Крест

Прощай, смиряйся и молись.
Без этих трех — все труд напрасный.
На Страшный суд уходит жизнь,
Чем покаянней, тем прекрасней.

Когда пути твои прямы,
Какого ждешь еще ответа?
Но ты своей не знаешь тьмы,
Ты своего не видишь света.

Перечеркни себя крестом,
Познай нутро свое делами —
Уверен быть ли можешь в том,
Что оправдаешься скорбями?

Как мало мне осталось дней,
Как много лжи в суме дорожной.
Без вышней соли невозможно
Крест меры вынести своей.
 

Куликово поле

Перед глазами пограничье:
Суровый лес, чудная степь —
Природы дивное величье,
Руси невиданная крепь...
Каким предаться нужно думам
И дел каких изведать стыд,
Чтоб эту степь наполнить шумом
Столетья топчущих копыт?!
Увы былому благолепью!
Творец с надеждой наблюдал,
Как лес, склоняясь перед степью,
Все силы к Битве собирал.
Сквозь сон я слышу в веке новом,
Давно уж сбросив груз обид,
Как там, на поле Куликовом,
Та Битва страшная гремит.
Не знаем мы таких энергий:
Нам души сковывает цепь.
Моли о нас, игумен Сергий:
Другая нас накрыла степь.
 

Севастопольский марш

Над Отечеством моим — дым.
Но все кажется он нам — там.
Это колокол сказал: «Крым!»
Что теперь до милых дам вам.

Петербургские балы — злы,
После них сражений жар — дар.
Из ночной стальной степной мглы
К небу всходит наших душ пар.

Севастопольский мой бал — ал,
Здесь трубит оркестра медь — смерть.
Здесь пред Богом человек мал —
Можно только «Отче наш» петь.

А четвертый бастион — стон,
Не слыхал таких народ нот.
Вдруг из бухты долетит звон:
Там на дне тоскует наш флот.

Ранен ты навылет в грудь — в путь.
Потерпеть чуть-чуть изволь боль.
До конца самим собой будь,
Потому что ты земли соль.

Мой родной и Русский мой Крым —
Горней славы южный мой крест.
Над Отечеством моим дым —
Ты вглядись в себя: он весь здесь.
 

Крымский берег

Россия! Как страшно и быстро
Мы здесь оказались с тобой.
Россия. За выстрелом выстрел,
И с моря — за ветром — прибой.

Россия! Бессилие. Лица.
А мне б с моим жалким «прости»
За крымский твой край ухватиться,
С собою тебя увезти.

Что мы нашим внукам расскажем?
А может, увязнув в словах,
Костями на Лемносе ляжем,
В Бизерте оставим свой прах...

В скитаниях ясность нагрянет.
Белей будет Русская соль.
Бессилье смирением станет,
Любовью — вчерашняя боль.
 

Моя Москва

Москва-Москва!
                              Теперь я дома,
С тобою мысли и дела.
И ты как будто мне знакома,
Хоть и не сразу приняла.
Я не нашел в тебе покоя:
Не может быть покоен Рим.
Но я узнал в тебе родное,
Святыням поклонясь твоим.
Вселенский полюс
                                 притяженья,
Оплот двуглавого орла,
Твердыня вечного служенья
Всем тем, кого ты собрала.
С твоих холмов
                             струится время,
В моря впадая далеко.
Твое апостольское бремя
Сурово, благо и легко.
Опустошившись от свободы,
Познав ее тоску и зло,
Бредут усталые народы
К тебе под верное крыло.
Ты помнишь все,
                    но все прощаешь,
Нет меры милости твоей.
Ты всех в объятья принимаешь
И утешаешь сыновей.
Тоски и смерти победитель,
Слезами твой омыв гранит,
Тебя Владыка Вседержитель
В ладонях бережно хранит.
 

Служение

Едва-едва учась ходить-любить,
Имея в сердце страх и упованье,
Я жить хочу, чтоб Господу служить
И знать в служенье горечь и страданье.
Что может быть блаженнее креста,
Молитв и слез, трудов богопознанья!..
Как отзовется Вечность-Чистота
На это малое и трудное желанье?..
 

Смирение

1

Я пил Твою чистую воду.
Как просто и трудно понять:
Ты дал человеку свободу,
Я должен ее уважать.

Но мир Твой падением выгнут,
Нет бездны под миром страшней.
Но, Господи, многие гибнут
В фальшивой свободе своей!

Так в этой свободе доколе
Душе в невозвратное течь?!
Но есть еще добрая воля,
Чтоб злую свободу пресечь!..

Но ангел мой в сумерках строгих
Сказал мне, любя и скорбя:
«Смирись перед выбором многих:
Господь милосердней тебя».
 

2

Сознанье теплится едва.
Тончает нить души и тела.
Приходят нужные слова,
Но растворяются без дела.

Покрыт испариною лоб.
Налей-ка маслица в лампаду.
Как мало нужно сердцу, чтоб
Пройти сквозь вечности преграду.
 

Госпиталь

Тихий госпиталь в инее белом,
В синих сумерках окна палат.
На шиповнике осиротелом
Свиристели о чем-то свистят.

Тишиной одомашненной, дачной
Отогрета душа этих мест.
Наливается ночью прозрачной
Бесконечная кротость небес.

Очень кстати, мой друг, очень кстати
Эта пауза грянула, чтоб
Медсестричка в январском халате
Остудила пылающий лоб.

Там, за болью, всего было мало,
А теперь из оставшихся нег
Есть подушка и есть одеяло
Да под лампой кружащийся снег.

Здесь душа не умрет, не слукавит,
Ближе станет вселенная к ней,
Если боль не уйдет, не оставит,
А сиделкою будет моей.

Я не сплю. За страничкой страничка.
Тихо время навстречу идет.
На плече голосистая птичка
Мне нездешнюю песню поет.
 

Silentium

Молчанье дум. Молчанье уст.
Ума тенистая прохлада.
Устав от помыслов и чувств,
Душа иного ждет уклада.

И он приходит и царит.
Но скоро тесно ей и мало,
Пока Господь не обнулит
И повелит начать сначала.

Моя несытая душа,
Твое мне дорого признанье.
Так пусть отныне, чуть дыша,
В тебе царит одно молчанье.
 

Тридцать третий год

О чем ты молчишь, когда никнет природа,
Когда видишь толпы на стогнах столиц?
Оранжевый бунт тридцать третьего года
Приходит на память с библейских страниц.

Смотри, кто стоит за спиною народа:
Убийца, кощунник и вор искони.
Когда репродукторы лают «свобода!»,
Я слышу все то же гнилое «распни!».

Все сроки выходят, стираются даты.
Где тридцать целковых на черные дни?
Смотри, как к соседям приходят солдаты,
Им некому крикнуть: «Спаси, сохрани!»

Во сне ли я видел, как быстро из дыма,
Из помыслов злых и безумных затей
Палящее солнце Иерусалима
Всходило над древней столицей моей.
 

Россия

К чему сердца обращены?
Каких сокровищ бездна манит?
Кто возлюбил, те прощены,
Сердца их ждать не перестанут.
Россия — лучшая страна!
Какой же русский с этим спорит?
Одним — на пагубу и горе,
Другим — для счастия дана!