие годы в 1998 году образовалось коалиционное парламентское правительство. Оно опиралось на союз таких разношерстных политических сил, как КПРФ и «Яблоко». Представителем последнего в правительстве был министр финансов Михаил Задорнов, а представителем коммунистов — первый вице-премьер Юрий Маслюков. Многие годы в России бытует миф о том, что наша страна не приспособлена к парламентскому правлению. Но правительство Примакова самим фактом своего существования опровергло эту формулу. Ему удалось смягчить удар дефолта 1998 года, больше того, добиться, чтобы российская экономика начала восстанавливаться в рекордно короткие сроки. Таким образом, мы видим, что парламентское правительство оказалось способным на чудеса. В этот момент политическая система России демонстрировала тенденцию к демократизации. Казалось, вот-вот — и времена Ельцина окончательно уйдут в прошлое. Но история рассудила иначе. Рост цен на нефть привел к тому, что окружение Ельцина получило возможность перейти в контрнаступление. В результате правительство Примакова было вынуждено уйти в отставку, а в России усилились централизаторские тенденции. Нефтяные доходы позволили решить насущные задачи выхода из политического и экономического кризиса 90-х годов. Усилившийся в президентство Владимира Путина федеральный центр сумел резко ограничить полномочия зарвавшихся регионов. Дело в том, что в президентство Ельцина, прошедшее под знаменитым девизом «берите суверенитета сколько сможете», региональные власти совсем распоясались. Многие из них присвоили себе функции, присущие только суверенным государствам. Например, одна из республик Северного Кавказа ввела собственное гражданство, другая, на этот раз дальневосточная, присвоила себе право объявлять войну и заключать мир (не иначе как с соседними регионами). И разумеется, все они настаивали на своей суверенности. Федеральному центру при Путине удалось сначала резко ограничить, а потом свести на нет эту феодальную вольницу. Сделано это было не без издержек. Пришлось ограничить демократию — президент сначала получил право в исключительных случаях отправлять в отставку губернаторов и распускать законодательные собрания регионов, а затем выборы и вовсе отменили, вместо них стало практиковаться «наделение полномочиями» — по предложению главы государства местные парламенты должны были утверждать выдвинутую им кандидатуру регионального руководителя. Централизация позволила унифицировать региональное законодательство. Больше никто на право объявлять войну соседним государствам не претендовал. Региональные элиты были вынуждены склониться перед усиливавшимся федеральным центром. Рост цен на нефть и газ сделал эпоху Путина временем расцвета крупных корпораций, которые стали играть первую скрипку в экономике страны и превратились в главную опору федеральной власти. В этот момент становится популярной идея «государства-корпорации», то есть взгляд на Россию как на один большой завод, управляемый директором-президентом. Однако тогда же стало понятно и то, что созданная схема является уязвимой. В самом деле, если сравнить Россию с современным Китаем, то мы увидим, что в основе китайского преуспеяния лежит дешевая и обильная рабочая сила. Благодаря ей в Китай пришел международный капитал, который и превратил еще вчера нищую страну в фабрику мира. Китайская схема экономического развития, основанная на массовом производстве дешевых товаров и экспорте их в другие страны мира, фактически не имеет изъянов. Именно по подобной схеме в конце XIX — начале XX века в крупнейшую экономическую державу мира превратились Соединенные Штаты. В отличие от Китая, российское преуспеяние было основано на росте цен на нефть и газ на мировом рынке. Никто не задавался вопросом о том, что будет, если цены упадут. Чем больше росли цены на нефть, тем больше усиливалась центральная власть. Одновременно вполне закономерно разрывались связи России с бывшими республиками СССР. В самом деле, если экономика России построена на доходах от нефти и газа, то страны СНГ интересуют нас в лучшем случае как транзитные государства, через которые проходят нефте- и газопроводы, качающие сырье на Запад. Поднимающаяся Россия оказалась в ситуации острого противостояния с такими государствами, как Украина и Грузия. Если бы российская экономика росла, основываясь на промышленности, то этого не случилось бы — рост взаимного торгового оборота привел бы к необходимости сотрудничества бывших государств СССР. Но этого не произошло, экономика России ориентировалась на Запад, то же постепенно произошло и с экономиками ее соседей. Получилось так, что поднимающаяся, экономически усиливающаяся Россия утратила лидерство в регионе, который долгое время считался ее монопольной зоной влияния. Экономический рост, основанный на опоре на нефть и газ, вызвал социальное расслоение общества. Как мы уже говорили, борьба с подобным расслоением в сырьевых государствах проходит на основе педалирования патриотических настроений. Важно объединить нацию перед лицом врага, грозящего извне. Для России таким врагом стали Соединенные Штаты. Одновременно внутри страны продолжилась консолидация элиты вокруг партии «Единая Россия», которая превратилась в единственную, по сути дела, правящую партию страны. Возник режим, очень напоминающий народные демократии Восточной Европы в той форме, в какой они сосуществовали в советские времена. Тогда господство одной партии прикрывалось формальной многопартийностью. Например, наряду с правящей Польской объединенной рабочей партией (ПОРП) в Польше существовали и другие партии, например Крестьянская, но все они были, по сути, правительственными ведомствами по делам тех или иных крупных групп населения, не охваченных главной партией. Похожая ситуация сложилась и в России. К окончанию второго срока президента Путина нефтяное государство в общих чертах было построено. Его основными характеристиками являлись: в экономике — опора на экспорт сырья за рубеж, в основном в Европу, в политике — жесткая политическая централизация, назначение губернаторов верховной властью, фактическая однопартийная система (при лидерстве «Единой России» и слабости и полуфиктивности остальных партий), перманентный конфликт с Западом, основанный на патриотической идеологии. Этот политический режим демонстрировал крайнюю устойчивость, поскольку опирался на внешние факторы — высокие цены на нефть и газ. В подобных условиях требования отдельных экспертов провести диверсификацию экономики и прекратить ее зависимость от экспорта энергоресурсов казались представителям власти пустыми словами. В самом деле, если дела идут настолько хорошо, что наследие проклятых 90-х кануло в Лету, если стране возвращена стабильность, стоит ли слушать ворчунов, беспокоящихся о сырьевой ориентации экономики страны. Вызов мирового кризиса Начавшийся в конце 2008 года мировой экономический кризис продемонстрировал, что с избыточной зависимостью страны от сырьевого сектора надо что-то делать. Мгновенное падение цен на нефть со 150 до 50 долларов за баррель привело к угрозе превращения российского бюджета, еще вчера профицитного, в дефицитный. За первые три месяца кризиса Россия потеряла четверть золотовалютных резервов. Нависшая над страной угроза экономического коллапса заставляет правительство говорить о строительстве инновационной экономики. Об этом, в частности, заявил новый президент Дмитрий Медведев. Создание собственной промышленности, прекращение зависимости от экспорта сырья — пожалуй, главная национальная задача, которая стоит перед Россией в XXI веке. Если правительство и президент справятся с ней, у России есть шанс остаться великой державой и сохранить свои позиции на мировой арене. Ибо Россия слишком большая и населенная страна для того, чтобы быть «нефтяным эмиратом». Если же реформа экономики не удастся и страна еще глубже подсядет на нефтяную иглу, то о стабильности можно будет забыть. В этом случае нас ждет постепенное сползание к статусу богатой нефтью страны третьего мира, вроде Нигерии или Судана. Для последних, напомним, характерны перманентные гражданские войны, нищета и жесткое противоборство между конкурирующими политическими группировками. Время для преобразований еще есть. Но его остается все меньше, учитывая, что кризис, охвативший экономики развитого мира, добрался и до России. Задача страны — не просто пересидеть, перетерпеть его, но и выйти из него с преображенными экономикой, армией и социальной сферой.