Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Державин Гавриил Романович. Антология одного стихотворения

Сейчас мало уже кто помнит о том, что величайшее, вершинное произведение русской поэзии ХVIII столетия — ода «Бог» Гавриила Романовича Державина (1743–1816) — было задумано и создано как страстный полемический ответ французским философам­материалистам того же столетия. И этот ответ, этот протест поэта исходил не из официально­церковной позиции, а из романтического мировоззрения (если точнее — мироощущения слиянности человека с природой, со всем мирозданием). Стихотворение настолько страстно и пантеистично в своей основе, что вряд ли до конца и теперь может быть принято ортодоксальными представителями Церкви.

А Россия восхитилась им тотчас же по его сотворении, полюбила — навсегда. Смешным теперь кажется сам повод, — да мало ли что изрекали высоколобые французы, кабинетные мудрецы! Потому смешным кажется повод, что, читая оду, забываешь буквально обо всем, что могло сопутствовать ее созданию, забываешь, в каком веке, при каких обстоятельствах она появилась на свет Божий и сияет в нем негасимо. Ты погружаешься в мощный, переливающийся энергетический поток с первых же строф и, влекомый им, уже до конца не смеешь передохнуть, всмотреться в размер, в строфику, ритмику — зачем? Здесь дышит само Божество, и так же как не дано тебе во всей полноте осознать Божественного, так не в силах ты уследить зa всеми переливами, изгибами мысли и чувства, явленных этой одой. Память у меня на стихи неплохая, могу читать наизусть чуть ли не всего Есенина, чуть ли не целые главы из «Онегина», но вот эта ода... нет, ее не осилить. Может быть, потому, что невероятные перелеты, перебросы, ходы и переходы мысли сплелись здесь в такой нерасплетаемый клубок, который не разобрать памяти, привыкшей уже, честно говоря, к стройной пушкинской силлаботонике, к прозрачности формы, слога и движения мысли. Здесь — иное. И вспомнилось мне одно высказывание Павла Флоренского, выдающегося богослова, искусствоведа (также, впрочем, не до конца и не всеми принятого в Православной Церкви), о «Троице» Андрея Рублева: «Это не изображение Богa, это — сам Бог». Всякий раз, когда перечитываю державинский шедевр, вспоминаю эти слова и, сознавая (все­таки сознавая) известную кощунственность высказывания П.Флоренского, не могу отделаться от чувства, что ода «Бог» не просто одно из блистательных поэтических произведений, но нечто высшее, гораздо высшее! Вместе с ней всякий раз начинаешь и себя осознавать частью Целого. И недаром эта ода так сильно повлияла и на поэтов — современников Гавриила Романовича, и на последующие эпохи. Прекрасный (не очень счастливый, впрочем, и не очень читаемый ныне) поэт Л.Б. Княжнин сейчас же откликнулся чудесной элегией «Вечер», где почти в точности скопированы строфика и ритмика оды «Бог». А уже в ХIХ столетии великий Пушкин — «наше все» — также, кажется, взял на вооружение для «Евгения Онегина» строфику (но не ритмику и не пафос!) этой оды. Собственно, онегинская строфа — это развернутая до 14 строк десятистрочная строфа Державина, кажущаяся, как это ни странно, более компактной, «одомашненной» у Пушкина. У Державина — звездный грохот, вселенский холод и зной, дыхание мироздания. У Пушкина — уютный свет, тишина (невзирая на дуэльные выстрелы, которые тоже как бы «домашние»). У Пушкина — Россия. У Державина — Космос. Впрочем, как уже сказано, это не столько философия, сколько страсть и непосредственное чувство сопричастности Богу, Целому.

Я знаю, что стихи эти весьма известны, более того — знамениты, и все же не могу отказаться от возможности перепечатать их в нашей антологии и вновь перечитать их глазами моих современников, вместе со всеми.

Две основные цели преследуются этим. Первая: в наш век «вяловатой» поэтики очень нелишне ощутить истинную мощь языка, масштаб русской поэзии, явленные в державинском слове. А вторая...

В минуты уныния, сомнений, всеразъедающего скептицизма, присущего в той или иной мере всем нам, ода «Бог», мне кажется, может явиться самым чистейшим, прямым проводником к Божественному, радостному и ясному познанию, восприятию жизни, мира, себя.


Гавриил ДЕРЖАВИН

Ода «Бог»

О ты, пространством бесконечный,
Живый в движеньи вещества,
Теченьем времени превечный,
Без лиц, в трех лицах божества!
Дух всюду сущий и единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кто все собою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы называем: — Бог.

Измерить океан глубокий,
Сочесть пески, лучи планет,
Хотя и мог бы ум высокий, —
Тебе числа и меры нет!
Не могут духи просвещенны,
От света твоего рожденны,
Исследовать судеб твоих:
Лишь мысль к тебе взнестись дерзает,
В твоем величьи исчезает,
Как в вечности прошедший миг.

Хаоса бытность довременну
Из бездн ты вечности воззвал,
А вечность прежде век рожденну
В себе самом ты основал:
Себя собою составляя,
Собою из себя сияя,
Ты свет, откуда свет истек.
Создавый все единым словом,
В твореньи простираясь новом,
Ты был, ты есть, ты будешь ввек!

Ты цепь существ в себе вмещаешь,
Ее содержишь и живишь;
Конец с началом сопрягаешь
И смертию живот даришь.
Как искры сыплются, стремятся,
Так солнцы от тебя родятся;
Как в мразный, ясный день зимой
Пылинки инея сверкают,
Вратятся, зыблются, сияют:
Так звезды в безднах под тобой.

Светил возженных миллионы
В неизмеримости текут,
Твои они творят законы,
Лучи животворящи льют.
Но огненны сии лампады,
Иль рдяных кристалей громады,
Иль волн златых кипящий сонм,
Или горящие эфиры,
Иль вкупе все светящи миры —
Перед тобой — как нощь пред днем.

Как капля в море опущенна
Вся твердь перед тобой сия.
Но что мной зримая вселенна?
И что перед тобою я? —
В воздушном океане оном,
Миры умножа миллионом
Стократ других миров — и то,
Когда дерзну сравнить с тобою,
Лишь будет точкою одною:
А я перед тобой — ничто.

Ничто! — Но ты во мне сияешь
Величеством твоих доброт;
Во мне себя изображаешь,
Как солнце в малой капле вод.
Ничто! — Но жизнь я ощущаю,
Несытым некаким летаю
Всегда пареньем в высоты;
Тебя душа моя быть чает,
Вникает, мыслит, рассуждает;
Я есмь; — конечно, есть и ты!

Ты есть! — Природы чин вещает,
Гласит мое мне сердце то,
Меня мой разум уверяет,
Ты есть; — и я уж не ничто!
Частица целой я вселенной,
Поставлен, мнится мне, в почтенной
Средине естества я той,
Где кончил тварей ты телесных,
Где начал ты духов небесных,
И цепь существ связал всех мной.

Я связь миров повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь, — я раб, — я червь, — я бог!
Но, будучи я столь чудесен,
Отколе происшел? — безвестен;
А сам собой я быть не мог.

Твое созданье я, создатель!
Твоей премудрости я тварь,
Источник жизни, благ податель,
Душа души моей и царь!
Твоей то правде нужно было,
Чтоб смертну бездну преходило
Мое бессмертно бытие;
Чтоб дух мой в смертность облачился
И чтоб чрез смерть я возвратился,
Отец! — в бессмертие твое.

Неизъяснимый, непостижный!
Я знаю, что души моей
Воображении бессильны
И тени начертать твоей;
Но если славословить должно,
То слабым смертным невозможно
Тебя ничем иным почтить,
Как им к тебе лишь возвышаться,
В безмерной разности теряться
И благодарны слезы лить.





Сообщение (*):

Евгений

13.02.2021

А кто автор этой статьи?

Комментарии 1 - 1 из 1