Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Баракаева Ольга. Аватары

Аватары

А где-то там, в далёком далеке,
Где мы, полунагие, налегке
Шалили в пенной юшке Джимбарана,
Где розовые лобстеры нежны, 
Дурели от рычащей тишины
Индийского, как слоник, океана.

А где-то там, в далёком далеке,
В предутреннем туманном молоке,
Утёсы над обрывами громадны,
Мои следы в сырых песках видны,
Кудрявится коса без седины,
Полны бездумной лёгкости карманы.

Не вместе мы, наверное, сто лет,
Но на массажном голубом столе
Две тени — контрабаса и гитары. 
Навечно там, в далёком далеке,
Где пятки тонут в рисовой лузге,
Пьют виски с колой наши аватары. 


Если

Мы постареем, как все, через двадцать лет,
Сядем бок о бок, в бокалы нальём вина,
Договоримся, что завтра возьмём билет
К тёплому морю, где даже луна пьяна.

Пальцем морщинистым выдвину чемодан,
С полки достану шорты смешных цветов.
Пусть говорят: «Неприлично, не по годам!» —
К чёрту! Мы едем к морю — смотреть китов!

Ты самый добрый, красивый на свете дед,
Мы ещё покачаем в ночи кровать!
Я тебя поцелую в морской воде.
Знаешь, с тобой нестрашно и горевать!

В рыжем закате раскурим хмельной кальян,
Только для нас рок-балладу споёт прибой.
Будет счастливой, крепкой наша семья,
Если
когда-нибудь встретимся мы с тобой.

Медвежьи сны

В краю метельной, звонкой белизны,
В далёких сопках, за Полярным кругом,
Медведя два в берлоге видят сны.
Они лежат — и трутся друг о друга.

Прижались — и над ними мира нет.
Им не нужны весенние дороги.
Есть только свет, да шкуры белый цвет,
Да тонкий купол ледяной берлоги.

Им надо выйти, принести еды.
Пора! Еды в реке уже немало,
Она сама выходит из воды!
…но годы шли. И время замирало.

Он. И она. И химия любви.
И капли пота на медвежьей шкуре.
Живот в живот — расстаться не смогли.
Пришли. Легли. И на года уснули.

Они любили. Бог за них был рад
И защищал чертой — Полярным кругом.
Умершие пятнадцать лет назад,
Они лежат и трутся друг о друга.


Кисмет

У русалки зубы белей, чем снег,
На хвосте алмазные капли вод.
Он идёт к ней, думая, что честней
Утопиться в омуте. У него
Дома тишь да гладь, молода жена,
Озоруют дети, отец речист,
Дочь, ещё горячая ото сна,
Тянет сонно руки. А он кричит,
Заражён болотами, обожжён.
Серебром русалочий тихий смех
За овраги манит, как на рожон,
Сон-трава — к погибели. «Ох, кисмет», —
Говорил татарин, сосед седой.
«Что ты знаешь, старый? Уйди с пути!
Я отравлен, болен, иду не к той,
И жена изменщика не простит!»
У русалки груди в сыром песке,
Шаловлив язык, обжигает рот,
Вкус измены сладок на языке...
Камыши, осока, пропавший брод...
Проникал, опаивал яд любви,
Растекался в теле, меняя кровь.
Плоть её дурманную ртом ловил.
Ночь не на Купалу, а на Покров!
Не сгубила в бездне царица дна:
Приютила временно, на постой,
Уплыла от берега. Не видна
Чешуя в воде. Водоём пустой.
Годы белят пряди в густой косме.
На Покров сбегает он от избы.
Не соврал татарин: и впрямь, кисмет...
Это значит — рок. 
Жернова судьбы.


Москва





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0