Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Русский вопрос сегодня. «Круглый стол» журнала «Москва»

«Круглый стол» ведет Леонид Иванович БОРОДИН,писатель, публицист, гендиректор АНО «Москва»

Участвуют:

Федор Иванович ГИРЕНОК— доктор философских наук, профессор МГУ имени М.В. Ломоносова,

Валерий Николаевич РАСТОРГУЕВ— профессор кафедры философии политики и права философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, доктор философских наук, академик РАЕН и Академии Платона, лауреат Премии Правительства РФ в области науки и техники. Автор 20 монографий и учебных пособий, зам. главного редактора журнала «Трибуна русской мысли». Круг научных интересов — методология стратегического планирования и проектирования в сфере экологической, социальной и культурной политики,

Олег Анатольевич Матвейчев— политолог, кандидат философских наук, профессор Высшей школы экономики (философский факультет), президент Фонда поддержки футурологических исследований, академик Национальной академии социальных технологий, главный редактор журнала философских переводов «Герменейя», автор книг «Суверенитет духа», «Повелительное наклонение истории» и многих других,

Вячеслав Вениаминович Локосов — доктор социологических наук, заместитель директора ИСПИ РАН по научной работе, зав. отделом социологии политики и общественного мнения. Является автором-составителем, редактором двенадцати докладов ИСПИ РАН по теме «Социальная и социально-политическая ситуация в России: анализ и прогноз»,

Ирина Борисовна Орлова — доктор философских наук, профессор, зав. отделом социологии истории и сравнительных исследований ИСПИ РАН. Автор монографий «Евразийская цивилизация. Социально-историческая ретроспектива и перспектива» (М., 1998), «Современные цивилизации и Россия» (М., 2000), «Демографическое благополучие России» (М., 2001), «Конструирование этнического образа России» (М., 2005). Автор журнала «Москва»,

Игорь ЭриковичКруговых — политолог, кандидат исторических наук, автор нескольких сот исследований и статей по проблемам государственно-правового положения русского народа в Российской Федерации, национальным отношениям, участник разработки Концепции государственной национальной политики и ряда законодательных и аналитических проектов в указанных областях.


Леонид Бородин

— Социальных проблем, стоящих сегодня перед русскими, можно обозначить несколько. И, очевидно, это иные проблемы, чем те, что стоят перед малыми народами РФ. Можно ли обозначить эту разницу положений, о которой сегодня говорят самые разные специалисты? Я хотел бы именно так сформулировать вопрос: можно ли утверждать, что русские находятся в более худшем положении, чем иные народы? Или мы все находимся в одной ситуации и у нас всех одни и те же беды и проблемы? Существует, в частности, точка зрения русско-националистическая, каковая может быть оправдана именно очевидной ущербностью положения русского этноса среди прочих.


Ирина Орлова

— Леонид Иванович, можно для начала просто реплику, чтобы придать обсуждению стройность. Может быть, нам структурировать дискуссию так: обсудить проблемы русских на трех уровнях: государства (имеется в виду на уровне политического руководства), далее — на уровне общества в целом и в конце на уровне индивидуальном, то есть как сам русский человек, на индивидуальном уровне, себя чувствует.


Федор Гиренок

— На мой взгляд, отношение русских к собственному государству определяется следующим обстоятельством. У русских никогда не была развита воля к власти. Этой воли лишили нас дворяне, которые взяли на себя функцию управления. Мы склонились к номадическому образу жизни, к анархизму, к отшельничеству. Воля к власти связывалась у нас с государством. У него было право править, у нас — право соединить свободу с бытом. Вместо воли к власти мы культивировали у себя чувство соборности, то есть то, что существует в религиозном пространстве, а не в социальном, экономическом и политическом. Государство — это для нас не ночной сторож, это наш охранитель и путеводитель, это надежда для русских в момент опасности, в столкновении с теми, у кого развита воля к власти. Проблема же состоит в том, что в России государство оставляет свой народ без защиты, предает его.

Русские никогда не были нацией. Русские — имперский народ. Но империя предполагает равенство людей перед законом. Никто не имеет права на привилегии, на исключительное поведение. Однако наше государство культивировало у разных народов, населяющих Россию, не имперские чувства, а национальные. После того как мы перестали быть православными, мы потеряли свою идентификацию и стали существовать то как советские люди, то как россияне, то как евразийцы.

Интересы русских и современного государства, на мой взгляд, не совпадают. Это несовпадение дает о себе знать в идее федерализма, равно как и в идее парламентаризма. По словам Данилевского, мы всегда будем видеть в депутатах шутов гороховых, а федерализм понимать как гостиницу, в которой русским жить неудобно.

Сегодня у нас происходит не только политическая и социальная, но и антропологическая деградация. Сам человек становится у нас примитивнее. Один из симптомов этой катастрофы я вижу в том, что большое количество русских людей живут, не осознавая, что они русские. Когда такое самосознание отсутствует, в обществе и государстве ничего серьезного происходить не может. Нынешний наш человек — материал, из которого можно все, что угодно, выстраивать. Наш народ настолько неструктурирован, аморфен, что выделить в нем доминанту очень сложно. Поэтому мой первый ответ на вопрос Леонида Ивановича может быть таким: атомизированное состояние русского народа в сравнении с иными народами России представляется мне как большая и серьезная проблема.


Игорь Круговых

— Прежде всего необходимо ясно понимать, что сегодня Россия впервые в своей истории сталкивается с неопределенным государственно-правовым положением русского народа и обращение в этой связи в прошлое однозначных ответов не дает. Русский народ 20 лет продолжает по инерции проживать «на общественных началах» в изначально созданном им государстве, и для перехода от «общественного» к «государственному» положению потребуется предпринять ряд принципиальных шагов.

Один из важнейших — в сфере культуры. Мало кто знает, что, например, в действующем с 1992 года законе Российской Федерации «Основы законодательства Российской Федерации о культуре» словосочетание «русская культура» отсутствует. Это та самая «русская культура», о значении которой так много сказано! Хотелось бы надеяться, что новая редакция закона восполнит этот вопиющий пробел. Но почему это происходит в стране с мировой культурной традицией, где так много замечательных писателей и авторитетных «толстых» журналов?

Мой вывод, сделанный на уже двадцатилетнем опыте: главная причина такого положения — отсутствие в России русской национальной интеллигенции. Той самой национальной интеллигенции, которая должна не просто знать и следить, но и непосредственно участвовать в формировании государственной культурной политики. А потом не сокрушаться о «бедственном положении» русской культуры. Русская национальная интеллигенция так и заблудилась, заслушавшись то «демократическую», то «патриотическую» интеллигенцию, так и не став сколько-либо значимым явлением общественной жизни страны. Среди одиночных исключений — мужественная борьба В.Распутина за Байкал, к мнению которого, к счастью, прислушиваются.

Не могу в этой связи не вспомнить, как в середине 90-х годов мы вдвоем с замечательным русским писателем Вадимом Валерьяновичем Кожиновым отправились на первый Евразийский конгресс в Татарстан. В поезде по пути в Казань он рассказал, что только что написал статью (насколько помню, для «Комсомольской правды»), в которой сказал, что русского народа как такового в общем-то нет, это собирательный, «синтетический» народ, «потри кожу которого — и появится татарин». По его мнению, такой подход должен импонировать участникам конгресса своей универсальностью.

Зная реальные настроения в национальной общественности, я выразил сомнение в успехе такого подхода, и, к сожалению, не ошибся. В.Кожинов выступил с изложением своих взглядов, позже предоставили слово мне. Я поддержал идею евразийства при условии сохранения национально-культурной самобытности населяющих евразийский континент народов, включая русский. В ответ на это один из местных национальных активистов возразил: «О каком русском народе вы говорите? Вон Кожинов прямо сказал, что русского народа как такового нет, это “синтетический”, искусственный народ, принимать во внимание который не стоит, в отличие от других народов». Вадим Валерьянович очень переживал за происшедшее и всю дорогу в Москву говорил об этом. Прошло месяца два, и неожиданно поздно вечером он позвонил мне и сказал, что он ошибся, что действительно необходимо признать русский народ самобытным, со своими четкими, закрепленными, когда необходимо, в законодательных актах национальными интересами, включая право на свою национальную культуру.

Отказ в признании русского народа и русской культуры, их неразрывной взаимосвязи лежит в основе потери нашей национальной идентичности, не позволяет правильно определить характер пройденного исторического пути, наше сегодняшнее место в национально-историческом пространстве, а также свой, свойственный России путь продвижения в будущее. Сегодня уже актуально не «с кем вы, деятели культуры?», а «где вы, деятели культуры?».


Ирина Орлова

— Уже в 90-е годы вообще из научного оборота были изъяты понятия «базовая культура», «государствообразующий этнос». Двадцать лет ученые практически слово русский произносить не могли. И вот мы в Институте социально-политических исследований РАН подготовили книгу «Русский вопрос» (М., 2007). Спокойную, взвешенную, очень корректную. Когда мы проводили презентацию, собрали очень широкий круг людей: ученых, политиков, представителей разных религиозных конфессий. Тем не менее многие шли с опаской: «Да как вы можете такое обсуждать?» Как будто подпольное обсуждение какое-то, хотя это было в Президентском зале Российской академии наук. Общественное сознание отражало то, что на эту проблематику было наложено табу. «Как это так, что за русский вопрос?»

Почему это происходит?

У нас все семьдесят советских лет прививался пролетарский интернационализм. Далее, 90-е годы, развал Советского Союза, когда мы утратили общую советскую идентичность, и тогда на первый план вышли идентичности более низкого уровня: главная из них — этническая. Этнический фактор, собственно говоря, был использован и при разрушении Советского Союза, тогда все республики получили независимость просто так, она с неба им свалилась. Так никогда не бывало в истории. И все этнические меньшинства в России получили возможность поднять на щит все свои интересы, все свои культурные потребности, все свои запросы. А русские не получили вообще ничего. Они потеряли свою государственность, утратили статус государствообразующего народа; перерезанные новыми границами, стали самым крупным в мире разделенным народом. Все решения, которые принимаются сейчас на государственном уровне,  направлены на размывание у населения остатков осознания того, что русские все-таки составляют в России большинство. Пример — всероссийские переписи населения. Институт этнологии и антропологии РАН, возглавляемый В.А. Тишковым, готовит к переписям документы с разработкой вопросов о национальной принадлежности.

При этом обратите внимание на то, что по последней советской переписи 1989 года во всем Советском Союзе фиксировалось 116 национальностей. Первая постсоветская перепись 2002 года (готовил материалы упомянутый институт) «обнаружила» только в России 168 национальностей. Ну и даже при таком раскладе 79,8% населения назвали себя русскими. (Между прочим, если принять во внимание критерии, применяемые такими международными организациями, как ООН, то наша страна, имеющая столь высокую долю представителей одной национальности, будет считаться мононациональной.) Сейчас, в октябре этого года, проводится очередная перепись российского населения. Институтом этнологии и антропологии подготовлен новый еще более дробный список. В  нем — не удивляйтесь — уже более 200 национальностей.

Цель такой «скрупулезной» работы совершенно очевидна. Искусственно, с помощью социального конструирования создается образ страны исключительно дробной, диффузной, не имеющей этнического и культурного ядра, разрозненной, мозаичной. Эта идея формируется на государственном уровне, на уровне властных структур. Потом она тиражируется журналистами, чиновниками, потом внедряется в массовое сознание и уже воспринимается действительно как реальность. Уже общим местом становится утверждение о том, что якобы нет более многонациональной страны, чем Россия.

Можно привести примеры других стран, которые ведут иную этническую политику. Китай, например. Там в переписях до 2001 года у них значилось 205 национальностей. Далее, после 2001 года, выделяется уже только 56 национальностей, из которых хань — самая крупная, ее представляют 95% населения страны. На все остальные приходится 5% населения. Следовательно, формируется образ страны более концентрированной, единой, с мощным цементирующим этническим ядром. У нас реализуется задача обратная: рассредоточить, распылить, раздробить, показать, что страна не имеет никакого этнического и культурного ядра. На это направлена и политика поддержки этнических меньшинств, доходящая порой до парадоксов. Так, все этнические меньшинства имеют право создать школу с национальным компонентом, любую. Школу с русским компонентом вы создать не имеете права. Был прецедент, когда создали школу с русским этническим компонентом, так руководителей под суд отдали, потому что нарушен закон: русских этническим меньшинством назвать нельзя, но и титульной нацией они также более не считаются.

Недавний пример: московское правительство предложило создать Кодекс москвича. Во всех странах сейчас принимаются подобные кодексы, которые помогают эмигрантам интегрироваться в принимающее общество. Чтобы получить право обосноваться, например, в Англии, вы должны сдать экзамен по истории Англии, по истории королевской семьи, знать английский язык, ну и знать какие-то традиции, уважать и соблюдать общепринятые нормы. Более того, если вы едете по брачной визе, вы должны заранее сдать экзамен на знание английского языка, иначе визу вы не получите.

У нас попытка создания Кодекса москвича, где, как говорили инициаторы идеи, давались бы советы, как вести себя иностранцу, чтобы легче вписаться в московскую среду: «не резать барана во дворе, не жарить шашлык на балконе, изучать русский язык...» И что вы думаете? Только заявили об этом в московской Думе, никаких решений еще не было принято, но уже поднялись правозащитники: «Как это так? У нас многонациональная страна, как это можно?!» Все. Законодательная инициатива задушена. Думаю, что инициативу о защите культурных прав русских ждет такая же участь.


Леонид Бородин

— Где-то в мае в Интернете появилось сообщение, что в областном городе в воинской части произошло ЧП. По-видимому, как я понял, батальон держали в руках двадцать дагестанцев: отбирали мобильные телефоны, деньги, посылки, наряды подменялись и все такое. И русские восстали. Восстание возглавил майор. По-видимому, комбат, ну, может быть, командир роты, я не знаю. Они не только помяли дагестанцев, загнали их на гауптвахту и заперли там. На майора возбуждено уголовное дело. Вот такое сообщение. Назавтра это сообщение исчезло. То же «Эхо Москвы», которое мгновенно реагирует, молчало. Правозащитники — ни слова. Значит, дана команда всем замолчать, потому что такое же может произойти в других частях. Власть боится, и имеет основания...

Если помните, русского крестьянина, когда спрашивали: «Вы чьих?» или «Вы кто?» — он говорил: «Мы православные». Никто не говорил, что мы русские. Происходила полная идентификация с верой. Хотя и сербы православные были, и греки православные. А русское сознание, оно рефлектировалось в русской литературе, если на то пошло. Оно отражалось в русской литературе. Ни одно восстание  — ни казачье, ни Пугачева, ни Разина — не проходило под национальными лозунгами. Ни одно. Сейчас наши новые националисты объявили о том, что первыми русскими националистами были декабристы. Ну, это либо отсутствие информации, а скорее желаемое выдается за действительное (корни так свои ищут!).


Олег Матвейчев

— Я, поскольку в государственных структурах работал, могу сказать, что нельзя представлять дело так, что там сидят злые люди, которые почему-то, по какой-то причине не любят страшно русских, душат их и стремятся сделать так, чтобы у нас были кругом какие-то другие национальности, а русских нигде не было. На самом деле та тревога, которую выразил Леонид Иванович, вполне ясна: страх присутствует у государственной власти перед тем, что реально существует, а уж государство это знает лучше нас. А реально существуют следующие опасности: существуют подполья и в Башкирии, и в Татарстане, националистические группировки есть и в Бурятии, и в Якутии, и во всех этих национальных республиках, которые тоже мононациональные. И тогда что у нас получается? Если мы начинаем, так сказать, будировать тему вопросов русских, то получаем встречный национализм — эта борьба может плохо закончиться. Закончится тем, что мы там потеряем ту или иную территорию. Что это такое? Это выход Китая к Байкалу. Китайцы, они с удовольствием бурятскую элиту купят. И все. И она там устроит переворот под лозунгом «национального сознания» и «векового угнетения бурятского народа русскими». И после этого китайцы ассимилируют эту Бурятию. Они сделают это легко и получат выход к Байкалу — самому главному источнику пресной воды, которой ИМ не хватает. И вообще, так сказать, проложат путь к богатствам Сибири. Так же можно с якутами поступить, с хакасами, с тувинцами — с кем угодно. Тогда Россия постепенно съеживается до чисто русского населения и превращается в Русистан. Хочет этого государственная власть? Нет, не хочет.

Часто говорят, что «русские зажаты», что мы находимся на грани исчезновения. Но давайте посмотрим на эти вещи без эмоций.

Нам что, как хакасам или кому-то еще из малых народов, нужно думать о том, что у нас по-хакасски дети не разговаривают? Пишут в переписях, что хакасов, условно говоря, 65 тысяч, а реально мы знаем, что их на самом деле 30 тысяч. Вот тогда да, мы видим проблему...

Мы, русские, готовы с ними поменяться? Хотим мы, как они, получить национальные школы?

Позиция, которую занимает государство, — не будировать вопрос. Не надо чесать, где чешется, потому что можно до крови расчесать. Чем больше говоришь о национальных проблемах, тем больше они распаляются. Это касается разговора и о русских, и о других нациях, тем более об их взаимоотношениях. Если все эти нации находятся в значительной степени в ущемленном положении, поскольку у них нет собственной государственности и т.д., то давайте не будем мы, русские, ставить им ногу на грудь, говоря, что у нас тут РОССИЯ — монореспублика, моногосударство. Ну, может, не надо их лишний раз унижать и напоминать им, что они не титульная нация? Поэтому и есть эта осторожность.

Мы тут сидим и говорим, что у нас, русских, все плохо. Вы готовы поменяться с тувинцем?


Ирина Орлова

— Все совершенно наоборот: это русские чувствуют себя униженно и подавленно. Все-таки должно быть равноправие.


Олег Матвейчев

— Равноправие для нас — это, честно говоря, смерть. Может, я больший националист, чем другие националисты, но я скажу вот какую вещь. Когда мы себя ставим вместе в один ряд с хакасами, адыгами, эскимосами, то есть говорим, что нам нужны права такие же, то мы себя принижаем тем самым. Почему? Потому что мы совершенно другой народ. Вот есть традиционное общество, грубо говоря, которое сопротивляется всем инновациям. У каждого традиционного общества своя идентичность. А есть иная идентичность. Русские — подвижный народ, они принимали инновации всегда, не боялись изменяться и менять свою идентичность на протяжении истории и включали в себя огромное количество инноваций. Придите к армянину, к чеху и т.д. Он будет четко границу проводить: это мое — это не мое. А мы никаких границ не проводим. Мы в себя всегда все включаем, и поэтому мы стали громадным народом. Когда-то Московское княжество было в три раза меньше княжества Литовского, а стало гигантским, огромным народом, ОДНИМ ИЗ САМЫХ БОЛЬШИХ НА ЗЕМЛЕ. Огромной империей, в которую вошли все другие народы. И мы сейчас хотим иметь равные права с другими? То есть стать маленьким народиком с такой же малой фиксированной идентичностью? Мы другой народ, вот тот самый, про который говорили русские поэты и философы, — «всечеловеки мы». И «нам внятно все».


Леонид Бородин

— Кто-нибудь видел по телевизору сценку, когда Москва запретила татарам перейти на латиницу? Я видел это своими глазами. Русские уходят в одну сторону, татары в другую, и один из татарской делегации, оборачиваясь, говорит: «Ничего, мы подождем, когда вы перейдете на латиницу». Вы бы видели выражение их лиц.


Валерий Расторгуев

— Русские преданы во всех значениях этого слова. Они преданы «приватизированным» государством — Россией, суженной до границ РФ «новыми русскими». Последних правильнее называть новыми узкими, то есть людьми с предельно ограниченным горизонтом политического мышления, которое сводится к хватательно-глотательным рефлексам. Но подлинно русские, не испорченные продажной властью и легкими деньгами, сохранили свою верность единству: они бесконечно преданы России — не сменяющимся режимам, а непреходящему Отечеству. Владимир Путин назвал катастрофой распад великой страны, но не сказал главного: последствия катастрофы еще могут быть преодолены, для чего потребуется вернуться к истокам веры и к вопросу о собственности на природную и интеллектуальную ренту. Об этом мне и хочется рассказать.

Кто больше других думает и спорит о судьбах русского народа? Русская интеллигенция — и как слой, и как прослойка, и как многослойный, неоднородный организм, несший в себе дух единения и ген распада. В ней как в капле воды отражается все то, что произошло с самим народом. Мало кто замечает, что выражение «русская интеллигенция» звучит ныне не вполне корректно, как, впрочем, и само название «русский народ». Вопрос в том, сохранила ли она себя как русская. Не в узко этническом плане (родовое и клановое начало не характерны для нее, а сама интеллигентность — не наследственный признак), но с точки зрения служения, служения России. Разумеется, интеллигенты по-разному понимали цель служения, но именно оно составляло смысл их принадлежности к этому социальному кругу, что отличало их от просто интеллектуалов западного типа.

Что же произошло теперь с этим кругом, который сужается на глазах? Сегодня даже украинская интеллигенция не может называть себя русской в силу известных политических причин. Будучи одной из наиболее сильных ветвей мощного интеллектуального древа, грубо отсеченной, ей приходится выживать самостоятельно, пуская собственные корни, которым еще предстоит дотянуться до почвы. Цель поставлена великая, но утопическая: в течение ряда лет создать на основе «народной речи» лингвистический шедевр — новояз, способный конкурировать с русским языком, не повторяя его ни в чем. Конкурировать, разумеется, не на пространстве мировых языков (у самого безудержного вымысла есть границы), а хотя бы в сфере массового образования, просвещения и информационной политики, приоткрывающей для носителей языка горизонты мирового знания. Но в чем смысл соперничества, если современный русский язык — плод тысячелетнего развития единой русской цивилизации? Русский язык вобрал, впитал в себя богатства мировой культуры, в том числе живые соки национальных культур России, среди которых особое место занимает удивительно поэтичная и самобытная культура малороссов.

Добавим к сказанному, что все реже называет себя русской и родная белорусская интеллигенция, хотя она с полным основанием может сохранять старое доброе имя, так как в Беларуси не было и пока нет государственной русофобии — этнонационалистической или радикально-либеральной (эти крайности легко находят друг друга, о чем писал еще Константин Леонтьев). Я уже не говорю о той части русской интеллигенции, которая состояла из представителей ряда других, неславянских народов, выбравших ныне, как и малороссы, стезю самостоятельного государственного развития. Впрочем, стезя сия у большинства из них обрывается, не начавшись, с момента «слияния» с новым Большим европейским братом. Как говорится, согласие — жизнь, слияние — смерть. Сказанное верно, во всяком случае, в отношении национальных суверенитетов и с учетом того факта, что евроинтеграция строится на основе множественных стандартов.

Что же осталось от русской интеллигенции? И на каком основании мы имеем право причислять к ней самих себя после того, как интеллигенты разбежались по «государственным квартиркам», ордера на которые раздала новоявленным элитам «беловежская троица», не страдавшая, кстати, от избытка интеллигентности? Ордера взамен на право первородства. А право это, если вспомнить библейскую историю, имеет прямое отношение к правам наследования и, следовательно, к отчей собственности. Неужели право принадлежности к русской интеллигенции, да и вообще к русским, держится только на решении трех карликовых персонажей, разделивших мертвыми границами по живому телу единый суперэтнос против воли самих граждан, народов, предков? Почему это удалось? Потому что границы эти были уже прочерчены до них палачами Российской империи, чтобы Россия не смогла срастись.

А может быть, особое право великороссов считать себя русской интеллигенцией основано на том, что речь идет о представителях мощной этнической группы, для которой испокон веку не было надобности особо выделяться среди других русских: зачем высовываться, если и так видно издалека? Так для чего же нам теперь, когда многовековое единство в одночасье порушено, монополизировать имя, принадлежащее не только нам? Причину таких превращений несложно установить: произошла фундаментальная, глубинная подмена многих ключевых понятий в русском языке, который, кстати, правильнее называть не русским, а, как все знают, великорусским. К слову, словарь Владимира Ивановича Даля так и называется — Толковый словарь живого великорусского языка.

Если говорить не о гражданской идентичности (когда русскими называют всех граждан России и соотечественников), а об этнокультурном наполнении слова «русские», то в этом смысле оно может быть отнесено по преимуществу к трем большим славянским народам, которые составляют единый и мощный суперэтнос. В течение веков никому в голову не приходило, что имя русский может узурпировать только одна или несколько этнических групп, входящих в него. Узурпировала одна, причем против своей воли, точно так же, как в свое время Русскаяправославная церковь против собственной воли стала монополистом всех высших проявлений русской культуры, христианской по духу. У российского общества в целом отняли право быть наследником цивилизационного наследия, а гонимой Церкви оставили эту возможность, чтобы потом разом покончить и с ней, и со всем «наследием проклятого прошлого».

Но, как это ни парадоксально звучит, мы, великороссы, в определенной степени ущемленный народ. И не только потому, что без боя отдали собственное этническое имя. Ущемленность наша в другом: мы многого не понимаем и не чувствуем, а потому не всему и не всем научены сопереживать. Большинство из нас никогда не сталкивались с проблемой национальной идентичности как проблемой личного выбора. Нам никогда не было стыдно быть русскими, и никогда это не было предметом особой гордости. Мы не боялись потерять себя: великую культуру можно, конечно, опростить, свести до полуживотного состояния, что и делается, но, пока живы язык и литературное наследие, она сохраняет способность к самовосстановлению и самовоспроизводству.

Кем было выведено из языка слово «русские» в его исконном смысле и как удалось добиться почти полного исчезновения из активной лексики самоназвания великороссов? Что заставило большевиков решиться на эту лингвополитическую операцию, если их вождь писал в свое время о национальной гордости великороссов, апеллируя к их национальным чувствам и подкупая обещаниями построить Великороссию?

Нет времени детально рассказывать, какие политические и геополитические проекты стояли за этой фальсификацией истории и самого языка. Этой теме специально посвящена статья «Политический выбор великороссов», которую можно прочитать в электронной версии журнала «Трибуна русской мысли» (издается при поддержке журнала «Москва»). Назову одну из главных причин столь нетерпимого, откровенно враждебного отношения к русским — не к великороссам, а именно ко всем русским, когда они вместе или сближаются. Это особая разновидность русофобии — непреодолимый ужас перед русским колоссом. Необъяснимая на первый взгляд ненависть просыпается у определенных групп, присосавшихся к власти, только тогда, когда наши народы делают робкий шаг к реинтеграции, к русскому единению. Яркое подтверждение сказанному  — запредельно болезненное отношение к союзу Россия–Белоруссия. Этот союз ненавидят куда больше, чем нас по отдельности. Ненавидят сильнее, чем тот Советский Союз, который не только сохранял имперское пространство и семью народов, но и расширял круг стран союзников и сателлитов. Ненавидят даже те, кого нельзя заподозрить в «целевых» фобиях, если они касаются, например, великороссов и белорусов по отдельности или славян в целом (к слову, своего рода «самофобиями» страдают иногда некоторые представители этих народов, тяготящиеся племенными узами и чувствующие себя гражданами мира).

Так в чем же причина русофобии такого типа? Она заключается в отношении к собственности, а если быть точным — к народу-ресурсодержателю. Как говорится, ничего личного, кроме собственности, конечно. По сути, это даже и не фобия вовсе, поскольку фобиями называют навязчивые страхи людей или народов с неустойчивой психикой, а здесь мы видим вполне обоснованное беспокойство: если какой-нибудь воришка что-нибудь украл у могущественного, но не вполне трезвого соседа, то у него будут все основания опасаться этого соседа, когда тот протрезвится.

Мы привыкли, что ресурсодержатель — это какая-то частная фирма или компания, которая пользуется доходом от природной ренты, поскольку приобрела (в России — просто присвоила) природные ресурсы или арендует наиболее ценные территории, не являющиеся в силу законных ограничений предметом купли-продажи. А на самом деле подлинный собственник земли, лесов и вод, подлинный ресурсодержатель — сам русский народ как огромная многоплеменная нация граждан (нация граждан, как известно, не сводится к нации как этнической общности). Но произошла аберрация зрения: нация эта в результате «игры слов» как бы уже и не существует де-факто, поскольку в самой России (но не за ее пределами) забыт расширительный смысл понятия «русские», не имеющий отношения к узко этическому происхождению. Нет народа — нет проблемы, нет проблемы — нет спора о собственниках, а если нет спора о собственниках, то нет и понятной государственной позиции в отношении природной и интеллектуальной ренты, что и требовалось доказать.

Русский народ жив, пока живы люди, отдающие себе отчет в том, что русские не только отдельная группа, а великая коллективная сила. Но те, кто хранит коллективную память, не вечны. Сегодня формируется новое поколение людей, для которых родной русский язык — не родной. Их даже билингвизм не устроит. Уже сложились или складываются политические элиты, представители которых никогда не говорили на русском языке. А в этом случае некому будет остановить необратимые процессы. Диагноз неутешителен: некроз России. Так и произойдет, если не вспомним исконного смысла всего одного слова — «русские». Больше всего меня лично пугает одно обстоятельство: многие, слишком многие интеллектуалы и политики, которых я знаю и уважаю, говорят в унисон: «Все правильно, но поезд ушел». Что это — капитуляция или трезвая оценка?

В заключение несколько слов о национальной политике. В настоящее время она демонтирована в институциональном плане: в России нет не только парламентской структуры (палаты, подобной, например, Палате национальностей ВС РСФСР), которая позволила бы артикулировать национальные интересы, но нет даже министерства, которое отвечало бы за эту политику. Это ведет к тому, что чиновники определяют за народы и за интеллектуалов (которые представляют те или иные народы), что считать, например, экстремизмом или как относиться к проявлениям национализма.

Продолжение





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0