Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

О соразмерности наказаний

Но зато мой друг лучше всех играет блюз...
Из песен группы "Машина времени"

Порой злодей отличается от героев лишь биркой с соответствующим наименованием. Она болтается на его шее и просвечивается сквозь самую лучшую маскировку. Почему? Автор с самого начала объявляет его злодеем и даже если скрывает это от читателя, действует именно так. Все хорошее, чем может похвастаться злодей, должно казаться читателю редкими светлыми включениями на общем темном и вонючем фоне. И сколько бы добра не совершал злодей он останется именно таким, пока автор не соизволит поменять бирку. Впрочем, о героях можно сказать то же: каждый, кто видел сериал "Охота на Золушку", подтвердит эту мысль — обиженная судьбой героиня каждого, кто имел неосторожность оказать ей услугу, не оставляет безнаказанным; ну и что — борется-то она со злодеями.

Однако накопление положительных качеств в злодее должно как-то компенсироваться. Даже самые штампообразно мыслящие авторы признают это и учитывают в том единственном акте, в котором одновременно нельзя допускать разнообразия и необходимо найти что-то оригинальное. Это наказание злодея.

Виды покараний многообразны. Чем больше в злодее доброго, мудрого, вечного, чем больше тех человеческих качеств, что есть в зрителях, тем величественней и красивей будет его финальное поражение. Потребители сюжетов не могут примириться с унизительной смертью персонажа, которого хоть немного отождествили с собой. Поэтому воздаяния за содеянное можно классифицировать в соответствии с типажом отрицательного персонажа. Попробуем это сделать и выстроить цепочку от самых плохих злодеев, до почти героев.

Так же необходимо учесть — злодей может становиться героем не только в силу набора положительных качеств, но и от обладания гипертрофированно развитой одной хорошей чертой, тогда его единственное достоинство может перевесить все недостатки.

Открывают перечень злодеев мелкие личности, которые оказывают сопротивление герою в основном потому, что просто не успели убраться в сторону. Они отягощены всем ничтожным, что только может быть в человеке. Гадости, которые они делают ближним, мелки и неизобретательны. Эти злодеи трусливы, глупы, подлы. Они даже не шакалы, а паразиты — клещи, блохи и вши в одном лице — все счастье которых в вовремя найденной кормушке. Соответственно умирать они должны так, чтобы потребителю сюжетов было либо противно и мерзко, либо радостно, как раздавленного в последний момент таракана.

Хрестоматийный, совершенный и законченный образ такого человека являет собой трусливый бухарский шпион-осведомитель из "Ходжи Насреддина" В. Соловьева. Один раз, когда за Насреддином гнались стражники, шпиону удалось вымогательством добыть у него деньги. Но этот провокатор, сюжеты провокаций которому сочинял его начальник, потом встретился с Насреддином в чайхане. Там он, под видом самого Ходжи, вел верноподданные разговоры, чтобы ослабить его влияние на умы бухарцев. Насреддину стоило только открыть свое лицо, подмигнуть собравшимся и сказать, что во исполнение эмирского указа надо избить Ходжу Насреддина и доставить его властям. Все посетители чайханы тут же поняли, кто есть кто, и бросились на шпиона. До полусмерти избитый провокатор испугался и покинул Бухару, но с тех пор, куда бы он не прибыл, там через несколько месяцев появлялся Ходжа Насреддин, — и каждый раз шпион умирал от страха, пока не убирался из этого места. В этом и заключалось его наказание: он стал как лист, что гонит перед собой ураган. Однако этот шпион — реалистичный образ. Самыми скупыми штрихами автор рисует нам цельную личность, одну из многих ей подобных. Положительному герою вовсе нет нужды сносить ему голову. Нескольких слов было вполне достаточно.

В кино такие же персонажи многочисленны, но истерты на манер засаленной мешковины. Фильм "Блейд-2" — вариация на вампирскую тему — представляет именно такого злодея. Мелкая вампирская сошка — толстый, лысый, глупый и до безобразия трусливый рокер. Герой, прорубаясь сквозь ряды нечисти, хватает его за горло и вежливо просит поделиться информацией, обещая сделать милость и добить не сейчас, а позднее. Рокер делится, выпадает из линии сюжета и возникает лишь в последние тридцать секунд экранного времени, когда герой убивает его во исполнение обещания. Но как это делает истребитель вампиров? Картинно возникает из-за шторки, произносит сакраментальную фразу "Думаешь, я про тебя забыл?", и пока у рокера-вампира отвисает челюсть, протыкает ему череп ударом своего посеребряного меча. Насколько эффектно, настолько мало эстетично и ненатурально.

Вторая стадия развития злодейского образа — это умение убивать. Такой злодей порою подл, жаден, нечистоплотен, и зрители/читатели готовы ненавидеть его всеми фибрами души, но так просто, как таракана, легким движением каблука, его уже не раздавишь. Он кусается. Это может быть камикадзе, подготовленный злобными силами, марионетка, знающая только свое дело, а может и хладнокровный киллер себе на уме. Необходимо появление у злодея набора положительных душевных качеств: либо храбрости, что позволит ему вступать в драку, либо хитрости и предусмотрительности, которые позволят ему сделать снайперский выстрел или подсыпать яду. В его убийстве уже проявляется элемент настоящей схватки, необходимо напряжение всех сил героя.

Заметим, что с появлением первых положительных качеств, перед автором встает серьезная проблема: надо бороться не только с самим злодеем, но и с тем сочувствием, что он вызывает у зрителя. Эти положительные черты должны быть скрыты либо доведены до карикатурных форм.

Проще всего сделать храбрость глупой — тогда зритель уже не захочет представлять себя на месте злодея, так как никому не хочется выглядеть умственно неполноценным. Под эти требования лепятся образы отморозков и мелких наглых бандитов, фигурирующих в современных российских криминальных сериалах. Тут все кончается либо погоней и арестом, либо метким милицейским выстрелом.

Можно сделать храбрость результатом давления — его заставляют — но здесь есть опасность вызвать сочувствие и приписать злодею смягчающие обстоятельства. Из этого положения выходят, показывая перебранку между главным злодеем и его подручным: надо доказать, что окажись подручный на месте главаря, он точно так же послал бы подчиненных на смерть. То есть жестокости в нем не меньше, чем в главаре, а ума меньше — зачем же таком персонажу сочувствовать? Самый частый прием этого доказательства: подручный пытается перепоручить дело самому жалкому и забитому члену банды, но тот вообще ничего не может сделать (он проходит по первой категории злодеев), а потому главарь требует, чтобы пошел именно подручный. Здесь наказание обязательно разбавлено элементом юмора: бандит должен "лопухнуться". Так в одной из серий "Убойной силы" подчиненный криминального народного депутата, убегая от погони не нашел ничего лучше, чем сесть в автобус, полный ОМОНа и еще кричать в лицо догонявшему милиционеру "Вот тебе, мент поганый!".

Следующая стадия, третий злодейский типаж, — это придание злобному разуму элементов самосохранения. Первые два типажа существуют только благодаря трусости и умению убежать или предать своего господина. Здесь же возникает желание продлить свою жизнь не до конца главы или серии, но хотя бы на несколько лет. Соответственно, всплывают качества тактического и стратегического мышления. Для устранения этого злодея необходим элемент тщательного расследования, психологического поединка между следователем и преступником. В принципе, этих качеств хватает большинству экранных бандитов, маньяков и психопатов. Казнь осуществляется в результате долгой погони, а будет ли это арест или ликвидация, зависит от воинственности уже скорее следователя, чем маньяка.

Но злодей может быть настолько храбр, умен и изворотлив, что даже станет привлекателен. Это тот образ хладнокровного киллера-джентльмена, что выработала западная субкультура. Десятки книг, сотни фильмов, тысячи персонажей. Он шел на последнее дело, но как всегда, что-то не заладилось. Возмездие такому злодею должно быть красивым. Такого злодея нельзя топить в навозной яме. Нет, он должен из последних сил тянуться за пистолетом, элегантно ронять шляпу, на мертвом лице должен замирать отпечаток мужества и решительности. А когда такие злодеи в худом и небритом виде бегут из тюрьмы, то сразу можно сказать, что они хотя бы побреются перед смертью.

Возмездие может вообще не состояться: и в причинах этой счастливой развязки пролегает одно из отличий штампованного произведения от глубокого. Хороший убийца, который с самого начала враждует с полными отморозками — почти всегда выживает, убив их всех. Сюжет настолько предсказуем, стар и затерт, что глубины тут добиться дьявольски трудно. Другое дело, когда читатель не может до последней минут предсказать не сам факт смерти этого злодея, а сказать — надо его убивать или нет! Таков дон Симон Исидро — старейший лондонский вампир из "Тех, кто охотиться в ночи" Б. Хембли. Персонаж отрицательный, так как раз в пять дней ему нужна человеческая кровь. Но храбр, относительно честен, рискует жизнью, чтобы спасти нанятого им человека. И вроде как противостоит абсолютному злу — неизвестному кровососу, убивающему как вампиров, так и людей. А охотиться за ним тяжело, дело это затяжное и практически безнадежное — сликом он ловок. Самое обидное, что вампиризм как явление все равно искоренить не удастся — можно лишь надеяться на то, что его не заметят специальные государственные службы. Надо убить дона Симона или нет — вот вопрос который мучает героя и читателей вместе с ним. В конечном итоге герой и вампир расходятся в вооруженном нейтралитете.

Четвертая стадия, четвертый типаж отрицательного персонажа, — злодей, умеющий захватывать власть. Причем власть эта — не мелкий десятиминутный шантаж аудитории бомбой, когда нервная личность забегает в банк и кричит "Не двигаться, а то я сейчас тут все взорву!". Такое умеет делать любой трус с пистолетом. Нет, это искусство построения тирании, умение подчинять себе людей, опираясь на их слабости и пороки. Здесь важно выделять тех тиранов-марионеток, которым власть дали высшие эшелоны зла, от тех, которые сами создали организацию. Первые ничем не отличаются от предыдущего типажа и смерть их есть результат казни: например граф Раббан Харконнен в "Дюне" Ф. Херберта — назначенный дядей управлять планетой, он мог делать это лишь в течении трех лет, потом его смели силы главного героя. Вторые западают зрителю в душу куда сильнее, ведь в каждом из нас живет зародыш тирана, который толкает к поддержке тиранов состоявшихся. Фильм "Остров головорезов" рисует архетипического представителя этого вида. Пират, один из многочисленного семейства Морганов, желает захватить власть над Ямайкой и сместить губернатора. Но для начала ему надо найти клад (получить начальный капитал) и убить положительных персонажей. Естественно, ему это не удается — положительные герои быстро бегают и ловко выкручиваются из разнообразных неприятностей. Однако в процессе поисков злодей легко подчиняет себе всю мелкую пиратскую шушеру, решительно устраняет конкурентов из своей среды. Убивает он второстепенных положительных и нейтральных персонажей, но всегда не без резона и проявляя изобретательность. В любом деле он первый, стратегические мысли и управленческие решения зреют в его голове десятками.

Такого злодея нельзя уничтожить в ходе одной только традиционной дуэли с положительным героем — перед этим надо уничтожить его организацию, сокрушить того червя сомнения, что копошиться в зрительской душе. Этой своей чертой злодеи уже напоминают языческих племенных духов, которые бессмертны ровно столько, сколько существует верующее в них племя. И верно — в данном случае положительная героиня, племянница этого самого Моргана, может убить его только в итоге большого морского сражения и только после того, как он произнесет впечатляющий монолог о своей приверженности злу.

Подобными качествами обладает и картонный профессор Мориарти. Шерлок Холмс не смог устранить его до краха той маленькой мафиозной организации, что возглавлял этот математик. Дуэль у Рейхенбахского водопада по сути уже чистая формальность, и хоть Мориарти утягивает величайшего сыщика с собой, тот вынырнет из вод по требованию читателей. Многие почитатели Шеролка Холмса могут обидеться на то, что Мориарти зачисляют в список картонных персонажей. Но все познается в сравнении: пусть они прочтут "Трехгрошовый роман" Бертольда Брехта. Убийца Нож, он же Джимми Бакет, он же господин Мекхит куда более реалистичен и глубок — начиная от финансовых связей в полиции, чего джентльмен Мориарти не знал, и до организации сбыта краденного в виде сети дешевых лавок.

Величайший из злодеев организационно-тиранического типа — Саурон, создатель кольца всевластия. Он уже скорее демоническое воплощение злых сил — ему нет нужды говорить. Сразу признается, что как инженер, политик, ученый, психолог — он много лучше всех прочих героев. Дуэль как таковая, с мельканием клинков и разряжением стволов, здесь отсутствует напрочь. Фродо сражается не столько с противником, сколько с собственными соблазнами. И крах Саурона есть эпическое зрелище, его гибель потрясает своим величием и никто не может упрекнуть его в глупости, нерасторопности или лени. Саурон не вызывает к себе презрения. Моральность его поражения подтверждает уже не столько его собственными делами, сколько делами его подручных.

Следующая ступень приближения злодея к светлому образу — это смягчающие обстоятельства. Все предыдущие злодеи стали таковыми либо по своей воле, либо по общему скотству жизни. У этой же группировки отрицательных персонажей появляется оправдание. Они могут не стремиться к власти, не уметь махать кулаками, быть склонны к самоубийству, но есть в них предпосылки к зрительской жалости. С одной стороны, этот образ до безумия затерт детскими травмами маньяков, которые от родительских побоев начинают резать всех подряд. С другой стороны, это тот случай, когда в злодее просыпается что-то систематически доброе. Он уже не столько действует сам по себе, сколько под властью собственных страхов.

Соответственно, воздаяние должно быть направлено на эту злую силу, а то, что она сидит в голове злодея, это уже не дело автора. Дескать, против больного человека мы ничего не имеем, но пока не выздоровеет, ему лучше посидеть за решеткой или, если он убил слишком многих, умереть. Один из немногих случаев, когда воздаянию удается разминуться со злодеем, это финал "Бойцовского клуба" — экранизации одноименного романа Чата Поланика. Собственно, там действует герой-шизофреник, в его голове сидит темное начало с левым уклоном, злобная инициативная личность, которая властвует над телом 12 часов в сутки. И вот в финале герой с помощью выстрела в рот производит себе хирургическое удаление этой шизофрении (выстрел, понятно, тут только обязательный элемент борьбы воль, но он вполне реален). После этого у героя для счастья не остается никаких препятствий (в книге, правда, его садят в психушку).

Иное дело, когда злодея шантажируют: карманного воришку заставляют подсыпать яд, честного вора понуждают украсть политические документы. Здесь смягчающие обстоятельства столь высоки, что могут привести к счастливому концу — ибо главные злодеи это шантажисты, и вот их ждет печальная участь.

Но самым мощным оправдательным мотивом есть не детская травма, ни шантаж, а борьба за идею. Не ради себя кромсаются трупы, а за счастье человечества, за крепкую мораль и безалкогольный образ жизни. Тут воздаяние зависит от личностей жертв маньяка. Его зритель пожалеет в любом случае, надо только добиться, чтобы его жертв зритель пожалел еще больше. Если он казнил подлых фашистских оккупантов, то человек этот герой, персонаж идеально положительный, скорее всего командир партизанского отряда. Такой человек, пусть он даже будет самым жестоким, либо отделается ранением, либо геройски погибнет. Но если жертвы — мирные граждане, которые не хотели разделять левых идеалов, то сейчас это уже отрицательный персонаж, коммунистический или эсеровский террорист.

Самыми сложными жертвами становятся просто нехорошие люди, которых так много вокруг и которых законопослушные граждане должны исправно терпеть до конца жизни. Вдруг маньяк примется за налоговых инспекторов, что делать тогда? Триллер "Семь" описывает именно такого маньяка, решившего убивать личностей, воплощающих собой семь смертных грехов. Он до смерти закормил обжору, заставил жадного адвоката отрезать себе фунт плоти и тому подобное. В фильме он рассматривается как опасный для общества субъект, чье сумасшествие вызывает оторопь у зрителя. Но становиться ясно, что если этого маньяка убить — зритель тут же простит его, уж больно отвратительны были объекты надругательств. Следовательно, маньяк должен сделать что-то уж совсем плохое. И точно — чтобы осудить самого себя за грех зависти и спровоцировать следователя на самосуд, он убивает его беременную жену. Зритель, не смотря на проблески сочувствия к делам маньяка, много больше отождествляет себя со следователем, и после этого зверства смерть маньяка кажется ему заслуженной.

Умение работать, владение ремеслом, творение злодеем чего-то прекрасного, что не относится непосредственно к инструментам его власти — это очередная ступенька в его приближении к герою. Само по себе это качество редко бывает достаточным: в том же "Ходже Насреддине" есть стражник, собрат шпиона по ничтожеству, который умел глотать целиком сырые яйца, чем развлекал иногда светлейшего бухарского эмира. Он получил свою долю кипятку от главного героя. Другое дело, когда такое качество сопровождается другими положительными чертами. Тогда это безобидное хобби, вроде приведения в порядок Ганнибалом флорентийской библиотеки.

Если же такое качество становится значительным, определяет собой поступки героя, то авторам для его наказания приходится решать сложные моральные дилеммы. Наиболее впечатляющим из подобных персонажей есть Сарио Грихальва, из романа "Золотой ключ". Это величайший художник из тех, что знала история мира, выдуманного авторами этого романа. И собственно все то зло, что он творит, оно уже направлено для сохранения его бессмертия и продолжения занятий живописью. Убить его будет величайшим преступлением против искусства, но контролировать невозможно, потому совершается смертная казнь, отложенная во времени, — его помещают в картину, где ему суждено сидеть несколько столетий, после чего наступить там тьма и он умрет. Характерно, что побеждают таких персонажей только поймав их на собственном благородстве или уязвимой струнке личности, порожденной хорошими качествами. Того же Сарио поймали на любви к Сааведре. В сериале "Закон" убийца Крохмаль, заявивший об истреблении всякой нечисти, уже почти победив, начинает проигрывать потому что исправно выполняет условия сделки с судьей, а судья изначально желает его обмануть.

Есть ли злодея какой-то выход, могут ли авторы помочь ему выпутаться из сложного положения? Чтобы злодею спастись, ему надо свое хобби превратить в профессию — тогда легче отказаться от собственной гнилостной сущности. Но в фильмах и книгах злодеи живут слишком насыщенной жизнью, чтобы окончательно бросать свое ремесло, а увлечение порой не приносит денег. Потому хобби становится основным занятием лишь на пенсии, когда шпионы, скопив толику денег, раскрашивают на своих виллах солдатиков и клеят модели ракет.

Наконец, когда злодей обладает всеми теми качествами, что были присущи низшим категориям, то возникает вопрос о необходимости его наказания вообще, и смерти в частности. Сама его злодейская сущность уже колеблется в мареве положительных поступков. Покарание педагогически необходимо, но эмоционально затруднительно.

Из этого положения так же выходят несколькими путями. Это может быть случайная смерть. Ну не нужен герой/злодей автору, и он умирает. Такова смерть экзарха Харсомы из "Ста полей" Юлии Латыниной. Политик, который шел к радикальному переустройству государства, проводил необходимую экономическую реформу, покровительствовал науке, разбирался в искусстве. Только в средствах был не слишком разборчив — взятки, шантаж, убийство. Обычная политическая жизнь. Словом, неординарная личность, судить которую довольно трудно. Но этот человек изловил бы потерпевших крушение космонавтов, что отчаянно пытались дойти до основной части корабля, вытряс бы из них секреты и тем изменил бы не только весь роман, но и судьбу планеты, — слишком он был ушлый руководитель. Потому судьба отворачивается от него. Латынина, впрочем, показывает эту гримасу судьбы мастерски — читатель видит ту самую необходимую случайность и случайную необходимость, когда требования сюжета и ранее изложенные в книге обстоятельства дают один и тот же результат.

Такой прием используют и на более низких уровнях личности злодея, но там случайная смерть лишь делает за героя его работу — не вызывает сомнения, что следователь найдет маньяка, вот только того чуть раньше давит машина. Кроме того, уровень работы, сравнимый с показанным в "Ста полях", встречается реже черного жемчуга. И нечаянные смерти переходят в откровенное лицемерие автора, когда смерть персонажа глупа и неестественна.

Еще можно заставить героя-палача бить себя в грудь, прикладываться лбом к стенам, кусать локти и рвать на себе волосы — он не хотел, честно, но так надо было. Словом, демонстрируются муки совести. Идет моральная компенсация смерти: если уж приходится убивать мутного персонажа с не установленной моральной ориентацией, то все хорошее, что было в нем, надо оплакать крокодильими слезами. Такие случаи имеют место в реальной жизни и мемуарной литературе: Вершигора в свое книге "Люди с чистой совестью" описывает эпизод, когда комиссар Руднев был вынужден отдать приказ о расстреле одного из своих подчиненных, а потом не мог сдержать слез. Как выявить штамп в описании этой ситуации? Здесь основным признаком будет поведение человека, отдающего приказ о казни. В книге Б. Хэмбли "Время тьмы" описывается почти идентичная ситуация: некая овдовевшая королева требует казни спекулянта, ради прибыли отрывшего ворота убежища, и рисковавшего жизнями его обитателей. В начале она весьма эмоционально выступает на суде, а потом так же плачет у себя в комнатах. Однако, приглядимся к ней: она не первый год во власти, наблюдала катастрофу, постигшую королевство, смерть мужа и тысяч других людей. Бывала в ситуациях, когда только твердость в исполнении отданных приказов спасала жизнь людям. С купцом ее ничего не связывало — она не колеблясь бы отдала приказ о его казни. Ее плач нужен автору только для того, чтобы показать, что ее сердце еще не слишком зачерствело.

Но самый лучший, самый соблазнительный для политкорректности выход — перевоспитание. Здесь наблюдается страшное противоречие между интересами экранного времени и достоверностью. Перевоспитание это сложные психологические рассуждения о жизни и смерти, добре и зле. Раскаяние после долгих сомнений. Классики русской литературы тома и тома посвятили этому вопросу. А что делается в фильмах или легких детективных романах? Злодей, чтобы стать в зрительских глазах героем, должен совершить какой-нибудь яркий поступок, который не будет сочетаться с его плохим имиджем. Можно совершить крупное пожертвование: один из фильмов на мистическую тему, где Вупи Голдберг изображала мошенницу, якобы общающуюся с мертвецами. К ней пришел дух героя, они вместе расправились со злодеем, но деньги ради чистой совести пришлось отдать церкви. Однако под руками может не найтись такой крупной суммы денег. Уходить в монастырь, посвятить жизнь труду слишком скучно и от этого тошнит большинство зрителей. В новейшей фильмографии только несколько сюжетов кончаются именно этим — как правило, духовная тематика на восточные, католические или сильно мистические мотивы.

Можно доказать отрицательному персонажу, что хорошая жизнь много прибыльнее. Доказать, что хобби все-таки доходней черных дел. В последней постановке "Планеты обезьян" с Тимом Ротом в роли злобного обезьянего генерала, имелся занимательный вторичный персонаж — людоторговец. И в конце его мгновенно делали хорошим "открыв ему мир торговли с людьми". Из рабовладельца мгновенно превратили в коммивояжера. Бывает. Вот только очень это недостоверно в экономическом смысле.

В итоге самым интересным, ярким и простым способом доказать свою доброту оказывается убийство. Только убивать надо отрицательных персонажей, и лучше тех, что раньше связывали злодея с преступным миром. Идеальный пример — комедия "Девять ярдов". О дантисте и живущем рядом с ним наемном убийце Джимми Тадески (в исполнении Брюса Виллиса). Этот самый убийца — честный и хороший, и мстит только своим, и вообще, отличный парень, только слишком ревнивый. И все же он убийца — хладнокровный и безжалостный. Что делать? В одной из финальных сцен перед ним стоят двое: несчастный дантист — лох, которого надо зачистить — и его верный помощник, здоровенный негр, неоднократно спасавший ему жизнь. Выбирающий спокойное и честное существование убийца ликвидирует помощника.

Один из немногих прецедентов, когда перевоспитание действительно удается, — детские фильмы о пане Кляксе, где отрицательного персонажа мгновенно возвращают в детский возраст. И даже здесь процесс становления новой, честной личности зрителям не показывается, а лишь демонстрируется его новое начало.

Каким общим выводом можно завершить такую классификацию? Имеется набор литературных приемов, которые авторы с той или иной степень осознанности используют в работах. Совсем отказаться от них нельзя: это одна из основ литературы, компоновки действия, развития сюжета. Весь вопрос в качестве исполнения. Следование стандартным нормам морали без понимания сути тех процессов, что описывает автор в своем произведении, ведет его к упрощению. Потребитель сюжета понимает, что потакают его этическим привычкам, общественным предрассудкам или государственным пропагандистским установкам. Это вызывает брезгливое недоверие — как плохие спецэффекты в современном фильме. Потому, если авторы желают добиваться уважения к своим работам, желательные выводы персонажей должны получаться из их собственных рассуждений, а не из надоевших сюжетных требований.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0