Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

«Удержаться на занятой высоте...» («Пятидневная война» и политическое будущее России)

«Удержаться на занятой высоте...»


«Пятидневная война» и политическое будущее России «Круглый стол» журнала «Москва»

Сергей Сергеев, главный редактор журнала «Москва» — Немедленно после завершения российско-грузинской войны и признания Россией независимости Южной Осетии и Абхазии наш журнал по горячим следам дал подборку материалов под общим заголовком «Август 2008-го: начало новой эпохи?». Нам действительно показалось, что эти события знаменуют собой новую эпоху в истории России (во всяком случае, России постсоветской), а может быть, и некий поворот в мировой истории. Прошло уже достаточное количество времени для того, чтобы обсудить итоги «пятидневной войны» спокойно и взвешенно и попытаться определить их подлинное значение для будущего нашего Отечества. Первая группа вопросов связана непосредственно с самим ходом войны. Хотелось бы услышать от участников «круглого стола» оценку: 1) причин нападения Грузии на Южную Осетию именно в данное время (в частности, прокомментировать версию об этом нападении как о российской провокации); 2) адекватности реакции российского руководства в первые дни конфликта (в частности, действий и заявлений Медведева и Путина); 3) действий и боевой готовности российской армии; 4) признания Россией независимости Южной Осетии и Абхазии (может, стоило еще потянуть время?); 5) реакции мирового сообщества на все эти события. Евгений Морозов, главный редактор «Русского геополитического сборника» — Причины агрессии, конечно, не в провокационных действиях России, если не считать провокацией сам факт ее существования, который является достаточно грозным для существования Грузии. Во всяком случае, я должен отметить интересный момент в действиях грузинских войск после того, как они в ночь на восьмое августа начали вторжение. Утром восьмого августа были получены первые сведения о движении двух российских усиленных мотострелковых батальонов через границу; вторжение сразу было остановлено. Хотя пальба по-прежнему стояла страшная, грузинские войска уже остановились, прекратили активные действия по выполнению своей важнейшей задачи — выходу на перевалы и их блокированию. Во второй половине дня восьмого августа, когда передовые отряды российских войск подошли к Цхинвалу, начался отвод грузинских войск. Причем если говорить об ополченских их формированиях, то есть формированиях, укомплектованных запасными, то их отход закономерно превратился в бегство — ополченские формирования, естественно, не могли освоить такую сложную форму боевых действий, как отступление. В то же время сообщения, относившиеся к дислоцировавшейся в Гори бригаде специального назначения, свидетельствовали, что она отошла очень быстро в полном порядке, организованно, по приказу. Иными словами, грузинское руководство с получением первых же известий о вмешательстве России немедленно прекратило войну. Все остальное было следствием обычной в боевых условиях неразберихи. Поэтому я полагаю, что эту войну даже пятидневной не стоит называть, но тем не менее это была война, имевшая все классические признаки войны как военно-политического противоборства. Однако самое интересное в истории Осетинской войны — причина, по которой Грузия эту войну начала. В данном случае я нахожу только одну аналогию в военно-политической истории новейшего времени — провокация со стороны США вторжения Саддама Хусейна в Кувейт, когда он предварительно получил от американской мадам посла благословение Америки на это вторжение, а на следующий день узнал, что против него создана глобальная коалиция. Судя по сходству почерка, нечто похожее произошло и здесь. Американский истеблишмент вообще не утруждает себя поисками новых ходов и раз за разом разыгрывает одни и те же сценарии. Поэтому я считаю, что Путин был совершенно прав, когда говорил о провокации американского политического руководства ради достижения внутриполитических целей. Такой целью могло быть только поднятие рейтинга Маккейна. Что ж, американцы обычно охотно применяют внешнеполитические телодвижения для достижения своих внутриполитических целей. По-видимому, это же республиканский истеблишмент проделал и на сей раз, и, кстати сказать, успех был достигнут, и если бы за Осетинской войной сразу же не начался финансовый кризис на нью-йоркской бирже, то, скорее всего, можно было бы твердо сказать: да, Маккейн будет избран. Сейчас ситуация изменилась. С.Сергеев — А факт признания независимости Южной Осетии и Абхазии как вы оцениваете? Е.Морозов — Как естественное следствие действий России, начатых восьмого числа. Логика войны диктует и логику послевоенной политики. Не надо забывать, что еще в девяностом году в обеих этих автономиях были проведены референдумы по вхождению в Российскую Федерацию, далее их результаты были подтверждены. Причем в Абхазии однажды, а в Южной Осетии еще два раза, если я не ошибаюсь. С.Сергеев — Можно ли было не торопиться с признанием, еще потянуть немножко с дипломатической точки зрения? Е.Морозов — Можно. Но какой был бы смысл в такой оттяжке? С.Сергеев — Не давало это плюса? Е.Морозов — Не думаю, что это могло бы дать какой-то плюс. Напротив, это дало бы время для принятия Евросоюзом и НАТО каких-то решений, срывающих акты признания. Я уж не говорю о реакции Штатов.
Андрей Фурсов, директор Института русских исследований МосГУ — Есть несколько причин нападения Грузии на Южную Осетию. На поверхностном уровне это интересы группы Саакашвили. Хотя, конечно же, Саакашвили не та фигура, которая может действовать самостоятельно (тем более в отношении России), здесь необходима если не команда «фас!», то, как минимум, благожелательный кивок, подразумевающий поддержку в той или иной форме. Вопрос в том, кто и на каком уровне одобрил. В таких случаях нелишне поставить вопрос cui bono? Кому выгодно? Выгодно это было группе Чейни. Вооруженный конфликт с Россией предоставлял хорошие возможности этой политической стае повысить рейтинг своего человека — Маккейна — в президентской гонке. Тем более что на кону не только кресло в Овальном кабинете Белого дома, но и кое-что посерьезнее. После победы Обамы Чейни и людям из его «рати» могут грозить большие неприятности, вплоть до судебного преследования: политика, ничего личного. Но это один вариант объяснения, который напрашивается с ходу. Возможен и другой, «матрешечный». В другом, чем у группы Чейни, измерении, на другом уровне конфликт мог быть выгоден тем, кому надо было подхлестнуть поддержку Обамы (преимущество последнего над Маккейном летом было очевидным, но вовсе не победительным), спровоцировав экстраординарную ситуацию в пользу Маккейна, которая в свою очередь потребовала создания ответной экстраординарной ситуации теми, кто вел в Белый дом Обаму и просто не имел права проиграть, — слишком высоки ставки этой группы в игре, причем не столько в американской, сколько в глобальной. Если эта догадка верна, то группа Чейни, полагая, что решает свои задачи, сыграла роль пешки в чужой игре, а сам грузино-южноосетинский (а по сути, грузино-российский) конфликт стал одной из акций прикрытия базовой операции — борьбы за Белый дом как одного из главных узлов глобального управления. И конечно же, эта базовая операция предполагала предварительное взаимодействие заинтересованных сил с российским руководством. Возвращаясь на уровень «Саакашвили — его непосредственные американские кураторы», необходимо отметить, что фактором, обусловившим удар по Южной Осетии, была уверенность агрессоров из Закавказья и «Заокеанья» в том, что верхушка РФ сдаст Южную Осетию, как несколько лет назад сдала Аджарию. А она не сдала, в том числе и потому, что, по-видимому, грузино-южноосетинский конфликт — это элемент более сложной, глобальной, а не региональной игры. К тому же если бы РФ не врезала агрессору, то это была бы окончательная потеря лица самого крупного осколка Советского Союза — и в мире, и в СНГ, и, что особенно важно, в самой РФ, прежде всего на Кавказе, — потеря лица и демонстрация слабости со всеми вытекающими последствиями, чего руководство РФ допустить ни в коем случае не могло. К тому же, как мне представляется, руководители РФ усвоили одну эмпирическую регулярность: чем больше некие политические силы сдают свои позиции Западу, американцам, тем больше шансов в конечном итоге оказаться в Гааге; и наоборот, чем жестче, достойнее и принципиальнее политика, тем таких шансов меньше (прав все-таки был Ленин: «Принципиальная политика есть единственно правильная политика»). Но вернемся к Дику Чейни. Если его команду и его клиента Саакашвили некие силы каким-то образом наводили на попытку «окончательного решения» южноосетинского вопроса, то они, конечно же, прогнозировали реакцию прижатого к канатам руководства РФ, понимая, что не ответить оно не сможет, и, возможно, создавали ситуацию — геополитическую и психоисторическую — именно такого типа. Впрочем, не исключена возможность и более тонких и глубинных игр, но здесь мы вступаем в зону или, как сказал бы Ф.Бродель, «dans la zone d’opacite» (в полусумеречную зону, где различимы только тени предметов, но не сами предметы). Не могу согласиться с параллелью: Саакашвили заманили в Грузию, как Саддама — в Кувейт, то есть в обоих случаях речь идет о ловушке. Если Саддама в Кувейт американцы действительно заманили, то «нечудесного грузина» никто никуда не заманивал. Хозяева дали отмашку: можно. А это совсем другое дело. Прежде чем говорить о реакции «мирового сообщества», надо не морочить себе голову, не зомбировать самих себя и ясно представить, что такое мировое сообщество. Может, это китайские крестьяне? Индийские грузчики? Бедуины? Латиноамериканская беднота? Конечно же, нет. Мировое сообщество — это правящие группы стран — эксплуататоров мировой системы и их обслуга; иными словами, мировой капиталистический класс (прежде всего его англосаксонское ядро) и их функциональные медиаорганы. И что, обращать внимание на буржуинов и их медиахолуев на Западе и у нас в стране? Много чести. Слушать их поучения? Никогда, или, как пел главный герой фильма «Приключения Буратино», «поучайте лучше ваших паучат» — всех этих саакашвили, ющенко, качиньских и прочих. Тем не менее даже в условиях антироссийской, русофобской истерии на Западе после того, как Саакашвили получил по зубам, налицо некоторая разница в подаче материала в англосаксонских странах, с одной стороны, и в Германии и Франции, с другой. Реакция «старой Европы» была более сдержанной. Впрочем, по поводу и этой Европы не стоит особенно обольщаться — «мы для них чужие навсегда», как пел Вертинский. Да нам и не надо к ним ни в свои, ни тем более в родню, особенно если учесть стремительное «освоение» Европы африканцами, арабами, турками, курдами, албанцами. С Европой происходит закат — закат в «лунку истории», и ни мы ей ничем не можем помочь, ни она нам. «Наши упитанные европейские братья... — заметил С.Хелемендик, — уже закончили свое существование в истории, их уже нет». А потому на них, на их поучения и критику в какой-нибудь ПАСЕ едва ли стоит обращать внимание — vixerunt. Антироссийская истерика заслуживает внимания в том смысле, что, как всякая истерика, она вскрывает глубинные мотивы. Она связана, во-первых, с тем, что агрессор и его непосредственные кураторы не ожидали жесткого ответа. Во-вторых, истерика, бессильная злоба были обусловлены тем, что США, завязнув в Ираке и Афганистане, ничего не могли поделать в ситуации, когда Россия нанесла ответный удар. Наконец, в-третьих, речь должна идти о ярости части американского истеблишмента по поводу самого себя: могли в 90-е годы, в разгар ельцинщины, додавить Россию, развалить ее на части, как это было сделано с СССР посредством горбачевщины, и не сделали. Не сделали, потому что уверовали, что после горбачевско-ельцинского погрома России уже не подняться. Именно эта уверенность звучала в словах Клинтона, когда, выступая в октябре 1995 года в Объединенном комитете начальников штабов, он сказал: «Да, мы позволили России быть державой, но империей будет только одна страна — США». И вдруг Россия повела себя по-имперски. Отсюда и разочарование, и злоба, и истерика «мирового сообщества». Елена Пономарева, кандидат политических наук, доцент МГИМО(У) МИД России — Как справедливо было уже отмечено, «пятидневная война» порождена сложнейшим комплексом факторов, которые при самом общем подходе можно разделить на внутренние и внешние. Анализ случившегося, как правило, начинается именно с последних: с геополитики, с роли США как мирового гегемона в этом регионе и т.п. После поражения официальный Тбилиси даже активно стал продвигать тезис о том, что Грузия явилась разменной монетой в споре между Россией и Соединенными Штатами, Россией и Западом в самом широком смысле. Однако акцентирование внимания только на внешних факторах не правомерно. Внутренних причин этой войны, копившихся годами, если не десятилетиями, тоже достаточно. То, что грузино-югоосетинская война произойдет, понятно было уже давно. Режим Саакашвили нуждался в войне как в воздухе, ибо все имеющиеся ресурсы собственной легитимации он исчерпал. Апробированные методы, начиная с пропагандистской истерии в лучших геббельсовских традициях и вплоть до содержания чиновников за счет метрополий, не привели Грузию к свободе и демократии, не способствовали восстановлению и модернизации экономики. Обнищание населения некогда одной из самых процветающих республик СССР продолжается в геометрической прогрессии. Например, по индексу качества жизни Грузия занимает 114-е место из 192 стран, соседствуя с Гайаной, Боливией и Гондурасом. Что же касается институциональных основ демократии, к которым так стремится Саакашвили, то по этим параметрам Тбилиси занимает «почетное» 160-е место, недалеко от Иордании, Гвинеи и Бутана. Внутренние причины кризиса, коллапса режима буквально требовали внешнего врага. Главный вопрос для Тбилиси заключался не в том, будет война или нет, а в том, когда будет. По свидетельствам очевидцев (я непосредственно общаюсь как с абхазами, так и с осетинами), стреляли всегда, каждый год. Особенно в летние месяцы, когда из России на каникулы в Цхинвал и близлежащие населенные пункты приезжали тысячи родственников с детьми всех возрастов. К таким перманентным вооруженным провокациям с грузинской стороны осетины даже привыкли, чаще всего реагируя таким образом: «Опять вчера стреляли... Чтоб их!..» Однако такой масштабной подготовки, такого вероломного нападения на спящий город, беспрецедентно циничного уничтожения женщин, стариков, детей из местных жителей никто не ожидал. Хотя по косвенным факторам можно было предположить, что намечается что-то страшное. Например, буквально за несколько часов до начала массированного обстрела уехали грузинские семьи, жившие либо вперемежку с осетинами, либо неподалеку от них. Значит, они были предупреждены. О крупных передислокациях, сосредоточениях техники и военных, учитывая современные средства связи и слежения, соответствующие структуры не знать не могут. Это их работа. А вот решение, как отреагировать на тот или иной вызов, принимает политическое руководство, как и отдает приказ о начале операции. Если высокопоставленные американские чиновники признали факт осведомленности о сроках начала операции «Чистое поле», то российская сторона просто обязана была знать это. В противном случае надо полностью разогнать ГПУ, СВР, ФСБ, так как они не оправдывают своего предназначения. Если же информация о начале военной операции имелась, то почему решение о вводе войск было принято только 8 августа после 14.00, когда погибли российские миротворцы и почти две тысячи мирных жителей? Вопросов, связанных с организацией военной операции российской армией, еще больше. Однако мои претензии не к военным, принимавшим участие в боевых действиях, — всем им только низкий поклон. Меня волнует профессионализм, компетентность и ответственность чиновников из Генштаба, но сейчас не об этом. Внутренние факторы «пятидневной войны» самым ярким, правильнее сказать, кровавым образом проявились в ее ведении. Мы сколько угодно можем говорить о неадекватности, по меткому выражению бывшего министра иностранных дел ФРГ Йошки Фишера, «безответственного дурака из президентского дворца в Тбилиси», но расстреливали, взрывали и жгли мирных осетин и российских миротворцев конкретные люди, военные, преимущественно грузины. Хотя, как известно, на любой войне достаточно всякого наемного отребья. В распоряжении ведущих агентств, телеканалов, на интернет-сайтах есть масса документальных подтверждений (видео- и аудиосъемки, интервью очевидцев, фотокадры) не военной операции, а геноцида. Я бы даже сказала, радостного уничтожения грузинскими военными осетин и всего, что с ними связано: школ, детских садов, домов, машин... То, что произошло в августе 2008 года, конечно, не было войной в прямом смысле, это был заранее спланированный геноцид осетин, в основном российских граждан. В такой ситуации реакция России была, без сомнения, адекватной и оправданной: используя все имеющиеся средства, и силовые в том числе, выбить грузинские части с территории Южной Осетии и уничтожить в случае необходимости. Колин Пауэлл, которого вряд ли можно заподозрить в симпатиях к нашей стране, на встрече бывших госсекретарей в Вашингтонском университете в сентябре 2008 года, комментируя позицию Москвы в грузино-югоосетинском конфликте, сказал: «Россия — это страна, которая потеряла гордость, а теперь ее восстановила». Иной реакции страны, имеющей гордость, в ответ на уничтожение собственных граждан, кроме как «принуждения к миру» (надо отдать должное политкорректности Д.Медведева), быть не могло. Хотя, по моему мнению, мы понесли колоссальные потери за такую короткую операцию, поэтому «разбор полетов» должен быть соответствующий. Помимо людских потерь есть еще две серьезные проблемы. Первая касается освещения конфликта, вторая — процедуры признания Абхазии и Южной Осетии. Выиграв наземную операцию, надо признать, мы проиграли войну информационную. Мы оказались совершенно не подготовлены к освещению своей позиции в мировых СМИ. У России нет ни одного отвечающего современным требованиям англоязычного телеканала, серьезных радиостанций. Если бы не всемирная интернет-сеть, то англоязычный потребитель вообще не получал бы альтернативной информации. В этом смысле ситуация была зеркально похожа на ту, что пережила Сербия в 1999 году, накануне бомбардировок НАТО. Нас, как и сербов, изолировали в мировом информационном пространстве. Опыт Цхинвала показал, что в срочном порядке необходимо разработать и начать внедрение доктрины национальной информационной безопасности. Как ни патетично это звучит, но промедление в этом вопросе смерти подобно. Выжить в эпоху информационного общества иначе нельзя. И наконец, несколько слов по поводу признания самопровозглашенных республик. Это объективное и необходимое решение. Грузия сама создала условия для быстрого и безоговорочного решения затянувшихся конфликтов в пользу Абхазии и Южной Осетии. О том, что Россия не была заранее ориентирована на признание этих республик, свидетельствует факт юридической и политической неподготовленности этого решения. Сравнение с казусом Косова не выдерживает никакой критики. На признание Косова была «заряжена» целая обойма государств, которые вслед за Соединенными Штатами высказались в пользу его независимости. У нас же не было подготовлено ничего. Вот и получается прос-тая арифметика: Косово признали 40 государств, Абхазию и Южную Осетию — 2. М.Ремизов — Даже документов правовых не подготовили. Вадим Цымбурский, старший научный сотрудник Института философии РАН — Надо сказать, что причин много и большинство из них названо правильно. Я бы назвал еще одну причину. Это попытка, что называется, проверить Россию «на вшивость» в условиях глубокого раскола российского руководства, наметившегося прошлым летом — между президентской и премьерской командами. Расколы между политическими курсами, олицетворявшимися летом Путиным и Медведевым. Кроме того, важным фактором было отсутствие ясного международно-политического имиджа президента Медведева. В Токио он вел себя совершенно расплывчато и размазанно. Таким образом, у противников нашей страны была серьезная надежда, что нападение позволит выявить гнилость и слабость России и в конечном счете усугубит раскол в ее руководстве со всеми последующими внутренними и международными результатами. Но российское руководство с самых первых дней вело себя достаточно адекватно, к удивлению наблюдателей. В первые дни конфликта самое главное решилось в Пекине. Там решился вопрос о том, как мировое сообщество будет реагировать на действия России. Это, мне кажется, в значительной степени определила встреча Путина с Бушем в Пекине. Создалось такое впечатление, что речь идет о домашнем конфликте между другом Владимиром и клиентом Мишико. Поэтому клиент Мишико с самого начала повел себя неприлично, объявив, что для Америки наступил час истины, когда она должна для себя решать свою судьбу. Понимаете, Америка — крайне неприятное государство, оно предпочитает само для себя выбирать свои моменты истины, а не принимать навязанные его клиентами. Таким образом, главный «босс» Буш в этот момент был не на стороне клиента Мишико, а занимал весьма сдержанную позицию. В этот момент решилось очень многое. А самое главное произошло в последующие дни. Произошла консолидация российского руководства. И это самое главное, что было достигнуто в эту войну. Медведев великолепно «взял ноту», показал, как надо себя в этой ситуации вести, произошло сближение позиций Медведева и Путина, и вместо конфликта мы имеем дело сейчас фактически с разработкой единого имиджа единого курса. Что касается боеготовности российской армии. Было сказано совершенно правильно о чудовищных потерях среди российских военных, о том, что наши солдаты ходили без касок и бронежилетов (непонятно почему, от жары или еще от- чего). Вот отсюда несуразность потерь. Грузинская армия, несомненно, не готова была к войне на осетинской территории, она была заранее подготовлена к отходу в случае появления российских войск. Другое дело, что проблема резко изменилась, когда Россия вышла за пределы Осетии, чего не ждали, и российская армия покатилась на юг. Вот этот момент был совершенно неожиданный. Надо сказать, роковой. Совершенно непонятно было, что в это время происходит. Я был среди людей, которые в тот момент испытывали ужас. Честно говоря, я перечитывал в это время «Август 14-го», и картина людей, движущихся навстречу катастрофе, не понимая, что они вползают в катастрофу, стояла у меня перед глазами. Я думал, что будет, если мы дойдем до Тбилиси, если начнем уличные бои на тбилисских склонах? Что мы будем делать, куда мы вообще идем? А что, если американцы все-таки выделят контингент и высадят его перед нами, если какие-то солдаты дадут, допустим, несколько выстрелов, даже в воздух. Мы вступим с ними в войну? Было совершенно ясно, что мы покатимся назад, и оставалось непонятным, где мы остановимся. И какая будет психологическая реакция в России, тоже можно было себе представить. Однако Саркози привез тезис об отложенном статусе Осетии и Абхазии, и это означало, что мировое сообщество отказывается от тезиса о нераздельности Грузии на все времена. Предложение Саркози фактически легитимизировало нашу позицию. Мы за это схватились. Саакашвили начал тянуть, медлить и бубнить что-то непонятное. Стало ясно, что он отступается от тезисов, согласованных с Евросоюзом. Что было делать в этот момент? В этот момент надо было признавать Абхазию и Осетию. Лучшего момента вообще не могло быть. Фактически мы сыграли на неготовности Саакашвили признать мир, привезенный европейцами, в то время как американцы явно разделились, и низшие чины из вашингтонского обкома гоняли по миру и кричали, какой Россия агрессор, а Буш бубнил что-то невнятное по поводу того, что нехорошо так бить демократически избранную власть. Мы поступили совершенно правильно. Надо понять, что на протяжении многих лет мы вообще не делали серьезной геополитической ставки на Осетию и Абхазию. В одном из выступлений я говорил, что это похоже на человека, который запустил бы сифилис и бросил его лечение со словами: «ну ладно, может быть, рассосется...». Мы и держали там миротворческие войска в надежде, что «авось рассосется». Мы в принципе не видели ни значения потенциального Сухумской бухты, не видели того, что Южная Осетия клином нависает над Тбилиси, фактически контролирует жизнь на грузинской территории. Никакой геополитической ставки мы не разыгрывали. Опыт этой войны заставил нас понять значение этих территорий для России. В то же самое время мировому сообществу стало ясно, если Россия уйдет в изоляцию, этому сообществу придется строить отношения с Россией, ушедшей в изоляцию. Как когда-то говорил покойный Гефтер: «Или Россия будет при смерти, или они все пойдут прахом». Вот такая вот получилась ситуация. Надо сказать, что мы достигли очень многого, но я предпочел бы всегда объяснять это в последнее время не фактором российской силы, а удивительным фактором российской удачи. Мы вползали в катастрофу, и катастрофа обернулась нашей удачей. Нам важно понять механизм этой удачи и уметь работать с этими механизмами на будущее время. В этом ценность и значимость «пятидневной войны». Михаил Ремизов, президент Института национальной стратегии — Если говорить об инициаторах и причинах грузинского нападения, то можно условно разделить грузинские мотивы и американские. Грузинские мотивы понятны: это силовое воссоединение, это лейтмотив грузинской политики на протяжении всех девяностых и нулевых годов, независимо от того, кто находится у власти в Грузии. Я согласен с тем, что это проблема скорее грузинской нации, нежели проблема Саакашвили. Вообще, если поставить себя на место грузинского националиста и подумать о том, какие стратегии возможны для Грузии в этой связи, то мне кажется, самая рациональная стратегия — это отказ от территориального реванша и курс на нациестроительство в рамках евроатлантических структур. Грузия может состояться как нация и государство только в уменьшенном варианте. Насколько я знаю, в Грузии не существует политических или экспертных сил, которые были бы с этим согласны. То есть это народ, который намерен вновь и вновь разбивать себе лоб об эту объективно нерешаемую для них проблему. Теперь о мотивах Соединенных Штатов. Я не могу сказать, были ли даны сигналы Грузии со стороны США о приемлемости военного сценария. Наверное, если они были даны, то в очень косвенной и ни к чему не обязывающей форме. И разумеется, это ни в коей мере не связано с интересами избрания Маккейна, поскольку, мне кажется, не стоит переоценивать значение грузинской темы в американской политической повестке. И тем не менее мотивы к тому, чтобы запустить военный сценарий, у американских кураторов Грузии могли быть, и эти мотивы отчасти связаны с тем, о чем уже сказал Вадим Леонидович, а именно: с идеей протестировать новое российское руководство. Вообще, американцы любят тестировать партнеров, особенно новоизбранных президентов, особенно в ситуации, когда непонятно, кто принимает решения и что он собой представляет. Но это, пожалуй, не главное. Главное же заключается в том, что американцы могли позволить себе эту игру. Потому что их устраивал любой исход. Саакашвили выигрывает блицкриг — прекрасно. Здесь их успех не нуждается в комментариях. Но даже если Россия вмешивается, для них это тоже хорошо, потому что Россия осложняет свои отношения с Европейским союзом — первое. Второе — потому что Россия, скажем так, приобретает ореол империи зла, ореол «опасной державы». Россия является идеальным жупелом, который используется Соединенными Штатами для того, чтобы выстраивать свои отношения с европейскими союзниками и в целом свою сферу влияния в мире. Для них это предсказуемый, понятный и безопасный противник. Поэтому Соединенные Штаты играли в рамках, скажем так, некоего приемлемого для них диапазона риска. Единственный проигрыш, который они понесли, — это моральный и символический, связанный с тем, что центр мировой империи потерял монополию на силовые действия (монополию на военное вмешательство), но именно этим обусловлена жесткость реакции на уровне мирового общественного мнения. Для США очень важно удержать монополию на легитимное насилие на международном уровне, это каркас их империи. Та истерическая реакция мировых СМИ, которая имела место, конечно, обусловлена тем, что пусть в ослабленном виде, но эту монополию необходимо сохранить: раз уж кто-то, кроме нас, позволяет себе применять силу, мы сделаем все, чтобы это не выглядело легитимным. О том, имела ли место провокация с российской стороны. В строгом, прямом смысле, конечно же, нет. Я убежден, что для российского руководства это был вызов, большая головная боль, и они предпочли бы вообще не сталкиваться с подобной проблемой, если бы могли выбирать. Можно заметить, что провокацией, как справедливо заметил Андрей Ильич, была слабость России, которую она демонстрировала, в том числе и в отношениях с Грузией, на протяжении долгого времени. Именно руководствуясь ощущением этой слабости, исходя из убеждения, что Кремль никогда не решится на открытое военное вмешательство, Саакашвили и вел свою игру. Теперь о боеготовности армии. Несомненно, это одна из главных проблем, которые были поставлены августовским кризисом. Оптимистические оценки мне в этой связи не совсем понятны. Высокий уровень потерь, особенно если учесть, что официальные данные могут быть занижены, очень неприятные профессиональные сбои, такие, как нападение на колонну командующего группировкой войск, состояние ВВС, средств связи, боевой техники — по всем этим и многим другим пунктам возникли самые серьезные вопросы. И ясно, что сегодня именно состояние армии и модернизация Вооруженных сил должны стать одной из системообразующих тем в повестке правления Дмитрия Медведева. Теперь о реакции Кремля. Я думаю, что она была не вполне адекватна в предкризисный период и в первые часы кризиса. По моему, может быть, дилетантскому представлению, все-таки должны у политического и военного руководства существовать стандартные модели реагирования на подобные ситуации. То есть если форс-мажор происходит, то не надо собираться и обсуждать, что делать, нужно действовать по заранее согласованному плану. Причем нельзя сказать, что нападение со стороны Грузии было непредсказуемо. Саакашвили прощупывал почву уже в течение нескольких недель. Другое дело, думали, что получится как в 2004 году — что все ограничится отдельными провокациями и поддержанием силовой напряженности. Если не хотели, из политических соображений, раньше времени вводить войска, ничто не мешало заблаговременно вооружить югоосетинскую армию тяжелой техникой и всем необходимым для того, чтобы лучше встретить удар. Тем не менее с момента, когда агрессия произошла и было принято решение об использовании регулярных войск, реакцию Кремля можно охарактеризовать как абсолютно адекватную и необходимую. На каждом этапе она диктовалась железной необходимостью. Это не обесценивает той решительности, которая была проявлена президентом. Потому что, к сожалению, свобода человека часто сводится к тому, чтобы не совершить необходимого. Вот, к счастью, этой свободой он не воспользовался. Осознанная необходимость восторжествовала. Чем была продиктована необходимость вмешательства? Вполне понятно (об этом говорили и российские мидовцы, и Путин, и Медведев) — тем, что Россия потеряла бы контроль над Северным Кавказом в случае отказа от прямого вмешательства в конфликт. Добровольческое движение как альтернатива вводу войск могло бы привести к превращению всего региона в одну сплошную горячую точку. Тысячи вооруженных мужчин на Кавказе, действующих на свой страх и риск, вне государственного контроля и организации, — это страшная сила, поэтому здесь, скажем так, речь шла о том, чтобы избежать еще большего зла, а не о том, чтобы достичь какого-то блага. Помимо этого мотива и этих соображений национальной безопасности, которые стояли за принятым решением, имел место также мотив национального достоинства. Мотив восстановления своей чести, которая состоит в том, что государство должно действительно отвечать на агрессию против своих граждан и против своих военнослужащих, где бы они ни находились. В противном случае оно теряет лицо на международной арене и в глазах собственных граждан. Хочу обратить ваше внимание, что в общем-то впервые за долгое время в российской политике мотив защиты граждан, их жизни и достоинства прозвучал в качестве основной причины военной операции. Это очень хороший знак с точки зрения формирования нации в России. Нация — это та самая связь между государством и гражданином, при которой существуют взаимные обязательства сражаться друг за друга. Это обязательство со стороны государства было признано и подтверждено. Поэтому, в конечном счете, это война не за наших союзников в лице Абхазии и Южной Осетии, а война за самих себя — за национальную субъектность. Это очень важно. В том числе это важно с точки зрения международного права. Грузия совершила акт агрессии не только против самоопределившейся Южной Осетии, но именно против России, поскольку нападение на военнослужащих, на миротворцев является в строгом международно-правовом смысле нападением на государство. Теперь о необходимости признания этих республик. С момента, когда Россия оказалась участницей конфликта, ее миротворческий мандат был перечеркнут, и наши лидеры уже по переговорам с европейцами поняли, что в прежнем виде миротворческий формат невосстановим. Он был невосстановим даже вне зависимости от позиции Запада, а хотя бы по той простой причине, что прежний миротворческий формат предполагал участие грузинской стороны в миротворческой группировке. И это было невозможно. Поэтому Россия оказалась перед лицом ситуации, в которой она, с одной стороны, теряет основания для своего военного присутствия в регионе, а с другой, сама может превратиться из субъекта миротворческой политики в объект миротворческой политики, по аналогии с республиками бывшей Югославии. Что такое быть объектом миротворческой политики в таком горячем, взрывоопасном регионе? Ну, это прежде всего значит быть страной с урезанным, ограниченным суверенитетом. Это очень серьезно, это значит постоянно быть на грани вооруженного конфликта с Западом, и причем балансировать на этой грани не с позиции силы, а с позиции слабости. С той позиции, что нас будут шантажировать возгоранием подобного конфликта. Поэтому был выбран единственный вариант, который позволял обосновать российское военное присутствие в регионе. Это вариант признания независимости республик. Борис Межуев, шеф-редактор «Русского журнала» — Я не претендую на какой-то анализ военных составляющих процесса, я только позволю высказать соображения относительно его политических составляющих. Первый вопрос о причинах нападения Грузии на Южную Осетию именно в данное время. Мне кажется, версия российской провокации, во всяком случае как сознательной провокации, маловероятна. Явно, что российское руководство не только не ожидало, но явно не стремилось к этому развитию событий. Дело даже не в том, что в этот момент в столице не было двух лидеров, и это тоже осложнило оперативную реакцию. Но явно и политически это все складывалось, мне кажется, таким образом, что в общем эта конфликтная ситуация была не нужна или, по крайней мере, не входила в планы нашего руководства. Были какие-то мелкие провокации со стороны вооруженных сил Южной Осетии, но такие взаимные провокации происходили в течение всех 90-х и последующих годов, и я думаю, что здесь ничего особо не изменилось. Гла





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0