Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Рассвет вставал электросваркой

Алексей Иольевич Витаков родился в 1966 году в городе Микунь Коми АССР.
Автор пяти поэтических книг. Стихи публиковались в журналах «Москва», «Край смоленский», «Провинция», «Воин России», «Молодая гвардия», «Наш современник», «Дружба народов», «Смена».
Лауреат премии журнала «Москва».
Член Союза писателей России.
Живет в Москве.

* * *
Кто не сдался, не спился, не слег по врачам,
Кто еще верит в память земли,
Выходи на дорогу, вставай на причал,
И, где можешь, пиши: «На Берлин!»

Будут варвары света идти в галифе,
Поднимая на бравый сапог,
Пыль столетий и пепел аутодафе:
«Помни, Запад! Не зарься, Восток!»

А трофейным часам — что им дождь или снег!
Ус нафабрен и штык не дурак!
И медаль «За отвагу» горит на стене.
Хлеб тяжел, словно дедов кулак.

Просыпайся! И будет в цветах голова,
Хвойный ветер с родных берегов!
Будут женщины наши носить в рукавах
Птичьи трели и дым очагов.

* * *
В том городе, уж точно не Париже,
Где жизнь — однообразное кино,
Я пил и опускался ниже, ниже,
Пока не пробивал башкою дно.

Плыла луна забытой лампой в морге,
Безвкусием несло, как сквозняком.
И все же, словно из войны, из оргий
Я шел, да-да... И у меня был дом.
Ну что за дом, со всех сторон открытый
Для шизов, алконавтов и пройдох,
Для всех, кто называл себя пиитом
И кто за Музу просто сдохнуть мог.

Рассвет вставал в окне электросваркой,
От наших нервно прикурив стихов.
Ну, как вы там? Все так же спите в парках?!
Ах, иногда... До первых холодов?

Пятно бензина — попугай асфальта.
И я уехал с попкой на плече.
Последним сильвером или идальго,
Черт знает кем! а главное — зачем?

Потом Москва, и ты в ней неумелый.
Меня кабак столичный слушал так,
Как будто голос откусить хотел он.
Здесь не мотают сопли на кулак.

Здесь все всерьез: и деньги, и забава.
Кефиром — утро. Выпил — и забей!
А песен тех надрывных и корявых
Не вспоминай и слабых не жалей!

* * *
Нет, никогда я Питер не любил.
В нем тянешь дни, как дождь пережидаешь.
Глядишь под бормотанье волн на шпиль
И раздраженно водки наливаешь.

Петра творенье, каменный карман,
Напрасно манишь улицей глухою.
Не-е, не подсяду, будто наркоман.
Не лезь с Адмиралтейскою иглою.

Добро, строитель! Как там в вышине?
Ужо тебе! — кричу и пью победно.
И вот за мной на бронзовом коне,
Простерши руку, скачет Всадник Медный.

* * *
Закатный свет — черника с молоком.
Неслась легенда от избы к избе
Вослед за одноруким печником.
И черных пятен не было в судьбе.

Незло тайга ворчала на ветру.
Незримых крыльев шелест у лица.
Как был прекрасен этот малый круг
Начала жизни. Жизни без конца.

Уж зной так зной! По синеве — блесна!
Кричал соседский дед: «Ну, брат, капут!
Жарища-то, аж куры, мать честна,
Яичницу того гляди снесут!»

И холод шел с дождями и бедой.
Град бил в окно. Крестом мерцала мгла.
Но после всех потерь над головой
Нам непременно радуга была.

Я, сделав два крыла, на крышу влез.
Но дух в трубу вцепился — стыд и срам.
А так хотелось, чтобы по земле
Легенда шла за мною по пятам.

Душили слезы. А печник сказал,
Мой ворот сжав пушинкою в горсти:
«Ты, парень, высоко не залезай.
Бог крышу, помни, может обтрясти!»

Тогда под сенью первых облаков
В сознании моем тепло и речь
Стояли друг от друга далеко.
И потому я верил только в печь.

Но что-то смутное уже огонь
Рождал во мне под мерный шелест крыл.
Я помню эту сильную ладонь.
А вот легенду напрочь позабыл.

* * *
Пускай меня сживает дождь со свету.
Пускай бедой болтает на краю.
Пусть жизнь меня ломает, словно ветку.

Я все равно тебя не разлюблю.
Я все равно тобою назову
Дорогу к храму, паперть, колокольню,
Все то, что между облаком и болью,
Все то, чем в снах дышу и — наяву.

Строку крылом вымахивает птица.
Синь неба проступает между строк.
Ты будешь то былинкою кружиться,
То звездочкой лететь на огонек.

Еще подуешь ветром на свечу.
Ночные тени лягут паутиной.
Рябь серебра. Луна на крестовине.
Проваливаюсь и уже лечу.

* * *
Было дело. Теперь — табак.
Ты ушел, прогорел, иссяк.
Сорвалась, как худая дверь,
Под ногами земля с петель.

Кто поверит, что навсегда
Верный друг уплыл в Зурбаган.
Только номер твой до сих пор
В телефоне моем не стерт.

И я снова под ветра шум
SMS в Зурбаган пишу.
А в ответ из седой дали
Облаками мчат корабли.

Ты умел, опустив глаза,
Пропадать всю жизнь в небесах.
И смеяться в усы, в табак.
Если можешь, подай мне знак.

Как там лето? А как зима?
Что мне видится сквозь туман —
Племя мачтовых кораблей.
Поднят парус. До встречи, Грей.

* * *
Все было, я помню, шел дождь торопливо.
Антоновкой пахли сады.
И губы твои были с запахом сливы
И с привкусом скорой беды.

А ветер, я помню, как старенький дворник,
Гнал дождь веткой яблони прочь.
Была только ночь с воскресенья на вторник.
Была только ночь, наша ночь.

И нашими были и август, и воздух,
Все блики, и звездная соль.
Но в алом разрыве рябиновых гроздьев
Маячили страхи и боль.

Плыл месяц — любому безумству потворник,
Сумевший судьбу превозмочь.
Была только ночь с воскресенья на вторник.
Была только ночь, наша ночь.

Голодное сердце открыто для страсти.
Но вот мы очнулись и вдруг
Себя ощутили гораздо несчастней
Опавшей листвы на ветру.

Шуршал за окном похмелившийся дворник,
Улики той ночи кляня.
Все те, кто нас ждал с воскресенья на вторник,
Простят и тебя, и меня.

* * *
Пахнет папа асфальтовым летом,
Поднимает меня высоко.
И светло, как от яркого света,
От его серебристых висков.

Я хочу прикоснуться рукою
К облакам, как порою во сне,
Словно знаю уже о покое
Где-то там в неземной тишине.

Полетела за облаком шляпа,
Не успела за шляпой рука.
И лежит со свечою мой папа,
Изголовьем ему — облака.

С той поры в каждом сне я летаю
Над резьбою знакомых крылец,
Словно кто-то меня поднимает,
Но не выше, чем в детстве отец.

С той поры путь от лета до лета
Предо мною лежит в маяках,
Только ярче не видел я света,
Чем от той седины на висках.

* * *
Прочь дорога ведет от дома.
Лайнер ветер поймает крылом.
Вот взлетаем — и высь огромна,
Как и все, что от нас за стеклом.

Вот взлетаем — все небо в бликах.
Память — не потерять бы строки.
Ты все кормишь меня черникой,
Словно тихую птицу, с руки.

Где ты, молодость, вся — на диво?
А по мне так милее, когда
Сердце зрелым огнем правдиво,
И во тьме холодеет звезда.

Незакатны ни жизнь, ни время.
И ладони в ладони дрожать.
Самолет наш воздушным змеем
Мчится. Ниточку не удержать.

* * *
Глаза закрою — птичий гам,
Дубов державное качанье,
И в щель забора смотрит храм,
И печь, и ванна для купанья.

И ванна ставится на два
Совсем скрипучих табурета.
Мне страшно. Будет голова
Намылена, потом — конфета.

И чай из блюдца, и платок
Шершавый, противоотитный.
Побелку цедит потолок.
Стреляет старая калитка.

А снег за окнами метет,
Скрипит листом капустным, валит.
Читаю «Вересковый мед»
Сквозь дырки в ветхом покрывале.

Не за горою Новый год.
Каких-то пару дней. Как долго!
Вот я усну, и дом пойдет,
Пыхтя печной трубой, за елкой.

* * *
Разбойничий декабрьский свист.
Узлом завязаны пути.
Строкой «мне некуда идти!»
Зарезан насмерть белый лист.

И нет спасенья для души.
Повсюду громоздится мгла.
Строкой «мне незачем спешить!»
Сожжен последний мост дотла.

Все спуталось: где ночь, где день?
Своих же мыслей не понять!
Строкой «мне нечего терять!»
Пригвождена к порогу тень.

Скрипит фонарь, вращая твердь.
Какое древнее кино.
Строкой «мне не о чем жалеть!»
В метель распахнуто окно.

Уходит из-под ног земля.
Никто не верит. Луч погас.
И только снег в который раз
Все предложил начать с нуля.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0