Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Виноградова Ирина. Книга Руфи. Вера

И умер Елимелех, муж Ноемини, и осталась она с двумя сыновьями своими.

Они взяли себе жён из Моавитянок, имя одной Орфа, а имя другой Руфь, и жили там около десяти лет.

Но потом и оба сына её, Махлон и Хилеон, умерли, и осталась та женщина после обоих своих сыновей и после мужа своего.

— Ну, что? Нас -то и не спрашивали особо. Родители сговорились, так и поженили потом. А он парень справный был— Серей мой. Жили мы хорошо, только коротко. Война ведь. Он и ушел. В письмах пишет: «Не горюй, Вера, хорошо все будет. Немца добью, приеду. Сядем с тобой на завалинку, споем любимую нашу». Очень он «Белолицу» любил. Пел, ну прям артист какой. Да…Это все до войны было. А домой он так и не вернулся. Сгинул, родный мой. А я тогда в его семье жила, к своим-то куда мне? Без меня полна изба и все мал мала меньше. Сережа меня, когда сватал, обещал, что любить до гроба будет…Вот и любил. А на войне и погиб…И свекор так же. Вдвоем мы со свекровью остались. Ей-то хуже моего. Она сына и мужа потеряла. Мы еще дитем-то не обзавелись. Все думали, что вот как, вот, а оно вон как вышло. Так я без памяти об нем и осталась.

***

Ноеминь сказала двум снохам своим: пойдите, возвратитесь каждая в дом матери своей; да сотворит Господь с вами милость, как вы поступали с умершими и со мною!

… Разве ещё есть у меня сыновья в моем чреве, которые были бы вам мужьями?

Возвратитесь, дочери мои, пойдите, ибо я уже стара, чтоб быть замужем. Да если б я и сказала: «есть мне ещё надежда», и даже если бы я сию же ночь была с мужем и потом родила сыновей, —то можно ли вам ждать, пока они выросли бы? можно ли вам медлить и не выходить замуж?

… Но Руфь сказала: не принуждай меня оставить тебя и возвратиться от тебя; но куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить;

…Ноеминь, видя, что она твёрдо решилась идти с нею, перестала уговаривать её.

— Свекровь-то хорошая была, Зинаида Михайловна. Любила меня, жалела. Так война закончилась, я с ней и осталась. Ну а куды ж мне еще? Я ее мамой называла. Любила ее. Знаешь как? Встанет она утром, коров выгонит, хлеб спечет и меня, значит будит. Я ей: «Мама, ну Вы зачем так-то? Я ж молодая, мне совестно», — а она говорит: «Ничего, деточка, наломаешься еще, жизнь длинная». А ты говоришь. О как любила меня!

Ну, отстроился колхоз после войны. Бабы, кто своих дождался, ой, опасливые ходили. А как же? Считай на одного мужичка по сколько одиноких приходится. А любви-то всем хотелось, и старым, и молодым. Вот те, что замужние, и опасались, свое от чужих глаз сберечь старались. А как сбережешь, когда мужик погулять разохотился? Своя жена уже старая, за тридцать…Да, это я тогда думала, что это старая… А вокруг вдовы молодые. Мне вот двадцать два только исполнилось. Какая жена мне поперек станет? Вот и думай. А свекровь моя понимала все. «Ты, -говорит, — погуляй, дочка, погуляй. Только осторожничай». Но я не сильно гуляла. Все больше нравиться просто хотела, так вот, косу перебросить, глазками там, улыбнуться. И чтобы станцевать…уййй, любила танцы-то. Мужик расправится, пояс огладит, рубаху поправлять начнет, мне и ладно. А чтобы дальше…Нет, это я Сережу помнила. Да и перед собой стыдно было. Но бывало…да…бывало… свекровь-то моя тогда за зановесочкой лежит, не шорохается. Умная была, царствие ей небесное…

***

…И сказала Руфь Моавитянка Ноемини: пойду я на поле и буду подбирать колосья по следам того, у кого найду благоволение. Она сказала ей: пойди, дочь моя.

Она пошла, и пришла, и подбирала в поле колосья позади жнецов. И случилось, что та часть поля принадлежала Воозу, который из племени Елимелехова.

… И сказал Вооз слуге своему, приставленному к жнецам: чья это молодая женщина?

Слуга, приставленный к жнецам, отвечал и сказал: эта молодая женщина — Моавитянка, пришедшая с Ноеминью с полей Моавитских;

она сказала: «буду я подбирать и собирать между снопами позади жнецов»; и пришла, и находится здесь с самого утра доселе; мало бывает она дома.

И сказал Вооз Руфи: послушай, дочь моя, не ходи подбирать на другом поле и не переходи отсюда, но будь здесь с моими служанками;

пусть в глазах твоих будет то поле, где они жнут, и ходи за ними; вот, я приказал слугам моим не трогать тебя; когда захочешь пить, иди к сосудам и пей, откуда черпают слуги мои.

Она пала на лицо своё и поклонилась до земли и сказала ему: чем снискала я в глазах твоих милость, что ты принимаешь меня, хотя я и чужеземка?..

— К пятидесятому мы с подружкой в город стали ездить, там завод построили, мы учились, чтоб работать там. Ну и Коленька мой там. Он наладчиком был. Серьезный. Как взглянёт из-под бровей на меня, уйййй, и душа моя в пятки. А потом сказал, что я ему шибко понравилась. Он хороший был, только хромал. Тоже ведь, на войне поранетый. Подружка моя, Катя, вот не пойму я…То ли его полюбила, то ли так сильно не нравился, только она все мне говорит: «Верка, он же хромой, стыдно с таким ходить-то!» А я головой кивну, и хожу сама. И не стыдно мне. Ох, хоть хромый, а танцевали мы с ним. Он ко мне никого не подпускал. Потом до общежития, конечно. И сам под окном стоит, смотрит, чтобы я свет зажгла. Дошла, значит. Повернется тогда и уйдет. И уже не оборачивался. Гордый. А я про Катьку тогда все поняла, и уж ни об чем с ней не говорила. Все молчала больше, про Колю-то.

***

Вооз отвечал и сказал ей: мне сказано все, что сделала ты для свекрови своей по смерти мужа твоего, что ты оставила твоего отца и твою мать и твою родину и пришла к народу, которого ты не знала вчера и третьего дня…

Она сказала: да буду я в милости пред очами твоими, господин мой! Ты утешил меня и говорил по сердцу рабы твоей, между тем как я не стою ни одной из рабынь твоих.

И сказал ей Вооз: время обеда; приди сюда и ешь хлеб и обмакивай кусок твой в уксус. И села она возле жнецов. Он подал ей хлеба; она ела, наелась, и ещё осталось.

И сказала ей свекровь её: где ты собирала сегодня и где работала? да будет благословен принявший тебя! Руфь объявила свекрови своей, у кого она работала, и сказала: человеку тому, у которого я сегодня работала, имя Вооз.

И сказала Ноеминь снохе своей: благословен он от Господа за то, что не лишил милости своей ни живых, ни мёртвых!

И сказала Ноеминь снохе своей Руфи: хорошо, дочь моя, что ты будешь ходить со служанками его, и не будут оскорблять тебя на другом поле.

— К свекрови как приехала, так про Колю все рассказала. А то погулять — одно, а Коля меня замуж позвал. Поплакали мы с ней. Она свекра вспоминала, Сережу…Я по Сереженьке, уййй, убивалась как.

Ну и выпили, конечно, чего уж. Вот тогда мама Зина мне говорит. Моя родная-то мать далеко жила. Мы письма писали друг дружке. Да…Мама Зина говорит: «Вера, ты присмотрись. Если покалеченный, то это ничего. Ты присмотрись, как чтоб выпить, как погулять. И привози знакомиться, я гляну. Если хороший, то что ж не замуж-то».

***

И сказала ей Ноеминь, свекровь её: дочь моя, не поискать ли тебе пристанища, чтобы тебе хорошо было?

Вот, Вооз, со служанками которого ты была, родственник наш; вот, он в эту ночь веет на гумне ячмень;

умойся, помажься, надень на себя нарядные одежды твои и пойди на гумно, но не показывайся ему, доколе не кончит есть и пить;

когда же он ляжет спать, узнай место, где он ляжет; тогда придешь и откроешь у ног его и ляжешь; он скажет тебе, что тебе делать.

Руфь сказала ей: сделаю все, что ты сказала мне.

И спала она у ног его до утра и встала прежде, нежели могли они распознать друг друга. И сказал Вооз: пусть не знают, что женщина приходила на гумно.

И сказал ей: подай верхнюю одежду, которая на тебе, подержи её. Она держала, и он отмерил ей шесть мер ячменя, и положил на неё, и пошёл в город.

А Руфь пришла к свекрови своей. Та сказала ей: что, дочь моя? Она пересказала ей все, что сделал ей человек тот.

И сказала ей: эти шесть мер ячменя он дал мне и сказал мне: «не ходи к свекрови своей с пустыми руками»…

-Привезла я его с мамой Зиной знакомить. Она такая веселая сделалась, самогон поставила, картошки на сале пожарила. Посадила его в красный угол и давай меня нахваливать. Слышь? И такая я честная, и такая работячая, вот. Мне стыдно, я ее ногой под столом толкаю, а она мне: «Нет Вера, не стыдись. Соседки сейчас завидовать начнут, Коле все, чего не было наговорят, так я и хочу, чтобы у него голова куда надо повертывалась. Ты, Николай, меня слушай, я тебе честно про сноху расскажу». Вот свекрухи какие бывают. Смотрю, Коля уже сомлел, брови распустил, улыбается. Так и поженились мы. Мама Зина даже фату от нашей с Сереженькой свадьбы достала, сама мне одела. Как бы, значит, чистая я. Так и сказала: «Раз вдова солдата, значит, чистая». Коля, да, он тоже так сказал, про Сережу моего: «Раз, — говорит, — солдат был, так низкий ему поклон. А кто не был там, пусть не говорит об том, потому как не знает».

***

И сказал Вооз старейшинам и всему народу: вы теперь свидетели тому, что я покупаю у Ноемини все Елимелехово и все Хилеоново и Махлоново;

также и Руфь Моавитянку, жену Махлонову, беру себе в жену, чтоб оставить имя умершего в уделе его, и чтобы не исчезло имя умершего между братьями его и у ворот местопребывания его: вы сегодня свидетели тому.

-Коля любил меня. Мы с ним долго жили, счастливые были. Я так его маме и сказала: «У меня теперь три мамы: ты, мама Зина и кровная». Моя-то к тому времени померла уже, но я ее помнила. Вторая свекровь, Колина-то, как Коля брови хмурит, а сама улыбается. Понимает, не сладко без мужа, своего тоже в войну потеряла. Вот такое бабье царство.

***

И сказал весь народ, который при воротах, и старейшины: мы свидетели; да соделает Господь жену, входящую в дом твой, как Рахиль и как Лию, которые обе устроили дом Израилев; приобретай богатство в Ефрафе, и да славится имя твое в Вифлееме;

и да будет дом твой, как дом Фареса, которого родила Фамарь Иуде, от того семени, которое даст тебе Господь от этой молодой женщины.

И взял Вооз Руфь, и она сделалась его женою. И вошел он к ней, и Господь дал ей беременность, и она родила сына.

— Я ж Светланку родила, потом Аришу. Уййй, бабы одни! И только Коленька мой, как царь-государь какой посередке. Мужик, что тут скажешь. А вот девки мои уже парнями радовать потом стали. Уййй, Коленька внукам-то радовался! Первого Андрюшенькой назвали, второго Аня Колей назвала, в честь, значит, деда, а Ариша своего Сергунчиком решила. Вот мама Зина-то плакала от счастья. Это ж по сыну, значит, по первому мужу моему. Коленька в восемьдесят восьмом умер. Я вот, живу теперь. И внуки есть, и правнуки.

А ты говоришь. Жизнь-то она вон, краше сказки всякой.

***

…И говорили женщины Ноемини: благословен Господь, что Он не оставил тебя ныне без наследника! И да будет славно имя его в Израиле!

Он будет тебе отрадою и питателем в старости твоей, ибо его родила сноха твоя, которая любит тебя, которая для тебя лучше семи сыновей.






Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0