***
Мой отец в незапамятные времена писал стихи.
Нет, конечно, стихи — слишком громко сказано
Про те короткие, едва рифмованные строчки
(Выведенные далеко не каллиграфическим почерком)
С орфографическими,
Речевыми,
Грамматическими
И прочими ошибками,
И, в довершение всех несчастий,
Со смешными рисунками
На вольном пространстве полей
Общей тетради
В плотно-ребристом коричневом переплёте
(Таких теперь наша промышленность
Отчего-то не изготавливает).

Вряд ли попадут такие стихи
На современные страницы
Толстых литературных журналов,
Тонких сборников и альманахов.
Даже графоманские стихиру
Им противопоказаны.

Но именно те стихи,
Порой напоминающие колыбельные
(Некоторые и вправду были колыбельными),
Продолжают сниться мне и теперь.
Они всегда звучат отцовским голосом
В дверном проёме между прихожей и кухней
В квартире, которой уже нет.
А отец, не замечая этого,
Продолжает чтение
Вслух,
А я снова тянусь, пытаясь
Увидеть, какие сокровища рассыпаны
За обложкой общей тетради
В коричневом переплёте…

Пожалуй, стихо-
Творение было не самым полезным даром
Для оператора дробемёта,
Для рабочего кораблестроительного завода,
Для моего отца,
Ведь в его руках рождались русские корабли,
Встречающие ныне
Стальными лицами
Слепящие ледовые поля Арктики,
Дымные миражи Персидского залива…

А сегодня, по прошествии эпох, эр и эонов,
Подскочив среди ночи в кровати,
Словно пружинный колпачок авторучки,
Вывалившись из утробы сна
Во внешний мрак,
Я
(Невидимый, почти бесплотный)
Готов поклясться на собственной плоти,
Положив руку на ребра:
Та тетрадь — во мне.
Эта тетрадь — я.
Во мне — я. Во мне — я. Во мне — я.

Немею.

Но я не могу молчать.