Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Преступления и наказания

Достоевский большой писатель и интересный писатель. Но его метод — «достоевщина» — сводится к утомительно-однообразному и раздражающе-элементарному рецепту. Эту рецептуру персонажей вскрывал Тынянов: проститутка-святая, убийца-герой, следователь-мыслитель и проч...

Лидия Гинзбург

Острый вопрос, который возникает при осмыслении главного женского персонажа «Преступления и наказания» — могла ли Соня Мармеладова пойти работать куда-нибудь еще, кроме как в проститутки?  Да, могла, поскольку и отец у нее был какой-никакой, а чиновник, и во всем ее облике помимо прирожденного благородства сквозили покорность, подчинение, при этом — и ум, женское и человеческое обаяние. В Петербурге, где существовало много и частных богатых домов, и гостиниц, и пансионов, она могла, к примеру, устроиться горничной. Могла продолжать работать швеей, посудомойкой, готовить где-нибудь еду и так далее. Наконец, почему она при всех своих несомненных достоинствах не могла просто выйти замуж за сколько-нибудь состоятельного и хорошего человека?

Но писатель своею властью поставил несчастную девушку в тяжелейшую ситуацию, когда иного выхода, кроме как предаться порочному заработку, у бедной Сонечки не оставалось.

Пьянство отца и болезнь мачехи привели семью из четверых детей к голоду, и Катерина Ивановна дала жесткое указание: «Иди!» При этом цинично добавила: «А что ж? Чего беречь? Эко сокровище!» (Любопытно, что бы она сама ответила, если б ей сказали такое?) И Сонечка пошла. И, что вызывает недоумение, с первого же раза принесла аж тридцать целковых! Это при том, что десяти было бы вполне достаточно, чтобы месяц худо-бедно кормить всю семью. Вспомним: на десять целковых мачеха потом организует весьма не скудные поминки по умершему Мармеладову, с разнообразием спиртных напитков, с наличием помимо блинов и кутьи, четырех видов закусок, среди которых фигурирует заливное, а еще самовары и сладости. И как это скромная, отнюдь не распутная и не развязная девушка умудрилась с первого же раза обработать похотливых клиентов, да в таком количестве — аж на тридцатник! В лучшем случае, кто-нибудь бы сжалился и отстегнул пятерку. Но выходит, она быстро пришлась по вкусу. Почему? Как?

Потому, что такова воля писателя, у которого свои законы жизни, отличные от наших обычных. Достоевскому вовсе не нужна была ни горничная, послушно исполняющая свои обязанности и получающая рублей по десять в месяц, ни швея, ни повариха, ни кто-нибудь другой. Ни, наконец, верная жена, пусть даже и нелюбимого человека. Блудница! Только блудница может стать в его романе святой, проповедующей Евангелие, смирение, самопожертвование. Откуда это? Как может возникнуть подобное совмещение?

В христианской традиции существует образ Марии Египетской. По молодости ослепительная красавица, дон жуан в юбке, многократная олимпийская чемпионка в соблазнении мужчин, поставившая себе целью привлечь к себе рекордное их количество. В сатанинском дерзновении она решает пойти в храм Гроба Господня и там соблазнить верующих во Христа, увести их за собой. Но при входе ударилась о незримую стену и не могла войти, как ни пыталась. В ужасе она уверовала, бежала в пустыню и там, став отшельницей, провела остаток долгих лет, замаливая свои грехи. Стала святой. Заметим, став святой, перестала развратничать.

Распространен также ложный миф о Марии Магдалине, особенно популярный в европейской традиции. Якобы и она была блудницей, а затем, уверовав во Христа, пошла за ним, стала верной подругой, почти тринадцатым апостолом. В священном писании это никак не подтверждается. Мария страдала недугом и пошла за Христом после того, как Он излечил ее. Блудница, про которую Господь говорит: «Пусть первым бросит в нее камень тот, кто сам без греха», никакого отношения к Магдалине не имеет, даже не сестра.

Но и в побочном мифе, столь популярном среди обывателей, далеких от христианской религии, Магдалина после встречи со Спасителем перестает блудить. А Сонечка продолжает работать по желтому билету. И при этом писатель делает из нее святую. Повторяю: для роли святой ему не нужна была ни горничная, ни швея, ни посудомойка, ни стряпуха, хотя и в данных профессиях девушка могла испытывать унижения, оскорбления от работодателей, но продолжать трудиться во имя семьи, скрепя сердце, рыдая по вечерам и находя утешение в Евангелии. Нет, Федору Михайловичу такое страдание кажется мелковатым. Страдать так страдать! — таков девиз всех его героев во всех его главных произведениях. Показать жизнь не просто как страдание, а как сгусток страданий, пережить которые невозможно или почти невозможно. Больно, когда болит один зуб, уже все вокруг превращается в сущий ад, но Достоевскому необходимо, чтобы во рту его романа болели все зубы до единого и даже язык и десны. И как можно сильнее. А читатель, попадая в этот ад, не может освободиться из него иным путем, кроме как захлопнув книгу.

Магия слова Достоевского велика и сильна. Попав под ее влияние, трудно вырваться из колдовских пут. И покуда читаешь, веришь во все, что написано, разводишь руками и не можешь не признать: все так, и не может быть иначе. Не мог Раскольников не убить старуху-процентщицу, а заодно ни в чем не повинную ее сестру Лизавету. Не могла Сонечка никуда пойти, кроме как на панель. И да, она способна оказалась в первый же день заработать тридцать целковых. Какой талант!..

Лишь выйдя из заколдованного круга романа, медленно освобождаясь от магии, начинаешь задавать себе вопросы, а почему так? Почему не могло быть иначе? И понимаешь, что могло и, мало того — должно было выглядеть иначе!

Даже в самом романе где-то мелькает мысль о том, что случай с Сонечкой — весьма редкий. Обычно в блудницы девушки шли, как и сейчас идут, по некоему призванию. А здесь, мол, все так сошлось, что Сонечке не было иного пути, и она пошла по нему. В том-то и дело, что, описанные столь сильно в литературе, подобные редкие, частные случаи становятся не редкими и не частными, и начинают служить великому обличительству — вот каково оно у нас на Руси! Редкий случай с Салтычихой возвели в норму, стали доказывать, что в России все помещицы либо зверски истязают своих крепостных, либо в лучшем случае приказывают утопить Муму.

Не Катерина Ивановна, не судьба, не голод и даже не Господь Бог толкнули Сонечку на панель, а сам Федор Михайлович, и пусть она ему говорит спасибо.

А какой подарок сделал писатель многим поколениям жриц порока в виде пособия — что говорить клиентам, когда спрашивают, как ты дошла до жизни такой? Пожалуйста — выложи в кратком пересказе судьбу Сонечки, и ты уже в мармеладе. Не прирожденная блудница, а несчастная жертва обстоятельств, не ты виновата во всем, а общество, потому что нигде нельзя заработать честным трудом. И Куприн в романе «Яма» хорошо это показывает, как девицы легкого поведения врут о себе тем, кто желает полакомиться не только их телом, но и историями их падения.

Дерзну копнуть еще глубже, туда, куда автор «Преступления и наказания» не счел нужным заглянуть. Как ведет себя «святая блудница» со своими многочисленными клиентами? Говорит с ними своим кротким голоском? Плачет навзрыд? Кричит: «Не надо! Не надо!»? Читает куски из Евангелия? Призывает опомниться и не прибегать более к ее услугам? О, это была бы находка! Как прекрасно: вот очередной раскаявшийся потаскун получает от Сонечки благословение, стоит перед нею на коленях, она дает ему целовать распятие и Библию, отпускает грехи, а уходя от нее весь в слезах, бывший блудник вдобавок еще оставляет ей кошелек: «Передайте, пожалуйста, нуждающимся». «Идите и не грешите более!» — говорит она ему на прощание, и он тотчас же отправляется в Оптину пустынь или сразу на Святой Афон.

Но, увы, вряд ли Сонечка обладает такой силой святости, и, выходя в очередной раз на панель, она, скорее всего, неприятно преображается, ведет себя развязно, пьет вино и пиво, громко хохочет, играет глазками, привлекая клиента. Конечно, можно вообразить, что она и с ними такая же заплаканная и кроткая, и находятся развратники особой категории, которые удовлетворяют свою похоть только с такими жалобными и несчастными, но тогда следует признать, что подобных выродков должны существовать не единицы, а целая порода развратников. Верится с трудом. Человек, приходящий к ночным бабочкам, ищет веселья и глупого смеха, а не слез и страданий.  

Если бы писатель показал нам Сонечку на работе, образ был бы еще сильнее. Но мы видим только «святую» и совсем не видим блудницу. Нам только сообщается, что восемнадцатилетняя девушка пошла во имя семьи на такое самопожертвование. Мы даже не знаем, где и чему она обучалась, что еще умеет, какую пользу способна приносить человечеству, помимо той сомнительной, которую издревле осыпали оскорблениями, а слово «блядство» в древности означало ни что иное, как «обман». «Блядити» значило «обманывать», выдавать ненастоящее за настоящее.

И еще. А если бы не Сонечка была падчерицей Катерины Ивановна, а Раскольников — пасынком. И в критический миг его бы отправили убивать во имя спасения семьи? И он пошел бы, и обрел профессию грабителя и убийцы. А по ночам обливался слезами над истинами Спасителя. И проповедовал Евангелие. Мы что, и его в таком случае должны были бы объявить святым?

Прелюбодеяние — такой же смертный грех, как и убийство. Удовлетворяя похоть развратников, Сонечка продолжает убивать в них душу. Можно ли верить в подобную «святость»? Нет, нельзя. Возможно, в этом одна из причин того, что не только Ленин и Набоков, но и такой образованнейший человек и великий деятель Церкви XX - XXI века, как святейший патриарх Алексий II, не любил Достоевского.

Что же в итоге? В итоге остается только потрясающая гениальность писателя, силою своего дарования, магией слова способного заставить нас уверовать в изначально пагубную и темную схему романа.

Александр Сегень





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0